ольцом и,  порхая,
словно гигантские бабочки, подбирались все ближе. Выхватив наконец из  ножен
меч, я рубанул по самой настырной морде. Меч, со  свистом  разрубив  воздух,
ударился о скалу, не встретив никакого сопротивления. Передо мной находилось
нечто не материальное.
   Слишком поздно вспомнил я о том, что  с  фантомами  можно  бороться  лишь
заклинаниями и молитвой. Я не успел даже сосредоточиться. Из трещин и  щелей
посыпались вызванные залихватским свистом предводителя этой  шайки  огромные
бронированные крейги. Они бежали ко мне на  задних  лапах,  выставив  вперед
свои страшные жвала, следом спешили  извивающиеся  сороконожки  с  ядовитыми
челюстями,  плоские,  похожие  на  клопов,  мокрицы  величиной  с  собаку  и
какие-то, еще более мерзкие твари, неразличимые в полумраке.
   Я ударил раз, другой, но  лезвие  не  смогло  пробить  хитиновые  панцири
крейгов.  Я  терял  драгоценные,  еще  остававшиеся  у   меня   секунды   на
бессмысленную физическую борьбу.
   Чудовищная сила этих созданий намного превосходила мою. Меч, в  последний
раз встретившись с хитиновой броней, жалобно зазвенел и отлетел в сторону.
   - Ну давай, давай! - заорал старший слухач,  выделывая  в  воздухе  нечто
совершенно непристойное. - Двинь ему по сусалам и хватай, хватай за ребра!
   Вскоре меня скрутили. Руки заломили  назад  и  грубо  поволокли  в  глубь
пещеры, рожи вились вокруг, аплодируя крейгам ушами, гримасничая и хихикая.
   Через  несколько  минут  мы  оказались  в  громадном  под  земном   зале,
освещенном пламенем чудовищного костра пылающего в центре.
   Странен  был  его  огонь.  Красноватое  пламя  вздымалось   ввысь   между
гигантскими каменными поленьями совершенно  бесшумно.  Где-то  под  потолком
зала огненные языки соединялись в некий символ. Я никак не мог  уловить  его
окончательный смысл. От костра несло ледяным холодом. Пламя не грело, скорее
наоборот, оно высасывало из меня последние оставшиеся крохи живого тепла.
   Вся свора тварей, улюлюкая и  свистя,  с  довольным  видом  расположилась
вокруг мертвого огня. И тогда из боковой тени на свет  выдвинулась  страшная
фигура одноглазого монстра с корявыми, спускавшимися до  земли  руками.  Его
голова почти упиралась в своды  пещеры,  горы  мускулов  перекатывались  под
шершавой обвисшей кожей. Уставившись в огонь, монстр произнес два  слова  на
древнем языке.
   Твари вокруг затихли, зато  засвистел  и  завыл  огонь  словно  в  костер
подбросили хворосту.  Подвижные  части  пламени  обретали  очевидную  форму,
отливаясь постепенно  в  гигантское  лицо  размером  с  небоскреб.  Появился
подбородок, черные провалы глазниц  вспыхнули  дьявольским  синим  огнем.  И
тогда я узнал его...
   - Где предатель?! - словно гром прогрохотал под сводами  пещеры.  Обломки
мелких камней рассекали мне кожу, причиняя дополнительную боль. Жвалы  жуков
глубоко врезались в тело. Я не мог пошевелиться.
   Монстр, стоящий рядам со мной, откликнулся трубным голосом:
   - Он здесь, лорд Арист. Мы ждем ваших приказаний.
   Глаза пламенного чудовища опустились, стараясь  нащупать  мой  взгляд.  Я
знал, что смотреть нельзя, но ничего не мог в собой поделать.
   - И это ничтожество посмело пренебречь моим доверием?
   - Я никогда не принадлежал тебе! - крикнул я в раскаленную морду.
   Казалось, мой крик утонул в хохоте пламени.
   Когда грохот стих, из костра донесся гневный голос:
   - Ты мог стать императором королей. Ты мог управлять  звездной  империей.
Все богатства, вся власть могли принадлежать тебе. От тебя требовалась самая
малость - не нарушать запрета, не преступать Темной зоны, но  ты  не  сделал
этого.Ты посмел нарушить все законы, направив мой дар против моих  же  слуг.
Признаешь ли ты себя виновным в этих преступлениях?
   - Я не просил этого проклятого дара! Я ничем тебе не обязан! Я никогда не
был твоим слугой!
   - Это ложь. Вспомни два договора, подписанных тобой.
   - Первый  подписал  глупый,  мало  знающий  юноша,  мечтающий  о  дальних
странах.
   Сегодня ты судишь не его. Второй договор вы вырвали у  меня  обманом,  во
время наркотического опьянения. Вы отняли у меня надежду, любовь, веру. Нет,
я не признаю себя виновным.
   - Пусть будет так. Это лишь усугубляет вину. Твоя судьба станет достойным
примером для других предателей.
   - Ты  не  имеешь  права  судить  меня!  Ты  даже  не  знаешь,  что  такое
справедливость!
   - Зато я  знаю,  как  надо  наказывать  врагов.  -  Он  помолчал,  словно
собираясь с мыслями. В зале стояла абсолютная тишина. Даже  пламя  перестало
потрескивать. И вновь под сводами зала разнесся голос, похожий  на  гром:  -
Марок! Я отдаю его вам.
   Костер вспыхнул на несколько мгновений нестерпимым  блеском,  замораживая
дыхание и остатки  жизни  в  моем  теле.  Почти  сразу  же  огонь  погас,  и
благословенная темнота обрушилась на меня,  притупляя  боль,  но  лишь.  для
того, чтобы принести новую, еще более страшную.
   Очнулся я в огромной пыточной камере. Я висел на деревянной  перекладине,
прикрученный к ней прочными сыромятными ремнями. Ноги были притянуты к  двум
большим валунам. Я не мог шевельнуться.
   Мешковатая громадная фигура  моего  одноглазого  палача  двигалась  около
горна. Он то раздувал меха, время от времени  подсовывая  в  огонь  какие-то
инструменты, то, насвистывая залихватскую мелодию, пил из жбана. На  секунду
я почувствовал сильную жажду, но боль в вывернутых суставах заглушила ее.
   Высоко надо мной на жерди висела плоская перевернутая рожа слухача. Он то
и дело нетерпеливо переступал с лапы на лапу, демонстрируя полное  презрение
к законам земного притяжения.
   - Чего ты тянешь, Марок? Пора начинать!
   - Не учи меня, Болта! Я сам знаю, что нужно делать. Видишь,  оно  еще  не
готово.
   - А по мне так в самый раз. Светится уже.
   - Светится, светится! С кого спрашивать будут, если что не  так?  Сказано
тебе - случай особой важности.
   Они разговаривали друг с другом так, словно меня здесь не было, словно  я
стал неодушевленным предметом. На секунду гнев помог справиться с болью, мне
даже показалось, что я вновь начинаю обретать контроль над своим  сознанием,
но в этот момент внимание отвлекли действия Марока.
   Он пошевелил угли  и  передвинул  на  их  середину  раскаленный  докрасна
овальный предмет. Потом окунул палец в жбан и на мгновение прикоснулся к его
поверхности.
   Раздалось шипение.
   - Пожалуй, что и готово. Попробовать, что ли?
   - Начинай, начинай! Нечего тянуть кота за хвост!
   Сняв со стены огромную металлическую ложку,  Марок  подцепил  ею  круглый
раскаленный предмет и плеснул на него из плетеной бутыли маслянистую  темную
жидкость. Удушливый  запах  заполнил  камеру.  Поверхность  предмета  начала
трескаться, и расширенными от ужаса глазами  я  увидел,  что  внутри  что-то
шевелится, что-то живое.
   Шевелящийся и все еще светящийся от жара предмет медленно  приближался  к
моему беззащитному обнаженному телу.
   И затем наступила боль. Боль, какой я не испытывал никогда в жизни.
   Мне казалось, должен был быть какой-то предел, болевой порог, за  которым
наступает забвение, но его не было. Я чувствовал, как  плавятся  мои  кости,
как сжираются мои внутренности.
   Я попытался разлепить глаза  и  ничего  не  увидел.  Наверное,  их  давно
выжгли.
   Я находился внутри беспредельного кокона боли. Он окутывал каждую жилочку
моего тела, каждый отдельный орган. И это продолжалось  тысячу  лет.  Тысячу
лет рвущегося из меня несмолкаемого дикого вопля.
   Какое-то огромное существо ползало внутри,  постепенно  выедая  все,  что
попадалось на его пути. Я превратился в пустую скорлупу, наполненную  болью.
Не было тела, не было времени, не осталось  ничего,  кроме  боли.  Возможно,
иногда сознание отключалось  -  я  этого  не  ощущал,  потому  что,  по  его
возвращении, меня ожидала новая волна боли.
   Глава 15
   Очнувшись в очередной раз, я.вновь попытался открыть глаза.  Полный  мрак
или слепота? Хотел поднять руку, чтобы ощупать лицо, и не ощутил ни веревок,
ни самой руки. Я неподвижно лежал на  жесткой  поверхности,  спеленатый  как
младенец, и не мог даже повернуться.
   Что они со мной сделали? Я не чувствовал больше своего тела. Мое сознание
находилось в чем-то совершенно чужеродном. У этого длинного предмета не было
ни рук, ни ног, ни глаз, - ничего привычного. Искалеченный обрубок?..  Тогда
почему я до сих пор жив? И почему я не чувствую боли?! И отчего так зверски,
не по-человечески, хочется жрать?
   Прошел день, час, год?  Ничего  не  изменилось,  кроме  голода.  Он  стал
сильнее. Я открыл рот и лязгнул зубами. Кажется, с этим все обстояло  вполне
благополучно. Я попытался крикнуть, позвать кого-нибудь, хотя бы даже  своих
палачей, но лишь поперхнулся слюной, не издав или не услышав ни звука.
   По прошествии какого-то времени - в моем теперешнем положении у  меня  не
было о нем ни малейшего представления - я почувствовал свет. Вначале  я  его
именно почувствовал. Что-то внешнее,  ласковое,  как  прикосновение  женских
рук.
   Много позже в глазах (значит, они все-таки остались! ) появились размытые
световые пятна. Я мотнул головой, и пятна  в  точности  повторили  движение,
словно находились внутри меня. Я видел  множество  светлых  кругов  с  обеих
сторон головы, отделенных друг от друга темными границами.
   Пятна не меняли формы. Если  я  не  шевелился,  они  казались  совершенно
неподвижными. Я насчитал их ровно восемьсот двадцать четыре штуки.
   Прошел еще час, день, год? Светлые круги постепенно обретали резкость.  Я
учился ими управлять,  и  это  отвлекало  меня  от  беспросветных  мыслей  о
собственной судьбе. Если бы не проклятый голод! Он становился нестерпимым. Я
еще раз безуспешно попробовал закричать. Наверное, мне вырезали даже  горло.
Во всяком случае, я не чувствовал языка. Тогда я стал извиваться всем телом,
и это мне удалось. Боль не вернулась и  после  этих  рискованных  физических
упражнений.
   Я пополз вперед, сантиметр за сантиметром продвигаясь внутри  свободного,
похожего на трубу пространства. Может быть, меня выбросили в канализацию?
   Оказалось, мое  тело  неплохо  приспособлено  для  передвижения  в  узком
туннеле или норе.
   Зачем  вообще  оставили  они  мне   способность   мыслить,   чувствовать,
испытывать голод? Ответ ясен. Физических мучений для меня недостаточно, и их
следует продолжить... "Будешь ты, пребывая во  тьме,  тысячу  лет  молить  о
пощаде..." - вспомнилось пророчество Проранта.  Теперь  оно  сбылось.  Я  не
молил о пощаде, но лишь потому, что знал: мольбы доставят удовольствие  моим
палачам и ничего не изменят.
   Постепенно глухое беспробудное отчаяние  овладевало  мной.  Я  попробовал
разбить голову о стены туннеля, по которому полз, но тело не желало  умирать
и не собиралось мне подчиняться. Оно хотело жрать  и  лишь  ускоряло  ход  в
поисках пищи.
   Неожиданно  я  почувствовал  ее  запах.  Тело  дернулось,  как  от  удара
электрического тока, и без всякого участия с моей стороны рванулось  вперед.
Вскоре рот заполнила сладковатая жижа, восхитительная на вкус. Я  так  и  не
понял, что это было - корень какого-то растения? Но  на  такой  глубине  под
землей могли расти разве что грибы...
   Я, или, вернее, мое тело, рвало  пищу  огромными  кусками  в  безнадежном
стремлении насытиться. В конце концов тут же, на месте трапезы,  его  сморил
сон. Но и это не имело ко мне прямого  отношения,  поскольку  в  неподвижном
теле мой мозг продолжал бодрствовать. Я понимал,  почему:  пытка  не  должна
прекращаться ни на минуту.
   Вряд ли можно придумать  тюрьму  страшнее  этой.  Самым  чудовищным  была
полная безнадежность. Мои разум, заключенный внутри  этого  ходячего  живого
мешка, будет прозябать здесь до тех пор, пока я не сойду с ума.
   Единственное, что со временем, возможно, удастся, так это, подчинив своей
воле все рефлексы чужого тела, заставить  его  умереть.  Если  мне  позволят
сделать хотя бы это.
   Иногда я все же засыпал, погружаясь на несколько секунд  в  вязкую  массу
забытья без сновидений.  Меня  лишили  даже  нормальных  человеческих  снов.
Постепенно на дне беспросветного  отчаяния  стал  рождаться  протест  против
совершенного  надо  мной  насилия.   Именно   чувство   протеста,   сознание
несправедливости происшедшего и чудовищной несоизмеримости моих проступков с
последовавшим наказанием помогло  мне  преодолеть  отчаяние  и  не  лишиться
рассудка.
   Я старался составить хоть какое-то представление о своем теперешнем теле,
но это удавалось с трудом, поскольку я не видел  его  и  не  ощущал  ничего,
кроме простейших рефлексов. Спереди у него (или  у  меня?)  были  слабенькие
рудиментарные лапки, целых четыре пары.  И  хоть  они  не  могли  приподнять
тяжелое, раздутое от постоянной жратвы тело, лапки  при  ползании  оказывали
довольно существенную помощь.
   Может, это к лучшему, не иметь возможность видеть то, во  что  превратили
меня палачи Аристарха? Если бы я знал все - мне, наверное, так и не  удалось
бы справиться с отчаянием в первое время моего нового существования.
   Эта мысль родила странный отклик во внешнем мире.  По  прошествии  многих
часов, дней, лет я услышал два голоса. Вначале возник чирикающий свиристящий
посвист, но, усилив внимание, я вдруг, неожиданно для себя, стал разбирать в
каскаде непривычных звуков отдельные слова, а затем и целые фразы.
   - Эта личинка, Дон, ведет себя странно. Она ненормально развивается, мало
ест и слишком много движется.
   - Ах, оставь! Все они такие в первые дни после воплощения.
   - Но за этой личинкой мы должны наблюдать особо.
   - Глупости. К концу третьей фазы их уже никто не отличит друг от друга.
   И тут впервые со времени  пробуждения  в  своем  теперешнем  состоянии  я
увидел картинку. Внутри световых пятен, заполнявших обе стороны моей головы,
внутри каждого из них двигалась часть существа из  ночного  кошмара:  жвалы,
усики, выпученные фасеточные глаза... В конце концов я узнал крейгов.
   Много позже, обдумав услышанное и пережитое мной, я  начал  догадываться,
почему на Адре  все  время  уменьшалось  количество  людей  и  увеличивались
колонии подземных жуков. Каким-то образом крейги научились превращать нас  в
своих личинок или всего лишь в пищу для них. Возможно, часть  изуродованного
человеческого сознания передавалась затем жукам.  Вот  откуда  их  хитрость,
коварство и ненависть к людям.
   Этот извращенный, полный злобы и боли мир не имел права на существование!
   Но он существовал, и пока что я вынужден был жить по его законам.
   Шли дни, часы, годы. Мое тело научилось быстрее находить пищу.
   Надсмотрщики-крейги больше не  появлялись.  Предоставленный  сам  себе  и
своему отчаянию, я вел  довольно  странную  жизнь,  не  совсем  ту,  которую
предопределили мне мои палачи.
   Я изучил и запомнил целую систему узких туннелей, внутри которых вынужден
был беспрерывно передвигаться в  поисках  пищи.  Я  установил,  что  колония
крейгов располагается в нижней части здания храма и  даже,  возможно,  имеет
свои собственные выходы наружу. Впрочем, сейчас, пока я был личинкой, это не
имело никакого  значения.  Мне  оставалось  лишь  накапливать  информацию  и
откладывать ее в памяти до лучших времен.
   Мое новое тело обладало одним бесспорным достоинством - оно не болело,  а
следовательно, не мешало мне думать.
   "Воин проигрывает сражение лишь тогда, когда считает его проигранным".  И
я собирал сведения о внешнем мире, делал выводы, стараясь не  слишком  часто
облекать их в конкретные мысленные формы, подозревая, что  мои  мучители  не
перестают наблюдать за мной. Сейрос научил меня экранироваться  от  внешнего
мысленного воздействия, и сейчас я вполне успешно с этим справился.
   Теперь, если только  палачи  Аристарха  не  находятся  рядом,  они  могут
подумать, что я наконец умер. Глухая темная стена - ничего больше  мысленный
щуп не сможет обнаружить в моем сознании.
   И пока тело наслаждалось пищей, за этой стеной продолжалась  лихорадочная
работа.
   Напрасно они оставили мне человеческий  разум.  Напрасно.  Собственно,  в
борьбе, которую я начал, войдя в  храм  Света,  физическая  сила  не  играла
никакой роли. На мгновение во время нападения слухачей я  забыл  об  этом  и
жестоко поплатился. Но теперь я шаг  за  шагом  протягивал  щупальца  своего
тренированного  мозга  во  все  стороны,  собирая  по  крохам  рассеянную  в
пространстве силу, концентрируя ее внутри сознания и вновь повторяя цикл.
   Я направлял поток собранной энергии на  глаза.  Именно  они  были  сейчас
самым важным. Прежде всего я должен был вернуть себе нормальное человеческое
зрение.
   Тело личинки весьма пластично, оно все время меняется, проходя  различные
стадии  превращений.  Этим  я  и  воспользовался.   Обычно   такой   процесс
направляется генетическим кодом, ну а если слегка подправить сам код, совсем
немножко изменить в нужную сторону? Главное, не перегнуть палку, не  перейти
тот рубеж, за которым чужеродный организм уже  не  сможет  приспособиться  к
слишком резким изменениям и попросту погибнет.
   Конечно, я сильно рисковал, проводя эксперименты над самим собой, так как
в конце мог получить кусок желе или некое  невообразимое  и  ни  на  что  не
годное чудовище. Но другого  подопытного  тела  у  меня  не  было,  и  я  не
собирался упускать даже ничтожный шанс. Во что  бы  то  ни  стало  я  должен
вырваться, уйти от моих мучителей.  Для  этого  необходимо  тело,  способное
быстро передвигаться и нормально видеть. Ни о чем другом я сейчас не мечтал.
   Был, правда, еще один  путь.  Можно  дождаться  естественного  завершения
цикла. Но позволить превратить себя в крейга? Одна мысль  об  этом  казалась
мне чудовищной.
   К тому же я не знал, сколько лет длится полный цикл развития  личинки,  и
почти не сомневался, что к его завершению от моей человеческой  личности  не
останется и следа. Если у меня и была какая-то ничтожная  надежда  спастись,
то осуществлять ее нужно как можно быстрее.
   Первые успехи проявились совершенно неожиданно. Пятна света внутри  моего
зрительного пространства начали сливаться в одно целое! Границы  между  ними
размывались, у меня изменялось само строение  глаз!  Я  догадался  об  этом,
впервые сумев рассмотреть неподвижный предмет. Глаза насекомых устроены так,
что видят только движущиеся  объекты  в  момент  их  перемещения  из  одного
сектора в другой. Неподвижную часть мира, разбитого  на  тысячи  осколков  в
своих крохотных фасетках, они вообще не замечают. Но  я  его  видел!  И  эта
маленькая  победа  показалась  мне   чрезвычайно   важной,   она   позволила
возродиться надежде, позволила строить какие-то планы, даже мечтать...
   Я уже думал о том, как вырвусь из подземелий храма,  вспоминал,  в  каком
направлении находится гавань. Возможно, наша лодка все еще стоит у причала.
   Конечно, она там стоит - краж  на  Адре  замечено  не  было.  Кому  может
понадобиться старая чужая лодка? Под  покровом  темноты  я  оттолкну  ее  от
берега, и с каждым часом, с каждой минутой проклятый храм  будет  отдаляться
от меня все дальше.
   Может быть, потом, окончательно придя в  себя,  я  вновь  начну  собирать
армию, готовиться к новому походу. Но скорее всего я забуду  обо  всем,  как
только доберусь до поселка.
   Было еще одно обстоятельство, о котором я старался не  думать.  Даже  при
самом благоприятном  результате  я  изменюсь  так,  что  не  буду  похож  на
человека.
   Возможно, поэтому во всех моих мечтах и планах не  оставалось  места  для
Илен.
   Словно, вырвав ее из храма, я уплатил некий долг, сбросил с плеч какой-то
груз и не желал к нему возвращаться...
   Любая материя поддается сильному  волевому  воздействию.  Живую  изменить
проще, чем мертвую. Еще легче перестроить молодой, развивающийся и постоянно
изменяющийся  организм.  В  генах  личинки  крейга  откладывалась  пока  еще
невидимая  информация,  накапливались  нез