ду  тем,  появился  первый  пункт,  рыжими  чернилами
вписанный между строк...
   Глава 2
   Степан  стоял  на  корме  слишком  долго  для  пассажира,  уезжавшего   в
заграничную командировку, для человека, которого  ждали  впереди  заманчивые
цветные радости заморских стран.
   Теплоход не спешил, он отползал от пирса медленно, как  огромное,  только
что проснувшееся животное.  Постепенно  отдалялась  кромка  берега,  ее  уже
закрывали волны тумана. Одна за другой рвались  невидимые  нити,  протянутые
между берегом и теплоходом. Вот исчезла, закрылась башенными  кранами  вышка
маяка, и остался  лишь  печальный,  протяжный  звук  ревуна.  Вот  померкли,
потеряли четкость огни набережной. Степану казалось, что он слышит в  звуках
ревуна странные всхлипывающие звуки.  Слишком  уж  определенно  и  отчетливо
отдалялась и исчезала за бортом земля, слишком завершенной  и  окончательной
выглядела вся процедура отхода...
   Казалось, теплоходу никогда уже  не  удастся  вернуться  обратно,  и  он,
Степан, видит родной берег в последний раз. Было ли  это  предчувствием  или
просто сказалась усталость последних дней, заполненных предотъездной суетой,
- кто знает?..
   Степан стоял, крепко стиснув поручень, и чувствовал, как чужим и  далеким
становится еще недавно такой знакомый и близкий берег.
   Теплоход  отошел  от  пирса  за  полночь,  пассажиры  давно  угомонились,
разошлись по своим каютам, и Степан был рад тому, что никто не нарушал в эти
последние минуты прощания его одиночества. Мерно рокотали машины, теплоход с
трудом разрезал холодную стылую воду.
   - Любуетесь родиной? - вопрос прозвучал слишком неожиданно. В двух  шагах
от него, небрежно попыхивая сигаретой, стоял завхоз экспедиции Лев  Павлович
Сугробов. С первого дня знакомства Степану не понравилась  в  этом  человеке
его манера о вещах серьезных  говорить  с  непременной  иронией  и  какой-то
скрытой издевкой. Кроме того, Сугробов умел появляться в самое  неподходящее
время.
   Выглядеть грубым в глазах малознакомого сослуживца, с  которым,  по  всей
видимости, придется провести  не  один  день  в  чужой  стране,  Степану  не
хотелось, и потому он ответил сдержанно:
   - А вы разве не испытываете хотя бы грусти?
   - Я гражданин мира. Я думаю, родина у человека  находится  там,  где  ему
хорошо,  безбедно  живется.  Вот  вы  -  другое  дело.  Вы  ведь  впервые  в
"загранке", если не ошибаюсь?
   Он не ошибался, и почему-то Степан подумал,  что  Сугробову  должны  быть
известны такие вещи из его, Степановой, биографии, о которых он не  знает  и
сам.
   - Вы правы, но именно поэтому я хотел бы остаться один, вы уж простите, -
довольно  сухо  Степан   попытался   наконец   избавиться   от   назойливого
собеседника.
   - Не обращайте на меня внимания. Вы можете считать, что меня вообще здесь
нет.  Но  человеку  в  вашем  положении  трудно   рассчитывать   на   полное
одиночество.
   - Что вы имеете в виду?
   - Договор, который вы подписали, - ничего более.
   Степан  почувствовал,  как  тревожное  ожидание  всех   последних   дней,
подспудно копившееся в глубине его души, вырвалось наконец наружу.
   Итак, его надежды не оправдались, это была не инсценировка, не  игра,  не
шутка... Он попал  в  какую-то  очень  скверную  историю  с  далеко  идущими
последствиями, и теперь его уже не оставят в покое. Оправдывались его  самые
худшие опасения, оправдывались  слишком  поздно,  когда  ничего  уже  нельзя
изменить... Хотя почему, собственно, нельзя?
   Прежде всего нужно было  узнать,  кто  они,  эти  люди  из  таинственного
агентства "Посредник", и для чего им понадобился  именно  он,  недоучившийся
студент Степан Гравов? Спрашивать Сугробова об этом, конечно,  бессмысленно,
и все же он решил попробовать...
   - Раз  вы  знаете  о  договоре,  вы,  наверное,  знаете  и  зачем  я  вам
понадобился.  Ведь  не  ради  двадцати  пяти   процентов   моего   заработка
организовало ваше агентство мое участие в этой экспедиции?
   - Приятно иметь дело с догадливым человеком.
   - Так что вам от меня нужно?
   - Узнаешь в свое время.  В  договоре  много  разных  пунктов,  и  все  их
придется выполнять. Придет время, и тебе о них напомнят, а пока просто  жди,
веди себя тихо, незаметно и не делай глупостей,  нам  известен  каждый  твой
шаг.
   Сугробов нагнулся,  сплюнул  в  зашипевшую  за  бортом  воду  и  ушел  не
простившись, словно потерял к Степану всякий интерес. Догадки,  одна  другой
невероятней,  роились  в  голове  Степана:  "Мафия  по  провозу  наркотиков?
Шпионская организация? Торговцы валютой?"
   Скорее всего, ему следовало сразу же рассказать  обо  всей  этой  истории
капитану корабля или  руководителю  экспедиции,  но  Степан  слишком  хорошо
понимал,  как  нелепо  прозвучит  его  рассказ  о  могущественном  агентстве
"Посредник", и потому попросту решил выждать, пока хоть что-то прояснится  и
у него появятся хоть какие-то доказательства. Не зря же они не оставили  ему
даже экземпляра договора... Легче  всего  принимать  решения,  не  требующие
немедленных действий.
   После этого  ночного  разговора  Сугробов  стал  держаться  со  Степаном,
особенно когда они не были на людях, гораздо фамильярней, словно лишний  раз
хотел напомнить, какая тайна их связывала. Но всякий  раз  ловко  уходил  от
ответа, когда Степан  пытался  хоть  что-то  разузнать  о  своей  дальнейшей
судьбе. Тогда, чтобы немного уменьшить  пытку  неизвестностью,  Степан  стал
избегать Сугробова, стараясь как можно реже выходить из своей каюты.
   Ему все еще казалось, что, если не замечать  происходящего,  делать  вид,
что все идет по-прежнему, жить станет проще и легче:  так,  как  жилось  ему
раньше.
   Весь рейс до мексиканского побережья превратился для него в один  долгий,
как год, день, наполненный  запахами  разогретого  металла  и  масла,  жарой
низких широт и невеселыми раздумьями.
   В  Веракрус  теплоход  пришел  поздно  вечером.  Окунувшись  в   суматоху
разгрузки,  Степан  по-настоящему  ощутил,  что  дорога  окончена,  что   он
действительно находится в  чужой  стране,  лишь  после  того,  как  начались
многочисленные   таможенные   формальности.   У   чиновника,   с   особенной
тщательностью  проверявшего  документы  пассажиров  теплохода,  образовалась
длинная очередь. Стоя в ее хвосте, Степан заметил, что в зале  никто  никуда
не спешил, кроме руководителя их экспедиции профессора Силецкого.
   Степан все еще воспринимал происходящее как некую декорацию, словно сидел
в кино и со стороны, почти безучастно и отстраненно, наблюдал за окружающим.
Он все  еще  пытался  себя  убедить,  что  это  несерьезно,  не  может  быть
серьезным. И только теперь как-то сразу вдруг почувствовал, что вокруг  него
- чужая страна. По своей ли глупости или по воле дельцов из "Посредника"  он
попал в Мексику. От этого факта уже не  отделаться,  его  нельзя  отбросить,
нельзя забыть. Именно здесь он им для чего-то нужен.  Скоро  он  узнает  для
чего, и тогда мы еще посмотрим...
   От порта к отелю шла  прямая  как  стрела  улица.  В  самой  ее  середине
раскинулись шумные ряды веракрусского базара, где  диковинные  южные  фрукты
россыпями лежали на  земле,  мирно  соседствуя  с  разноцветными  фигурками,
вырезанными из дерева, с плетеными узорчатыми корзинами, с глиняными божками
для туристов,  точными  копиями  бесценных  остатков  тысячелетней  старины,
извлеченных  из-под  развалин  ацтекских  пирамид.  Даже  гортанные  выкрики
продавцов пульке не могли перекрыть рева ослов,  утонувших  в  пыли  и  жаре
задних дворов базара. Полыхающие всеми цветами красок наряды  женщин  словно
подчеркивали скромные белые одежды мужчин -  рубашка,  полотняные  брюки  да
неизменная широкополая шляпа. Впрочем, ближе к центру города одежда  жителей
Веракруса становилась вполне европейской. И все  же  если  Степану  хотелось
экзотики, то вокруг ее было  достаточно.  Вот  только  непреодолимый  барьер
цветистого испанского языка словно провел невидимую черту между ним и  этими
людьми.
   За  несколько  стремительно  промелькнувших  дней  он  так  и  не   сумел
преодолеть странный стеклянный колпак, отделивший его  от  действительности.
Это чувство еще больше усилила резкая смена декораций. Степан попал в другой
век, в иную культуру, глазу нелегко было отыскать в  пестроте  обрушившегося
на него потока новой информации хоть что-нибудь знакомое. Даже здания  здесь
не походили на те, к которым он привык.  Слишком  острые,  изломанные  формы
крыш, разноцветные мозаичные панно на фронтонах,  соседствующие  с  пестрыми
рекламными вывесками вездесущих американских компаний, как бы  напоминали  о
том, что в этом мире не так уж давно смешалось вместе  несколько  разноликих
цивилизаций.
   Две недели экспедиция провела в Веракрусе. Готовили снаряжение,  нанимали
вьючных животных, искали опытных проводников -  предстоял  нелегкий  путь  в
глубь центральной Мексиканской пустыни. Работы хватало на всех, и, поскольку
должность младшего научного сотрудника не определяла  какого-то  конкретного
участка, Степана использовали  повсюду.  Он  то  оформлял  документацию,  то
проверял прибывающее снаряжение, то упаковывал вьючные ящики,  то  вместе  с
переводчиками закупал продовольствие и медикаменты. И все это  время  в  нем
подспудно накапливалось ожидание, росла тревога, хотя  раньше,  на  корабле,
ему казалось, что это уже невозможно.
   Его беспокоило, что Сугробов до сих пор  никак  не  проявлял  себя.  Свое
тревожное ожидание Степан невольно переносил на окружающих  и  даже  на  сам
город.  Ему  казалось,  на  его  улицах  в  пестрой  сутолоке  площадей,   в
разноголосице базаров затаилась неведомая опасность.
   Лишь после того как последние  окраинные  домишки  Веакруса  скрылись  из
глаз, Степан несколько успокоился. Но именно здесь,  на  окраине,  произошло
одно странное событие, натолкнувшее Степана на целую  цепь  новых  невеселых
размышлений.
   Скрипучая арба  неожиданно  вынырнула  из  бокового  переулка,  и,  чтобы
пропустить ее, идущий впереди экспедиционного  каравана  погонщик  придержал
тяжело навьюченных мулов. Арба ползла медленно, и издали показалось, что она
нагружена вязанками белого  хвороста.  Только  когда  повозка  приблизилась,
Степан разглядел в ней огромный человеческий скелет.  Лишь  после  того  как
прошло  первое  потрясение,  Степан  увидел,  что  шейные  позвонки  скелета
увенчивает искусно вылепленная из папье-маше маска хохочущей Смерти,  -  это
была всего лишь огромная кукла.
   - Что это? Зачем это сделано?- впервые  за  всю  дорогу  он  обратился  к
переводчику, надменному и презрительному идальго,  в  чьей  крови  оказалась
слишком большая доза крови испанских конкистадоров.
   - Всего лишь смерть, -  непонятно  пояснил  тот.  -  В  городе  готовится
карнавал, праздник мертвых.
   - Праздник смерти?
   - Ну, если хотите. У нас смерть не считается чем-то ужасным, как привыкли
думать вы, европейцы. Это всего лишь переход  между  двумя  разными  мирами.
Смерть, жизнь, - переводчик достал из кармана серебряную  монетку,  подкинул
ее и ловко поймал, - всего лишь две стороны одного и того  же,  как  стороны
этой монеты.
   - Это я понимаю, могу понять, но праздновать Смерть...
   - Поминовение умерших  отмечается  всеми  народами.  У  нас  этот  ритуал
приобретает  особое  значение.  Он  всегда  заканчивается  карнавалом,  дети
объедаются сладостями. Живые радуются тому, что они еще живут, а  мертвые  -
тому, что они уже умерли.
   "Странная философия", - подумал Степан.
   Караван давно покинул пределы города, пейзаж постепенно стал  изменяться,
становясь все более  безжизненным.  Морские  влажные  ветры,  запутавшись  в
вершинах плоских прибрежных возвышенностей, сюда уже не долетали, и характер
растительности  резко  изменился:  исчезли  лиственные   кустарники,   среди
проплешин песка появились  первые  кактусы.  Измученный  непрерывной  жарой,
Степан то и дело  вспоминал  повозку,  везущую  карнавальный  образ  смерти.
Здесь, в пустыне, он уже не казался ему декорацией.  Среди  холмов  довольно
часто встречались кости погибших животных, казалось, самый воздух пропитался
отвратительным сладковатым запахом гниения.
   До  самого  вечера  Степан  так  и  не  смог  отделаться  от  неприятного
воспоминания. Маска хохочущей Смерти стояла у него перед глазами весь день.
   Раскаленное красноватое солнце наконец приблизилось к горизонту,  караван
остановился на ночлег. Рабочие стали разбивать лагерь,  натягивать  палатки,
разносить пищу усталым животным.  Экспедиции  предстояло  еще  целую  неделю
двигаться в глубь пустыни, и лишь тогда они приблизятся к раскопу ацтекского
города.
   В этот вечер Степан впервые пожалел о том, что расстался с  домом.  Чужая
страна казалась ему теперь слишком жестокой, а трудности  пути,  поджидавшие
их впереди, почти непреодолимыми. Проклиная  собственную  глупость,  жару  и
песок, он стал натягивать палатку. А тут еще солоноватая вода  в  его  фляге
кончилась, и пришлось  идти  за  новой  в  самый  центр  лагеря.  У  больших
складских палаток, где стояла  бочка  с  питьевой  водой,  он  наткнулся  на
Сугробова.
   - Я как раз собирался тебя искать. Завтра утром постарайся не  уезжать  с
первым караваном. Я что-нибудь придумаю, скажу, что ты должен помочь  мне  в
погрузке.
   - Это еще зачем? - не слишком приветливо осведомился Степан.
   - Откуда я знаю зачем. Так велено.
   - Кем велено?
   - А ты не знаешь?  -  Сугробов  мрачно  усмехнулся  и  отошел,  не  желая
продолжать разговор.
   Надежды Степана, что его хотя бы здесь оставят в покое,  не  оправдались.
Скорее всего, именно теперь ему предстояло рассчитаться по одному из  тайных
пунктов договора. По крайней мере, с  ожиданием  и  неопределенностью  будет
покончено. Наступила пора действовать.
   Ночь, которую он почувствовал в день приезда как  бы  за  чертой  города,
теперь настигла его. Она была рядом, вокруг, стояла  между  кустов  опунций,
протянувших к нему  из  темноты  свои  усыпанные  колючками  ладони.  Степан
глотнул из только что наполненной фляги горькую, как хина, воду. Впервые  он
задумался о тех, кто подсунул ему договор, а теперь  пытался  управлять  его
жизнью из-за угла.
   Может быть, стоило рассказать обо всем руководителю экспедиции?
   Вряд ли кто-нибудь  отнесется  к  этому  серьезно.  А  Сугробов  попросту
откажется от своих слов.
   Ночь в этой  стране  набрасывалась  из-за  угла  неожиданно,  сразу,  как
враждебное существо. Только что вокруг царили литые синие сумерки  -  и  вот
уже вместо них сплошная тьма. Даже  свою  белую  палатку  Степан  отыскал  с
трудом.
   Цветы кактусов, ждавшие этой  минуты  весь  долгий,  переполненный  жарой
день, теперь развернули в темноте свои лепестки, и в палатку Степана  поплыл
одурманивающий аромат.
   Степа н задернул полог палатки,  хотя  он  казался  не  слишком  надежной
защитой  от  притаившейся  у  дороги  ночи.  Однако,   застегнув   его,   он
почувствовал себя несколько уверенней.  Степан  заснул  сразу,  едва  голова
коснулась подушки, и тут же, во всяком случае так ему показалось, проснулся.
   За палаткой стояла все  та  же  душная  летаргическая  ночь,  заполненная
запахами неведомых растений, странными звуками,  песнями  ночных  насекомых.
Полог палатки был теперь отдернут, а белая фигура, укутанная в саван, стояла
у входа в палатку.
   Степан крикнул и не услышал ни звука. Посторонние звуки были  не  властны
проникнуть в эту ночь.
   - Не бойся, - тихо, почти  ласково,  попросил  скелет,  -  меня  не  надо
бояться.
   - Я не боюсь, - прошептал Степан, - я просто ничего не понимаю.
   - Конечно. Конечно, ты не понимаешь. Но это не страшно. Понимание  придет
позже.
   Скелет присел на обломок камня, валявшийся возле палатки,  снял  череп  и
превратился в очень старого, иссушенного  временем  человека.  Отсветы  луны
терялись в глубоких морщинах его лица. Годы выбелили волосы.  Старое  пончо,
обесцвеченное  все  тем  же  неукротимым  временем  и  показавшееся  Степану
саваном, мешковато свисало с худых плеч старца. А  может,  это  все  же  был
саван?
   - Это не саван, - ответил старец, словно слышал все его мысли. - Хотя  ты
можешь считать мою одежду саваном, потому что я послан за тобой  из  другого
мира. Из того, что для вас, людей, находится по  другую  сторону  смерти.  Я
должен подготовить тебя.
   - Подготовить? - пролепетал Степан плохо повиновавшимся языком, чувствуя,
как его страх постепенно переходит в парализующий ужас.
   - Ты больше никогда не вернешься в этот мир. Но прежде чем покинуть  его,
тебе придется стать воином.
   - Я  не  хочу!  -  крикнул  Степан.  И  в  ответ  старец  кивнул,  словно
соглашаясь, словно и не ожидал услышать ничего другого.
   - Те, кто отмечен временем, никогда не знают этого сами. Однако пославшие
меня могли ошибиться. Посмотрим, как отнесется к тебе Руно. Я ничего еще  не
решил. Выбирать ученика труднее, чем искать учителя. -  Старик  вздохнул.  -
Теперь прощай, мы скоро встретимся снова.
   Старец поднялся и еще раз пристально посмотрел  на  Степана.  Словно  два
холодных голубых клинка, не встретив преграды, погрузились до самого дна его
души.
   - Ты совсем не похож на будущего воина.
   - Я не воин! Я не собираюсь им становиться! Я хочу вернуться домой, я  не
имею к этому ни малейшего отношения! - Он кричал  запоздалые  слова,  швыряя
их, как камни, в пустоту. Никого уже не было возле палатки,  даже  песок  не
взметнулся в том месте, где за секунду до этого стоял старец, и тогда Степан
проснулся во второй раз.
   Высоко поднявшееся солнце  уже  успело  пробраться  сквозь  тонкие  стены
палатки, напоминая о том, что в пустыне давно начался новый день. Снаружи не
доносилось ни звука, и это показалось Степану необычайно странным. Он рванул
молнию, распахнул полог и не увидел вокруг ничего, кроме песка,  начинавшего
белеть под первыми лучами раскаленного солнца. Караван ушел без него.
   Глава 3
   "Спокойно, -  сказал  он  себе,  постаравшись  унять  бешено  застучавшее
сердце. - Этого просто не может быть. Здесь что-то не так".
   Его не могли "забыть", это исключено, и проспать отход каравана  -событие
достаточно шумное - невозможно.
   Поблизости он не обнаружил на песке ни одного следа,  словно  караван  за
ночь испарился, превратился в мираж, в дым, или, что гораздо правдоподобней,
ночью его вместе с палаткой перенесли на новое место, подальше от лагеря. Но
кто мог это сделать, зачем и почему он даже не проснулся?  Существовал  лишь
один способ...
   Он вспомнил горьковатый вкус воды в своей  фляге  и  Сугробова,  который,
видимо, неспроста поджидал его у  бочки.  Наверное,  он,  специально  затеял
отвлекающий разговор, сумел подменить флягу. И это означало, что он  остался
в пустыне без глотка питьевой воды...
   Степан бросился в палатку. Лихорадочно разбрасывая вещи, разыскал флягу и
встряхнул ее - двухлитровый сосуд был заполнен до самого горла.  Он  плеснул
на ладонь несколько капель, лизнул - сомнений не оставалось. В  воду  что-то
подмешали, скорее всего, снотворное  -  и  весьма  сильное,  хватило  одного
глотка...
   Он представил, что с ним будет,  когда  жара  и  усталость  сломят  волю,
замутят рассудок и он выпьет всю жидкость из фляги... Возможно, на это они и
рассчитывали. Его, конечно, станут искать, но даже  если  найдут  -  он  уже
ничего не сможет рассказать.
   Что-то здесь  было  не  так.  Избавиться  от  него  могли  более  простым
способом. Для этого не нужна Мексика. Чего-то он не понимал.  Чего-то  очень
важного.
   Чтобы не поддаться соблазну,  он  отвинтил  пробку,  перевернул  флягу  и
следил остановившимся взглядом, как песок жадно впитывал драгоценную  влагу.
Все. Теперь у него оставалось не более двадцати четырех часов времени.  Если
до следующего восхода он не  найдет  каравана,  ему  не  выжить.  В  пустыне
человек без воды погибает к середине второго дня - это С