руг  совершенно  неожиданно
для себя он наткнулся на длинную, слегка изгибавшуюся внутрь  поверхность  и
понял, что это наружная стена города. Он не стал искать прохода, на  это  не
оставалось времени, город мог проснуться в любой момент.
   Задыхаясь, смахивая со лба холодные капли пота, он лез все выше и выше по
этой нескончаемой стене. Небо у него над головой с каждой  минутой  светлело
все больше и больше. Он мысленно поблагодарил тех, кто делал эти  стены,  не
рассчитанные на людей. Его ноги и руки свободно проходили в решетки и  легко
находили опору. Не прошло и пяти минут, как, перевалив через верхнюю  точку,
он начал отчаянно быстрый спуск. Выбраться из города - всего лишь полдела. У
него должно остаться достаточно времени, чтобы, опередив  погоню,  добраться
до плоских предгорий. На открытой, пустынной равнине, окружавшей  город,  он
будет заметен как на ладони.
   Они хотели превратить его в майского жука... Он не сомневался  в  том,что
они легко могут привести в исполнение свою угрозу. Они могли превратить  его
в божью коровку, в скарабея или в одного из этих черных кузнечиков...
   От города шел отвратительный  смрад.  Из  многочисленных  нор  доносилось
шуршание и потрескивание, с минуты на минуту жители могли проснуться...
   Он бежал от города так, как бегают от  ночных  кошмаров.  Ноги  бессильно
увязали в сухом песке, в горле пересохло, язык распух и прилип к гортани.
   Не было сил протолкнуть в легкие очередной  глоток  воздуха.  Наконец  он
упал на землю и пополз без остановки вперед, а  оглянувшись,  понял,  что  в
таком положении его уже невозможно увидеть с городских башен.
   Все то время, пока он плутал по городскому лабиринту,  перебирался  через
стены, бежал прочь  от  города  -  у  него  не  было  времени  остановиться,
оглянуться, подумать. Лишь одна мысль, одна цель руководила его движением  -
выбраться, успеть добраться до черной скалы... Ну, вот он выбрался, успел.
   Сейчас уже можно не спешить, отдышаться, расслабиться, подумать... Что-то
уж больно легко, больно гладко все получилось. Ни тревоги, ни погони. Что-то
здесь было не так. Сомнение мелькнуло раньше, тогда, когда Ермил сказал, что
в течение двух часов ночного времени местные формы жизни теряют  активность,
погружаются в мертвый сон... Зачем он это ему сообщил?  Там,  в  городе,  он
старался об этом не думать, гнал прочь сомнения, выбора все равно не было. А
сейчас он есть, этот выбор?
   Сейчас он есть. Сейчас он должен  поступить  неожиданно,  непредсказуемо.
Сделать все так, чтобы они не могли предвидеть и предсказать  его  поступок.
Но разве у него  есть  такая  возможность?  Выбор  все  тот  же...Скала  или
город...
   Впрочем, не совсем. Он должен  попробовать  по-настоящему  оторваться  от
преследователей, сделать, наконец, свой  собственный  ход,  и,  кажется,  он
понял, что для этого нужно!
   Он встал во весь рост. Город скрылся за выступами скал, да и не боялся он
больше никакой погони, понял уже, что ее не будет. Солнца еще не взошли,  но
уже поднимался предрассветный  ветер,  и  по  тому,  как  быстро  уплотнялся
воздушный поток, летящий с гор, он понял, что должен вновь торопиться. Ветер
грозил в ближайший час превратиться в ураган.
   Когда он добрался наконец до параллелепипеда, ветер  срывал  с  окрестных
скал довольно крупные камни, сбивал с ног. К  подножию  скалы  Степан  вновь
добрался ползком и сразу же, не раздумывая, нырнул в ее черную  спасительную
глубину.
   Переход, не в пример первому, прошел легко. Что-то внутри его уже знало и
помнило, что и как нужно делать.
   Опять на долю секунды навалилась  на  плечи  вязкая  тяжесть,  мгновенная
темнота, и почти сразу он увидел  солнце  другого  мира.  Он  не  стал  даже
переводить дыхание, даже взгляда не бросил на окружающий  пейзаж.  Сразу  же
спиной упал внутрь скалы, повторив переход, прежде чем  те,  кто  его  здесь
наверняка ждал, успели предпринять хоть что-нибудь.
   Глава 7
   Только после шестого перехода Степан решил, что уже достаточно  оторвался
от своих возможных преследователей, и начал  подбирать  подходящий  мир  для
остановки.
   Те, кто расставил серые параллелепипеды по просторам Вселенной, наверняка
действовал  не  вслепую.  Степан  попадал  лишь  на  планеты  с  кислородной
атмосферой, туда, где светило солнце, где была вода, где можно было  дышать.
Туда, где, возможно, таилась жизнь...
   Эта скрытая от него жизнь пугала и одновременно притягивала  юношу.  Ему,
обретшему свободу передвижения среди звезд, доступную разве  что  в  мечтах,
хотелось погрузиться в эту неведомую, стремительно  проносящуюся  мимо  него
жизнь.
   К  сожалению,  на  каждой  из   таких   планет   могли   скрываться   его
могущественные враги,  и,  стиснув  зубы,  он  бросался  в  очередной  виток
звездного круговорота.
   Он  почувствовал  себя  беспомощной  жалкой  козявкой  пред  лицом   этих
бесчисленных миров, мелькающих у него перед глазами. Он не знал, где  именно
проложена дорога, ведущая его сквозь  горизонты  разных  планет.  Она  могла
проходить через просторы его родной Галактики, могла соединять друг с другом
параллельные миры или уходить в иные измерения времени. В сущности,  это  не
имело особого значения, раз он все равно не мог вернуться домой.  Он  помнил
лишь об одном: нужно раз и навсегда расстаться с теми, кто пытался  навязать
ему  свою  волю.  Выбрать  подходящую  планету  и  отдышаться,  осмотреться,
подумать, решить, что делать дальше.
   Практически он мог бы уже остановиться. Красные,  желтые,  синие  и  даже
зеленые солнца сменяли друг друга. Попадались миры,  состоящие  из  сплошных
болот. Попадались миры, утопающие в растительности, где он не  мог  найти  и
клочка свободного пространства. Попадались планеты, настолько  изуродованные
деятельностью разумных существ,  что  он  бежал  оттуда  со  всей  возможной
скоростью...
   Наконец, он остановил  свой  выбор  на  фиолетовом  мире.  Небольшое,  но
ослепительно яркое солнце, расположенное, по-видимому, достаточно далеко  от
планеты, не обжигало и в то же время хорошо  прогревало  богатый  кислородом
воздух.
   Небольшие заросли, похожие на земной подлесок, радовали глаз. Только цвет
их, искаженный фиолетовым солнцем, казался неестественно голубым.
   Песок под ногами выглядел таким же фиолетовым, как облака в небе, и  лишь
параллелепипед двери был неизменно серым, одинаковым во всех мирах.
   Фиолетовый мир казался необитаемым. Во всяком случае,  поблизости  Степан
не заметил ни сооружений, ни движения каких-нибудь крупных существ.
   Впрочем, он догадывался, что там, где есть растительность,  наверняка  не
менее богат и животный мир. Так или иначе, он должен был  остановиться  хотя
бы на время: передохнуть, пополнить запасы воды и пищи.  Любая  остановка  в
незнакомом мире связана с риском,  приходилось  полагаться  на  удачу  и  на
интуицию. Он прислушался к фиолетовому миру внутренним слухом так, как  учил
его Сейрос, и не услышал ничего враждебного. Злобу и боль других существ  он
смог бы почувствовать на значительном расстоянии. Этот мир молчал.
   Неподалеку плескалось озерцо фиолетовой и с виду  очень  чистой  воды.  С
риском для жизни ему предстояло выяснить, годится ли она для питья.
   У самого горизонта, там, где висело  вечернее  фиолетовое  солнце,  можно
было рассмотреть конус одинокой вершины. Сейчас свет мешал, но утром,  если,
конечно, местное солнце всходит  с  противоположной  стороны  и  если  здесь
вообще бывает утро, он сможет лучше рассмотреть гору.
   Ему  понравилось,  что   параллелепипед,   торчащий   посреди   равнинной
местности, до сих пор не привлек к себе ничьего внимания. Вокруг не было  ни
следов, ни тропинок.
   Только теперь, позволив себе немного расслабиться, оп  почувствовал,  как
сильно устал. Город насекомых казался ему сейчас далеким и нереальным ночным
кошмаром.
   Хотелось есть, но еще сильнее - пить. Прошло уже несколько  часов  с  тех
пор, как в его сушеной тыкве кончился последний глоток воды.  Корни  местных
растений оказались съедобными, а вода  -  вкусной  и  прохладной.  Это  была
благодатная планета. Может быть, самая благодатная из  тех,  что  попадались
ему за долгие дни скитаний. Дни? А может  быть,  тысячелетия?  Он  не  знал.
Время для него потеряло привычный смысл.
   Впервые с начала своего путешествия он забыл про осторожность.  Он  устал
бежать и прятаться. Как только солнце  коснулось  горизонта,  он  зарылся  в
теплый мягкий песок и заснул без всяких  сновидений,  как  засыпают  люди  в
конце долгого пути, когда трудная дорога осталась позади.
   С рассветом Степан проснулся от тишины.  Он  спал  мертвецким  сном  и  в
первую минуту не сообразил, что ночь уже прошла, а фиолетовое  солнце  вновь
высоко стоит над горизонтом.
   Вокруг  простиралась  однообразная  песчаная  равнина,  поросшая   редкой
растительностью.  Лишь  на  западе,  освещенная  теперь  лучами  восходящего
солнца, сияла вершина горы. Степану ее блеск показался излишне ярким.  Дымка
мешала рассмотреть подробности, но снега там не было. Откуда же тогда  такой
блеск?
   Степан решил  подойти  к  горе  поближе.  Торопиться  в  этом  мире  было
абсолютно некуда. Он чувствовал себя так, словно время остановилось,  словно
впереди у него тысячелетия и ему ничего не  стоит  пройти  всю  эту  планету
пешком по экватору.
   Если она ему не  понравится  -  он  найдет  другую.  Он  чувствовал  себя
властелином пространства. Звездные переходы между мирами открывали перед ним
невиданные возможности. Только одно его огорчало: он не мог  управлять  этим
движением; мир, из которого он уходил, утрачивался для него навсегда.
   Вернуться было уже невозможно. И  никто  не  смог  бы  предсказать,  куда
занесет его следующий переход... Теперь вряд ли он решится на  него  слишком
быстро. Планета ему нравилась.
   Когда  по  прошествии  двух  часов  равномерной  неторопливой  ходьбы  он
обернулся,  параллелепипеда  почти  уже  не  было  видно.  Он   сливался   с
горизонтом.
   Заблудиться в этой плоской, как тарелка, степи казалось невозможным. Надо
было лишь не забывать время  от  времени  ориентироваться  по  солнцу  и  по
вершине горы.
   Гора оказалась гораздо дальше, чем  он  предполагал  вначале.  Прозрачный
фиолетовый воздух скрадывал расстояния. Лишь на  третий  день  пути  вершина
несколько приблизилась.
   За одну ночь воздух стал вдруг прозрачен, как кристалл, и он увидел перед
собой гору, словно нарисованную неведомым художником на фиолетовом полотнище
неба.
   Линии горы казались  слишком  правильными  для  естественного  природного
образования, а склоны покрывали круглые цветные пятна.  Они  чередовались  в
какой-то вполне определенной последовательности. Степан всматривался в  них,
пока у него не зарябило в глазах,  а  высоко  поднявшееся  солнце  вновь  не
наполнило степь дымкой испарений.
   Впервые с того дня, когда он начал свой  путь  к  подножию  горы,  Степан
засомневался, стоит ли идти дальше. На  необитаемых  пустынных  планетах  не
должно быть гор с четкими  геометрическими  очертаниями,  покрытых  мозаикой
цветных  пятен.  Что  же  делать?  Снова  нырнуть  в  черную   неизвестность
параллелепипеда? А что изменится в новом мире? Где гарантия, что и  там  его
не будут поджидать те же самые опасности? Если его враги  имеют  возможность
следить за его передвижениями, они найдут его в любом месте. Тогда рано  или
поздно придется столкнуться с ними лицом к лицу. Почему бы не сделать  этого
сейчас? По крайней мере, он мог бы подойти к  горе  поближе  и  узнать,  что
собой представляют таинственные цветные пятна. В конце концов, у  него  ведь
была всего одна надежда, один-единственный шанс - найти среди чужих  мертвых
и враждебных миров жизнь мудрую и сильную, разум, способный понять и помочь.
Что, если он скрывается именно здесь, в  двух  шагах,  за  крутыми  склонами
пирамиды? Что, если к нему надо всего лишь протянуть руку, а он вместо этого
повернет назад?..
   Свобода выбора скрывает за собой выигрыш или  полное  поражение  -  редко
первое, гораздо чаще второе; и тем не менее, кто не рискует - вообще никогда
не выигрывает.
   Он почти чувствовал, почти  знал,  что  за  цветными  стенами  скрывается
что-то враждебное, нечто, готовое использовать его  разум  и  тело  в  своих
собственных целях, и тем не менее шел к пирамиде.
   На следующее утро Степан окончательно понял, что гора представляет  собой
искусственное  сооружение,  сложенное  из  гигантских  цветных  шаров.   Она
возвышалась  перед  ним  во  всей  своей  нелепой   очевидности.   Абсолютно
правильная геометрическая форма каждого шара не оставляла место сомнениям  в
их искусственном происхождении.
   Цвета были подобраны так, что одинаковые оттенки нигде не  соприкасались.
Розовый шар соседствовал с зеленым, желтым, синим, красным. Во  втором  ряду
его место занимал уже шар другого цвета. Оттенков было множество. Каждый шар
в поперечнике был не меньше шести метров. С расстояния,  где  стоял  Степан,
нельзя было точно определить размеры отдельных  шаров,  зато  размеры  всего
сооружения   подавляли   своим    могуществом    и    отсутствием    видимой
целесообразности. Какой-то сумасшедший великан  выложил  посреди  степи  эту
пирамиду-игрушку, выложил аккуратно, потратив на эту работу всю жизнь...
   Только в одном ряду Степан насчитал не меньше пятидесяти шаров, сбился со
счета, и сколько бы раз ни повторял попытки, у  него  все  время  получались
разные числа. Очевидно, мешали яркие контрастные цвета  соседних  шаров,  от
которых рябило в  глазах.  На  самом  верху,  на  четырех  шарах  основания,
покоился один металлический, ярко сверкавший на солнце шар.  От  подошвы  до
него было не менее трехсот метров.
   Чем ближе подходил  Степан  к  пирамиде,  тем  больше  менялись  масштабы
восприятия целого; она ему продолжала нравиться... Он уже  не  видел  краев:
они  потерялись  в  дымке  горизонта.  Запрокинув  голову,  он  уже  не  мог
рассмотреть вершину.
   Теперь перед ним была просто стена, сложенная из огромных цветных  шаров.
Если подойти еще ближе, он увидит только  один  шар.  Почему-то  вспомнилась
строчка хорошо знакомого стихотворения: "Лицом к лицу - лица  не  увидать...
Большое видится на расстоянии..." Здесь это так и было. Но вместе с тем было
и еще что-то: какая-то ускользающая от него мысль.
   Целое слагается из  частного,  но  и  каждое  частное,  в  свою  очередь,
отдельное целое, отдельный мир, внутри которого множество своих  частностей.
По этой шкале можно идти без конца, и лишь где-то внизу должен быть  предел.
А может быть, предела нет? Может быть, там  скрывается  переход  меньшего  в
большее? Частицы атома - в Галактику?
   Он подошел еще  ближе.  Поверхность  гигантского  шара  уже  не  казалась
гладкой. Она была изъедена временем: выступы, выбоины,  потертости,  кое-где
даже трещины. Но всюду, насколько он мог судить, материал был один и тот  же
- похожая на пемзу губчатая каменная порода.
   Он отыскал у подножия небольшой осколок шара, ударил  по  нему  несколько
раз другим камнем и легко превратил в цветной порошок.
   Больше всего поражала одинаковая насыщенность цвета снаружи и  в  глубине
породы.
   Ни солнце, ни ветер, ни потоки дождей ничего не смогли  поделать  с  этой
каменной радугой.
   Степан  постучал  по  поверхности  одного  из  шаров  и  услышал   глухой
монолитный звук.
   Иначе и не могло быть. Если бы нижние шары были внутри полыми  -  они  не
смогли бы выдержать вес этого гигантского сооружения.
   Лишь один шар вершины отличался от всех остальных, и, наверное, не только
цветом. Почему-то Степан все время помнил об этом. Этот шар притягивал  его,
как магнит.
   В конце концов Степан попытался подняться по стене вверх. Это удавалось с
трудом. Зато после того,  как  он  протиснулся  между  шарами  в  прохладную
глубину пирамиды, подъем пошел гораздо легче.  Теперь  он  мог  использовать
соседствующие шары для опоры, упираясь в них спиной, локтями и коленями.
   Он карабкался все выше.
   Почувствовав, что силы на исходе, он  выбрался  на  наружную  поверхность
пирамиды, уселся в седловине между соседними шарами, глянул вниз и удивился,
как высоко сумел подняться.
   Теперь-то уж до вершины оставалось наверняка  меньше,  чем  до  подножия.
Глупо было бы возвращаться, и, отдохнув, он полез дальше.
   Странные  звуки  доносились  иногда  из   глубины   пирамиды.   Рожденные
причудливым эхом, до него доносились чьи-то  тяжкие  вздохи.  Отраженные  от
бесчисленных изогнутых поверхностей, они скользили по внутренним лабиринтам,
движимые,  возможно,   одним-единственным   желанием   -   быть   кем-нибудь
услышанными. И вот теперь, достигнув его ушей, звуки умирали. Но на их место
бесконечной  чередой  шли  другие.  Чаще  всего  в  них   слышалась   горечь
разочарования, словно сама пирамида говорила с ним  бесчисленными  голосами,
жаловавшимися на несправедливость и забвение... Может быть, это  всего  лишь
памятник? Ему не догадаться, не решить загадку.
   Разве лишь на самом верху, в  последнем  металлическом  шаре  ему  что-то
откроется...
   А далеко на орбите, невидимый для невооруженных  глаз  Степана,  вращался
небольшой космический аппарат, и два существа, внешне совершенно похожие  на
людей, с интересом наблюдали за его усилиями.
   - Он все-таки вошел в пирамиду?
   - Конечно. Любопытство всегда было лучшей приманкой для этих существ.
   - Почему они так одинаковы? Почему никогда не делают выводов  из  прошлых
событий?
   - Их логика страдает каким-то странным изъяном. Они,  например,  считают,
что добро само собой способно побеждать зло, и надеются получить подарок  от
доброго дяди. Иногда всю жизнь, вместо того чтобы заниматься делом, они ищут
доброго дядю.
   - И находят?
   - Этого я не знаю.
   - А ведь он поднимется до самого верха.
   - Да, он упрям и самонадеян. Если ему это удастся - значит, повезло нам.
   - Это будет второй случай за все время.
   - Да. Второй.
   То и дело срываясь, соскальзывая с гладких выпуклых поверхностей,  Степан
искал более удобные для подъема места и упрямо лез вверх. Во рту  пересохло,
спину ломило от усталости, но в глаза уже били отраженные  от  металлической
поверхности верхнего шара ослепительные солнечные  лучи.  Еще  одно  усилие,
еще. Рано или поздно кончается любая дорога. Или нам так лишь кажется?  Ведь
любой конец - всего лишь новое начало...
   Взобравшись на предпоследний ряд шаров, Степан понял, что может встать во
весь рост. Четыре шара основания соединяла прочная  каменная  платформа,  на
которой покоился самый верхний и самый большой металлический шар.
   Теперь Степан стоял прямо перед ним. На шаре не было  заметно  ни  единой
трещины или щели. Похоже, подъем не имел  никакого  смысла.  А  на  что  он,
собственно, надеялся? На то, что перед ним  распахнется  дверь  и  неведомые
добрые дяди, те самые, что ждали здесь его появления многие  тысячи  лет,  с
восторгом примут его в свои объятия?
   Разочарование оказалось слишком сильным. Он сел  на  каменную  платформу,
свесил ноги и постарался привести в порядок скачущие мысли. Во  все  стороны
отсюда  открывалась  беспредельная  равнина  с  мелкими  озерами,  болотами,
речками, зарослями. Он видел все это маленьким и далеким. Предметы  казались
условными обозначениями, нанесенными на гигантскую карту.
   Голова кружилась от бессмысленности затеянного им предприятия, от высоты,
от усталости,  от  того,  что  все  оказалось  бесполезным,  что  в  гладкой
несокрушимой металлической поверхности он не сможет найти  решения  загадки,
ради которого целый день карабкался на эту немыслимую  высоту,  а  ведь  еще
предстоял путь вниз.
   Сейчас он не верил даже в то, что у него хватит сил спуститься.
   Поверхность шара у него за спиной казалась  теплой,  слишком  теплой  для
простого металла. Но что с того, если он все  равно  никогда  не  решит  его
загадки,