от только потолок,  пожалуй,  низковат.  Да  и  стены...  Я  чувствую,  как
холодный пот заливает мне спину. Это не "Тандер"...
   Переборки дрожали от ровного гула двигателей. И, значит,  мы  на  форсаже
уходили в открытый космос, с каждой секундой все дальше от Лимы,  которую  я
так мечтал покинуть, и от той,  что  лишь  улыбнулась  мне  на  прощанье.  В
надсадном реве двигателей отчетливо слышались слова, которые она  так  и  не
сказала...
   "Навсегда!
   Навсегда! Навсегда! " И потому,  что  это  было  для  меня  важней  всего
остального, важней даже желания выяснить, где я нахожусь, по всему  этому  я
понял: ее месть оказалась сильней, чем все, на что она  могла  рассчитывать,
отдавая меня в лапы корпорации.
   "Рендболл" был грязным кораблем. Грязным и  жестоким.  Третью  неделю  он
шел, грубо  вспарывая  пространство,  от  пояса  внешнего  защитного  кольца
системы Акмы,  нимало  не  заботясь  о  маскировке.  Его  капитан  привык  к
безнаказанности. Десятки лет боевые  крейсеры  империи  хозяйничали  в  этих
пространствах, не встречая никакого  противодействия.  Но  времена  медленно
менялись. Сегодня уже приходилось выполнять некоторые элементарные  правила;
корабль не  мог  нести  на  себе  опознавательных  знаков  Комора,  соблюдал
радиомолчание в зоне охоты, а дома перестали бурно отмечать их  победы,  как
это бывало раньше. Официально флота "икс" не существовало вообще.
   Зато теперь их труд лучше оплачивался, и к концу службы каждый из них, не
считая,  разумеется,  рабостов,  мог  получить  солидный  кусок  тех   благ,
добытчиками которых они являлись для Комора. Законные налоги империи сегодня
приходилось собирать с помощью боевых кораблей,  но  в  этом  не  было  вины
флота. В этом виноваты те, кто  не  понимал,  что  только  под  руководством
Комора возможно их нормальное существование. У империи, правда, не  осталось
внешних врагом, и сама функция защиты приобрела поэтому  некую  эфемерность,
но это уж дело большой политики. Задача флота проще и конкретней:  в  страхе
держать непокорные колонии и продолжать снабжать империю необходимым сырьем,
товарами, энергией - всем тем, чем они привыкли пользоваться многие столетия
и что, в силу уже одной только этой привычки, безусловно принадлежало им.
   Гагаров - капитан  "Репдболла"  -  маленький  человечек  лет  пятидесяти,
занимался выверкой курса. Он вовсе не обязан был это делать, но его штурман,
пьяница Горенс, вновь ошибся в счислении на  несколько  сотых  градианта.  И
теперь выяснилось, что орбита корабля подходит  слишком  близко  к  планете.
Перемена траектории в гравитационном поле  системы  -  удовольствие  слишком
дорогое и к тому же небезопасное.
   Процедив несколько  проклятий,  Гагаров  решил  все  оставить  как  есть,
удовлетворившись  сознанием  того,  что  это  последняя  ошибка  Горенса.  В
министерстве кадров их наконец-то снабдили новым классным специалистом.
   Неизвестно, правда, каким он окажется в деле. Эти интеллигентные мозгляки
с технологических миров и окраинных  зон  империи  слишком  часто  не  могли
приспособиться к суровому корабельному быту. Уже через несколько месяцев они
ни на что не годились. Их приходилось снова и снова списывать. Впрочем, надо
отдать должное министерству флота - оно на это закрывало глаза.
   Гагаров жадно всматривался в раскинувшийся на корабельных экранах  пейзаж
беззащитной планеты. Лакомый кусочек, сверкающий на западе,  из  затемненной
ночной части, заманчивыми блестками городов. Самой  планетой,  к  сожалению,
они заняться не смогут.
   Вот уже более десяти лет корабли "икс" флота осуществляли  свои  операции
только в открытом космосе,  избегая  слишком  явного  вмешательства  в  дела
колоний.  Им  приходилось  довольствоваться  сырьем  с  лимейских  рудников,
захватом транспортов да редкими экспедициями в отдаленные поселения, слишком
уж явно цеплявшиеся за собственную независимость.  Время  от  времени  таким
поселениям приходилось напоминать, кто является  истинным  хозяином  в  этой
части космоса.
   Командование флота, озабоченное ухудшающейся с каждым годом  политической
ситуацией, требовало все более строгого соблюдения правил.
   Если бы не ошибка штурмана, они смогли бы перехватить очередной акменский
транспорт после  того,  как  он  войдет  в  рейсовый  режим,  в  стороне  от
охраняемых внешними станциями орбитальных трасс.  Но  проклятый  Горенс  был
пьян в стельку третий день! А чтобы рассчитать маневр корабля  в  сто  тысяч
тонн массы покоя в такой близости от планеты, нужен был специалист  высокого
класса.
   Капитан терпеть не мог разговаривать с новичками  до  тех  пор,  пока  их
полностью не подготовят к службе, но сейчас понял, что для  нового  штурмана
придется сделать исключение.
   К  капитанской  рубке  меня  доставил  посыльный.  На   кораблях   класса
"Рендболла" это целые апартаменты. Так было и здесь. Ожидая  в  приемной,  я
подытожил полученные по  дороге  впечатления:  итак,  я  все-таки  попал  на
военный имперский крейсер. На один из тех кораблей-призраков,  существование
которых упорно отрицалось официальной пропагандой Комора.
   Название и регистрационный номер крейсера не трудно было установить - они
выбивались почти на  всем  оборудовании.  Память  услужливо  подсказала  его
энергетический запас: сто сорок тысяч гигаватт.  Таких  кораблей  в  реестре
империи было всего шесть, не удивительно, что я его запомнил. Я помнил и еще
одно немаловажное обстоятельство - "Рендболл"  был  списан  и  отправлен  на
переплавку примерно года два назад, и в настоящий момент  официально  такого
корабля не существовало...
   Наконец дежурный офицер по поручениям пригласил меня в приемную.  Капитан
"Рендболла" восседал за огромным столом, вокруг которого  полукругом  стояли
старинные кресла. На стенах висели картины известных мастеров, и я готов был
поклясться - это подлинники. В  целом  же  обстановка  кабинета  производила
впечатление склада антиквариата. Может быть,  хозяин  пытался  воспроизвести
интерьер двадцать шестого века, когда в ходу было такое смешение стилей?
   Вряд ли.  Скорее  всего,  эти  вещи  оказались  здесь  вместе  совершенно
случайно.
   Сам капитан, занятый какими-то терминалами и грудой бумаг, не обращал  на
меня внимания, слишком явно показывая,  как  немного  значит  для  него  моя
особа.
   Это был маленький человечек, неряшливо одетый, со сломанной, видимо еще в
юности, переносицей. Последующая пластическая операция не  удалась,  или  ее
делали дилетанты. Косоглазие  осталось,  и  теперь,  когда  Гагаров  в  упор
разглядывал  собеседника,  создавалось  странное  впечатление,  что  капитан
разговаривает с кем-то невидимым, поскольку  оба  его  глаза  смотрели  куда
угодно, только не на человека, с которым он говорил.
   Закончив наконец свои дела, капитан обратился ко мне, так и не  предложив
сесть.
   На торговом флоте не принято навытяжку стоять перед начальством.  И  хотя
"Рендболл" являлся военным кораблем, мне звания никто не присваивал.
   Поэтому, едва капитан отложил в сторону свои бумаги, как я позволил  себе
пересечь его роскошный кабинет и весьма непринужденно развалиться в одном из
антикварных кресел.
   Он даже поперхнулся от подобной наглости и несколько секунд  собирался  с
мыслями.
   Я отметил, что когда он продолжил, у него хватило  ума  не  обсуждать  со
старшим офицером мелочные вопросы субординации. Я был  знаком  с  табелью  о
рангах военного флота и знал, что  штурман  по  должности  и  там  считается
вторым помощником капитана.
   - Из  вашего  послужного  списка  видно,  что  вы  исполняли  обязанности
штурмана на трех  кораблях  торгового  флота.  Однако  мне  неясно,  где  вы
находились в период с тридцать второго по тридцать шестой. Об  этих  четырех
годах здесь нет ни слова!  -  С  неудовольствием  он  швырнул  на  стол  мою
магнитокарту и выжидательно уставился в пространство.
   - Прежде чем мы перейдем к обсуждению моего послужного списка, я хотел бы
напомнить, что оказался на вашем корабле не по собственной воле.
   - Разве вы не подписали контракт?
   - От  меня  добились  подписи  незаконным  путем,  воспользовавшись  моим
беспомощным состоянием.
   - Бросьте, Крайнов! То, что вы насосались кренга, - это ваше личное дело.
Подписывали контракт вы совершенно добровольно. К тому же в нашем случае это
не имеет ни малейшего значения.
   Впервые за время беседы я почувствовал холодок настоящей опасности.
   Гагаров знал все обстоятельства моего так называемого найма.  И,  похоже,
его совершенно не интересовало ни мое  мнение,  ни  причина,  по  которой  я
очутился у него на борту.
   - Вы можете отказаться от своей подписи на контракте в  любую  минуту.  У
секронга просто не было времени известить вас об этом.
   Жутковатая улыбка Гагарова лишь увеличила мою тревогу, и я  молча  ожидал
продолжения, стараясь ничем не выдать своего волнения.
   - Дело в том, что, как мы оба хорошо понимаем, никто не  может  принудить
классного специалиста исполнять свои  обязанности  силой.  Поэтому  за  вами
сохраняется выбор. Более того, если вы будете недостаточно добросовестны, мы
сами откажемся от ваших услуг и расторгнем контракт. В таком случае...
   - В таком случае? -  спросил  я,  так  и  не  дождавшись  продолжения,  а
Гагаров, полностью насладившись эффектной паузой, неожиданно спросил:
   - Сколько вам лет, Крайнов?
   - Тридцать пять, насколько я помню... Какое это имеет значение?
   - В каком же году вы родились?
   - В две тысячи триста восьмом.
   - Ну, я так и думал... В личной карточке почему-то пропущена  тройка.  Ее
наверняка выдавали не в нашем ведомстве. У нас за такую небрежность  клерков
строго  наказывают.  Например,  направляя  их  на  "Рендболл".   Здесь   они
становятся рабостами. Так мы называем тех, кто выполняет тяжелые  и  опасные
поручения. В радиационных зонах, например.
   - Даже в законах Комора использование людей в опасных  для  жизни  местах
запрещено!
   - Для законов Комора моего корабля попросту не существует. Поэтому у меня
здесь действуют  свои  законы.  Я  не  слышал,  чтобы  кому-то  из  рабостов
удавалось дожить до  ближайшего  порта  и  подать  жалобу  в  суд.  -  Вновь
усмехнувшись  своей  жутковатой  улыбкой,  он  закончил:  -  У   вас   будет
возможность обдумать свое положение и принять разумное решение. Я дам вам на
размышление ровно... - он взглянул на настенное  табло,  -  двадцать  четыре
часа. Как раз столько времени понадобится, чтобы закончить разворот и  выйти
в точку встречи с кораблем, который я собираюсь захватить. К этому времени у
меня будет либо новый штурман, либо еще один рабост. - Он  придавил  ладонью
панель стола, и внезапно появившиеся за моей спиной охранники не оставили ни
малейшего сомнения в том, что разговор закончен.
   Глава 4
   Меня довольно долго вели вниз, в  кормовую  часть  корабля.  Транспортные
кабины на многих переходах не работали, электрокары  бездействовали.  Воздух
подавался и воздуховоды с замогильным хрипом, и даже плафоны  горели  не  во
всех переходах.
   Похоже, "Рендболл" уже лет десять не проходил проверки. Списанный корабль
не подвергался ежегодным комиссиям. На его штатной профилактике  сэкономлены
немалые суммы, наверняка вписанные в расходные гроссбухи коморского флота  и
бесследно исчезнувшие в карманах многочисленных чиновников.
   Похоже, здесь в самом деле недостаточно автоматов для горячих зон.
   Обещание Гагарова перевести меня в рабосты  вовсе  не  пустая  угроза.  Я
подумал о том, что скорее всего у корпорации были  свои,  не  известные  мне
причины, заставившие ее предпринять столь сложную и  дорогостоящую  операцию
по моему розыску и доставке именно на этот  корабль.  Штурман  им,  конечно,
нужен, но главное не в этом.
   Человек, попавший в эти металлические катакомбы, превращается в ничто,  в
фикцию, в строчку штатного расписания несуществующего корабля.
   Вряд ли я доживу до конца этого рейса, если не приму решительных мер.
   Строчку из штатного  расписания  так  просто  вычеркнуть...  У  меня  нет
могущественных друзей или родственников.  Никто  не  заинтересуется  судьбой
простого штурмана, не вернувшегося из дальнего рейса. Гагаров,  конечно,  не
захочет оставить в живых постороннего свидетеля своего пиратского рейда.  На
базу вернутся лишь те, кому он доверяет.
   Я чувствовал, как мной постепенно овладевает самая обыкновенная паника.
   Но сейчас мне как никогда нужна была ясная голова,  чтобы  обдумать  свое
положение, выработать какой-то план, найти выход из этой гнусной ситуации.
   Наконец маршрут, по которому меня вели двое  откормленных  молодчиков  из
личной  охраны  Гагарова,  закончился.  За  мной  закрылась  стальная  дверь
крошечной каюты.
   На всем виднелись следы  запустения.  Это  место  посещалось  нечасто.  О
человеке здесь можно попросту забыть, никто не услышит его криков о  помощи,
никто не придет, не откроется дверь, не будет ни воды, ни пищи... Не эти  ли
мысли хотел внушить мне Гагаров? Тогда он преуспел... Я  стряхнул  с  тюфяка
толстый слой пыли и  как  был,  в  сапогах,  не  раздеваясь,  развалился  на
приваренной к стальному полу койке.
   Я должен был предвидеть такой конец еще  там,  в  гостинице  Лимы,  когда
позволил  Илен  вовлечь  себя  в  увлекательную  игру  с  переодеваниями   и
подпольными организациями. Собственно, и в  Лиме  у  меня  не  было  особого
выбора, а что касается предвидения, так какой от него толк, если ты бессилен
изменить что-либо в собственной судьбе!
   Тяжелое это чувство - ненависть не к кому-то  конкретному,  но  к  целому
государству, к системе, его породившей. Тяжелое и опустошающе бесплодное.
   Я ненавидел их всех  скопом,  начиная  от  премьера  и  кончая  капитаном
везущего меня корабля. Всех тех, кто управлял  чужими  жизнями  так,  словно
имел на это право.
   Всех, кто лгал безоглядно десятки лет и кормился этой ложью.
   Некоторое время я думал, что внутри организации  Ловинского  мне  удастся
отплатить им хотя бы частично за то безликое расплывчатое зло,  которым  они
переполнили окружающий мир. Но, кажется, я ошибся и здесь.
   Таким неудачникам, как я, редко везет даже в выборе собственного конца. У
меня не осталось  никаких  ориентиров.  Ни  малейшей  точки  опоры,  никакой
надежды на будущее.
   Я ступил на опасную тропу, ввязался в  чужие  политические  игры,  выбрал
себе могущественных противников и успешно преумножил их число.
   Эти мрачные мысли накатывали на меня волнами вместе с отдаленным грохотом
корабельных машин, от которых содрогался корпус. В их звуке я  вдруг  ощутил
некий внятный, все более четкий ритм.
   И тут со мной произошло нечто странное. Степы корабля словно растаяли  на
мгновение, и я увидел хмурую долину с низко нависшими тучами. По дну  ущелья
змеилась холодная голубая речка, а на вершине, у самого  горизонта,  высился
величественный замок, от стен которого исходило мягкое желтоватое сияние.
   Видение  мелькнуло  столь  мимолетно,  что  уже  через  минуту   я   стал
сомневаться в том, было ли  оно  вообще.  Правда,  я  знал  -  такое  иногда
случается с теми, кто находится в гипноблоке и невзначай  коснется  закрытой
области подсознания.
   Но ведь мне-то никто  не  ставил  гипноблока?  Или  все-таки  ставили?  Я
довольно долго был без сознания, перед тем как  попал  к  Илен...  Нет,  так
просто это не делается.
   Нужна длительная подготовка, я бы запомнил врачей. Да и какое отношение к
Ловинскому может иметь этот замок? Тут что-то совсем другое.
   Честно говоря, вначале я попросту испугался.  Слишком  странной  казалась
увиденная картина, слишком сильно она меня взволновала, и я  не  мог  понять
почему. И ничего, имеющего отношения к  замку,  я  вспомнить  не  мог,  Лишь
ощущал какой-то провал в памяти, словно топтался  на  краю  ямы  и  не  смел
заглянуть внутрь. В конце концов мне это надоело, и, чтобы сорвать на чем-то
свое раздражение, я забарабанил в дверь. Любой заключенный  имеет  право  на
ужин. Никто не отозвался.
   Неизвестно, были ли здесь охранники. И тогда, чтобы проверить свои худшие
предположения, я всерьез принялся обрабатывать дверь. Минут через пятнадцать
появился корабельный стюард, парень лет двадцати, невысокий и косоглазый.
   - Не надо стучать. Никто не услышит, однако.
   Протянув поднос, стюард настороженно взглянул на меня и попятился. За его
спиной в приоткрытом проеме двери я не увидел охранников, и это одновременно
и успокоило меня, и встревожило.
   - Как тебя зовут?
   - Вонг-Ли.
   - Почему ты меня боишься, Вонг-Ли?
   - Ты из шайки Голована из Лимы, я слышал...
   - Ошибаешься. Это не шайка. Впрочем, как посмотреть... Я не имею  к  этим
людям никакого отношения. Тебе сказали неправду, чтобы ты держался  от  меня
подальше.
   С минуту он молчал, видимо, решая, можно ли доверять моим  словам.  Затем
неожиданно проговорил:
   - Плохой корабль, грязный.
   - Это я заметил.
   - Офицер не  знает...  Он  внутри  совсем  грязный.  Черные  дела.  Много
крови...
   - Вот даже как...
   - Люди здесь легко умирают.
   - А ты не боишься, что нас услышат? - Я кивнул  в  сторону  телесканеров,
которые никто не удосужился даже замаскировать.
   Он презрительно пожал плечами.
   - Не работают. Здесь нет ушей. Они там. - Он кивнул в сторону центральных
переборок.  -  Большой  корабль,  наполовину  мертвый.  Много  пустых  мест.
Человека трудно найти.
   Зачем он мне это сказал? Не провокация ли наш разговор? Я сделал вид, что
сообщение меня не заинтересовало, и занялся ужином.
   Как только стюард ушел, мои мысли вновь невольно вернулись  к  долине,  в
которой стоял замок. Что-то в нем  было  чрезвычайно  знакомое.  Эти  четыре
резные башни по углам, эти белые флаги  с  голубыми  крестами  и  золотистый
отблеск на стенах...
   Интуитивно я понимал: увиденная картина чрезвычайно важна для  меня.  Она
как-то связана со всей моей судьбой.
   Управление  безопасности   всемогущей   космической   корпорации   Комора
располагалось в респектабельной вилле  на  побережье  Ларгского  моря.  Этот
райский уголок вполне  соответствовал  характеру  шефа  отдела  безопасности
комодора Шифта, справедливо полагавшего, что чем легкомысленнее  выглядит  с
первого взгляда его учреждение, тем лучше.
   В огромном раскидистом парке и  на  двух  гектарах  газона,  перед  самим
зданием, размещалось незаметное для  глаза  тройное  кольцо  безопасности  с
тремя   постепенно   по-вьшающимися   уровнями   энергетической   защиты   и
автоматическим обнаружением посторонних объектов.
   Неусыпное внимание к этой системе шефа, сменившего уже двух инженеров  из
группы ее обслуживания, привело к тому, что за пять лет пребывания Шифта  на
посту комодора отдела безопасности корпорации,  кроме  мелких  инцидентов  и
ложных тревог, неизбежных при таком уровне автоматизации,  не  произошло  ни
одного серьезного сбоя в работе системы охраны. На виллу не только  ни  разу
не удалось проникнуть постороннему или случайному посетителю, но ни один  из
местных жителей даже не догадывался о том,  что  в  этом  гнездышке  богатых
бездельников вершатся какие-то тайные дела.  И  уж  совсем  невозможно  было
предположить, что  именно  здесь  располагался  один  из  важнейших  отделов
корпорации.
   Такая глубокая конспирация, в том числе  и  от  правительственных  служб,
постоянно  интересующихся  деятельностью  отделов  корпорации,  обеспечивала
комодору изрядную  долю  независимости  при  принятии  любого  значительного
решения.
   Когда появляется возможность увеличить за  государственный  счет  пределы
личной власти, редкий чиновник  способен  от  этого  отказаться.  Беда  всех
тоталитарных режимов как раз в том и заключается, что  в  конце  концов  они
начинают разваливаться от чрезмерных стараний их верных апологетов. Впрочем,
Комору это пока еще но грозило. Во  всяком  случае,  корпорация  не  ощущала
затруднений ни в финансовых, ни в людских ре