посмотрел на Марион с любопытством. Будь у него хотя бы одна десятая
ее честолюбия, он уже давно стал бы великим  хирургом,  однако  Викфилд  был
лишен этого качества, и порой ему казалось, что это  только  к  лучшему.  Он
даже не завидовал ей. Или почти не завидовал.
   - Скажи, стоит? - повторил он снова, и Марион кивнула.
   - Разумеется, да, можешь не сомневаться. Моя работа дала мне все,  что  у
меня есть. Все, что я хотела от жизни. - "За исключением Майкла, -  добавила
она мысленно. - И если я его потеряю..."
   Тут Марион крепко закрыла глаза и поспешила отогнать от себя эту страшную
мысль.
   - Ладно, - проворчал Вик. - Даю тебе еще час. Через  час  я  снова  зайду
проведать его, и, если ты все еще будешь там, вот тебе мое честное слово:  я
лично выпорю тебе в задницу пару кубиков нембутала  и  прогоню  спать.  Тебе
ясно?
   - Совершенно. - Марион встала и, бросив на пол еще один окурок, потрепала
врача по щеке. - И еще, Вик... - Она бросила на него взгляд  из-под  длинных
каштановых ресниц, и на одно - очень короткое - мгновение ее лицо  сделалось
мягким, почти нежным. - Спасибо.
   Викфилд, весьма польщенный, почтительно поцеловал ее в щеку и отступил на
полшага назад.
   - С ним все будет в порядке, Марион, вот увидишь, - сказал он.
   Напомнить о девушке он не посмел - об этом можно было  поговорить  позже.
Вместо этого он тепло улыбнулся и  пошел  по  своим  делам,  оставив  Марион
стоять в коридоре. Она выглядела такой одинокой, потерянной и легкоуязвимой,
что Викфилд искренне  порадовался  тому,  что  догадался  позвонить  Джорджу
Каллоуэю. Марион обязательно нужен был кто-нибудь, кто мог бы поддержать  ее
в трудный час.
   Он думал о ней до тех пор, пока не достиг лестницы, ведущей наверх, и все
это время Марион стояла неподвижно и смотрела ему вслед. Только когда фигура
врача исчезла из вида, она  медленно  повернулась  и  пошла  по  коридору  в
противоположном направлении,  возвращаясь  в  палату  Майкла.  По  пути  она
проходила мимо открытых и закрытых  дверей,  за  которыми  медленно  угасали
последние надежды и  отсчитывали  свои  последние  удары  истекающие  кровью
сердца. Увы, немногим суждено было выйти за эти стены и снова увидеть небо и
зеленые  холмы:  на  четвертом  этаже  больницы  помещались  самые   тяжелые
пациенты, выздоровление которых, по свидетельству Вика, было весьма и весьма
проблематично.
   Марион, во всяком случае, явственно ощущала разлитую  в  воздухе  тяжелую
ауру человеческих страданий и отчаяния, но, как ни странно, из-за дверей  не
доносилось ни звука, и лишь из-за одной  раздавались  приглушенные  жалобные
всхлипывания. Они были такими тихими, что сначала Марион решила, что это  ей
чудится, и только потом, рассмотрев номер  палаты,  она  поняла,  кто  может
плакать так горько и безутешно.
   Марион остановилась так резко, что со стороны могло показаться, будто она
налетела на какое-то невидимое препятствие. Несколько мгновений  она  так  и
стояла неподвижно, глядя на приоткрытую дверь палаты и  на  мягкий  полумрак
внутри. Потом она повернулась и, сделав  несколько  шагов,  остановилась  на
пороге.
   В палате было так темно, что Марион не сразу рассмотрела даже  кровать  в
углу. Жалюзи на окнах были опущены, и плотные портьеры задернуты, как  будто
пациенту был вреден дневной свет.
   Она долго не решалась войти, хотя и знала,  что  должна  это  сделать.  В
конце концов Марион справилась с собой и сделала  сначала  один  скользящий,
осторожный шаг вперед, затем - другой  и  снова  остановилась.  Всхлипывания
теперь стали громче  и  чаще,  и  Марион  разглядела  на  кровати  очертания
человеческой фигуры.
   - Кто здесь? - Вся голова девушки была плотно забинтована, и голос звучал
глухо и невнятно. - Кто здесь? - Она заплакала громче. - Я ничего не вижу.
   Марион шагнула вперед, потом опять остановилась.
   - В комнате темно, - сказала она. - Успокойся, с твоими глазами ничего не
случилось, просто они закрыты бинтами...
   Ее слова были встречены новыми рыданиями, и Марион слегка растерялась, но
тотчас же взяла себя в руки.
   - Почему ты не спишь?
   Голос Марион звучал совершенно буднично  и  монотонно.  Она  пришла  сюда
вовсе не для того, чтобы кого-то утешать, и ее слова были  лишены  всяческих
эмоций. Все происходящее несло на себе легкий налет ирреальности,  и  Марион
даже захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что она не спит и не  грезит
наяву. В душе ее шевельнулось что-то похожее на раскаяние, но она  напомнила
себе, что обязательно должна исполнить  задуманное.  Должна!  Хотя  бы  ради
Майкла...
   - Разве тебе не дают никаких снотворных? - спросила она.
   - Дают, только ничего не получается. Я все время просыпаюсь, - был ответ.
   - Боль очень сильная?
   - Н-нет... Просто все как будто онемело. Кто.., кто вы?
   Марион  промолчала.  Вместо  этого  она  подошла  к  кровати  вплотную  и
опустилась на жесткий пластмассовый стул. Руки девушки  тоже  были  замотаны
бинтами;  они  неподвижно  лежали  поверх  тонкой  простыни,  словно  что-то
неживое, и Марион припомнила, как Вик говорил ей, что во время  столкновения
Нэнси машинально  попыталась  прикрыть  руками  лицо.  Должно  быть,  поняла
Марион, руки пострадали так  же  сильно,  как  и  лицо,  что  было  особенно
печально, поскольку девчонка мнила себя художницей. Собственно говоря, конец
пришел не только художественной карьере, но и всей жизни  Нэнси.  У  нее  не
осталось ни работы, ни юности, ни красоты, ни любви...
   Зато теперь у Марион было что ей сказать.
   - Выслушай меня, Нэнси, - проговорила она  и  невольно  замерла.  За  все
время увлечения Майкла этой девчонкой она впервые произнесла это имя  вслух,
но теперь это не имело значения. - Знаешь ли ты, что... - в темноте ее голос
прозвучал холодно и ровно, словно шелестел тонкий китайский  шелк,  -  ..что
случилось с твоим лицом?
   В  палате  установилась  не  правдоподобная  тишина,  которая,  казалось,
способна продолжаться  вечно.  Потом  из-под  бинтов  донесся  чуть  слышный
всхлип.
   - Они сказали тебе, что твое лицо изуродовано? От этих слов сердце Марион
непроизвольно сжалось, но выбора у нее не было. Она во что бы  то  ни  стало
должна была избавить Майкла от этой женщины.  Если  она  освободит  его,  он
будет жить. Почему-то Марион была совершенно в этом уверена.
   - Тебе известно, что твое лицо  восстановить  очень  трудно,  практически
невозможно? Всхлипы стали сердитыми.
   - Врачи все время врут мне. Они говорят...
   - Есть только один человек, который может это сделать, Нэнси, но операция
будет стоить сотни тысяч долларов. Ты не  можешь  себе  этого  позволить.  И
Майкл тоже не может.
   - Я... - Последовал судорожный вздох. - Я никогда бы  не  позволила  ему.
Я.., никогда...
   Теперь Нэнси явно злилась на незнакомый голос,  на  темноту,  на  судьбу,
которая обошлась с ней так жестоко.
   - И что ты собираешься делать? - холодно осведомилась Марион.
   - Не знаю...
   Рыдания возобновились.
   - Сможешь ли ты предстать перед ним.., с таким лицом?
   Прошло несколько минут, прежде чем Марион услышала  приглушенное  бинтами
неуверенное "нет".
   - Не думаешь же ты, что Майкл будет по-прежнему любить тебя, когда увидит
тебя такой? Безусловно, он будет стараться, ибо он знает, что такое верность
и чувство ответственности, но долго ли это продлится? И как  долго  ты  сама
сможешь выдерживать это, зная, как ты выглядишь и что ему стоит не  замечать
твоего уродства?..
   Звуки, которые теперь доносились из-под бинтов,  тронули  бы  и  каменное
сердце. Как будто смертельно раненный зверек скулил  в  темноте  от  боли  и
отчаяния. Время от  времени  горло  Нэнси  перехватывала  сильная  судорога,
словно ее тошнило, и Марион мимолетно  подумала,  что,  если  она  не  будет
держать себя в руках, ее может вырвать.
   - Выслушай меня внимательно, Нэнси, и постарайся понять... От тебя ничего
не осталось. Буквально ничего. Тебя нет, и той жизни, которая была у тебя до
вчерашнего дня, тоже нет. Это ясно?
   Нэнси долго не отвечала, и Марион даже начало казаться, что она так и  не
дождется от нее ничего, кроме горьких  всхлипываний  и  сдавленных  рыданий.
Вместе с тем она понимала, что девчонка должна  как  следует  прочувствовать
ситуацию, иначе из ее затеи ничего не выйдет.
   - Ты уже потеряла его, Нэнси,  -  негромко  сказала  Марион.  -  Потеряла
навсегда. Я знаю - ты не сможешь причинить ему такую  боль,  обречь  его  на
мучения.  Он..,  он  заслуживает  лучшей  жизни,  честное  слово!  Если   ты
действительно любишь его, ты согласишься со мной. Что касается тебя,  Нэнси,
то судьба обошлась с тобой  несправедливо,  но  ты  могла  бы  начать  жизнь
сначала. Да, могла бы!..
   Лежащая на кровати девушка даже не потрудилась ответить.  Она  продолжала
всхлипывать, но Марион не сомневалась, что она все слышит и понимает.
   - Да, Нэнси, ты могла бы начать новую жизнь. В твоем  распоряжении  будет
весь мир... - Марион дождалась перерыва между рыданиями и добавила:
   - Для этого тебе нужно новое лицо. И ты могла бы его получить.
   - Как?
   - В Сан-Франциско есть один талантливый хирург, который  мог  бы  вернуть
тебе твою красоту. Он один  может  провести  восстановительные  операции  на
нервах и сухожилиях с  такой  точностью,  что  ты  снова  сможешь  рисовать.
Конечно, на это потребуется много времени, но дело того стоит...  Не  правда
ли, Нэнси?
   В уголках губ Марион появилась едва заметная улыбка. Впервые за все время
она ступила на знакомую почву. То,  что  ей  осталось  сделать,  было  очень
похоже на крупную сделку, которых за свою жизнь она  заключила  бесчисленное
множество.
   Из-под бинтов донесся прерывистый вздох.
   - Мы не можем себе этого позволить...
   Услышав "мы", Марион снова вздрогнула. Ни о каком "мы"  больше  не  могло
быть и речи! Да и никогда не было - Майкл был Майклом, а эта сирота без роду
без племени всегда оставалась чужой, посторонней. Кто ей дал право  говорить
о ее сыне и о себе "мы"?
   Марион вдохнула полной грудью и медленно выдохнула.  Соберись,  приказала
она себе. Это нелегкая работенка, но ты с ней справишься!
   Именно так -  как  важное  дело  в  ряду  других  важных  проблем  -  она
рассматривала то, что ей предстояло. О том, что будет  с  Нэнси,  Марион  не
думала. Только Майкл имел для нее значение.
   - Ты не можешь себе этого позволить, Нэнси, верно. Но  зато  я  могу.  Ты
ведь знаешь, кто я такая?
   - Да.
   - И ты понимаешь, что  потеряла  Майкла?  Что  он  все  равно  не  сможет
смириться с тем, что произошло с тобой, если вообще выживет после аварии. Ты
это понимаешь, Нэнси?
   - Да.
   - И ты согласна, что с  твоей  стороны  будет  бесчестно,  непорядочно  и
жестоко подвергать его этой пытке, заставлять день за днем  доказывать  свою
верность и преданность калеке, в которую ты превратишься?
   Она намеренно не сказала "любовь". По ее глубокому внутреннему убеждению,
девчонка не заслуживала любви Майкла. Да и чувство, которое питал ее  сын  к
этой убогой, вряд ли было столь глубоко, чтобы назвать его этим словом.
   - Ты понимаешь это, Нэнси? Последовала короткая пауза.
   - Ну так как?
   - Да. - Это третье по счету "да" прозвучало совсем  слабо  и  безысходно,
словно Нэнси утратила и мужество, и надежду.
   - И тебе ясно, что ты потеряла все - абсолютно все, что у тебя  было.  Ты
согласна?
   - Да. - Теперь в голосе Нэнси не было уже никаких чувств, никаких эмоций.
В нем даже не было ничего живого, словно она уже умерла.
   - Так вот, Нэнси, я хотела бы сделать тебе одно предложение...
   Марион хорошо понимала, что, если бы  Майкл  слышал  ее  сейчас,  он  без
колебаний прикончил бы ее, но она не могла не гордиться мастерством, с каким
она выбирала самый подходящий момент, чтобы навязать окружающим  свою  волю.
Нэнси была раздавлена, уничтожена,  и  Марион  не  сомневалась,  что  сумеет
заставить ее поступить так, как ей хочется.
   - Я хотела бы, чтобы ты подумала о своем новом лице. О новой  жизни  и  о
новой Нэнси. И о том, что это тебе даст. Ты снова  будешь  хороша  собой,  у
тебя будут друзья, ты сможешь спокойно ходить по магазинам, бывать в кино  и
в театре. Ты сможешь модно одеваться и встречаться  с  мужчинами.  По-моему,
это гораздо лучше, чем пугать людей своим  обезображенным  лицом.  Ведь  без
операции ты будешь.., чудовищем. Ты будешь вызывать у окружающих  отвращение
и жалость, ты не сможешь никуда выходить, не сможешь ни работать,  ни  иметь
друзей. Каково тебе будет тогда? Но, к счастью, Нэнси, у тебя есть выход...
   Марион ненадолго замолчала, выжидая, пока ее  слова  дойдут  до  сознания
девушки.
   - У меня нет выхода, - глухо ответила Нэнси.
   - Нет, есть. Я могла бы тебе помочь, могла бы  дать  тебе  новое  лицо  и
новую жизнь. Я куплю квартиру в другом городе, где  ты  сможешь  жить,  пока
врачи будут работать над  твоими  руками  и  лицом,  и  обеспечу  тебя  всем
необходимым. У тебя будет все, что ты  захочешь,  Нэнси,  и  через  год  или
полтора ты станешь совсем другим человеком. Кошмар останется позади.
   - А потом?
   - Потом - ничего. Ты будешь совершенно свободна. У тебя будет новая жизнь
и кое-какие новые  возможности,  если  только...  -  Последовала  бесконечно
долгая пауза, во время  которой  Марион  готовилась  выложить  свой  главный
козырь. - Если ты только пообещаешь никогда больше не встречаться с Майклом.
Я полностью оплачу твои расходы на лечение, если ты откажешься от моего сына
и поклянешься никогда больше не искать встречи с  ним.  Подумай  хорошенько,
Нэнси! Ведь если ты сейчас не примешь моего предложения, Майкла ты все равно
потеряешь. Ты уже его потеряла,  так  зачем  тебе  мучиться  всю  оставшуюся
жизнь? Зачем оставаться калекой, уродиной, если можно этого избежать?
   - Что, если Майкл не захочет играть по вашим правилам? Что,  если  он  не
захочет расстаться.., и будет искать встреч со мной?
   - От тебя, Нэнси, мне нужно только одно:  чтобы  ты  пообещала  мне,  что
будешь держаться от Майкла подальше. Что будет делать Майкл  -  это  уж  ему
решать.
   - И вы.., вы согласны заключить наш договор на  таких  условиях?  Если..,
если я еще буду нужна Майклу, если он станет разыскивать  меня,  то  вы  все
равно готовы выполнить все, о чем сейчас говорили?
   - Да, в любом случае я намерена исполнить свои обязательства.
   И Нэнси, незрячая, страдающая от боли, лежащая в чужой,  темной  комнате,
Нэнси, которая всего секунду назад была раздавлена, уничтожена и  не  знала,
куда  деваться  от  горя   и   отчаяния,   неожиданно   почувствовала   себя
победительницей. Она знала Майкла гораздо лучше, чем его собственная мать, и
ни секунды не сомневалась, что он  не  бросит  ее  на  произвол  судьбы.  Он
непременно разыщет ее, чтобы помочь преодолеть все трудности.
   Но к этому времени она уже будет на пути к выздоровлению, на пути к тому,
чтобы снова стать собой. В этом пари мать Майкла просто не  могла  выиграть,
как бы она ни старалась, и Нэнси даже  подумала,  что  поступает  не  совсем
честно, принимая ее предложение. Впрочем,  выбора  у  нее  действительно  не
было. Она должна была сказать Марион "да".
   - А ты? Ты обещаешь? - Марион склонилась над Нэнси и, сдерживая  дыхание;
напряженно ждала слов, которые освободили бы Майкла от этой обузы.
   И она их  услышала,  но  для  Нэнси  эти  слова  означали  победу,  а  не
поражение. В них сосредоточилась вся ее вера в Майкла и в его любовь.  Нэнси
хорошо помнила его слова, сказанные  над  спрятанными  под  камнем  смешными
пластмассовыми бусами. Майкл поклялся, что никогда не скажет ей "прощай",  и
она не могла не верить ему.
   - Так каков будет твой ответ, Нэнси? - томясь неизвестностью,  поторопила
ее Марион. Она уже  всерьез  начинала  опасаться  за  свое  сердце,  которое
отчаянно колотилось в груди. Оно могло попросту не выдержать напряжения.
   - Да, - ответила Нэнси. - Я обещаю...

Глава 5

   Марион Хиллард, одетая  в  черное  платье  из  тонкого  джерси  и  черный
бархатный жакет от Кардена, стояла в дверях больницы, наблюдая за  тем,  как
двое санитаров грузят в машину "Скорой помощи" носилки,  на  которых  лежала
Нэнси. На часах было шесть утра, но за прошедшие двенадцать часов она больше
ни разу не разговаривала с девушкой.  После  того  как  они  заключили  свой
договор, Марион сразу же нашла Викфилда и попросила его позвонить хирургу из
Сан-Франциско.
   Викфилд был вне себя от радости. Он звонко расцеловал Марион в обе щеки и
тут же  стал  звонить.  Питера  Грегсона  он  застал  дома.  Выслушав  Вика,
знаменитый хирург ответил согласием, но попросил, чтобы Нэнси переправили  к
нему на Западное побережье как можно скорее, и Марион сразу же перезвонила в
Бостонский аэропорт и зарезервировала специальные  места  в  салоне  первого
класса на восьмичасовой рейс до Сан-Франциско  для  Нэнси  и  двух  сиделок.
Стоило это недешево, но за расходами Марион не постояла,  и  счастливый  Вик
стал готовить пациентку к отправке.
   - Этой мисс Макаллистер крупно  повезло,  -  сказал  Викфилд,  подходя  к
Марион, которая только что раздавила носком туфли очередную сигарету.
   - Да, - коротко ответила  Марион,  бросая  на  врача  быстрый  взгляд.  -
Кстати, Вик, имей в виду: я не хочу, чтобы Майкл об этом знал.  Надеюсь,  ты
меня понимаешь?
   Викфилд понимал ее очень хорошо. Настолько хорошо,  что  расслышал  в  ее
тоне вполне отчетливое и недвусмысленное "а иначе...".
   - Если проговорится кто-то из медперсонала или ты сам  расскажешь  Майклу
что-то из того, что здесь произошло, я немедленно заберу его отсюда, ясно?
   - Но почему? - удивился Викфилд. - Мне кажется, Майкл имеет полное  право
знать, что ты сделала для девочки.
   - И тем не менее я хочу, чтобы это осталось между нами, Вик.  Между  нами
четверыми, включая Нэнси и Грегсона. Майклу вовсе не обязательно  знать  обо
всем, что я делаю и почему. Когда он придет в себя, никто  из  персонала  не
должен даже упоминать при нем о девчонке. Это только напрасно его взволнует.
   Если, конечно,  он  придет  в  себя...  Несмотря  на  отчаянные  протесты
Викфилда, Марион всю ночь просидела возле кровати сына. Она то  дремала,  то
снова просыпалась, но так и не пошла отдыхать. После разговора  с  девчонкой
она испытала неожиданный подъем и прилив сил. Нэнси отреклась от  Майкла,  и
Марион больше не сомневалась, что ее  сын  будет  жить.  В  каком-то  смысле
решение Нэнси давало новую жизнь им обоим, и Марион ни минуты не сомневалась
в том, что поступила правильно.
   - Ты ведь не скажешь  ему,  Роберт?  -  снова  спросила  она,  и  Викфилд
вздрогнул. Марион называла врача по имени только тогда,  когда  ей  хотелось
напомнить, что сделали Хилларды для его больницы.
   - Разумеется, нет, если ты этого хочешь.
   - Да, я этого хочу.
   Задняя дверца "Скорой помощи" негромко  скрипнула,  закрываясь,  и  перед
глазами Марион в последний раз мелькнули спины сиделок и  голубые  простыни,
которыми было укрыто тело девушки. Сиделки должны были сопровождать Нэнси до
Сан-Франциско и оставаться там с ней в  течение  восьми-девяти  месяцев.  По
истечении этого срока, как уверял Грегсон, пациентка уже  сможет  обходиться
без посторонней помощи, однако в первые полгода - пока он будет работать над
восстановлением ее лица, ее глаза большую часть времени  будут  забинтованы.
Фактически ему нужно было реставрировать почти все  лицо  целиком,  так  что
Марион это не удивило.
   Существовали и  другие  аспекты  восстановительной  операции,  о  которых
Марион не подумала. По словам Грегсона,  Нэнси  необходимы  были  постоянные
консультации психоаналитика в период, когда она  будет  привыкать  к  своему
изменившемуся лицу. У неподготовленного человека знакомство со  своим  новым
обликом могло вызвать настоящий шок, а хирург сразу сказал,  что  Нэнси  уже
никогда не будет такой, какой она была.
   Грегсон предупредил, что ему придется создава