здесь живу, по крайней мере, так мне сказали.
   Снова, как уже было во время  плавания,  он  дал  ей  понять,  кто  здесь
хозяин. Но Хиллари и не возражала. Ее беспокоило другое  -  в  течение  всех
этих лет она выбирала, где ему быть - у ее порога или в ее  постели.  Теперь
он принимал решения сам. Но, в сущности, и это не такая уж потеря, о которой
стоит жалеть. И все же - отчего он смотрит  на  нее  как  кот  на  мышь?  Ей
захотелось ударить его.
   - Ты же хотела выпить. Я не собираюсь менять твои привычки.
   - Я и не собираюсь их менять. -  Она  подошла  к  бару  и  плеснула  себе
двойной скотч. - Ну, как там Берлин?
   - Тебе это интересно?
   - Если честно, то нет.
   Теперь они стали предельно откровенными друг с другом. В каком-то  смысле
стало легче.
   - Как Джонни?
   - Прекрасно. Я беру его на несколько дней в Канны.
   - Вот как? Могу я спросить, с кем ты туда едешь?
   - Я тут встретила  друзей,  когда  тебя  не  было.  Они  из  Бостона.  Мы
собираемся в Канны на  выходные.  -  Ее  глаза  вызывающе  сверкнули  из-под
поднятого стакана. Раз он сам настаивал на том, чтобы жить раздельно,  -  он
это получит. Но командовать собой она не позволит.
   - Еще один вопрос - долго ли ты собираешься там пробыть?
   - Понятия не имею. Здесь в Париже  слишком  жарко.  Я  здесь  плохо  себя
чувствую.
   - Мне очень жаль. Но все-таки хотелось бы знать,  сколько  ты  планируешь
там пробыть.
   Теперь его тон разительно отличался от того, к какому  она  привыкла.  За
последний месяц Ник  стал  говорить  с  женой  резче,  грубее,  у  нее  даже
появилось подозрение, не завел ли он любовницу, но в это слабо верилось. Для
любовницы ему не хватало смелости, и если бы Ник спросил ее об этом, Хиллари
бы так ему и сказала, но он не спрашивал, а она не стала лезть на  рожон.  И
сейчас он, выпрямившись, сидел за столом и ожидал ответа на свой  вопрос,  в
то время как Хиллари притоптывала ногой и внимательно смотрела в стакан.
   - Месяц. Возможно, чуть дольше. Я вернусь в  сентябре.  -  Она  принимала
решение по мере того, как отвечала.
   - Желаю хорошо провести время. - Он холодно улыбнулся.
   - Но Джонни с тобой не поедет.
   - Могу я спросить, почему?
   - Потому, что я хочу его видеть, но  у  меня  нет  ни  малейшего  желания
ездить в Канны каждую неделю, чтобы повидаться с тобой.
   - Это по крайней мере не так плохо. Но стоит ли держать ребенка  летом  в
городе?
   - Я сам его куда-нибудь увезу.
   Она на миг  задумалась  -  может  быть,  следует  резко  возразить.  Нику
казалось, что он почти читает ее мысли. В действительности ей совершенно  не
хотелось брать ребенка с собой, и он знал это.
   - Хорошо, я оставлю его здесь.
   Легкая победа,  подумал  Ник.  Теперь  стоит  и  вправду  подумать,  куда
отправить Джонни. Сам Ник собирался устроить себе летом  небольшой  отдых  и
уехать из Парижа, и это будет прекрасный  предлог.  Несмотря  на  то  что  в
Берлине явно чувствовалось нарастание агрессивных настроений, он все еще  не
был уверен, что до войны далеко. А как будет чудесно  отправиться  с  Джонни
отдохнуть, особенно если они поедут только вдвоем.
   - Так когда, говоришь, ты едешь? - Ник поднялся из-за стола и обошел его.
Хиллари смотрела на него с неприкрытой ненавистью. Их брак  стал  невыносим,
но им приходилось обоим терпеть его, хотя оба ощущали эту горечь.
   - Дня через два. Ты доволен?
   - Я как раз об этом думаю. Сегодня мне нужно быть на одном обеде. Пойдешь
со мной?
   - У меня другие планы.
   Он кивнул и вышел во двор посмотреть, как там Джонни. Малыш  завизжал  от
восторга, увидев отца, и побежал к  нему  с  раскрытыми  руками,  а  Хиллари
наблюдала за ними из окна. Затем она вышла из  библиотеки  и  спустилась  по
лестнице вниз.

***

   Так получилось, что она уехала на два дня позже  запланированного  срока,
но Ник ее почти не видел. Он  каждый  день  допоздна  просиживал  у  себя  в
конторе, кроме того, должен был состояться обед с нужными людьми из  Чикаго,
он попросил было Хиллари его сопровождать, но она отказалась.
   Она заявила, что ей нужно время на сборы, и Ник решил не настаивать.  Они
увиделись в то утро, когда она уезжала. За ней приехал  большой  лимузин,  в
котором она собиралась ехать к поезду. На секунду Ник задумался,  с  кем  же
все-таки она едет, - но потом решил ни о чем не спрашивать.
   - Приятного отдыха.
   На поездку она попросила две тысячи долларов,  и  он  без  единого  слова
отдал  ей  их  накануне  вечером.  Ее  "спасибо"  прозвучало,   как   пустая
формальность.
   - Увидимся в сентябре, - весело крикнула ему Хиллари, выбегая из дверей в
легком платье из красного в горошек шелка и такой же шелковой шляпке.
   - Звони время от времени сыну.
   Она кивнула и поспешила к машине. Впервые за долгое время Ник видел  жену
счастливой. И возвращаясь в  дом,  чтобы  одеться  и  ехать  в  контору,  он
подумал, что, быть может, и не стоило настаивать на сохранении этого  брака.
Раз Хил  так  несчастна  с  ним,  возможно,  она  заслуживает  лучшей  доли?
Завязывая галстук и надевая  пиджак,  он  вдруг  поймал  себя  на  том,  что
вспоминает Лиану - интересно, где-то она сейчас.
   Ник не встречал де Вильеров ни на одном из званых  вечеров,  они,  скорее
всего, чаще посещают дипломатические приемы, а он туда не ходит. В  польском
посольстве через несколько дней будут давать обед, куда званы многие,  и  де
Вильеры, наверное, тоже там будут, но именно в этом  посольстве  Нику  и  не
следовало показываться. Очень важно, чтобы никто не узнал о том, что недавно
он оказал полякам безвозмездную помощь. Польше пошло бы  во  вред,  если  бы
стало известно, что  она  тоже  вооружается.  Дипломаты,  через  которых  он
передавал свое предложение полякам, были поражены смехотворно  малой  ценой,
которую он запрашивал. Для него это был единственный способ помочь им, когда
дело близилось к развязке.
   Немцы в последнее время еще больше увеличили объемы поставок,  а  у  Ника
все чаще появлялось желание послать их к черту и прекратить  с  ними  всякие
отношения. Всякий раз, когда он ездил в Берлин,  независимо  от  того,  были
сделки выгодными или нет, он испытывал некоторую неловкость оттого, что  еще
не  порвал  с  ним  деловые  связи.  Лиана  была   права.   Время   выбирать
приближалось. Собственно, для него оно уже наступило.
   Уходя в контору, Ник на прощание поцеловал Джонни. Он был рад, что  малыш
не очень расстроился из-за отъезда матери. Он уже  пообещал  сыну,  что  они
вместе поедут в Довиль, а там будут кататься вдоль берега на лошади.  Теперь
оба с нетерпением ожидали этой поездки,  намеченной  на  первое  августа.  В
Довиле они проведут, по крайней мере, недели две.
   - Пока, тигренок. Увидимся вечером.
   - Пока, папа. - Мальчик бил мяч бейсбольной битой, которую бережно хранил
в одном из своих чемоданов.
   Когда лимузин уже заворачивал за угол авеню Фош,  Ник  заметил,  что  мяч
влетает  в  окно  гостиной.  Он  рассмеялся,  вспомнив,  как   в   Нью-Йорке
предупреждал швейцара, что рано или поздно это произойдет.  Шофер  обернулся
на звук его голоса:
   - Oui, monsieur?
   - Я говорю - это бейсбол.
   С каменным выражением лица шофер кивнул, и машина покатила по направлению
к конторе.

Глава двенадцатая

   Тридцать первого июля вещи Лианы и Армана прибыли наконец во  Францию  из
Вашингтона, а еще через неделю они переехали в дом, который Арман присмотрел
еще в апреле. Дом находился в чудесном месте  на  Пале-Бурбон,  в  Септьеме.
Следующие десять дней  Лиана  работала,  как  рабыня,  распаковывая  вещи  и
расставляя все по местам. Всю работу делала она сама - ведь только она  одна
знала, куда что положить и поставить. Слугам она могла доверить  лишь  мытье
посуды  и  вытирание  пыли  со  столов.  Остальное  удовольствие   полностью
принадлежало ей. Мечты о совместных прогулках  по  Булонскому  лесу  и  саду
Тюильри так и не осуществились. Была война или ее  не  было,  но  все  время
Армана пожирало Центральное бюро. Обедал он  с  коллегами  или  сотрудниками
многочисленных посольств, разбросанных по городу,  и  домой  возвращался  не
раньше восьми вечера - если в этот день не  было  званых  обедов.  Если  они
были, то значительно позже.
   Началась совершенно другая жизнь, не похожая на жизнь в Вашингтоне, где в
качестве жены посла Лиана должна была играть заметную  роль  на  официальных
приемах в роли хозяйки, там она  устраивала  камерные  танцевальные  вечера,
обеды "с черными  галстуками",  там  она  стояла  рядом  с  мужем,  встречая
прибывающих гостей.
   В Париже Арман часто ходил на званые обеды один,  и  если  брал  с  собой
Лиану, то это было скорее исключением, чем правилом.  Теперь  вся  ее  жизнь
сосредоточилась вокруг дочерей,  у  Армана  же,  когда  вечером  он  наконец
появлялся дома, едва хватало сил поговорить с женой. Сразу после ужина он  в
изнеможении шел в спальню и засыпал через несколько секунд после  того,  как
его голова касалась подушки. Для Лианы наступили  одинокие  времена,  и  она
нередко тосковала по былым дням в Вашингтоне,  Лондоне,  Вене.  Новая  жизнь
была ей не по душе, и, хотя она старалась  не  жаловаться,  Арман  прекрасно
чувствовал это. Лиана стала похожа на цветок, вянущий в неухоженном саду,  и
он знал, что  виноват,  но  не  мог  ничего  поделать.  Надвигались  большие
события. Франция просыпалась и начинала  осознавать  угрозу,  исходившую  от
Гитлера,  и,  хотя  многие  по-прежнему  чувствовали  себя  во   Франции   в
безопасности, все же появились новые настроения,  призывавшие  готовиться  к
отражению  врага.  Теперь,  принимая  участие  в  бесчисленных  встречах   и
собраниях, он снова почувствовал себя  живым.  Началось  хорошее  время  для
него, но очень тяжелое для  Лианы.  Арман  понимал  это,  но  мало  что  мог
сделать. У  него  даже  не  хватало  времени  заехать  за  ней,  если  вдруг
появлялась возможность пойти на обед вместе.
   - Ты же знаешь, как мне тебя не хватает,  -  Лиана  улыбнулась  мужу.  Он
вошел в комнату как раз в тот момент, когда она вешала на стену картину. Где
бы они ни жили, Лиана везде старалась сделать дом уютным.  Арман  подошел  к
ней, поцеловал, обнял, помог ей спуститься с лесенки и после этого продолжал
удерживать ее в своих объятиях.
   - Мне тоже не хватает тебя, малышка моя. Ты ведь это понимаешь.
   - Иногда, - Лиана вздохнула, положила молоток  на  стол  и  взглянула  на
мужа, печально улыбнувшись. - Но иногда мне кажется, ты забываешь о том, что
я живу на свете.
   - Ну что ты, это невозможно. Просто я сейчас очень занят.
   Это она уже и сама прекрасно знала.
   - У нас когда-нибудь будет настоящая жизнь?
   Арман кивнул:
   - И надеюсь  -  скоро.  Видишь  ли,  именно  сейчас  напряженность  резко
возросла. Нужно разобраться в ситуации... нужно готовиться...
   Когда он произнес эти слова, его глаза так ярко сверкнули,  что  у  Лианы
защемило сердце. Она чувствовала, что Франция отняла у  нее  мужа,  как  это
могла сделать другая женщина, но с женщиной Лиана смогла бы справиться, а  с
такой соперницей не поспоришь.
   - А если война, Арман, что тогда?
   - Тогда посмотрим. - Даже с женой он оставался осторожным дипломатом.  Но
ведь Лиана спрашивала его не о судьбе его  родины,  а  о  своей  собственной
судьбе.
   - Тогда я совсем не буду тебя видеть. - Ее голос звучал устало и скорбно,
не было сил напускать на себя жизнерадостный вид, даже ради него.
   - Мы живем в странные времена, Лиана, ты же не можешь этого не понимать.
   Если он решит, что она не понимает, - он  разочаруется  в  ней.  Придется
нести свой тяжелый крест. Арман должен думать, что его жена приносит  жертвы
с той же готовностью, что и он сам, но ей  это  подчас  становилось  слишком
тяжело. "Вот если бы  иногда  им  выпадали  тихие  вечера  вдвоем,  если  бы
находилось хоть чуть-чуть времени, чтобы поговорить о чем-то, если бы он  не
возвращался слишком усталым для любви..." - так говорили ее глаза.
   - Ты не голоден?
   - Я уже ел.
   Лиана не сказала, что сама не ужинала, а ждала его.
   - Как девочки?
   - Прекрасно. Я обещала им, что, как только закончу с  домом,  мы  устроим
пикник в Нейи. - Дочери тоже скучали по папе. Конечно, когда  они  пойдут  в
школу, у них появятся новые подружки, но сейчас  оставались  только  мама  и
няня.
   - Ты единственная женщина в мире, способная привести  дом  в  порядок  за
неделю. -  Он  улыбался,  сидя  в  глубоком  кресле  в  гостиной,  и  боялся
признаться, что единственное, чего ему сейчас хочется  -  это  добраться  до
кровати и заснуть.
   - Я так счастлива, что мы уже не в отеле.
   - Я тоже.
   Он огляделся вокруг - такие знакомые  вещи.  И  вдруг  почувствовал  себя
по-настоящему дома. В последнее время Арман вообще мало что замечал. Он  был
так загружен на работе, что домой возвращался, как в походную палатку. Лиана
догадывалась, что так оно и есть, провожая мужа в спальню.
   - Ты не хочешь чаю с ромашкой? Она нежно улыбнулась ему, а он, не вставая
с кровати, потянулся к ней и поцеловал руку.
   - Ты слишком балуешь меня, малышка.
   - Я очень люблю тебя.
   А ведь были времена, когда он буквально носил ее на руках. И не его вина,
что  сейчас  он  слишком  занят,  так  ведь   не   будет   продолжаться   до
бесконечности. Рано или поздно,  все  закончится.  Лиане  оставалось  только
молиться, чтобы все не закончилось войной.
   Она пошла на кухню и приготовила  обещанный  чай,  а  затем  вернулась  в
спальню, неся на АаоФоровом подносе чашку  лиможского  фарфора  из  сервиза,
распакованного только сегодня и осторожно поставила поднос  на  прикроватный
стол но, когда она повернулась к Арману, увидела, что тот уже заснул  -  без
помощи ромашки.

Глава тринадцатая

   - Ну, тигренок, о чем задумался? - Ник вместе с Джоном скакали на лошадях
до самого берега, а теперь стояли и смотрели, как солнце садится в море. Они
провели в Довиле божественную неделю. - Ну что, готов подкрепиться?
   - Ага. - Последний час он представлял  себя  ковбоем  с  ранчо.  Мальчика
просто заворожил его высокий белый конь. А отец скакал на симпатичной каурой
кобыле. Джонни посмотрел на отца - Неплохо было бы съесть гамбургер, как  на
ранчо.
   Ник улыбнулся, глядя на сына.
   - Согласен Неплохо было бы перекусить гамбургером с  молочным  коктейлем,
но, увы, для этого надо было бы переплыть через океан. А как насчет хорошего
сочного бифштекса? Проще всего  сейчас  было  бы  перекусить  бифштексом  au
poivre, это тоже совсем неплохо.
   - О'кей.
   По просьбе Джонни  они  сегодня  звонили  Хиллари.  Время  в  Каннах  она
проводила прекрасно, но звонку была удивлена. Ник ничего не сказал сыну,  но
ему пришлось звонить четыре раза, прежде  чем  удалось  ее  застать.  Прошел
месяц со дня ее отъезда, а до него уже доходили кое-какие слухи. К "компании
друзей из Чикаго" присоединился некто Филипп Маркхам, которого Ник знал  еще
по Нью-Йорку. Это был плейбой самого худшего разряда,  в  прошлом  четырежды
женатый, и теперь имя  этого  человека  молва  связывала  с  именем  Хиллари
Бернхам.
   Нику было все равно, чем она там занимается, но  он  все-таки  просил  ее
быть   благоразумной.   По-видимому,   Хиллари   и   благоразумие   -   вещи
несовместимые. Теперь они  с  Маркхамом  каждый  вечер  играли  в  казино  в
Монте-Карло, танцевали до упаду и устроили такую  лихую  вечеринку  в  отеле
"Карлтон", что о ней писали даже в парижских газетах. Не раз  Ник  порывался
позвонить жене и заставить ее угомониться, но понимал, что время упущено. Он
не мог больше ее контролировать, и что бы он ей сейчас ни  сказал,  она  все
равно сделает по-своему.
   - Как здорово, что мы сегодня поговорили с мамочкой. - Казалось,  ребенок
читает его мысли. Ник взглянул на сына. Они вели лошадей на конюшню.
   - Ты очень по ней скучаешь, Джон?
   - Иногда, - мальчик преданно улыбнулся отцу. - Но с тобой здесь мне очень
хорошо.
   - Мне тоже.
   - Она ведь скоро приедет, да?
   Вопрос прозвучал для него как  удар  хлыстом.  Хотя  Хиллари  очень  мало
интересовалась сыном, Ник знал, что Джонни любит  их  обоих.  Пару  раз  она
присылала мальчику с юга подарки, но звонила редко, и  Ник  старался  как-то
объяснить это сыну. И все же она была такой, какой была, и рано  или  поздно
Джон узнает правду.
   - Я не знаю, когда она вернется, сынок. Может быть, через пару недель.
   Джонни кивнул и, пока они вели лошадей, больше не говорил ни слова.
   Как и договорились, они заказали по бифштексу an poivre, а затем у себя в
номере Ник читал сыну вслух  его  любимую  книжку.  Так  они  проводили  все
вечера. Ник даже не стал брать с собой няню  -  не  хотелось,  чтобы  кто-то
нарушал их компанию, и ему доставляло необыкновенную радость отдыхать вдвоем
с сыном.

***

   Когда в последний вечер перед отъездом  они  снова  выехали  на  прогулку
верхом, закат показался им прекрасным, как никогда. Днем они сначала  играли
в теннис, затем устроили на берегу пикник, а ближе к вечеру  снова  оседлали
своих лошадей. И вот сейчас они сидели, наблюдая, как  садится  солнце.  Ник
оглянулся на сына со счастливой улыбкой.
   - Мы надолго это запомним. Ты и я.
   Это было лучшее время, которое им довелось  проводить  вместе.  Ник  взял
сына за руку, и они долго сидели, смотря на море, и Джон  не  видел  слез  в
глазах отца.
   Через день после возвращения в Париж Нику срочно понадобилось  уехать  на
несколько дней в Лион, где была назначена встреча с  владельцем  текстильной
фабрики. Через четыре дня после возвращения из Лиона он уехал в Берлин,  Ник
надеялся, что едет туда в последний раз. Джонни хотел поехать  с  отцом,  но
тот пообещал вернуться дня через два.
   В Берлине он сразу же почувствовал, насколько изменились настроения,  как
будто в венах закипала кровь. И скоро Ник понял, чем это вызвано. 23 августа
Германия  подписала  с  Россией  договор  о   ненападении.   Предварительные
переговоры велись  втайне.  Но  результаты  их  прозвучали  подобно  взрыву.
Германия нейтрализовала  своего  потенциального  врага,  которого  опасалась
больше всего. Как и все остальные,  Ник  сразу  же  понял,  какая  серьезная
опасность нависла теперь над Францией и другими странами Европы.  Ему  вдруг
мучительно захотелось вернуться в Париж,  к  сыну.  Кто  знает,  как  быстро
последует реакция на это событие,  не  окажется  ли  он  в  Берлине,  как  в
ловушке. Ник в течение дня спешно приводил в порядок дела, радуясь в глубине
души, что сделал для Польши все, что мог.
   После обеда он провел еще одну деловую встречу и  сразу  же  поспешил  на
ближайший пассажирский поезд. Ник почувствовал невероятное облегчение, когда
увидел вдалеке контуры Эйфелевой башни. В эту минуту больше всего  на  свете
ему хотелось увидеть Джонни. Он ворвался в дом на авеню Фош и крепко  прижал
к себе сына, который как раз в эту минуту завтракал.
   - Как быстро ты вернулся, папа!
   - Я очень скучал по тебе!
   - Я по тебе тоже.
   Служанка принесла ему чашечку кофе, и, продолжая  болтать  с  сыном,  Ник
бегло проглядел газеты. Ему не терпелось узнать реакцию Парижа на  последние
события, хотя он заранее знал, какой она будет. Французская  армия  объявила
всеобщую мобилизацию, делались необходимые приготовления к войне, к  границе
стягивались все боеспособные войска на защиту "линии Мажино".
   - Что там, папа?
   Увидев, что отец хмурится, мальчик попытался через его плечо прочесть,  о
чем же пишут газеты. Ник рассказал сыну о договоре России  и  Германии  и  о
том, что это значит для Франции. Джон  смотрел  на  него  широко  раскрытыми
глазами.
   - Значит, скоро будет война?
   Казалось, мальчик не очень расстроился от такого  известия.  Он  был  еще
слишком мал, чтобы понимать, что значит война, но  ему  нравилось  все,  что
связано с оружием.
   Джонни убежал играть, а Ник с озабоченным лицом прошел в библиотеку. Сняв
трубку, он попросил телефонистку сое