ыре  месяца  поступило
настоящее, серьезное предложение. У агента была для нее роль.
   В "мыльной опере", как он сказал. Роль  была  идеальной  для  Джейн.  Она
пыталась обратить все в шутку, но агент не собирался упускать ее,  упрашивал
пойти на пробы,  "просто  ради  опыта..,  ради  старой  дружбы..,  для  себя
самой.., чтобы не пропали даром труды прежних лет...". Джейн ночью в кровати
обдумывала его слова. Она и хотела попробовать, и в то же время боялась, что
скажет  Джек,  не  знала,  как  начать  разговор,  как  объяснить   пустоту,
одиночество,  которые  испытывала,  пока  дети  были  в  школе.   Но   Джека
интересовало только то, что было у нее  между  ногами.  Он  бы  ее  не  стал
слушать. Он вообще с ней не разговаривал, однако испытывал к  ней  столь  же
сильное влечение, что и десять лет назад, когда они  впервые  познакомились.
Джейн знала, что должна благодарить за это судьбу.  Ее  подруги  жаловались,
что мужья невнимательны к ним, не хотят заниматься любовью, не  проявляют  к
ним сексуального интереса.., а она  жила  с  мужчиной,  который  был  просто
ненасытен, шептал за ужином фразы вроде: "Я сегодня ночью  прое..,  тебя  до
мозгов" - что вызывало в ней страх, как бы не  услышали  дети.  Джейн  не  в
силах была с ним говорить. Он понятия не имел, что творится в ее  голове,  в
ее сердце.., в ее душе... Зато это очень хорошо знал ее агент. Он все прочел
в ее глазах в тот день, когда она зашла в его лос-анджелесский  офис,  и  не
собирался снова упускать ее.  Агент  знал,  что  ей  как  актрисе  есть  что
предложить и всегда  было  что  предложить,  причем  не  только  сексуальную
завлекательность. Джейн обладала человечностью,  порядочностью,  материнской
теплотой и в то же время невероятной женственностью и была интересна как для
женской аудитории, так и для мужской.
   В конце концов Джейн пошла  на  пробы.  Был  жаркий  июньский  день.  Она
настояла, что наденет черный  парик,  который  накануне  купила.  Когда  Лу,
агент, увидел ее уже после отбора,  то  присвистнул,  а  затем  расплылся  в
широкой, счастливой улыбке. Джейн была похожа на Джину Лоллобриджиду, только
смотрелась завлекательнее, богаче и моложе той. И она получила роль. Даже ее
парик не вызвал сомнений. С ней были готовы немедленно  заключить  контракт.
Джейн явилась к Лу в офис в слезах.
   - Что же мне теперь делать? - спрашивала она.
   - Приступай к работе, вот и все. Глядя на нее, Лу чувствовал, как  бьется
его сердце - не от похоти, а от радости, что удалось  найти  ей  работу.  Он
знал, что при ее данных с Джейн можно горы своротить, надо  только  оторвать
ее от болвана-мужа.
   - Но что я скажу Джеку?
   - Скажи, что хочешь снова работать.
   Но все было не так-то просто. Не было никакой возможности  объясниться  с
Джеком. Вообще никакой возможности. Он не хотел ее слушать. Он лишь ворковал
и стонал, совершая половой акт, и каждый раз, когда  Джейн  пыталась  что-то
сказать, переворачивал ее и снова брал.  Это  было  просто  наказание.  Джек
таким образом уклонялся от разговоров с женой. Ему надо было  только,  чтобы
она с ним спала, заботилась о его детях и развлекала  его  гостей  во  время
званых ужинов.
   Режиссер сериала подумал, что Джейн просто стесняется  попросить  больший
гонорар. Ей предложили в два раза больше. Лу звонил ей по пять раз в день, и
Джейн боялась, что трубку возьмет Джек. Однажды так и случилось.  Лу  быстро
сориентировался, сказал, что ошибся  номером,  и  повесил  трубку.  В  конце
концов Джейн сдалась. Дрожа от страха, она положила в сумочку черный парик и
пошла на студию для беседы. Там она в тот же день подписала контракт, хотя и
боялась своего поступка и реакции на него Джека, который не раз говорил, что
если она когда-нибудь вернется к актерству, то он вышвырнет ее вон, и  Джейн
знала, что именно так он и поступит. Джек  еще  говорил,  что  оставит  себе
детей, дом и все остальное. А для Джейн единственное, чем она дорожила, были
дети.., и сериал... Самое ужасное было то, что она влюбилась  в  сериал  под
названием "Наши тайные печали".
   Каждый день Джейн, надев черный парик, играла в нем Марсию,  а  пополудни
являлась домой и выслушивала, что дети делали в школе. Вечером она  готовила
ужин, а утром, до работы, отвозила ребят в  школу.  И  все,  включая  Джека,
думали, что она на общественных началах  работает  в  больнице.  Джейн  даже
рассказывала им небылицы про это. "Больница" стала ее жизнью,  но  на  самом
деле этой жизнью был сериал. Ей очень нравилось общение с людьми,  волнение,
вся атмосфера... Вся группа тоже души в ней не  чаяла.  Джейн  работала  под
именем Джанет Гоул - так ее на самом деле звали, когда она жила  в  Буффало,
до приезда в Голливуд. Каким-то чудом никто  этого  не  знал.  Она  избегала
журналистов и, хотя сериал из года в год занимал по рейтингам первые  места,
никому и в голову не приходило, как она похожа на  Джанет  Гоул  из  "Тайных
печалей". Сериал выходил в эфир "живьем" ежедневно в полдень, и  Джейн  была
совершенно счастлива. Ей предлагали другие роли, порой очень важные, но  она
все их отвергала. Она не могла позволить  себе  потерять  свою  анонимность.
Другие сериалы были бы этим чреваты, а в  "Тайных  печалях"  за  десять  лет
удалось ее сохранить, как, впрочем, и черный парик. Даже налоги она  платила
на имя Джанет Гоул и имела отдельный счет социального страхования, о котором
не знал Джек. И никто не знал. Секрет хранился надежно.
   Джейн только-только снова улеглась на шезлонг, бросив  ребятам  мяч,  как
услышала телефонный звонок. В сериале был двухмесячный перерыв, что пришлось
Джейн очень кстати. Она могла больше времени посвятить  детям  и  поехать  с
семьей на две недели в Ла Джоллу, как каждый год. Она пошла в  дом  и  сняла
трубку.
   - Привет, красавица.
   Это был Лу. Он часто звонил ей  и  вообще  проявлял  о  своей  подопечной
большую заботу. Ему было шестьдесят. Джейн его очень уважала, а он уважал ее
"помешательство", как он называл сокрытие ею работы от Джека. Лу  не  хотел,
чтобы она лишилась того, что имела.
   - Привет, Лу.
   - Наслаждаешься отдыхом?
   Его голос  показался  ей  странным,  но  Джейн  знала,  что  это  вызвано
постоянным напряжением, в котором он находился, работая со многими звездами,
целой армией голодных актеров, жаждущих работы и не дающих ему покоя.
   - Я обожаю, когда у нас наступает перерыв. Он дает мне возможность побыть
с детьми.,.
   "Опять она о своей семье, - подумал Лу. - Ни о чем другом и  не  говорит:
только о детях, о доме и кухне. Может, и лучше, что она не дает интервью?  С
ее телом никто бы всерьез ее слов не принял".
   - А в чем дело?
   Лу сделал паузу, подбирая слова. Он знал, что ей будет больно. Очень.  Но
он должен был ей сообщить это первым.
   - Дела наши не из лучших... Он решил выложить все сразу, хотя и очень  не
хотел причинять Джейн боль.
   - Они собираются после перерыва отказаться от тебя.
   - Что?!
   Это шутка. Наверняка шутка... Джейн побледнела, ее большие голубые  глаза
наполнились слезами.
   - Ты серьезно?
   - К сожалению, да. Новый режиссер  хочет  придать  сериалу  новый  облик.
Четверо  из  вас  по  новому  сценарию  в  первый   же   день   погибнут   в
автокатастрофе. Тебе, конечно, выплатят очень хорошее выходное пособие, я за
этим проследил, но вообще это...
   Ему не надо было больше ничего говорить,  по  щекам  Джейн  и  так  текли
слезы. Новость была самой худшей  из  тех,  что  ей  когда-либо  приходилось
слышать. Сериал  составлял  суть  ее  жизни  -  сериал,  Джек  и  дети.  Она
участвовала в нем на протяжении почти одиннадцати лет...
   - На него ушло десять лет моей жизни, а теперь...
   В общем-то, так происходило часто, особенно в "мыльных  операх".  Но  для
Джейн это была катастрофа. Группа была для нее, как семья.
   - А ты не можешь его переубедить?
   - Я пытался. Изо всех сил.
   Лу не сказал ей, что режиссер решил взять более молодую актрису  и  троих
своих "голубых" друзей. Джейн не имело смысла об этом говорить. Главное, что
от нее отказывались.
   - В первый после перерыва день ты выйдешь, и на этом конец.
   - Боже мой!..
   Джейн, сидя за кухонным столом, в открытую плакала. Вошла  старшая  дочь,
удивленно посмотрела на нее и спросила:
   - Мам, что-то случилось?
   Она молча покачала головой и бодро улыбнулась  сквозь  слезы.  Александра
пожала плечами, взяла из холодильника банку "up" и снова ушла во двор,  даже
не оглянувшись на мать. Та, плача, продолжала разговор с Лу.
   - Я просто не могу в это поверить.
   - Я тоже. Лично я считаю, что он круглый дурак, но поделать мы ничего  не
можем. Это их право, и, думаю, тебе следует радоваться, что ты участвовала в
сериале целых десять лет.
   Да, но что теперь? Джейн знала,  что  никогда  больше  не  найдет  ничего
подобного. Никакая другая "мыльная опера" не даст ей  возможность  сохранить
анонимность, а Джеку открыться она не могла.
   - У меня такое чувство, будто кто-то умер, - горько  рассмеялась  она.  -
Наверное, это я.
   - Наплевать на них, мы найдем тебе что-нибудь другое.
   Джейн стала всхлипывать. Лу внутренне весь сжался от сострадания.
   - Я не могу делать ничего  другого..,  ты  же  знаешь..,  эта  роль  была
идеальной для меня...
   - Значит, мы найдем другую "мыльную оперу", где бы требовалась секс-бомба
в черном парике...
   Теперь у Джейн их было двенадцать,  разного  фасона  и  длины  -  столько
собралось за последние десять лет. Но она была неутешна. Слезы лились рекой.
Пришлось вытирать их, а заодно и нос бумажным полотенцем.
   - Я не знаю, что тебе еще сказать, дитя мое. Я ужасно сожалею. Правда.
   Он на самом деле сожалел и страшно не хотел, чтобы Джейн страдала. Она не
заслужила такого.
   - Что же мне делать?
   Джейн снова высморкалась. Слезы текли по ее щекам и касались купальника.
   - Уйти с достоинством. Больше ты ничего не можешь поделать. Выйди на один
день на работу и попрощайся...
   Лу знал, что это будет ужасная сцена. Свободной рукой он сделал пометку в
своем календаре. Он хотел в тот день  послать  Джейн  цветы,  анонимно,  как
всегда.
   - А я поинтересуюсь, какие есть предложения.
   - Я не могу делать ничего другого, Лу.
   - Не надо отчаиваться, доверься мне. Через день или два я тебе позвоню.
   Джейн закончила разговор с чувством, будто мир рухнул. В каком-то  смысле
так действительно и было.
   Только она положила трубку и утерла слезы, как в кухню  ввалилась  шумная
ватага подростков: Джейсон, Александра, Алиса и их друзья.
   - Что сегодня на ленч? - улыбнулся Джейсон, не видя и следа слез, которые
его мать  только  что  проливала.  Он  был  точной  копией  молодого  Джека.
Александра тоже была на него похожа, хотя у обоих были рыжие, унаследованные
от Джейн волосы.
   Повернувшись к ребятам спиной, чтобы они не заметили, что у  нее  влажные
глаза, Джейн  достала  из  холодильника  поднос  с  заранее  приготовленными
сандвичами: с ветчиной, колбасой, индюшатиной и паштетом. Забрав все  это  и
три упаковки кока-колы, молодежь удалилась,  а  Джейн  со  вздохом  села  за
кухонный стол. Все было кончено. Для нее все  было  кончено.  Джек  все-таки
победил, сам того не зная. И вдруг, словно  ему  передались  ее  мысли,  она
услышала на подъездной  дороге  шум  машины  и,  выглянув  в  окно,  увидела
знакомый серебряный "Мерседес" и Джека, который, остановив автомобиль, бодро
выскочил из кабины. Он все еще выглядел очень  молодо,  его  светлые  волосы
скрывали седину, которая уже  появилась,  Джейн  это  знала.  Спортивный,  в
хорошей форме, он выглядел гораздо моложе своих сорока трех лет, но в глазах
его было что-то недоброе, в линии губ появилась какая-то твердость,  которой
не было прежде. Джек был внешне хорош собой, однако ему недоставало теплоты,
и даже сейчас, войдя в открытую  дверь  кухни,  он  не  улыбнулся  жене,  не
заметил печали в  ее  глазах.  Да  он  в  них,  в  общем-то,  никогда  и  не
заглядывал.
   - Привет, ты какими это судьбами? - улыбнулась Джейн.
   Джек, стоя к ней спиной и доставая из холодильника пиво, ответил:
   - У меня недалеко отсюда была деловая встреча,  вот  я  и  решил  заехать
домой на ленч.
   Он повернулся, оглядел ее от шеи вниз, ослабил галстук и  отхлебнул  пива
прямо из банки. Потом бросил пиджак  на  стул,  и  Джейн  увидела,  как  под
рубашкой у него играют мышцы.  Джек  почти  ежедневно  после  возвращения  с
работы играл в теннис. Он и Джейсон были великолепны на корте. Джейн  так  и
не стала хорошей теннисисткой, муж и сын терпеть не могли играть с ней.
   - Ты сегодня не работаешь в больнице?
   - У меня перерыв на лето. Ты забыл? Она снова  улыбнулась.  На  этот  раз
Джек ответил ей тоже улыбкой:
   - А, да. Вечно я забываю.
   Он разглядывал зрелое, сочное тело жены и,  похоже,  потерял  интерес  ко
всему остальному.
   - Загорала у бассейна?
   Джек  хорошо  их  обеспечивал,  всем  обеспечивал:  бассейном,  машинами,
одеждой; каждый год снимал дом в Ла Джолла, возил на рождественские каникулы
на Гавайи, но все-таки Джейн казалось, что он очень много  недодает,  многим
не делится. Он всегда был таким отстраненным и никогда не говорил с  ней  по
душам.
   - Я приглядывала за ребятами.
   Их разговоры  почти  всегда  ограничивались  одними  банальностями.  Джек
никогда не рассказывал ей о своей работе, не считал нужным, и редко  говорил
о своих сотрудниках.
   - Ты купила то, что мне нужно к поездке в Ла Джоллу?
   Ранее он вручил Джейн точный список рыболовных  принадлежностей,  которые
хотел в этом году обновить.
   - У меня не было времени. Сегодня пополудни этим займусь.
   Но вдруг ее охватило чувство, будто мир рухнул. "А разве нет?"  -  думала
она, в то время как Джек подошел и коснулся двумя пальцами низа ее маленьких
черных эластичных трусиков. Он нащупал то,  что  хотел,  и  погрузил  пальцы
глубже, причинив ей боль, но она ничего не сказала.
   - А на кое-что другое у тебя есть время? Это был риторический вопрос. Она
никогда не говорила ему "нет". Джек уже отставил пиво и освободившейся рукой
схватил ее грудь. Целуя жену взасос, кусая ей губы, он спросил:
   - Трахнемся?
   В последнее время Джейн привыкла к подобной манере. Грубое поведение мужа
во время полового акта уже ее не шокировало и не удивляло. Просто Джек таким
стал. Когда они только познакомились,  все  было  иначе.  Он  был  ласковее,
однако после женитьбы постепенно менялся. Порой  казалось,  что  он  одержим
тем, чтобы овладеть ею или войти в нее глубже и сильнее. Джек вел себя  так,
даже когда она была беременна, что иногда  вызывало  у  нее  страх,  но  все
как-то обошлось. Врачу она постеснялась тогда сказать о своих опасениях.
   Теперь Джек привлек ее к себе, терся об нее, кусал ее нижнюю губу.  Потом
он на мгновение оторвался и заметил:
   - Знаешь, я все-таки рад, что заехал домой. Это лучше ленча в городе.
   Джейн рассмеялась, но глаза ее в этот день не улыбались. Джек схватил  ее
за руку и повел по коридору в спальню, которая находилась  в  дальнем  конце
дома. Он сам так запланировал, и Джейн порой думала,  что  муж  так  сделал,
чтобы дети не слышали звуков, долетавших из спальни родителей.
   Когда они вошли в спальню, Джек захлопнул дверь и закрыл ее на  ключ.  Он
никогда не опускал на окнах жалюзи, впрочем, дети и так не могли  бы  ничего
увидеть, находясь в бассейне,  да  и  Джейн  с  радостью  отвела  взгляд  на
деревья, когда он грубо опрокинул ее на  пол  и  сдернул  с  нее  купальник.
Расстегнув лишь "молнию" на брюках, он безо всяких прелюдий, без ласк  вошел
в нее. Руками он, как всегда, грубо мял ей груди, а потом стал кусать соски.
Случалось, он кусал их до крови, но на этот раз только теребил,  пока  Джейн
сама не возбудилась и не стала  тихо  стонать  в  его  руках.  Затем,  к  ее
удивлению, он отстранился, некоторое время  ласкал  ее  губами,  после  чего
обеими руками широко развел ей ноги и снова вошел, на этот раз окончательно;
издал  громкий  крик,  потом  длинный  мягкий   стон   и   затих   на   ней.
Удовлетворенный, довольный собой, он напоследок касался пальцами грудей жены
и не видел слез, которые медленно текли из ее глаз.

Глава 5

   Джейн вошла в знакомый съемочный павильон с тяжелым чувством. Она  видела
лица хорошо ей знакомых плотников, звукооператоров, осветителей, с  которыми
работала годами. Все  они  были  ей  дороги.  Она  пекла  для  них  печенье,
приносила пирожные, вязала какие-то вещицы для их детей. Она любила их  всех
и нуждалась в них. Нуждалась, потому что чувствовала себя с ними хорошо. Они
были ее семьей, как и ее дети. Эти люди были ее  единственными  друзьями,  а
теперь она их теряла.
   Атмосфера была мрачной, никто в этот день ее не приветствовал. Все знали,
что грядет. Жертвы были уже предупреждены. Джейн пришлось  подавлять  слезы,
когда с ней говорил режиссер.  Он  описал  сцену,  рассказал  о  предстоящей
"автокатастрофе" и ни словом не обмолвился, как поступает с ней  в  реальной
жизни, что отнимает у нее роль, которую она  лелеяла  на  протяжении  десяти
лет. В самом деле, это был первый день  ее  одиннадцатого  сезона  работы  в
сериале. Первый и последний.  Джейн  даже  не  хотела  вспоминать,  как  все
начиналось. Мысленное возвращение к тем дням было для нее невыносимо.
   Она пошла наверх, в свою гримерную, и собрала в привезенный чемодан вещи:
четыре черных парика,  свитер,  спортивный  костюм,  шорты,  которые  иногда
надевала в перерывах, пару тапочек и несметное количество баночек с гримом и
бутылочек с лаком для ногтей. Все это она паковала, а сама  молилась,  чтобы
сыграть последнюю сцену и не впасть в истерику. Джейн  знала,  в  какой  шок
сцена повергнет телезрителей, и, как и Лу, считала, что  режиссер  совершает
большую ошибку. Но слово было сказано,  к  Рождеству  все  старые  персонажи
должны уйти.
   Когда Джейн спустилась, штативы были на своих  местах,  с  ними  возились
осветители. Джейн вдруг возненавидела эти  штативы.  Она  хотела  бы  стоять
здесь, подобно им или любым другим предметам... Она чувствовала, что впервые
оставляет дом. Легче было покинуть Буффало, чем этот сериал.
   На  площадке  уже  находилось  человек  двадцать  пять,  декорации   были
установлены, но  казалось,  прошла  целая  вечность,  пока  зазвучал  сигнал
предупреждения, во избежание лишнего шума  были  выключены  кондиционеры,  и
загорелась надпись, сообщающая, что сериал вышел в эфир.
   Сцена получилась еще более кошмарной, чем Джейн опасалась, и когда камера
крупно брала ее лицо  в  момент  роковой  "автокатастрофы",  ее  слезы  были
неподдельными, как и последний ужасный крик. В момент выхода из эфира  Джейн
потеряла сознание.
   Режиссер  куда-то  пропал,  а  остальные  члены  группы  проводили  ее  в
гримерную. Прощальной вечеринки не было. Были прощальные  слезы,  объятия  и
обещания  не  терять  контакта.  Потом  Джейн  медленно  отъехала  на  своем
"Мерседесе-универсале" со стоянки и всю дорогу до дома плакала, пытаясь в то
же время сочинить правдоподобную "больничную" историю,  которая  оправдывала
бы в глазах семьи ее вид. Дома ее ждали цветы от Лу, и никого из  родных,  к
счастью, не было.  Джейсон  жил  в  Санта-Барбаре  в  общежитии,  а  девочки
задержались в  школе  -  у  них  была  тренировка.  Даже  Джек  дал  супруге
передышку. Он  позвонил  и  сообщил,  что  ввиду  незапланированной  встречи
вернется домой только в девять.
   Джейн несколько часов кряду лежала на кровати, плакала и даже ни разу  за
весь вечер не подошла к телефону. Ей ни с кем не хотелось говорить. Ее жизнь
в сериале отошла в прошлое, карьера окончательно  завершилась,  именно  так,
как того хотел Джек много лет назад, грядущая  же  жизнь  представлялась  ей
совершенно бесцветной, более бесцветной, чем  когда-либо.  К  счастью,  она,
одетая, спала, когда вернулся Джек. Он в этот вечер слишком  много  выпил  и
отключился, не успев приступить к  ночному  сексуальному  риту