ой.
   - Нет, насколько я знаю. Я даже не уверена, по-прежнему ли  она  живет  в
Сан-Франциско или перебралась куда-нибудь в другое место.
   - Вот и хорошо. - с чувством сказал профессор. -  И  ты  тоже  не  должна
разыскивать свою мать. Никогда. Она причинила тебе  столько  страданий,  что
хватило бы на несколько жизней. Возможно, твоя мать была просто  больна,  но
твоего отца я совершенно не понимаю. Как он мог допустить все это? Почему он
не вмешался? Почему, наконец, не забрал тебя к себе?
   И профессор недоуменно покачал  головой.  Он  действительно  не  понимал.
Дикие звери вели себя по отношению к своим детенышам лучше, чем мать и  отец
Габриэлы.
   А Габриэла и сама не знала ответов на эти вопросы. Они до сих пор ставили
ее в тупик, хотя порой ей казалось, что она начинает  кое-что  понимать.  Но
все было так неясно, так смутно и вместе с тем - так  просто  и  безобразно,
что она не отваживалась назвать вещи своими именами даже  наедине  с  собой.
Тем временем они подошли к пансиону,  и  профессор,  продолжая  придерживать
Габриэлу за локоть, галантно отворил перед ней входную дверь.
   Первой, кого они встретили в вестибюле, была  миссис  Розенштейн.  Увидев
входящих в пансион Габриэлу и профессора, она озабоченно  нахмурилась.  Габи
еще никогда не приходила с работы так рано. Миссис  Розенштейн  решила,  что
профессору стало плохо в кафе. Вероятно, девушка решила проводить его домой.
   - Все в порядке? - спросила миссис Розенштейн, в тревоге переводя  взгляд
с профессора на Габриэлу и обратно.
   - Все в порядке, миссис Розенштейн, не тревожьтесь, - поспешила успокоить
ее Габриэла. - Просто меня уволили. С треском.
   Она больше не дрожала, но в ее голосе звучало такое странное спокойствие,
что профессор, выпустив ее локоть, поспешил подняться к себе в квартиру, где
у него "на всякий пожарный случай" хранилась бутылочка бренди.
   - За что?! - ахнула миссис Розенштейн, поднося к щекам сразу обе руки.  -
Чем вы могли не угодить хозяину, Габи?! Эта немецкая сосиска никогда мне  не
нравилась, - честно добавила она, - но я надеялась, что к  вам,  американке,
он будет относиться без предубеждения!
   Она была так возмущена  и  взволнована,  что  даже  отказалась  от  рюмки
бренди,  предложенной  вернувшимся   профессором.   Впрочем,   профессор   с
удовольствием выпил сам.
   - Дело не в предубеждении, - улыбнулась Габриэла. Она тоже  выпила  рюмку
бренди и неожиданно почувствовала себя сильной  и  свободной,  хотя  крепкий
напиток обжег ей язык. Достигнув желудка, он взорвался там словно  небольшая
атомная бомба, и Габриэла почувствовала, как по ее жилам  ползет  медленное,
приятное тепло.
   - Герр Баум никогда бы меня не уволил, если бы я  не  пообещала  публично
отшлепать одну из покупательниц, -  сказала  она  и  снова  улыбнулась.  Все
происшедшее неожиданно показалось ей чрезвычайно  смешным,  хотя  и  она,  и
профессор отлично знали, что на самом деле проблема была очень серьезной.
   - Боже мой! - воскликнула миссис Розенштейн. - Габи, девочка,  я  никогда
не поверю,  что  вы  нахамили  клиентке!  Несомненно,  это  она  первая  вас
оскорбила. А может... - Тут она прищурилась и нацелила на  Габриэлу  длинный
тонкий палец с наманикюренным ногтем. - Может быть, это была не клиентка,  а
клиент, который позволил себе, гм-м.., распускать руки?
   - Я вам все объясню, миссис Розенштейн, - вмешался профессор, который  не
спеша опрокинул еще рюмочку.  -  Только  не  сейчас,  а  несколько  позднее,
хорошо?
   Но не успела миссис Розенштейн ответить, как на шум в вестибюль выглянула
мадам Босличкова.
   - Что случилось? - осведомилась она. - У вас  что,  вечеринка?  А  почему
меня не пригласили?
   - Да, мадам Босличкова, мы празднуем! - ответила Габриэла и  рассмеялась,
чувствуя себя беспричинно веселой.  Несомненно,  тут  сыграло  свою  роль  и
бренди профессора, но  главным  было  Другое.  Сегодняшний  вечер  дался  ей
нелегко, но теперь, когда все было позади, Габриэла чувствовала,  что  стала
еще чуточку сильнее.
   -  Что  это  такое  вы  празднуете  в  моем   пансионе?   -   с   улыбкой
поинтересовалась хозяйка. - По-моему, до Рождества еще несколько дней.
   - Я только что потеряла работу, - ответила Габриэла и хихикнула.
   - Она пьяна? Это вы ее напоили? - Мадам Босличкова с укором взглянула  на
профессора.
   - Поверьте, мадам Босличкова,  Габриэла  вполне  заслужила  эту  капельку
бренди, - любезно ответил профессор и вдруг хлопнул себя по лбу,  припомнив,
что у них есть еще одна причина для веселья. Собственно говоря, и в  кафе-то
он отправился для того, чтобы сообщить Габриэле приятную новость, но  сцена,
невольным свидетелем  которой  он  стал,  заставила  его  напрочь  обо  всем
позабыть. Теперь же профессор вытащил из внутреннего кармана пиджака длинный
голубой конверт и, многозначительно глядя на Габриэлу,  с  учтивым  поклоном
протянул его девушке. Ему было несколько неловко от того, что он мог  забыть
о такой важной вещи, но его до некоторой степени  извиняло  то,  что  письмо
пришло слишком скоро. Профессор ждал его по крайней мере через месяц.
   - Прочти это, Габи, - сказал он и  подмигнул.  -  Если,  конечно,  ты  не
настолько пьяна, чтобы не различать английские буквы.
   Чтобы подыграть  ему,  Габриэла  с  преувеличенной  осторожностью  сильно
пьяного человека вскрыла конверт и развернула письмо. На самом  деле  бренди
почти на нее не подействовало, хотя  она  пила  его  впервые  в  жизни.  Она
чувствовала только приятное тепло, но и только. И вдруг буквы и в самом деле
запрыгали у нее перед глазами.
   - О боже! - вырвалось у нее. - Как вы это сделали, профессор?!
   Она повернулась к нему и вдруг заскакала на месте как девочка, получившая
неожиданный, но долгожданный подарок.
   - Что это? - немедленно спросила мадам Босличкова, сдвигая очки на кончик
носа. -  Наша  Габриэла  выиграла  по  билету  Ирландского  скакового  кубка
?
   - Лучше, гораздо лучше!..  -  воскликнула  Габриэла,  поочередно  обнимая
хозяйку, миссис Розенштейн и профессора. -  Милый,  милый  мистер  Томас!  Я
просто не знаю, как я  вам  благодарна!  -  проговорила  она,  задыхаясь  от
счастья и волнения.
   Старый профессор сиял как новенький десятицентовик. Дело было в том,  что
он, тайком от Габриэлы,  послал  ее  последний  рассказ  в  "Нью-йоркер",  и
редакция согласилась напечатать его в мартовском номере журнала. (Содержание
письма, не вскрывая конверта, он узнал очень просто. Позвонив в  редакцию  и
представившись литературным агентом мисс Харрисон, профессор спросил, нет ли
какой ошибки в полученном на ее имя  письме,  на  что  раздраженный  женский
голос ответил, что никакой ошибки  нет  и  что  чек  на  сумму  одна  тысяча
долларов будет выслан ей по почте в  ближайшее  время.)  Конечно,  профессор
поступил с рассказом несколько вольно, однако он  знал,  что  сама  Габриэла
никогда бы на это  не  решилась.  Зато  теперь  она  стала  самой  настоящей
писательницей, и все это - благодаря ему.
   - Как я могу отблагодарить вас, дорогой  мой  мистер  Томас?  -  спросила
Габриэла, все еще прижимая письмо к груди. Ответ из журнала подтверждал все,
что говорили ей и профессор, и матушка Григория. Они были правы - у Габриэлы
действительно был талант. Она  и  в  самом  деле  могла!  Теперь  это  стало
очевидно и самой Габриэле.
   - Отблагодарить?..  -  Профессор  сделал  строгое  лицо.  -  Единственная
благодарность, которую я приму от тебя, Габи, это  новые  рассказы.  Я  могу
даже стать твоим  литературным  агентом,  если,  конечно,  ты  не  пожелаешь
обратиться к профессионалу.
   Разумеется, это была шутка: профессор понимал, что Габриэле пока не нужен
никакой агент. Но вместе с тем он знал,  что  когда-нибудь  -  и,  возможно,
очень скоро - настанет  такое  время,  когда  литературные  агентства  будут
драться за право представлять новую звезду. У Габриэлы было все необходимое,
чтобы стать знаменитой писательницей,  -  профессору  это  стало  ясно,  как
только он прочел первые несколько страниц ее прозы.
   - Вы можете быть моим агентом, редактором, директором  -  кем  угодно!  -
воскликнула Габриэла, не в силах совладать со своим восторгом. - Боже,  боже
мой!  Я  еще  никогда  не  получала  такого  замечательного  рождественского
подарка!
   Она уже забыла о том, что потеряла работу и что впереди  ее  снова  ждали
неизвестность и долгое обивание порогов. Габриэла чувствовала себя настоящей
писательницей. Не все ли теперь равно, станет ли  она  пока  мыть  полы  или
перебирать грязные тарелки.
   В этот день они с профессором допоздна засиделись в  гостиной.  Остальные
обитатели пансиона, поздравив Габриэлу с успехом,  уже  давно  разошлись  по
комнатам, а они все говорили и говорили, обсуждая происшествие в кафе и  то,
что оно значило для Габриэлы. Потом от  прошлого  они  перешли  к  будущему.
Профессор  убеждал  ее,  что  если  она  изберет  карьеру  профессионального
писателя, то сможет добиться  на  этом  поприще  больших  успехов.  Габриэла
призналась, что хотела бы работать в этом направлении, хотя ее  прельщал  не
столько успех,  сколько  возможность  свободно  творить  и  приносить  людям
радость своими рассказами. И, самое главное, Габриэла поверила в то,  что  у
нее все получится. И залогом этого было письмо из "Нью-йоркера", которое она
ни на минуту не выпускала из рук.
   Когда они наконец расстались и Габриэла поднялась в свою комнату, она все
еще размышляла о своем неожиданном успехе. Потом ей вспомнился Джо.  Как  бы
он сейчас гордился ею. Если бы все повернулось  иначе,  они,  возможно,  уже
были бы женаты и жили в какой-нибудь  крошечной  квартирке  -  голодные,  но
счастливые, как  дети.  Сейчас  они  готовились  бы  встретить  свое  первое
Рождество, и она была бы  на  пятом  месяце  беременности.  Но  жизнь,  увы,
распорядилась иначе.  Или,  вернее,  не  жизнь,  а  Джо,  который  отказался
бороться за их трудное счастье.
   И внезапно Габриэла поняла, в  чем  заключается  основная  разница  между
ними. Джо не был бойцом. Габриэла всерьез сомневалась в том, что, окажись он
в числе участников сегодняшней  сцены  в  кафе,  он  попытался  бы  защитить
маленькую девочку от ее матери. Разумеется, Джо был мягким, добрым,  глубоко
порядочным человеком, но жизнь  во  всех  ее  жестоких  проявлениях  слишком
пугала его. Именно поэтому в решающий  момент  ему  не  хватило  мужества  и
отваги, чтобы преодолеть свой страх и стать свободным. И, наверное, еще  ему
не хватило любви, любви к ней.
   Но, даже понимая все это, Габриэла не могла его ненавидеть. Напротив,  ей
казалось, что, как бы ни повернулась ее дальнейшая жизнь, она  всегда  будет
помнить и любить Джо - своего первого мужчину с мягкими, теплыми, но слабыми
руками и с печальными глазами, которые смотрели, но не видели.
   Размышляя  так,  Габриэла  подошла  к  окну  своей  крошечной  комнаты  и
отдернула шторы. Ее лицо отражалось в темном стекле,  за  которым  кружилась
легкая метель и мерцали городские огни, но она  видела  перед  собой  только
лицо Джо. Оно вставало перед ней как живое, и Габриэле захотелось поцеловать
его. Она очень  хорошо  помнила  эти  голубые  глаза,  эту  широкую  улыбку,
пушистые, как у женщины, ресницы и теплые губы, поцелуи которых она все  еще
ощущала на своей коже. Но когда Габриэла подняла руку, чтобы коснуться  Джо,
ее пальцы уперлись в холодное стекло, за которым падал снег и  качалась  под
ветром ночная мгла.
   И Габриэла внезапно поняла одну важную вещь. Джо оставил ее,  но  она  не
умерла. Она снова выжила и намерена была жить дальше. Но,  главное,  впервые
за свои двадцать три года  она  смотрела  в  будущее  не  со  страхом,  а  с
надеждой.

Глава 6

   За два дня до Рождества Габриэла  зашла  в  большой  книжный  магазин  на
Третьей авеню, чтобы подыскать подходящий подарок для профессора Томаса.  Ей
хотелось купить ему книгу, которой еще не было на переполненных полках в его
крошечной квартирке.
   С поисками  нового  места  она  решила  подождать.  После  рождественских
каникул будет больше шансов найти подходящую работу. Тем более деньги у  нее
были. Баумы полностью рассчитали ее и даже выдали небольшую премию,  к  тому
же еще в прошлом месяце Габриэла  сумела  отложить  некоторую  сумму,  чтобы
заплатить за пансион. Но сейчас  она  решила,  что  имеет  полное  право  ее
потратить. Правда, чек из "Нью-йоркера" еще не пришел, но  Габриэла  ожидала
его в самое ближайшее время. По ее расчетам,  тысячи  долларов  должно  было
хватить ей месяца на два. Неужели за это время  ей  не  удастся  найти  себе
новое место?
   Подарки соседям по пансиону Габриэла уже  купила.  Стараясь  представить,
кому что понравится, она приобрела очень удачные вещицы.  Миссис  Розенштейн
получила полфунта красивой шерстяной пряжи, мадам Босличкова - набор ниток и
иголок, остальным тоже достались премилые сувениры.  А  что  касается  Стива
Портера, Габриэла сочла, что знает его недостаточно хорошо, и нечего  дарить
ему.
   Ей очень хотелось послать какой-нибудь подарок матушке Григории,  но  она
знала,  что  настоятельница  его  не  примет.  Габриэла  была  уверена,  что
настоятельница  любит  ее  по-прежнему.  Но  монастырская  этика   запрещала
настоятельнице  как-либо  общаться  с  изгнанной  из  обители   послушницей.
Габриэла решила, что, когда ее рассказ будет опубликован, это само  по  себе
доставит  радость  матушке   Григории.   И   возможно,   удастся   отправить
настоятельнице номер "Нью-йоркера", не накликав на нее неприятностей.
   По совести сказать, лучшего подарка настоятельнице Габриэла  не  могла  и
придумать. Она знала,  матушка  Григория  будет  счастлива  узнать,  что  ее
воспитанница пошла по верному Пути и  добилась  успеха.  Габриэла  любила  и
помнила старую монахиню, и ей было тяжело  думать,  что  это  Рождество  они
встретят врозь. Но с этим уже ничего нельзя было поделать.
   На пороге магазина Габриэла огляделась. Все пространство вокруг  занимали
стеллажи с новыми книгами, однако в  глубине  торгового  зала  она  отыскала
букинистический отдел, где продавались старые, переплетенные в кожу фолианты
и редкие первые издания. Многие из них  выглядели  весьма  потрепанными,  но
было в них свое особое очарование, которое Габриэла тотчас же почувствовала.
Но, увидев наконец цены,  она  чуть  не  повернула  восвояси.  Один  средней
толщины фолиант, переплетенный в потрескавшуюся телячью кожу с позеленевшими
бронзовыми застежками, стоил несколько тысяч долларов.  Габриэла,  вздохнув,
стала искать что-нибудь подешевле.
   В конце концов ей повезло. На одной из полок она  отыскала  очень  старый
трехтомник одного автора, имя которого старый профессор часто приводил ей  в
пример. Этот подарок должен был ему понравиться.  Габриэла  едва  совсем  не
разорилась, но была полна решимости купить именно это. Впрочем, книги были в
хорошем состоянии, хотя даже Габриэле было совершенно ясно, что когда-то  их
читали и перечитывали не один раз.
   - Вы сделали отличный выбор, - заметил  ей  молодой  англичанин,  который
сидел за кассой. - Я купил этот трехтомник в Лондоне еще год назад и  привез
сюда в расчете, что он уйдет в первый же день, но американцы, видно, не  так
хорошо разбираются в книгах, как мне казалось. - Тут он слегка усмехнулся. -
Это очень редкое и дорогое издание. Мне даже пришлось снизить цену,  но  все
равно никто не хотел его покупать.
   - Для  меня  это  тоже  дороговато,  -  призналась  Габриэла,  наконец-то
отсчитавшая нужную сумму. Теперь она так гордилась собой, что решила немного
поболтать с молодым человеком и поподробнее выяснить достоинства только  что
купленных книг.
   - Вообще-то это подарок для одного профессора  английской  литературы,  -
призналась она. - Он очень любит именно этого автора, и я решила  порадовать
его.
   - Значит, вы студентка?  -  отчего-то  обрадовался  молодой  человек,  но
Габриэла смущенно покачала головой.
   - Я пока никто, - ответила она. - У меня даже нет работы. Но литературу я
люблю.
   Сначала она не хотела говорить о том, что собирается стать писательницей,
но молодой человек каким-то непостижимым образом догадался об этом и  пришел
в необыкновенное волнение.
   - Скажите, вы уже печатались? Где? -  спросил  он,  и  Габриэле  пришлось
снова покачать головой.
   - Я еще только  начинаю,  -  объяснила  она.  -  Мой  рассказ,  возможно,
появится в "Нью-йоркере"  в  марте  месяце,  и  все  это  -  благодаря  тому
человеку, для которого я купила эти книги. Он - мой самый большой друг.
   - Понимаю, - кивнул молодой человек и тут же, слегка покраснев, признался
Габриэле, что  в  свободное  время  тоже  пописывает.  Например,  сейчас  он
работает над своим первым романом.
   - Я пока пишу только рассказы, - улыбнулась Габриэла.  -  Даже  не  знаю,
хватит ли у меня смелости замахнуться на что-то большее.  Мне  кажется,  это
так сложно...
   - Вы непременно должны попробовать себя во  всех  областях,  -  убежденно
сказал молодой человек. - У вас получится, вот  увидите.  Впрочем,  конечно,
вам самой решать, быть ли профессиональным литератором  или  нет.  Я  и  сам
часто сомневаюсь. Это такой труд! Я начинал с коротких рассказов  и  стихов,
но на эти деньги не проживешь - приходится постоянно подрабатывать в  других
местах.
   - Знаю, - снова улыбнулась Габриэла. - Я сама работала официанткой.
   - А я - барменом в Ист-Вилледж, официантом у Элейна, ночным  уборщиком  в
"Джанини-Ярд". Сейчас я устроился менеджером в этом  магазине,  и  мне  даже
поручают делать закупки  для  букинистического  отдела.  Владельцы  магазина
живут на Бермудах и давно уже не ведут никаких дел сами, но зато очень любят
книги. Они оба писатели... - Тут он упомянул два имени, которые произвели на
Габриэлу самое сильное впечатление. Эти писатели были ей хорошо знакомы.
   - Скажите, что вы планируете  делать  дальше?  Ну,  в  смысле  работы?  -
спросил  ее  молодой  человек.  Он  знал,  что  официантка,  особенно  такая
красивая, как Габриэла, должна получать неплохие  чаевые,  но  такая  работа
почти не оставляла свободного времени. Многочасовые  смены,  проведенные  на
ногах, в постоянном движении,  способны  были  вымотать  и  самого  сильного
мужчину. Тут много не напишешь - Пока ничего, -  улыбнулась  Габриэла.  -  Я
планировала начать поиски нового места после рождественских каникул.
   Услышав этот ответ, молодой человек, казалось, воодушевился еще больше.
   - Знаете что? - сказал он. - Женщина, которая обычно  работает  со  мной,
собирается в отпуск по беременности. В  следующую  пятницу  она  выходит  на
работу в последний раз. Не хотите занять ее место? Зарплата у  нас  довольно
высокая, к тому же и свободного времени будет достаточно. Когда  покупателей
мало - а в букинистическом отделе их всегда мало, - вы можете читать и  даже
работать над своими рассказами. Говорят, работать под моим началом  довольно
приятно, - добавил он с несколько застенчивой улыбкой. - Кстати, меня  зовут
Иан Джонс.
   Габриэла, назвав себя, стала расспрашивать об условиях. Место  показалось
ей многообещающим. Иан рассказал, сколько дней в неделю и в какое время  она
должна находиться на рабочем месте, назвал, какую в  точности  зарплату  она
будет получать. Сумма произвела на Габриэлу впечатление - она была  чуть  не
вдвое больше той, что ей удавалось заработать у Баума вместе с чаевыми.  Да,
именно о такой работе она и мечтала.
   - Боюсь только, что не смогу представить вам рекомендательное  письмо.  В
Нью-Йорке  у  меня  почти  нет  знакомых,  -  сказала  она   Иану,   пытаясь
представить, как аттестовал бы свою официантку мистер Баум после  того,  как
сам уволил ее. Иан попросту отмахнулся.  Габриэла  казалась  ему  достаточно
воспитанной и порядочной девушкой, к тому же  она  была  писательницей.  Иан
считал, что писатели должны помогать друг другу. Поэтому он только  спросил,
может ли  она  выйти  на