орой мы имеем сначала восприятия, затем понятия и, наконец, суждения.

Другой, довольно неудовлетворительный взгляд на неопределенное восприятие можно обнаружить в учении поздней ньяйи. Здесь говорится, что то, что присутствует в сознании, есть определенное восприятие, из которого мы выводим наличие неопределенного. Определенное восприятие объекта, квалифицируемого теми или иными признаками, предполагает неопределенное восприятие признаков, без которых определенное восприятие невозможно. Если бы восприятие признаков было также определенным, тогда оно предполагало бы восприятие признаков признаков и так далее ad infinitum. Чтобы избежать этого, мы должны признать неопределенное восприятие [115].

Некоторые наяйики рассматривают неопределенное восприятие не как результат вывода, а как состояние сознания, которое свидетельствует о простом существовании (наличии) объекта [116]. Те, кто рассматривает его как факт сознания, имеют в виду неопределенное (смутное) познание, а рассматривающие его как абстракцию от неопределенного познания приравнивают его к осознанию абстрактных признаков, которые, однако, называются неопределенными, поскольку они не являются собственными признаками {(анувьявасая)}.

Однако основной тенденцией ньяйи является рассмотрение неопределенного восприятия как начала всякого знания, хотя оно само и не является знанием. Оно есть непосредственное восприятие объекта, не являющееся в строгом смысле слова знанием. Оно есть состояние нерасчлененного, не соотнесенного осознания, в котором еще не усматриваются сходства и различия, нет анализа и синтеза. Его можно рассматривать как бессловесное, нечленораздельное, лишенное словесных образов. Определенное восприятие есть опосредствованное, расчлененное, соотнесенное состояние сознания, включающее в себя результаты ассимиляции и различения. Оно расчленяется, оно конкретно и определенно. В неопределенном восприятии родовые признаки и отношения присутствуют потенциально, а в определенном восприятии они рельефно выявлены. Этот взгляд раздевается Партхасаратхи Мишрой. Неопределенное восприятие, или чувственный опыт, и определенное восприятие, или суждение восприятия (перцептивное суждение), являются низшим и высшим типом одного и того же по своей природе процесса. Поскольку неопределенное восприятие не выходит за рамки непосредственности, бессловесно и не расчленено и является, как говорит Джемс, "сырым, бессловесным опытом", то различие между истинным и ложным к нему не приложимо [117]. "Когда мы видим впервые свет, мы, как говорит Кондильяк, скорее сами являемся им, чем видим его" [118]. Поэтому в таком простом восприятии не может быть ошибки. В суждении восприятия, где предикат приписывается субъекту, уже возникает эта логическая проблема, поскольку наше суждение может соответствовать, а может и не соответствовать объективному порядку вещей. Когда мы говорим: "это - человек",- наше знание о предмете, в той его части, которая обозначается словом "это", истинно, тогда как в части, обозначаемой словом "человек", оно может быть, а может и не быть истинным [119].

Буддистские логики утверждают, что определенное восприятие есть опосредствованное знание, содержащее в себе предшествующее знание, тогда как неопределенное восприятие свободно от него {(кальпанападхам)} [120]. Последнее не воспринимает квалификаций объекта, таких, как общность, субстанциальность, качество, действие, имя, а просто схватывает специфическую индивидуальность объекта, его {свалакшану} [121]. Реальность, с которой мы вступаем в контакт, невыразима в словах, а то, что мы выражаем, является сферой понятия. Дхармакирти говорит: "объект восприятия тождествен себе {(свалакшана)}, тогда как объект опосредствованного знания тождествен члену своего класса {(саманьялакшана)}. Данное - единично, отдельно и моментально; знаемое - типично, всеобще и длительно [122]. В тот момент, когда мы что-либо высказываем о чувственной реальности, мы связываем ее посредством отношения с чем-то другим, и реальность таким образом теряет свою природу, будучи перегружена изобретениями нашего интеллекта. Мы слышим гудение, которое само по себе истинно, но то, что оно принадлежит шмелю или отдаленному пароходному гудку, является результатом нашего воображения. Дхармоттара говорит, что даже узнавание ребенком во второй раз материнской груди определяется его прошлым опытом и не является поэтому чистым и неопределенным. Все отношения, как сказал бы Кант, суть формы, которые наш разум накладывает на данные элементы, чтобы сделать их объектами познания. В определенном восприятии мы искажаем реальный объект, и оно тем самым становится, по мнению буддистов, фикцией [123]. Дигнага отвергает всякое познание субстанций, качеств и действий как ложное [124]. Внешние объекты мгновенны, преходящи и поэтому не могут быть познаны [125]. Конструктивное воображение перерабатывает эти имеющие мгновенный характер данные в нечто длящееся, пропитанное прошлым и проецирующееся на будущее. Миром мысли является нереальное {(ан-артха)}. Абсолютно реальное {(парамартхасат)} есть испытываемое ощущение [126]. Все это воззрение определяется метафизическими предпосылками этих мыслителей. Дигнага - субъективист и рассматривает все знание как чисто мыслительный продукт. Вопрос о природе реального оставлен им нерешенным, хотя факты восприятия вынуждали его согласиться с тем, что мы вступаем в контакт с какой-то реальностью, хотя бы и носящей характер мгновенности. Дхармакирти, с его склонностью к саутрантикам, признает реальность вне мысли, чтобы объяснить изменения в восприятиях, хотя их мгновенный характер делает познание их невозможным. Он считает ощущения индивидуальными, а их объективный коррелят - выводным.

Наяйики подвергают взгляды буддистов жестокой критике. Уддьйотакара доказывает, что чистое чувственное знание, специализирующееся и познающееся самим собой, без всякой примеси имени и рода, есть нечто невозможное. Наше знание об объекте неизменно принимает родовую форму [127]. Наяйики, считающие, что общее так же реально, как и индивидуальное, в котором оно существует благодаря отношению присущности {(самавая)}, начисто отвергают буддистский взгляд, что все общее есть продукт воображения, поскольку существует только специфическое индивидуальное. Это отношение (общего и индивидуального) или воспринимается непосредственно, или же выводится из того факта, что мы сознаем индивидуальное как образующее реальные виды. Последним основанием этого является сама природа вещей, которая себя обнаруживает в вещах и определяет наше осознание. Отношения не привносятся в данные опыта нашей мыслью, а вскрываются в природе реального. Вся деятельность нашей мысли состоит в раскрытии отношений в полноте реального. Если {реальное} исключает отношения, а объект познания относителен, значит, тогда мы имели дело с ложной антитезой ноумена и феномена. Познанный объект не есть реальный объект, объект как он есть на самом деле, в себе, но он представляет собой нечто промежуточное, некое tertium quid, помещающееся между познающим субъектом и стимулирующим познание реальным объектом. Но, как мы видели, ньяя рассматривает неопределенное восприятие как тождественное по своей сущности с определенным восприятием. Отношения не возникают внезапно из ничего. Они присутствуют в неопределенном восприятии, хотя мы осознаем их присутствие только в определенном восприятии. Джаянта доказывает, что объект определенного восприятия не является нереальным, так как он воспринимается также и неопределенным восприятием. Простое присутствие идеальных факторов или элементов воспоминания не мешает активности чувств. Сложность определенного восприятия не является логическим дефектом. Включающаяся в определенное восприятие работа мысли усиливает его жизнеспособность. Если определенное восприятие воспринимает то, что уже было воспринято неопределенным восприятием, то это не является основанием для того, чтобы считать его неистинным. Новизна не есть критерий истины. Идеальные элементы - не просто иллюзии {(викальпы)}. Общее, являющееся объектом прямого восприятия, не есть только название, так как оно воспринимается даже и при отсутствии названия. Когда пришелец из Декана видит верблюдов в Северной Индии, он замечает общее в них, хотя может и не знать, как они называются. Когда мы видим наши четыре пальца, мы видим как их общие, так и отличительные признаки. Если бы мы воспринимали только специфически индивидуальное в объекте, мы не были бы в состоянии установить отношение между первым и вторым состояниями одного и того же объекта. Если, возражая на это, доказывают, что первое состояние вспоминается, когда воспринимается второе, то Джаянта отвечает, что воспоминание первого состояния ничему не может помочь, если оно не имеет отношения ко второму. Если это возражение означает, что восприятие второго состояния предполагает восприятие первого, поскольку оба относятся к одному и тому же классу, то тогда ясно, что в первом восприятии также было познание как общего, так и индивидуального. И в том и в другом есть познание и общего и особенного, но только в неопределенном восприятии неясное, а в определенном восприятии ясное. Даже буддисты не отрицают, что мы имеем понятие об общности {(анувриттиджняна)}, когда мы воспринимаем индивидуальное, и вопрос встает только об основании этого познания {(анувриттиджнянотрадика шактих)}, является ли оно индивидуальным или чем-то отличным от него, вечным или преходящим, воспринимаемым или невоспринимаемым, ибо если в познании есть какая-то особенность, то должна быть соответствующая ей особенность и в объекте познания [128]. Всеобщее, следовательно, отличается от индивидуального и является вечным в силу того, что оно общее, в то время как индивидуальное рождается и умирает, и реальным, независимо от того, будет ли оно воспринимаемым или выводимым [129]. Аргумент, что определенное восприятие зависит от воспоминания слова. обозначающего объект, а не от прямого контакта объекта с органом чувств, критикуется на том основании, что, хотя определенное восприятие представляет собой соединение чувственных представлений и воспоминаемого образа, все же основным фактором является чувственный контакт, тогда как воспоминание имени - только вспомогательным. Вопрос, таким образом, ставится о том, основывается ли познание на восприятии или оно не зависит от наличия или отсутствия периферического раздражения [130].

Здесь мы подошли к основному различию между концепциями реальности, проводимому буддистами и наяйиками. Буддисты полагают, что реальное есть простое "это", мгновенно-индивидуальное, заключенное в своем качестве, не имеющее протяжения ни во времени, ни в пространстве,- {сарвам притхак}. Все отношения это только произвольная сеть, набрасываемая извне воображением. Наяйики, с другой стороны, возражают против этого мнения и считают, что все то, что существует, не есть мгновенное качество, а индивидуальное, с внутренне присущим ему разнообразием содержания. Несмотря на множественность, оно остается единым. Это - единое во многом. Поскольку оно - одно из многих других индивидуумов, оно есть особенное; поскольку же оно одно и то же во всем своем многообразии, оно есть общее, и это общее делает его также членом класса. Каждый индивидуум имеет эти две стороны, или два аспекта. Атомарное особенное, исключающее все различия, как и простое отношение, которое не имеет конечных соотносящихся пунктов, есть предрассудок, который не может быть оправдан в опыте. Тождество и различие представляют собой различные моменты целого, которые становятся ложными, когда они превращаются в нечто застывшее, независимое друг от друга. Современная психология поддерживает точку зрения ньяйи, что содержание всякого данного имеет две стороны - чувственные качества и отношения.

Поверхностный взгляд приводит нас к мысли, что простые чувственные впечатления, являющиеся сырым материалом познания, и есть высшая реальность. Но трудно представить себе, что разрозненные и не связанные между собой человеческие впечатления представляют собой истину вещей. Хаотические массы камня, кирпича и дерева не являются зданием. Воспринимаемые впечатления не являются знанием. Солипсизм, сводящий все к настоящему моменту, ведет прямой дорогой к интеллектуальному самоубийству, сводя жизнь мысли к фантастике. Буддисты отождествляют пассивное сознание с чувством реальности. Они убеждают нас освободиться от порока рефлексии. Но их страстная привязанность к непосредственному есть не что иное, как предубеждение. Уважение к фактам не означает свободы от рефлексии. Я вовсе не занимаюсь по прихоти безрассудной рефлексией, когда говорю, что то, что я вижу перед собой, есть апельсин. Апперцепция есть нормальная функция человеческого ума. Разум человека не есть пустой сосуд, куда просто входят ощущения. Каждое восприятие есть результат активной реакции на стимул. Мы все рождаемся мыслящими существами и не можем не пытаться истолковывать то, что получаем. Ощущения не приходят к нам оторванными от всего. Они приходят к нам с ощущением объективности. Они приходят окруженные сложной массой других элементов. Атомарное "теперь" просто не существует. Всякая отдельная точка в пространстве окружена другими точками, как всякий момент времени неизбежно переходит в другой. Буддистская точка зрения отделяет "ощущение" от "понимания" и делает их двумя полностью оторванными друг от друга функциями. Чувственные данные соединяются различными способами и образуют мир познания. Им присущи отношения, которые наше познание распутывает. Мы не подменяем и не создаем реальность в познании. То, что смутно воспринимается на уровне ощущения, ясно познается, когда мы поднимаемся на уровень понимания. Реальность всегда соотнесена и рациональна. Полнота природы реальности не раскрывается ни в ощущении, ни в понимании, но только в полноте духа.

Дхармакирти признает четыре вида восприятий: чувственное восприятие, мысленное восприятие (мановиджняна), самосознание и йогическую интуицию. Чувственное восприятие опосредовано чувствами. О мысленном восприятии он говорит, что оно сходно с чувственным восприятием, как принадлежащее к той же самой серии (экасантана), и возникает в следующий момент за чувственным восприятием. Оно, по-видимому, есть нечто вроде "последующего образа", так как Дхармоттара говорит: "мысленное восприятие не может возникнуть, пока глаз не перестанет функционировать в данном случае, ибо, если глаз остается активным, у нас продолжаются восприятия формы, зрительные или чувственные восприятия" [131]. Внутреннее восприятие удовольствий и страданий относится к третьей разновидности - {свасамоедане}, или самосознанию. Мы воспринимаем свое я через восприятие его состояний, таких, как удовольствие или страдание. Это - непосредственная интуиция, при помощи которой раскрывается {я (атманах сакшаткари)} и которая свободна от вмешательства интеллекта и поэтому - от ошибок. Она сопровождает все проявления мысли. Дхармоттара отождествляет это самосознание с чувством интимности и эмоциональной теплоты, которое сопровождает все восприятия. Ньяя более позднего периода считает его вторичным продуктом, следующим за осознанием. Согласно Гангеши, оно имеет место, когда мы говорим: "Я знаю, это - горшок". {Вьявасая}, или определенное познание, дает нам познание объекта, но это познание - по формуле: "я даю себе отчет об объекте",- которое называется {анувьявасая}, или последующее познание. "Это - кувшин" есть познание; "Я знаю, что это кувшин" [132] есть анувьявасая, или то, что следует за познанием объекта Санкхья и веданта считают, что всякое осознание раскрывает как объект, так и самого себя. как включающее в себя {я} [133].

Согласно Дхармакирти, мы воспринимаем четыре истины буддизма, недоступные обычным средствам познания, посредством йогической интуиции, которая свободна от всяких ошибок и пороков интеллекта [134], хотя и неопределенна по характеру. Имеются различные степени способности восприятия. Кошки могут видеть объекты в полной темноте, а грифы обнаруживают свою добычу на большом расстоянии. Постоянной практикой размышления человек может приобрести сверхчувственное зрение и может воспринимать все объекты, близкие и далекие, прошедшие и будущие, удаленные и скрытые [135]. Высший вид проницательности обладает непосредственностью интуиции. То, что является чудом для нас, есть естественная способность пророков. То, что нашему смущенному взору кажется бесконечно сложным и неуловимым, открывается пророкам sub specie simplicitatis. Здесь все видоизменяется. На низшем уровне мы обладаем простотой чувственного восприятия, на высшем - йогической интуицией. Первая есть простота естественного, один раз рождающегося человека, последняя есть простота духовного, дважды рожденного человека. Первая приходит перед тем, как начинается великая борьба за самопознание, второй - когда она кончается. Вторая есть достижение, источником которого являются обширные познания и внутреннее страдание. Иогическая интуиция воспринимает реальность, как она есть, в ее полноте и гармонии [136]. Йогическая интуиция отличается от божественного всеведения тем, что она порождена, тогда как божественное всеведение вечно [137].

Гангеша отличает обычное {(лаукика)} восприятие от трансцендентного {(алаукика)}. Трансцендентное восприятие бывает трех видов в соответствии с тремя видами трансцендентного контакта {(алаукика-санникарша)}, а именно: {саманьялакшана, джняналакшана} и {йогаджадхарма} [138]. Последнее есть Йогическая интуиция. Когда мы воспринимаем родовую природу индивидуумов, мы имеем саманьялакшану. Древняя школа ньяйи признает восприятие общности. У Гангеши мы находим еще большую оценку работы интеллекта в восприятии всеобщего. Через познание родовой природы индивидуума мы можем познать все другие индивидуумы, вне зависимости от времени и места. На возражение, что такое познание всех случаев, скажем дыма, сделало бы нас всеведущими, Вишванатха отвечает, что мы познаем только общий характер всех индивидуальных случаев, а не свойственные им различия. Восприятие общности не чувственно, поскольку оно может быть и тогда, когда нет налицо конкретного случая дыма, воспринимаемого нами. Как отдельное, так и всеобщее объективно реальны и непосредственно воспринимаемы. Всеобщее - это не конструкция мысли, а реальная сущность, находящаяся в отдельном. Эта сущность напоминает нам о всех частных случаях, в которых она реализуется. Природа отношения между общим и отдельным характеризуется нераздельностью и органичностью (самавая). Восприятие общего делает возможным установление общих связей, предполагаемых процессами вывода [139]. Джняналакшана имеет место, когда мы, только увидев сандаловое дерево, уже воспринимаем его аромат. Когда мы видим его, зрительный образ вызывает аромат, с которым манас вступает в контакт. Это непрямое восприятие. Оно называется также {смритиджняна}, или знание по памяти.

Джайнисты думают, что это - смешанное состояние сознания {(самухаламбанаджнянам)}, в котором объединяются зрительный образ сандалового дерева и идея аромата. "Веданта-парибхаша" полагает, что единое содержание знания включает два элемента, один - непосредственный, и другой - опосредствованный [140]. В то время как джайнисты и адвайтисты не признают трансцендентного контакта {(алаукикасанникарша)}, наяйик убежден в его существовании. Он не признает смешанных состояний сознания. Каждое психическое состояние единично, и атомарная природа манаса делает два одновременных психических состояния невозможными. Поэтому он рассматривает зрительное восприятие ароматного сандалового дерева как простое психическое состояние, хотя ему и предшествует зрительный образ и воспоминание аромата. Шридхара и Джаянта думают, что зрительное восприятие характеризуется оживлением ранее воспринятого аромата, а данное восприятие ароматного сандалового дерева осуществляется больше через манас, чем через зрительный орган[141]. Современная психология объясняет это явление теорией ассоциации идей. Йогаджадхарма-лакшана есть то, что порождено размышлением.

Мыслители ньяйи обсуждают вопрос, проста или сложна природа узнавания ({пр