Оно возникло, ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода
ощутимы и, воспринимаясь в результате ощущения мнением, оказываются
возникающими и порождаемыми. Но мы говорим, что все возникшее нуждается для
своего возникновения в некоей причине. Конечно, творца и родителя этой
Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем
рассказывать.

И все же поставим еще один вопрос относительно космоса: взирая на какой
первообраз работал тот, кто его устроял,- на тождественный и неизменный или
на имевший возникновение? Если космос прекрасен, а его демиург благ, ясно,
что он взирал на вечное; если же дело обстояло так, что и выговорить-то
запретно, значит, он взирал на возникшее.

Но для всякого очевидно, что первообраз был вечным: ведь космос -
прекраснейшая из возникших вещей, а его демиург - наилучшая из причин.
Возникши таким, космос был создан по тождественному и неизменному
[образцу], постижимому с помощью рассудка и разума. Если это так, то в
высшей степени необходимо, чтобы этот космос был образом чего-то. Но в
каждом рассуждении важно избрать сообразное с природой начало. Поэтому
относительно изображения и первообраза надо принять вот какое различение:
слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет. О
непреложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным
и устойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и
бесспорностью, ни одно из этих свойств не может отсутствовать. Но о том,
что лишь воспроизводит первообраз и с являет собой лишь подобие настоящего
образа, и говорить можно не более как правдоподобно. Ведь как бытие
относится к рождению, так истина относится к вере А потому не удивляйся,
Сократ, что мы, рассматривая во многих отношениях много вещей, таких, как
боги и рождение Вселенной, не достигнем в наших рассуждениях полной
точности и непротиворечивости.

Напротив, мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее
правдоподобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждающий,
и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится л
довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего.

Сократ. Отлично, Тимей! Мы так и поступим, как ты предлагаешь. Запев твой
мы выслушали с восторгом, а теперь поскорее переходи к самой песне .

Тимей. Рассмотрим же, по какой причине устроил возникновение и эту
Вселенную тот, кто их устроил. Он был благ, а тот, кто благ, никогда и ни в
каком доле не испытывает зависти. Будучи чужд зависти, он пожелал, чтобы
все вещи стали как можно более подобны ему самому. Усмотреть в этом вслед
за разумными мужами подлинное и наиглавнейшее начало рождения и космоса
было бы, пожалуй, вернее всего. Итак, пожелавши, чтобы все было хорошо и
чтобы ничто по возможности не было дурно, бог позаботился обо всех видимых
вещах, которые пребывали не в покое, но в нестройном и беспорядочном
движении; он привел их из беспорядка в порядок, полагая, что второе,
безусловно, лучше первого.

Невозможно ныне и было невозможно издревле, чтобы тот, кто есть высшее
благо, произвел нечто, что не было бы прекраснейшим; между тем размышление
явило ему, что из всех вещей, по природе своей видимых, ни одно творение,
лишенное ума, не может быть прекраснее такого, которое наделено умом, если
сравнивать то и другое как целое; а ум отдельно от души ни в ком обитать не
может.

Руководясь этим рассуждением, он устроил ум в душе, а душу в теле и таким
образом построил Вселенную, имея в виду создать творение прекраснейшее и по
природе своей наилучшее. Итак, согласно правдоподобному рассуждению,
следует признать, что наш космос есть живое существо, наделенное душой и
умом, и родился он поистине с помощью божественного провидения. Коль скоро
это так, мы сейчас же должны поставить другой вопрос: что же это за живое
существо, по образцу которого устроитель устроил космос? Мы не должны
унижать космос, полагая, что дело идет о существе некоего частного вида,
ибо подражание неполному никоим образом не может быть прекрасным.

Но предположим, что было такое [живое существо], которое объемлет все
остальное живое по особям и родам как свои части, и что оно было тем
образцом, которому более всего уподобляется космос, ведь как оно вмещает в
себе все умопостигаемые живые существа, так космос дает в себе место нам и
всем прочим видимым существам. Ведь бог, пожелавши возможно более уподобить
мир прекраснейшему и вполне совершенному среди мыслимых предметов, устроил
его как единое видимое живое существо, содержащее все сродные ему по
природе живые существа в себе самом.

Однако правы ли мы, говоря об одном небе, или вернее было бы говорить о
многих, пожалуй, даже неисчислимо многих? Нет, оно одно, коль скоро оно
создано в соответствии с первообразом. Ведь то, что объемлет все
умопостигаемые живые существа, не допускает рядом с собою иного; в
противном случае потребовалось бы еще одно существо, которое охватывало бы
эти два и частями которого бы они оказались, и уже не их, но его, их
вместившего, вернее было бы считать образцом для космоса. Итак, дабы
произведение было подобно всесовершенному живому существу в его
единственности, творящий не сотворил ни двух, ни бесчисленного множества
космосов, лишь одно это единородное небо, возникши, пребывает и будет
пребывать.

Итак, телесным, а потому видимым и осязаемым - вот каким надлежало быть
тому, что рождалось. Однако видимым ничто не может стать без участия огня,
а осязаемым - без чего-то твердого, твердым же ничто не может стать без
земли. По этой причине бог, приступая к составлению тела Вселенной,
сотворил его из огня и земли ". Однако два члена сами по себе не могут быть
хорошо сопряжены без третьего, ибо необходимо, чтобы между одним и другим
родилась некая объединяющая с их связь. Прекраснейшая же из связей такая,
которая в наибольшей степени единит себя и связуемое, и задачу эту
наилучшим образом выполняет пропорция, ибо, когда из трех чисел - как
кубических, так и квадратных - при любом среднем числе первое так относится
к среднему, как среднее к последнему, и соответственно последнее к
среднему, как среднее к первому, тогда при перемещении средних чисел на
первое и последнее место, а последнего и первого, напротив, на средние
места выяснится, что отношение необходимо остается прежним, а коль скоро
это так, значит, все эти числа образуют между собой единство. При этом,
если бы телу Вселенной надлежало стать простой плоскостью без глубины, было
бы достаточно одного среднего члена для сопряжения его самого с крайними.
Однако оно должно было стать трехмерным, а трехмерные предметы никогда не
сопрягаются через один средний член, но всегда через два.

Поэтому бог поместил между огнем и землей воду и воздух, после чего
установил между ними возможно более точные соотношения, дабы воздух
относился к воде, как огонь к воздуху, и вода относилась к земле, как
воздух к воде. Так он сопряг их, построя из них небо, видимое и осязаемое.
На таких основаниях и из таких составных частей числом четыре родилось тело
космоса, упорядоченное с благодаря пропорции, и благодаря этому в нем
возникла дружба, так что разрушить его самотождественпость не может никто,
кроме лишь того, кто сам его сплотил . При этом каждая из четырех частей
вошла в состав космоса целиком: устроитель составил его из всего огня, из
всей воды, и воздуха, и земли, не оставив за пределами космоса ни единой их
части или силы.

Он имел в виду, во-первых, чтобы космос был целостным и совершеннейшим
живым существом с совершенными то частями; далее, чтобы космос оставался
единственным и чтобы по было никаких остатков, из которых мог бы родиться
другой, подобный, и, наконец, чтобы он был недряхлеющим и непричастным
недугам. Устроителю пришло па ум, что, если тело со сложным составом будет
извне окружено теплом, холодом и другими могучими силами, то, в недобрый
час на пего обрушиваясь, они его подточат, ввергнут в недуги и дряхление и
принудят погибнуть. По такой причине и согласно такому усмотрению он
построил космос как единое целое, составленное из целостных же частей,
совершенное и непричастное дряхлению и недугам. Очертания же он сообщил
Вселенной такие, какие были бы для нее пристойны и ей сродны.

В самом деле, живому существу, которое должно содержать в собе все живые
существа, подобают такие очертания, которые содержат в себе все другие.
Итак, он путем вращения округлил космос до состояния сферы , поверхность
которой повсюду равно отстоит от центра, то есть сообщил Вселенной
очертания, из всех очертаний наиболее совершенные и подобные самим себе, а
подобное он нашел в мириады раз более прекрасным, чем неподобное. Всю
поверхность сферы он вывел совершенно ров-с ной, и притом по различным
соображениям. Так, космос не имел никакой потребности ни в глазах, ни в
слухе, ибо вне его не осталось ничего такого, что можно было бы видеть или
слышать. Далее, его не окружал воздух, который надо было бы вдыхать.

Равным образом ему не было нужды в каком-либо органе, посредством которого
он принимал бы пищу или извергал обратно уже переваренную: ничто не
выходило за его пределы и не входило в него откуда бы то ни было, ибо
входить было нечему. [Тело космоса] было искусно устроено так, чтобы
получать пищу от своего собственного тления, осуществляя все свои действия
и состояния в себе самом и само через себя. Ибо построявший его нашел, что
пребывать самодовлеющим много лучше, нежели нуждаться в чем-либо. Что
касается рук, то не было никакой надобности что-то брать ими или против
кого-то обороняться, и потому он счел излишним прилаживать их к телу, равно
как и ноги или другое устройство для хождения.

Ибо такому телу из семи родов движения он уделил соответствующий род, а
именно тот, который близко всего к уму и разумению. Поэтому он заставил его
единообразно вращаться в одном и том же месте, в самом себе, совершая круг
за кругом, а остальные шесть родов движения были устранены, чтобы не
сбивать первое. Поскольку же для такого круговращения не требовалось ног,
он породил [это существо] без голеней и без стоп. Весь этот замысел
вечносущего бога относительно бога, которому только предстояло быть,
требовал, чтобы тело [космоса] было сотворено гладким, повсюду равномерным,
одинаково распространенным во все стороны от центра, целостным, совершенным
и составленным из совершенных тел.

В его центре построявший дал место душе, откуда распространил ее по всему
протяжению и в придачу облек ею тело извне. Так он создал небо,
кругообразное и вращающееся, одно-единственное, по благодаря своему
совершенству способное пребывать в общении с самим собою, не нуждающееся ни
в ком другом и довольствующееся познанием самого себя и содружеством с
самим собой. Предоставив космосу все эти преимущества, [демиург] дал ему
жизнь блаженного бога. Если мы в этом пашем рассуждении только позднее
попытаемся перейти к душе, то это отнюдь не означает, с будто и бог
построил ее после [тела], ведь при сопряжении их он не дал бы младшему
[началу] главенства над старшим.

Это лишь мы, столь подверженные власти случайного и приблизительного, и в
речах наших руководимся этим, но бог сотворил душу первенствующей и
старейшей по своему рождению и совершенству, как госпожу и повелительницу
тела, а составил он ее вот из каких частей и вот каким образом: из той
сущности, которая неделима и вечно тождественна, и той, которая
претерпевает разделение в телах, он создал путем смешения третий, средний
вид сущности, причастный природе тождественного и природе иного, и подобным
же образом поставил его между тем, что неделимо, и тем, что претерпевает
разделение в телах. Затем, взяв эти три [начала], он слил их все в единую
идею, силой принудив не поддающуюся смешению природу иного к сопряжению с
тождественным.

Слив их таким образом при участии сущности и сделав из трех одно, он это
целое в свою очередь разделил на нужное число частей, каждая из которых
являла собою смесь тождественного, иного и сущности. Делить же он начал
следующим образом: прежде всего отнял от целого одну долю, затем вторую,
вдвое большую, третью - в полтора раза больше второй и в три раза больше
первой, четвертую - вдвое больше второй, пятую - втрое больше третьей,
шестую - с в восемь раз больше первой, а седьмую - больше первой в двадцать
семь раз.

После этого он стал заполнять образовавшиеся двойные и тройные промежутки,
отсекая от той же смеси все новые доли и помещая их между прежними долями
таким образом, чтобы в каждом промежутке было по два средних члена, из
которых один превышал бы меньший из крайних членов на такую же его часть,
на какую часть превышал бы его больший, а другой превышал бы меньший
крайний член и уступал большему на одинаковое число. Благодаря этим скрепам
возникли новые промежутки, внутри прежних промежутков. Тогда он заполнил
все промежутки, оставляя от каждого промежутка частицу такой протяженности,
чтобы числа, разделенные этими оставшимися промежутками, всякий раз
относились друг к другу как 256 к 243. При этом смесь, от которой бог брал
упомянутые доли, была истрачена до конца.

Затем, рассекши весь образовавшийся состав по длине на две части, он сложил
обе части крест-накрест наподобие буквы Х и согнул каждую из них в круг, с
заставив концы сойтись в точке, противоположной точке их пересечения. После
этого он принудил их единообразно и в одном и том же место двигаться по
кругу, причем сделал один из кругов внешним, а другой - внутренним. Внешнее
вращение он нарек природой тождественного, а внутреннее - природой иного.
Круг тождественного он заставил вращаться слева направо, вдоль стороны
[прямоугольника], а круг иного - справа налево, вдоль диагонали [того же
прямоугольника], но перевес он даровал движению тождественного и подобного,
ибо оставил его единым и неделимым, в то время как внутреннее движение
шестикратно разделил на семь неравных кругов, сохраняя число двойных и
тройных промежутков, а тех и других было по три. Вращаться этим кругам он
определил в противоположных друг другу направлениях, притом так, чтобы
скорость у трех кругов была одинаковая, а у остальных четырех -
неодинаковая сравнительно друг с другом и с теми тремя, однако отмеренная в
правильном соотношении.

Когда весь состав души был рожден в согласии с замыслом того, кто его
составлял, этот последний начал устроить внутри души все телесное и
приладил то и другое друг к другу в их центральных точках . И вот душа,
простертая от центра до пределов неба и окутывающая небо по кругу извне,
сама в себе вращаясь, вступила в божественное начало непреходящей и
разумной жизни на все времена. Притом тело неба родилось видимым, а душа -
невидимой, и, как причастная рассуждению и гармонии, рожденная
совершеннейшим из всего мыслимого и вечно пребывающего, она сама
совершеннее всего рожденного.

Она являет собою трехчастное смешение природ тождественного и иного с
сущностью, которое пропорционально разделено и слито снова и неизменно
вращается вокруг себя самого, а потому при всяком соприкосновении с вещью,
чья сущность разделена или, напротив, неделима, она всем своим существом
приходит в движение и выражает в слове, чему данная вещь тождественна и для
чего она иное, а также в каком преимущественно отношении, где, как и когда
каждое находится с каждым, как в становлении, так и в вечной
тождественности, будь то бытие или страдательное состояние. Это слово,
безгласно и беззвучно изрекаемое в самодвижущемся [космосе], одинаково
истинно, имеет ли оно отношение к иному или к тождественному. Но если оно
изрекается о том, что ощутимо, и о нем по всей душе космоса возвещает
правильно движущийся круг иного, тогда возникают истинные и прочные мнения
и убеждения; если же, напротив, оно изрекается о мыслимом предмете и о нем
с подает весть в своем легком беге круг тождественного, тогда необходимо
осуществляют себя ум и знание.

Если же кто на вопрос, внутри чего же возникает то и другое, назовет
какое-либо иное вместилище, кроме души, слова его будут всем чем угодно,
только не истиной И вот когда Отец усмотрел, что порожденное им, это
изваяние вечных богов, движется и живет, он возрадовался и в ликовании
замыслил еще больше уподобить [творение] образцу. Поскольку же образец
являет собой вечно живое существо, он положил в меру возможного и здесь
добиться сходства, но дело обстояло так, что природа того живого существа
вечна, а этого нельзя полностью передать ничему рожденному.

Поэтому он замыслил сотворить некое движущееся подобие вечности; устроил
небо, он вместе с ним творит для вечности, пребывающей в едином, вечный же
образ, движущийся от числа к числу, который мы назвали временем. о Ведь не
было ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов, пока не было рождено небо, но
он уготовил для них возникновение лишь тогда, когда небо было устроено. Все
это - части времени, а "было" и "будет" суть виды возникшего времени, и,
перенося их на вечную сущность, мы незаметно для себя делаем ошибку. Ведь
мы говорим об этой сущности, что она "была", "есть" и "будет", но, если
рассудить правильно, ей подобает одно только "есть", между тем как "было" и
"будет" приложимы лишь к возникновению, становящемуся во времени, ибо и то
и другое суть движения. Но тому, что вечно пребывает тождественным и
неподвижным, не пристало становиться со временем старше или моложе, либо
стать таким когда-то, теперь или в будущем, либо вообще претерпевать что бы
то ни было из того, чем возникновение наделило несущиеся и данные в
ощущении вещи. Нет, все это - виды времени, подражающего вечности и
бегущего по кругу согласно [законам] числа. К тому же мы еще говорим, будто
возникшее есть возникшее и возникающее есть возникающее, а имеющее
возникнуть есть имеющее возникнуть и небытие есть небытие; во всем этом нет
никакой точности. Но сейчас нам недосуг все это выяснять.

Итак, время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и
распались бы одновременно, если наступит для них распад; первообразом же
для времени послужила вечная природа, чтобы оно уподобилось ей, насколько
возможно. Ибо первообраз есть то, что пребывает целую вечность, между тем
как [отображение] возникло, есть и будет в продолжение целокупного времени.
Такими были замысел и намерение бога относительно рождения времени; и вот,
чтобы время родилось из разума и мысли бога, возникли Солнце, Луна и пять
других светил, именуемых планетами, дабы определять и блюсти числа времени.
Сотворив одно за другим их тела, бог поместил их, числом семь, на семь
кругов, по которым совершалось круговращение иного: Луну - на ближайший к
Земле круг, Солнце - на второй от Земли, Утреннюю звезду и ту звезду, что
посвящена Гермесу и по нему именуется,- на тот круг, который бежит
равномерно с Солнцем, но в обратном направлении. Оттого-то Солнце,
Гермесова звезда и Утренняя звезда поочередно и взаимно догоняют друг
друга.

Что касается прочих [планет] и того, где именно и по каким именно причинам
были они там утверждены, то все это принудило бы нас уделить второстепенным
вещам больше внимания, чем того требует предмет нашего рассуждения. Быть
может, когда-нибудь позднее мы займемся как следует и этим, если
представится досуг. Итак, после того как все [эти звезды], назначенные
участвовать в устроении времени, получили подобающее каждой из них
движение, после того как они, являя собою тела, связанные одушевленными
узами, стали живыми существами и уразумели порученное им дело, они начали
вращаться вдоль движения иного, которое наискось пересекает движение
тождественного и ему подчиняется; одни из них описывали больший круг,
другие меньший, притом по меньшим кругам они шли быстрее, по большим -
медленнее.

Однако под действием движения тождественного кажется, будто звезды, которые
идут быстрее, нагоняемы теми, которые идут медленнее, в то время как в
действительности дело обстоит наоборот, ведь движение тож