каждого из того, о чем ты
спросил, они не дерзают согласиться, что это вовсе не существует, и настаивать,
что все это - тела.
     Ч у ж е з е м е ц.Нам ясно, Теэтет, что эти мужи исправились. Ведь те из них,
которых породила земля, ни в чем не выказали бы робости, но всячески настаивали
бы, что то, чего они не могут схватить руками, вообще есть ничто.
Т е э т е т.Пожалуй, они так и думают, как ты говоришь.
Ч у ж е з е м е ц.Спросим, однако, их снова: если они пожелают что-либо, хоть
самое малое, из существующего признать бестелесным, этого будет достаточно. Ведь
они должны будут тогда назвать то, что от природы присуще как вещам бестелесным,
так и имеющим тело, и глядя на что они тому и другому приписывают бытие. Быть
может, они окажутся в затруднении. Однако, если что-либо подобное случится,
смотри, захотят ли они признать и согласиться с выдвинутым нами положением
относительно бытия - что оно таково?
     Т е э т е т.Но каково же? Говори, и мы это скоро увидим.
Ч у ж е з е м е ц.Я утверждаю теперь, что все, обладающее по своей природе
способностью либо воздействовать на что-то другое, либо испытывать хоть малейшее
воздействие, пусть от чего-то весьма незначительного и только один раз,все это
действительно существует. Я даю такое определение существующего: оно есть не что
иное, как способность.
     Т е э т е т.Ввиду того что в настоящее время они не могут сказать ничего
лучшего, они принимают это определение.
     Ч у ж е з е м е ц.Прекрасно. Позже, быть может, и нам и им представится иное. Но
для них пусть это останется у нас решенным.
Т е э т е т.Пусть останется.
     Ч у ж е з е м е ц.Теперь давай обратимся к другим, к друзьям идей; ты же толкуй
нам и их ответы.
     Т е э т е т.Пусть будет так.
Ч у ж е з е м е ц.Вы говорите о становлении и бытии, как-то их различая. Не так
ли?
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И говорите, что к становлению мы приобщаемся телом с помощью
ощущения, душою же с помощью размышления приобщаемся к подлинному бытию, о
котором вы утверждаете, что оно всегда само себе тождественно, становление же
всякий раз иное.
     Т е э т е т.Действительно, мы говорим так.
Ч у ж е з е м е ц.Но как нам сказать, о наилучшие из людей, чти в обоих случаях
вы называете приобщением? Не то ли, о чем мы упомянули раньше?
Т е э т е т.Что же?
     Ч у ж е з е м е ц.Страдание или действие, возникающее вследствие некой силы,
рождающейся от взаимной встречи вещей. Быть может, Теэтет, ты и не слышишь их
ответа на это, я же, пожалуй, благодаря близости с ними слышу.
Т е э т е т.Какое же, однако, приводят они объяснение?
Ч у ж е з е м е ц.Они не сходятся с нами в том, что недавно было сказано людям
земли относительно бытия.
     Т е э т е т.В чем же именно?
Ч у ж е з е м е ц.Мы выставили как достаточное определение существующего то, что
нечто обладает способностью страдать или действовать, хотя бы даже и в весьма
малом.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.На это, однако, они возражают, что способность страдать или
действовать принадлежит становлению, но с бытием, как они утверждают, не связана
способность ни того ни другого.
     Т е э т е т.Разве так они говорят?
Ч у ж е з е м е ц.Ну а нам надо на это ответить, что мы должны яснее у них
узнать, признают ли они, что душа познает, а бытие познается?
Т е э т е т.Это они действительно говорят.
     Ч у ж е з е м е ц.Что же? Считаете ли вы, что познавать или быть познаваемым -
это действие или страдание или то и другое вместе? Или одно из них - страдание,
а другое - действие? Или вообще ни то ни другое не причастно ни одному из двух
[состояний]?
     Т е э т е т.Ясно, что ничто из двух ни тому ни другому не причастно, иначе они
высказали бы утверждение, противоположное прежнему.
Ч у ж е з е м е ц.Понимаю. Если познавать значит как-то действовать, то предмету
познания, напротив, необходимо страдать. Таким образом, бытие, согласно этому
рассуждению, познаваемое познанием, насколько познается, настолько же находится
в движении в силу своего страдания, которое, как мы говорим, не могло бы
возникнуть у пребывающего в покое.
     Т е э т е т.Справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.И ради Зевса, дадим ли мы себя легко убедить в том, что
движение, жизнь, душа и разум не причастны совершенному бытию и что бытие не
живет и не мыслит, но возвышенное и чистое, не имея ума, стоит неподвижно в
покое?
     Т е э т е т.Мы допустили бы, чужеземец, поистине чудовищное утверждение!
Ч у ж е з е м е ц.Но должны ли мы утверждать, что оно обладает умом, жизнью же
нет?
     Т е э т е т.Как можно?!
Ч у ж е з е м е ц.Но, согласившись в том, что ему присущи и то и другое, станем
ли мы утверждать, что они находятся у него в душе?
Т е э т е т. Но каким иным образом могло бы оно их иметь?
Ч у ж е з е м е ц.Так станем ли мы утверждать, что, имея ум, жизнь и душу, бытие
совсем неподвижно, хотя и одушевлено?
     Т е э т е т.Мне все это кажется нелепым.
Ч у ж е з е м е ц.Потому-то и надо допустить, что движимое и движение
существуют.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Итак, Теэтет, выходит, что если существующее неподвижно, то
никто нигде ничего не мог бы осмыслить.
     Т е э т е т. Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.И однако же, если мы, с другой стороны, признаем все несущимся
и движущимся, то этим утверждением мы исключаем тождественное из области
существующего.
     Т е э т е т. Каким образом?
Ч у ж е з е м е ц.Думаешь ли ты, что без покоя могли бы существовать
тождественное, само себе равное и находящееся в одном и том же отношении?
Т е э т е т.Никогда.
     Ч у ж е з е м е ц. Что же далее? Понимаешь ли ты, как без всего этого мог бы где
бы то ни было существовать или возникнуть ум?
Т е э т е т.Менее всего.
     Ч у ж е з е м е ц.И действительно, надо всячески словом бороться с тем, кто,
устранив знание, разум и ум, в то же время каким-то образом настойчиво что-либо
утверждает.
     Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц. Таким образом, философу, который все это очень высоко ценит,
как кажется, необходимо вследствие этого не соглашаться с признающими одну или
много идей, будто все пребывает в покое, и совершенно не слушать тех, кто,
напротив, приписывает бытию всяческое движение, но надо, подражая мечте детей,
чтобы все неподвижное двигалось, признать бытие и все и движущимся и покоящимся.

     Т е э т е т.Весьма справедливо.
Ч у ж е з е м е ц.Что же, однако? Не достаточно ли
уже, как представляется, мы охватили в своем рассуждении бытие?
Т е э т е т.Конечно.
     Ч у ж е з е м е ц. Вот тебе и на, Теэтет! А я бы сказал, что именно теперь мы и
познаем всю трудность исследования бытия.
     Т е э т е т.Как это? Что ты сказал?
Ч у ж е з е м е ц.Не замечаешь ли ты, мой милый, что мы сейчас оказались в
совершенном неведении относительно бытия, а между тем нам кажется, будто мы о
нем что-то говорим.
     Т е э т е т.Мне кажется, да. Однако я совсем не понимаю, как мы могли незаметно
оказаться в таком положении.
     Ч у ж е з е м е ц.Но посмотри внимательнее: если мы теперь со всем этим
соглашаемся, как бы нам по праву не предложили тех же вопросов, с которыми мы
сами обращались к тем, кто признает, будто все есть теплое и холодное.
Т е э т е т.Какие же это вопросы? Напомни мне.
Ч у ж е з е м е ц. Охотно. И я попытаюсь это сделать, расспрашивая тебя, как
тогда тех, чтобы нам вместе продвинуться вперед.
Т е э т е т.Это правильно.
     Ч у ж е з е м е ц.Ну, хорошо. Не считаешь ли ты движение и покой полностью
противоположными друг другу?
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.И несомненно, ты полагаешь, что оба они и каждое из них в
отдельности одинаково существуют?
     Т е э т е т.Конечно, я так говорю.
Ч у ж е з е м е ц.Не думаешь ли ты, что оба и каждое из них движутся, раз ты
признаешь, что они существуют?
     Т е э т е т.Никоим образом.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, говоря, что оба они существуют, ты этим обозначаешь,
что они пребывают в покое?
     Т е э т е т.Каким же образом?
Ч у ж е з е м е ц.Допуская в душе рядом с теми двумя нечто третье, а именно
бытие, которым как бы охватываются и движение и покой, не считаешь ли ты,
окидывая одним взглядом их приобщение к бытию, что оба они существуют?
Т е э т е т.Кажется, мы действительно предугадываем что-то третье, а именно
бытие, раз мы утверждаем, что движение и покой существуют.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, не движение и покой, вместе взятые, составляют
бытие, но оно есть нечто отличное от них.
     Т е э т е т.Кажется, так.
Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, бытие по своей природе и не стоит и не
движется.
     Т е э т е т.По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Куда же еще должен направить свою мысль тот, кто хочет
наверняка добиться какой-то ясности относительно бытия?
Т е э т е т.Куда же?
     Ч у ж е з е м е ц.Я думаю, что с легкостью - никуда: ведь если что-либо не
движется, как может оно не пребывать в покое? И напротив, как может не двигаться
то, что вовсе не находится в покое? Бытие же у нас теперь оказалось вне того и
другого. Разве это возможно?
     Т е э т е т.Менее всего возможно.
Ч у ж е з е м е ц.При этом по справедливости надо вспомнить о следующем...
Т е э т е т.О чем?
     Ч у ж е з е м е ц.А о том, что мы, когда нас спросили, к чему следует относить
имя "небытие", полностью стали в тупик. Ты помнишь?
Т е э т е т.Как не помнить?
     Ч у ж е з е м е ц.Неужели же по отношению к бытию мы находимся теперь в меньшем
затруднении?
     Т е э т е т.Мне по крайней мере, чужеземец, если можно так сказать, кажется, что
в еще большем.
     Ч у ж е з е м е ц.Пусть это, однако, остается здесь под сомнением. Так как и
бытие и небытие одинаково связаны с нашим недоумением, то можно теперь
надеяться, что насколько одно из двух окажется более или менее ясным, и другое
явится в том же виде. И если мы не в силах познать ни одного из них в
отдельности, то будем по крайней мере самым надлежащим образом - насколько это
возможно - продолжать наше исследование об обоих вместе.
Т е э т е т.Прекрасно.
     Ч у ж е з е м е ц.Давай объясним, каким образом мы всякий раз называем одно и то
же многими именами?
     Т е э т е т.О чем ты? Приведи пример.
Ч у ж е з е м е ц.Говоря об одном человеке, мы относим к нему много различных
наименований, приписывая ему и цвет, и очертания, и величину, и пороки, и
добродетели, и всем этим, а также тысячью других вещей говорим, что он не только
человек, но также и добрый и так далее, до бесконечности; таким же образом мы
поступаем и с остальными вещами: полагая каждую из них единой, мы в то же время
считаем ее множественной и называем многими именами.
Т е э т е т. Ты говоришь правду.
     Ч у ж е з е м е ц.Этим-то, думаю я, мы уготовили пир и юношам и недоучившимся
старикам: ведь у всякого прямо под руками оказывается возражение, что
невозможно-де многому быть единым, а единому - многим, и всем им действительно
доставляет удовольствие не допускать, чтобы человек назывался добрым, но
говорить, что доброе - добро, а человек - лишь человек. Тебе, Теэтет, я думаю,
часто приходится сталкиваться с людьми, иногда даже уже пожилыми, ревностно
занимающимися такими вещами: по своему скудоумию они всему этому Дивятся и
считают, будто открыли здесь нечто сверхмудрое.
Т е э т е т.Конечно, приходилось.
     Ч у ж е з е м е ц.Чтобы, таким образом, наша речь была обращена ко всем, кто
когда-либо хоть как-то рассуждал о бытии, пусть и этим, и всем остальным, с кем
мы раньше беседовали, будут предложены вопросы о том, что должно быть выяснено.
Т е э т е т.Какие же вопросы?
     Ч у ж е з е м е ц.Ставим ли мы в связь бытие с движением и покоем или нет, а
также что-либо другое с чем бы то ни было другим, или, поскольку они
несмешиваемы и неспособны приобщаться друг к другу, мы их за таковые и принимаем
в своих рассуждениях? Или же мы все, как способное взаимодействовать, сведем к
одному и тому же? Или же одно сведем, а другое нет? Как мы скажем, Теэтет, что
они из всего этого предпочтут?
     Т е э т е т.На это я ничего не могу за них возразить.
Ч у ж е з е м е ц.Отчего бы тебе, отвечая на каждый вопрос в отдельности, не
рассмотреть все, что из этого следует?
     Т е э т е т.Ты говоришь дело.
Ч у ж е з е м е ц.Во-первых, если хочешь, допустим, что они говорят, будто ничто
не обладает никакой способностью общения с чем бы то ни было. Стало быть,
движение и покой никак не будут причастны бытию?
Т е э т е т.Конечно, нет.
     Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не приобщаясь к бытию, будет ли из них что-либо
существовать?
     Т е э т е т.Не будет.
Ч у ж е з е м е ц.Быстро, как видно, все рухнуло из-за этого признания и у тех,
кто все приводит в движение, и у тех, кто заставляет все, как единое, покоиться,
и также у тех, кто связывает существующее с идеями и считает его всегда самому
себе тождественным. Ведь все они присоединяют сюда бытие, говоря: одни - что
[все] действительно движется, другие же - что оно действительно существует как
неподвижное.
     Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.В самом деле, и те, которые все то соединяют, то расчленяют,
безразлично, соединяют ли они это в одно или разлагают это одно на бесконечное
либо же конечное число начал и уже их соединяют воедино, все равно, полагают ли
они, что это бывает попеременно или постоянно, в любом случае их слова ничего не
значат, если не существует никакого смешения.
Т е э т е т.Верно.
     Ч у ж е з е м е ц.Далее, самыми смешными участниками рассуждения оказались бы
те, кто вовсе не допускает, чтобы что-либо, приобщаясь к свойству другого,
называлось другим.
     Т е э т е т.Как это?
Ч у ж е з е м е ц.Принужденные в отношении ко всему употреблять выражения
"быть", "отдельно", "иное", "само по себе" и тысячи других, воздержаться от
которых и не привносить их в свои речи они бессильны, они и не нуждаются в
других обличителях, но постоянно бродят вокруг, таща за собою, как принято
говорить, своего домашнего врага и будущего противника, подающего голос изнутри,
подобно достойному удивления Евриклу.
     Т е э т е т.То, что ты говоришь, вполне правдоподобно и истинно.
Ч у ж е з е м е ц.А что, если мы у всего признаем способность к взаимодействию?
Т е э т е т. Это и я в состоянии опровергнуть.
Ч у ж е з е м е ц.Каким образом?
     Т е э т е т.А так, что само движение совершенно остановилось бы, а с другой
стороны, сам покой бы задвигался, если бы они пришли в соприкосновение друг с
другом.
     Ч у ж е з е м е ц.Однако высшая необходимость препятствует тому, чтобы движение
покоилось, а покой двигался.
     Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Значит, остается лишь третье.
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.И действительно, необходимо что-либо одно из всего этого: либо
чтобы все было склонно к смешению, либо ничто, либо одно склонно, а другое нет.
Т е э т е т.Как же иначе?
     Ч у ж е з е м е ц.Первые два [предположения] были найдены невозможными.
Т е э т ет.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Следовательно, каждый, кто только желает верно ответить,
допустит оставшееся из трех.
     Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Когда же одно склонно к смешению, а другое нет, то должно
произойти то же самое, что и с буквами: одни из них не сочетаются друг с другом,
другие же сочетаются.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Гласные преимущественно перед другими проходят через все,
словно связующая нить, так что без какой-либо из них невозможно сочетать
остальные буквы одну с другой.
     Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Всякому ли известно, какие [буквы] с какими способны
сочетаться, или тому, кто намерен это делать должным образом, требуется
искусство?
     Т е э т е т.Нужно искусство.
Ч у ж е з е м е ц.Какое?
     Т е э т е т.Грамматика.
Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не так ли обстоит дело с высокими и низкими звуками?
Не есть ли владеющий искусством понимать, какие звуки сочетаются и какие нет,
музыкант, а не сведущий в этом - немузыкант?
Т е э т е т.Так.
     Ч у ж е з е м е ц.И по отношению к другим искусствам и неискусности мы найдем
подобное же.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Так как мы согласны в том, что и роды [вещей]
находятся друг с другом в подобном же сочетании, то не с помощью ли некоего
знания должен отыскивать путь в своих рассуждениях тот, кто намерен правильно
указать, какие роды с какими сочетаются и какие друг друга не принимают, а
также, во всех ли случаях есть связь между ними, так чтобы они были способны
смешиваться, и, наоборот, при разделении - всюду ли существуют разные причины
разделения?
     Т е э т е т.Так же не нужно знания и едва ли не самого важного?
Ч у ж е з е м е ц.Но как, Теэтет, назовем мы теперь это знание? Или, ради Зевса,
не напали ли мы незаметно для себя на науку людей свободных и не кажется ли,
что, ища софиста, мы отыскали раньше философа?
Т е э т е т.Что ты хочешь сказать?
     Ч у ж е з е м е ц.Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной
и иной за тот же самый - неужели мы не скажем, что это [предмет] диалектического
знания?
     Т е э т е т.Да, скажем.
Ч у ж е з е м е ц.Кто, таким образом, в состоянии выполнить это, тот сумеет в
достаточной степени различить одну идею, повсюду пронизывающую многое, где
каждое отделено от другого; далее, он различит, как многие отличные друг от
друга идеи охватываются извне одною и, наоборот, одна идея связана в одном месте
совокупностью многих, наконец, как многие идеи совершенно отделены друг от
друга. Все это называется уметь различать по родам, насколько каждое может
взаимодействовать [с другим] и насколько нет.
Т е э т е т.Истинно так.
     Ч у ж е з е м е ц.Ты, думаю я, диалектику никому другому не припишешь, кроме как
искренне и справедливо философствующему?
     Т е э т е т.Как может кто-либо приписать ее другому?
Ч у ж е з е м е ц.Философа мы, без сомнения, найдем и теперь и позже в подобной
области, если поищем; однако и его трудно ясно распознать, хотя трудность в
отношении софиста иного рода, чем эта.
     Т е э т е т.Почему?
Ч у ж е з е м е ц.Один, убегающий во тьму небытия, куда он направляется по
привычке, трудноузнаваем из-за темноты места. Не так ли?
Т е э т е т. По-видимому.
     Ч у ж е з е м е ц.Философа же, который постоянно обращается разумом к идее
бытия, напротив, нелегко различить из-за ослепительного блеска этой области:
духовные очи большинства не в силах выдержать созерцания божественного.
Т е э т е т.Видно, это верно в той же степени, что и то.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, что касается философа, то мы его вскоре
рассмотрим яснее, если будем чувствовать к тому охоту; но очевидно также, что
нельзя оставлять и софиста, не рассмотрев его в достаточной степени.
Т е э т е т.Ты прекрасно сказал.
     Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, мы согласились, что одни роды склонны
взаимодействовать, другие же нет и что некоторые - лишь с немногими [видами],
другие - со многими, третьи же, наконец, во всех случаях беспрепятственно
взаимодействуют со всеми; теперь мы должны идти дальше в нашей беседе, так,
чтобы нам коснуться не всех видов, дабы из-за множества их не прийти в смущение,
но избрать лишь те, которые считаются главнейшими, и прежде всего рассмотреть,
каков каждый из них, а затем, как обстоит дело с их способностью взаимодействия.
И тогда, если мы и не сможем со всей ясностью постичь бытие и небытие, то, по
крайней мере, не окажемся, насколько это допускает способ теперешнего
исследования, несостоятельными в их объяснении, если только, говоря о небытии,
что это действительно небытие, нам удастся уйти отсюда невредимыми.
Т е э т е т.Конечно, надо так сделать.
     Ч у ж е з е м е ц.Самые главные роды, которые мы теперь обследуем, это - само
бытие, покой и движение.
     Т е э т е т.Да, это самые главные.
Ч у ж е з е м е ц.И о двух из них мы говорим, что они друг с другом
несовместимы.
     Т е э т е т.Несомненно.
Ч у ж е з е м е ц.Напротив, бытие совместимо с тем и с другим. Ведь