ца.
     Т е э т е т.Ты говоришь совершенно верно.
Ч у ж е з е м е ц.Так не назовешь ли ты тем же именем и того, кто скупает знания
и, переезжая из города в город, обменивает их, на деньги?
Т е э т е т.Несомненно, так.
     Ч у ж е з е м е ц.А в этой торговле духовными товарами не должно ли по всей
справедливости назвать одну часть ее искусством показа, а другую, правда не
менее забавную, чем первая, но представляющую собой не что иное, как торговлю
знаниями, не следует ли назвать каким-нибудь именем, сродным самому делу?
Т е э т е т.Несомненно, следует.
     Ч у ж е з е м е ц.Так ту часть этой торговли знаниями, которая имеет дело с
познанием всех прочих искусств, должно назвать одним именем, а ту, которая имеет
дело с добродетелью, другим.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Название "торговля искусствами"., конечно, подошло бы к той,
которая имеет дело со всем остальным, а для другой, имеющей дело с добродетелью,
ты сам потрудись сказать имя.
     Т е э т е т.Да какое же другое имя можно назвать, не делая ошибки, помимо. того,
что исследуемое нами теперь - это софистический род?
Ч у ж е з е м е ц.Никакого другого назвать нельзя. Давай же возьмем в
совокупности все это и скажем, что, во-вторых, софистика оказалась искусством
приобретать, менять, продавать, торговать вообще, торговать духовными товарами,
а именно рассуждениями и знаниями, касающимися добродетели.
Т е э т е т.Именно так.
     Ч у ж е з е м е ц.В-третьих, я думаю, что, если ктонибудь поселится в городе и
станет отчасти покупать, а отчасти сам изготовлять и продавать знания об этих
самых вещах и поставит себе целью добывать себе этим средства к жизни, ты не
назовешь его каким-либо иным именем, помимо того, о котором только что было
сказано.
     Т е э т е т.Почему бы и не назвать так?
Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, и тот род приобретающего искусства, который
занимается меной и продажей чужих или собственных изделий, в обоих случаях, Коль
скоро оно занимается продажей познаний о таких вещах, ты, очевидно, всегда
будешь называть софистическим.
     Т е э т е т.Несомненно. Ведь надо быть последовательным в рассуждении.
Ч у ж е з е м е ц.Посмотрим еще, не походит ли исследуемый нами теперь род на
что-либо подобное.
     Т е э т е т.На что именно?
Ч у ж е з е м е ц.Частью приобретающего искусства у нас была борьба.
Т е э т е т.Конечно, была.
     Ч у ж е з е м е ц.Так не будет лишним разделить ее на две части.
Т е э т е т.Скажи, на какие?
     Ч у ж е з е м е ц.Допустим, что одна из них - состязание, а другая - сражение.
Т е э т е т.Так.
     Ч у ж е з е м е ц.Допустим также, что той части сражения, где выступает тело
против тела, довольно уместно и подобает дать какое-нибудь название... ну,
например, применение силы.
     Т е эт е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.А той, где слова выступают против слов, какое другое, Теэтет,
можно дать имя, как не спор?
     Т е э т е т.Никакого.
Ч у ж е з е м е ц.Но ту часть [борьбы], которая имеет дело со спорами, надо
считать двоякой.
     Т е э т е т.Как?
Ч у ж е з е м е ц.Поскольку она происходит всенародно и длинные речи выступают
против длинных речей, и притом по вопросам о справедливости и несправедливости,
это - судебное прение.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц. Напротив, ту, которая относится к частным беседам и
распадается на вопросы и ответы,; имеем ли мы обыкновение называть иначе, чем
искусством прекословия?
     Т е э т е т.Нет, вовсе не имеем.
Ч у ж е з е м е ц. А вся та часть искусства прекословия, которая заключается в
препирательстве по поводу обыденных дел и проявляется в этом просто и
безыскусственно, хотя и должна считаться отдельным видом - таким признало ее
наше рассуждение, однако не получила наименования от тех, кто жил прежде, да и
от нас теперь недостойна его получить.
     Т е э т е т.Это правда. Ведь она распадается на слишком малые и разнообразные
части.
     Ч у ж е з е м е ц.Но ту, в которой есть искусство и состоит она в
препирательстве о справедливом и несправедливом и обо всем остальном, не
привыкли ли мы называть искусством словопрения?
Т е э т е т.Как же нет?
     Ч у ж е з е м е ц.Но одна часть искусства словопрения истребляет деньги, а
другая - наживает их.
     Т е э т е т. Совершенно верно.
Ч у ж е з е м е ц.Так попытаемся же сказать имя, каким должно называть каждую.
Т е э т е т.Да, это нужно.
     Ч у ж е з е м е ц.Я полагаю, что та часть этого искусства, которая ради
удовольствия подобного времяпрепровождения заставляет пренебрегать домашними
делами и способ выражения которой вызывает у большинства слушателей
неудовольствие, называется - то мое мнение - не иначе как болтовней.
Т е э т е т.Конечно, она называется как-нибудь так.
Ч у ж е з е м е ц.А противоположную этой часть, наживающую деньги от частных
споров, попытайся теперь назвать ты.
     Т е э т е т.Да что ж другое и на этот раз можно сказать, не делая ошибки, кроме
того, что опять, в четвертый раз, появляется тот же самый удивительный,
преследуемый нами софист?
     Ч у ж е з е м е ц.Так, стало быть, как показало исследование, и на этот раз
софист, видно, есть не что иное, как род [людей], наживающих деньги при помощи
искусств словопрения, прекословия, спора, сражения, борьбы и приобретения.
Т е э т е т.Совершенно верно.
     Ч у ж е з е м е ц.Видишь, как справедливо говорят, что зверь этот пестр и что,
по пословице, его нельзя поймать одной рукой.
Т е э т е т.Значит, надо обеими.
     Ч у ж е з е м е ц.Конечно, надо, и по возможности следует делать так, чтобы
преследование его велось неотступно. Например, вот так. Скажи мне: называем ли
мы как-то некоторые занятия рабов?
     Т е эт е т.И даже многие. Но о каких именно из этих названий ты спрашиваешь?
Ч у ж е з е м е ц.Например, о таких: мы говорим "процеживать", "просеивать",
"провеивать", "отделять".
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.И сверх того еще "чесать", "прясть". "ткать"; существует и
множество других подобные названий, относящихся, как мы знаем, к искусствам Не
правда ли?
     Т е эт е т.Что же ты спрашиваешь и желаешь разъяснить по поводу этих примеров?
Ч у ж е з е м е ц.Все искусства вообще, о которые, было сказано, думаю я,
называются разделяющими.
     Т е э т е т. Да.
Ч у ж е з е м е ц.По моему мнению, так как все это сводится к одному искусству,
то надо бы удостоить его и одним именем.
     Т е э т е т.Каким же?
Ч у ж е з е м е ц. Это - искусство различать.
Т е э т е т.Пусть будет так.
     Ч у ж е з е м е ц.Посмотри-ка: не могли ли бы мы каким-нибудь образом в свою
очередь усмотреть два его вида?
     Т е э т е т.Слишком же скорого ты требуешь от меня соображения.
Ч у ж е з е м е ц.Но ведь в упомянутых искусствах различения одно может отличать
худшее от лучшего, другое - подобное от подобного же.
Т е э т е т.Теперь, когда это сказано, мне так кажется.
Ч у ж е з е м е ц.Для одного из этих различений я не знаю ходячего имени, а для
другого, которое лучшее оставляет, а худшее устраняет, знаю.
Т е э т е т.Скажи, какое?
     Ч у ж е з е м е ц.Всякое подобное различение, думаю я, у всех носит название
некоего очищения.
     Т е э т е т.Да, это так называется.
Ч у ж е з е м е ц.Но не заметит ли каждый, что очистительный вид искусства в
свою очередь двоякий?
     Т е эт е т.Да, на досуге, быть может, и заметит. Я же пока не вижу.
Ч у ж е з е м е ц.И однако, многие виды очищений, касающиеся тел, следует
обозначить одним именем.
     Т е э т е т.Какие и каким?
Ч у ж е з е м е ц.Прежде всего, очищения у живых существ всего того, что
находится у них внутри тел и что правильно выделяется, очищаясь благодаря
гимнастике и врачеванию; затем, очищения всего внешнего, о чем и говорить
неловко, совершающиеся при помощи банного искусства;наконец, очищения
неодушевленных тел, о которых до мелочей заботится валяльное и все вообще
искусство украшения, получившее множество имен, кажущихся смешными.
Т е э т е т. И даже очень.
     Ч у ж е з е м е ц. Без сомнения, так, Теэтет. Однако методу нашего исследования
искусство омывать губкой подлежит не меньше, но и не больше, чем искусство
приготовлять лекарства, хотя бы одно из них приносило нам очищением малую
пользу, а другое - великую. Ведь этот метод, пытаясь с целью приобретения знания
уразуметь сродное и несродное во всех искусствах, ценит ради этого все их
одинаково, и, поскольку они подобны между собой, не считает одни смешнее других;
он вовсе не находит, что тот, кто объясняет охоту на примере предводительства
войсками, почтеннее того, кто поясняет ее на примере ловли вшей, хотя в
большинстве случаев считает первого напыщеннее. Да вот и теперь ты спросил,
каким именем нам назвать все те способности, удел которых очищать как
неодушевленное, так и одушевленное тело, и для этого метода совершенно
безразлично, какое выражение покажется самым благопристойным, лишь бы оно,
оставив в стороне очищения души, объединило собою то, что очищает все остальное.
Ведь теперь он пытается отделить очищение мысли от остальных очищений, если
только мы понимаем, чего он желает.
     Т е э т е т.Я понял и соглашаюсь, что существует два вида очищения, из которых
один касается души и отличен от того, который касается тела.
Ч у ж е з е м е ц.Превосходно. Выслушай от меня и следующее: сделай попытку
опять разделить то, о чем мы говорим, надвое.
Т е э т е т.Я попытаюсь делить с тобою вместе, куда бы ты меня ни направил.
Ч у ж е з е м е ц. Не считаем ли мы, что порочность души - это нечто отличное от
ее добродетели?
     Т е э т е т.Как же нет?
Ч у ж е з е м е ц.Но ведь очищение состояло в том, чтобы выбрасывать все
негодное и оставлять иное.
     Т е э т е т.Да, конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Так стало быть, если мы найдем какой-либо способ устранения
зла из души, то назвав его очищением, мы выразимся удачно.
Т е э т е т.И даже очень.
     Ч у ж е з е м е ц.Должно, однако, назвать два вида зла, относящегося к душе.
Т е э т е т.Какие?
     Ч у ж е з е м е ц.Один - проявляющийся как болезнь в теле, другой - как
безобразие.
     Т е э т е т.Не понял.
Ч у ж е з е м е ц.Быть может, ты не считаешь болезнь и разлад одним и тем же?
Т е э т е т.И на это не знаю, что мне отвечать.
Ч у ж е з е м е ц.Разве разлад это не раздор, возникающий вследствие какой-либо
порчи - среди того, что сродно по своей природе?
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.А безобразие - разве это не род несоразмерности, неприглядный
во всех отношениях?
     Т е э т е т.Да, именно это.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не замечаем ли мы, что в душе людей негодных мнения
находятся в раздоре с желаниями, воля - с удовольствиями, рассудок - со
страданиями и все это - между собой?
     Т е э т е т.Весьма даже.
Ч у ж е з е м е ц.Но ведь все это по необходимости родственно друг другу.
Т е э т е т.Как же нет?
     Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, называя разлад и болезнь души пороком, мы
выразимся правильно.
     Т е э т е т.Конечно, вполне правильно.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? Обо всех тех вещах, которые, находясь в движении и
имея перед собою какую-то цель, к достижению которой и стремятся, при каждом
порыве минуют ее и ошибаются, скажем ли мы, что это случается с ними вследствие
соразмерности вещи и цели или, наоборот, вследствие несоразмерности?
Т е э т е т.Ясно, что вследствие несоразмерности.
Ч у ж е з е м е ц. Но ведь мы знаем, что всякая душа заблуждается во всем не по
доброй воле.
     Т е э т е т.Бесспорно.
Ч у ж е з е м е ц.Заблуждение же есть не что иное, как отклонение мысли, когда
душа стремится к истине, но проносится мимо понимания.
Т е э т е т.Несомненно.
     Ч у ж е з е м е ц.Стало быть, заблуждающуюся душу должно считать безобразною и
несоразмерною.
     Т е э т е т.По-видимому.
Ч у ж е з е м е ц.Итак, в ней есть, видно, эти два рода зла. Один, который
многие называют пороком, это, как весьма очевидно, ее болезнь.
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.А другой называют заблуждением, но соглашаться с тем, что это
     - зло, свойственное только душе, не желают.
Т е э т е т.Конечно, должно согласиться с тем, в чем я, когда ты это недавно
сказал, усомнился, а именно что есть два рода зла в душе и что трусость,
своеволие и несправедливость, все вместе, надо считать гнездящейся в нас
болезнью, а состояния частого и разнообразного заблуждения - безобразием.
Ч у ж е з е м е ц.Не существует ли против этих двух состояний, по крайней мере
для тела, неких двух искусств?
     Т е э т е т.Каких это?
Ч у ж е з е м е ц.Против безобразия - гимнастика, против болезни - врачевание?
Т е э т е т.Это ясно.
     Ч у ж е з е м е ц.Так не существует ли и против высокомерия, несправедливости и
трусости из всех искусств по природе своей самое подходящее - карательное -
правосудие?
     Т е э т е т.Вероятно, по крайней мере если говорить согласно с людским мнением.
Ч у ж е з е м е ц.Что же? А против всякого вообще заблуждения можно ли
правильнее назвать другое какое-либо искусство, кроме искусства обучать?
Т е э т е т.Нет, нельзя.
     Ч у ж е з е м е ц.Ну хорошо. Должно ли, однако, утверждать, что в искусстве
обучать существует один род, или надо говорить, что их больше и что в этом
случае самые важные в нем - два каких-то рода? Рассмотри.
Т е э т е т.Рассматриваю.
     Ч у ж е з е м е ц.И мне кажется, что мы скорее всего могли бы найти их вот как.
Т е э т е т.Как?
     Ч у ж е з е м е ц.А рассмотрев, не допускает ли заблуждение внутри себя некоего
разделения? Ведь будучи двояким, оно, очевидно, принуждает и искусство обучения
иметь две части, по одной для каждого из своих родов.
Т е э т е т.Что же? Ясно ли тебе то, чти мы теперь исследуем?
Ч у ж е з ем е ц.Мне, во всяком случае, кажется, что я вижу обособленным некий
великий и тягостный вид заблуждения, равный по значению всем остальным частям
заблуждения.
     Т е э т е т.Какой именно?
Ч у ж е з е м е ц.Тот, когда, не зная чего-нибудь, люди считают себя знающими
это. Отсюда, по-видимому, у всех возникает все то, что составляет наши ошибки в
мышлении.
     Т е э т е т. Правда.
Ч у ж е з е м е ц.Так именно этому одному виду заблуждения и присваивается, по
моему мнению, имя невежества.
     Т е э т е т.Уж конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Какое же, стало быть, надо дать имя той части искусства
обучения, которая от него избавляет?
     Т е э т е т.Я так думаю, чужеземец, что все другое называется ремесленным
обучением, а эта часть, по крайней мере здесь, у нас, именуется воспитанием.
Ч у ж е з е м е ц.Да и у всех почти эллинов, Теэтет, она именуется так. Но нам
надо еще рассмотреть, не есть ли она уже неделимое целое, или же она допускает
какое-либо достойное названия подразделение.
Т е э т е т.Конечно, это надо рассмотреть.
     Ч у ж е з е м е ц.Так мне представляется, что и эта часть некоторым образом
расчленяется.
     Т е э т е т.В каком отношении?
Ч у ж е з е м е ц.В искусстве обучения с помощью речей один путь кажется более
шероховатым, другой - более гладким.
     Т е э т е т. Что же сказать нам о каждом из них?
Ч у ж е з е м е ц.Один путь стародавний, путь наших отцов, которым они главным
образом пользовались, да многие пользуются еще и теперь в применении к сыновьям,
когда те в чем-нибудь провинятся, причем их то бранят, то более кротко
увещевают. Всю эту часть правильнее всего можно назвать вразумлением.
Т е э т е т.Это так.
     Ч у ж е з е м е ц.Что же касается другого, то здесь некоторые, видно, по
размышлении, пришли к выводу, что всякое неведение бывает невольным и если кто
считает себя мудрым, он никогда не пожелает обучаться чему-либо из того, в чем
считает себя сильным, способ же воспитывать путем вразумления при затрате
большого труда приводит к малым достижениям.
Т е э т е т.Они правильно полагают.
     Ч у ж е з е м е ц.Поэтому-то за устранение подобного [само]мнения они берутся
другим способом.
     Т е э т е т.Каким же именно?
Ч у ж е з е ме ц.Они расспрашивают кого-либо о том, относительно чего тот мнит,
будто говорит дельно, хотя в действительности говорит пустое. Затем, так как он
и ему подобные бросаются из стороны в сторону, они легко выясняют их мнения и,
сводя их в своих рассуждениях воедино, сопоставляют между собой, сопоставляя же,
показывают, что эти мнения противоречат друг другу касательно одних и тех же
вещей, в одном и том же отношении, одним и тем же образом. Те же, видя это, сами
на себя негодуют, а к другим становятся мягче и таким способом освобождаются от
высокомерного и упорного самомнения, и из всех освобождений об этом освобождении
слушать всего приятнее, да и для того, кто его испытывает, оно бывает самым
надежным. Ведь те, кто их очищает, дитя мое, полагают, подобно тому как это
признали врачи, что тело может наслаждаться предлагаемой ему пищей не раньше,
чем будет из него устранено все то, что этому служит помехой; то же самое они
думают и относительно души. Они считают, что душа получит пользу от предлагаемых
знаний не раньше, чем обличитель, заставив обличаемого устыдиться и устранив
мешающие знаниям мнения, сделает обличаемого чистым и таким, что он будет
считать себя знающим лишь то, что знает, но не более.
Т е э т е т.Во всяком случае это состояние - наилучшее и разумнейшее.
Ч у ж е з е м е ц.Вследствие всего этого, Теэтет, о таком обличении мы должны
говорить как о величайшем и главнейшем из очищений и, с другой стороны,
человека, не подвергшегося этому испытанию, если бы даже он был Великим царем,
поскольку он не очищен в самом главном, должны считать невоспитанным и
безобразным в том отношении, в каком следовало бы быть самым чистым и прекрасным
тому, кто желает стать действительно счастливым.
Т е э т е т.Безусловно, так.
     Ч у ж е з е м е ц.Что же? Тех, кто занимается этим искусством, как нам назвать?
Я ведь боюсь назвать их софистами.
     Т е э т е т.Почему же?
Ч у ж е з е м е ц.Как бы не приписать им слишком ценный дар.
Т е э т е т.Но ведь то, что теперь сказано, походит на нечто подобное.
Ч у ж е з е м е ц.Да ведь и волк походит на собаку, самое дикое существо - на
самое кроткое. Но человеку осмотрительному надо больше всего соблюдать
осторожность в отношении подобия, так как это самый скользкий род. Впрочем,
пусть будет так: ведь если определения четки даже в отношении мелочей, то
никакого спора из-за них не возникает.
     Т е э т е т.Да, вероятно, не возникает.
Ч у ж е з е м е ц.Так пусть же частью искусства различать будет искусство
очищать, от искусства очищать пусть будет отделена часть, касающаяся души, от
этой части - искусство обучать, от искусства обучать - искусство воспитывать, а
обличение пустого суемудрия, представляющее собою часть искусства воспитания,
пусть называется теперь в нашем рассуждении не иначе как благородною по своему
роду софистикою
     Т е э т е т.Пусть называется. Однако я, поскольку обнаружилось столь многое,
недоумеваю, кем же, наконец, если говорить правильно и с уверенностью, следует
признать на самом деле софиста.
     Ч у ж е з е м е ц.Твое недоумение естественно. Но и тот, софист, надо думать,
теперь уже сильно недоумевает, куда ему, наконец, ускользнуть от нашего
рассуждения. Ведь справедлива пословица, что не легко от всего увернуться.
Поэтому теперь надо посильнее на него налечь.
Т е э т е т.Ты говоришь прекрасно.
     Ч у ж е з е м е ц.Давай-ка сначала, остановившись, как бы переведем дух и,
отдыхая, поразмыслим сами с собою: вот ведь сколь многовидным оказался у нас
софист. Мне кажется, прежде всего мы обнаружили, что он - платный охотник за
молодыми и богатыми людьми.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Во-вторых, что он крупный торговец знаниями, относящимися к
душе.
     Т е э т е т.Именно.
Ч у ж е з е м е ц.В-третьих, не оказался ли он мелочным торговцем тем же самым
товаром?
     Т е э т е т.Да; и в-четвертых, он был у нас торговцем своими собственными
знаниями.
     Ч у ж е з е м е ц.Ты правильно вспомнил. Пятое же попытаюсь припомнить я.
Захватив искусство словопрений, он стал борцом в словесных состяза