енных, никогда не
образуется речь, так же и из глаголов, произнесенных без имен.
Т е э т е т.Этого я не понял.
     Ч у ж е з е м е ц.Очевидно, недавно согласившись со мною, ты имел в виду что-то
другое; ведь я хотел только сказать, что эти слова, высказанные в таком порядке,
не представляют собою речь.
     Т е э т е т.Как?
Ч у ж е з е м е ц.Возьми, например, [глаголы] "идет", "бежит", "спит" и все
прочие слова, обозначающие действие: если бы кто-нибудь произнес их по порядку,
то этим он вовсе не составил бы речи.
     Т е э т е т.Да и как он мог бы составить?
Ч у ж е з е м е ц.Таким же образом, если произносится "лев", "олень", "лошадь" и
любые другие слова, обозначающие все, что производит действие, то и из их
последовательности не возникает речь. Высказанное никак не выражает ни действия,
ни его отсутствия, ни сущности существующего, ни сущности несуществующего, пока
кто-либо не соединит глаголов с именами. Тогда все налажено, и первое же
сочетание [имени с глаголом] становится тотчас же речью - в своем роде первою и
самою маленькою из речей.
     Т е э т е т. Как ты это понимаешь?
Ч у ж е з е м е ц.Когда кто-либо произносит "человек учится", то не скажешь ли
ты, что это - самая маленькая и простая речь?
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Ведь в этом случае он сообщает о существующем или
происходящем, или происшедшем, или будущем и не только произносит наименования,
но и достигает, чего-то, сплетая глаголы с именами. Поэтому-то мы сказали о нем,
что он ведет речь, а не просто называет, и такому сочетанию дали имя речи.
Т е э т е т.Верно.
     Ч у ж е з е м е ц.Подобно тому как некоторые вещи совмещаются одна с другой,
другие же нет, так же и обозначения с помощью голоса: одни не сочетаются, другие
же, взаимно сочетаясь, образуют речь.
     Т е э т е т. Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц. Теперь еще вот какая малость.
Т е э т е т. Какая же?
     Ч у ж е з е м е ц.Речь, когда она есть, необходимо должна быть речью о чем-либо:
ведь речь ни о чем невозможна.
     Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц. Не должна ли она иметь и какое-то качество?
Т е э т е т.Как же иначе?
     Ч у ж е з е м е ц.Обратим-ка теперь внимание на нас самих.
Т е э т е т. Действительно, это следует сделать.
Ч у ж е з е м е ц.Я тебе произнесу речь, соединив предмет с действием через
посредство имени и глагола; ты же скажи мне, о чем будет речь.
Т е э т е т.Так и будет, по мере возможности.
Ч у ж е з е м е ц."Теэтет сидит". Эта речь, конечно, не длинная?
Т е э т е т.Нет, напротив, в меру.
     Ч у ж е з е м е ц.Твое дело теперь сказать, о ком она и к кому относится.
Т е э т е т.Очевидно, что обо мне и ко мне.
Ч у ж е з е м е ц.А как вот эта?
     Т е э т е т.Какая?
Ч у ж е з е м е ц."Теэтет, с которым я теперь беседую, летит".
Т е э т е т.И относительно этой речи едва ли кто скажет иначе: она обо мне и
касается меня.
     Ч у ж е з е м е ц.Мы утверждаем, что всякая речь необходимо должна быть
какого-то качества.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Какого же качества должно теперь считать каждую из этих двух?
Т е э т е т.Одну истинной, другую ложной.
     Ч у ж е з е м е ц.Из них истинная высказывает о тебе существующее, как оно есть.

     Т е э т е т.Конечно.
Ч у ж е з е м е ц.Ложная же - нечто другое, чем существующее.
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Она говорит поэтому о несуществующем, как о существующем.
Т е э т е т.Похоже, что так.
     Ч у ж е з е м е ц.По крайней мере, о существующем, отличном от существующего,
которое должно быть высказано о тебе. Ведь мы утверждали, что в отношении к
каждому многое существует, а многое и нет.
     Т е э т е т.Именно так.
Ч у ж е з е м е ц.Вторая речь, которую я о тебе произнес, прежде всего в силу
нашего определения, что такое речь, необходимо должна быть одною из самых
коротких.
     Т е э т е т.Мы ведь недавно в этом согласились.
Ч у ж е з е м е ц.Затем, речью о чем-либо.
     Т е э т е т.Так.
Ч у ж е з е м е ц.Если она не о тебе, то и ни о ком другом.
Т е э т е т.Как это?
     Ч у ж е з е м е ц.Ведь, не относясь ни к чему, она и вообще не была бы речью. Мы
доказали, что невозможно, чтобы речью была ни к чему не относящаяся речь.
Т е э т е т.Вполне справедливо.
     Ч у ж е з е м е ц.Если, таким образом, о тебе говорится иное как тождественное,
несуществующее - как существующее, то совершенно очевидно, что подобное
сочетание, возникающее из глаголов и имен, оказывается поистине и на самом деле
ложною речью.
     Т е э т е т. Весьма верно.
Ч у ж е з е м е ц.Как же теперь? Не ясно ли уже, что мышление, мнение,
представление, как истинные, так и ложные, все возникают у нас в душе?
Т е э т е т.Каким образом?
     Ч у ж е з е м е ц.Ты это легче увидишь, если сначала узнаешь, что они такое и
чем отличаются друг от друга.
     Т е э т е т.Говори, говори.
Ч у ж е з е м е ц.Не есть ли мысль и речь одно и то же, за исключением лишь
того, что происходящая внутри души беззвучная беседа ее с самой собой и
называется у нас мышлением?
     Т е э т е т.Вполне так.
Ч у ж е з е м е ц.Поток же звуков, идущий из души через уста, назван речью.
Т е э т е т.Правда.
     Ч у ж е з е м е ц.И мы знаем, что в речах содержится следующее...
Т е э т е т.Что же?
     Ч у ж е з е м е ц.Утверждение и отрицание.
Т е э т е т.Да, знаем.
     Ч у ж е з е м е ц.Если этo происходит в душе мысленно, молчаливо, то есть ли у
тебя другое какое-либо название для этого, кроме мнения?
Т е э т е т.Да каким же образом?
     Ч у ж е з е м е ц.Что же, когда подобное состояние возникает у кого-либо не само
по себе, но благодаря ощущению, можно ли правильно назвать его иначе, нежели
представлением?
     Т е э т е т.Нельзя.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, если речь бывает истинной и ложной и среди
этого мышление явилось нам как беседа души с самою собой, мнение же - как
завершение мышления, а то, что мы выражаем словом "представляется",как смешение
ощущения и мнения, то необходимо, чтобы и из всего этого как родственного речи
кое-что также иногда было ложным.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.Замечаешь ли ты теперь, что ложное мнение и речь найдены нами
раньше, чем мы предполагали, опасаясь, как бы, исследуя все это, не приняться за
дело совершенно невыполнимое?
     Т е э т е т.Замечаю.
Ч у ж е з е м е ц.Не будем же падать духом и во всем остальном. Ввиду того что
все это теперь стало нам ясным, вспомним о прежних делениях на виды.
Т е э т е т.О каких?
     Ч у ж е з е м е ц.Мы различали два вида изобразительного искусства: один -
творящий образы, другой - призраки.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И мы сказали, что недоумеваем, к какому из них двух отнести
софиста.
     Т е э т е т.Так это и было.
Ч у ж е з е м е ц.И пока мы так недоумевали, раз лился еще больший мрак, как
только возникло рассуждение, ставящее все под сомнение,будто нет ни образов, ни
отображений, ни призраков и потому никак, никогда и нигде не возникает ничего
ложного.
     Т е э т е т.Ты говоришь верно.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь, когда обнаружилось, что существует ложная речь и
ложное мнение, освободилось место для подражаний существующему, а уж из этого
возникает искусство обмана.
     Т е э т е т.Пожалуй.
Ч у ж е з е м е ц.И действительно, что софист принадлежит к одному из этих двух
(искусств), мы уже признали раньше.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Попробуем-ка, снова разделяя надвое находящийся перед нами
род, каждый раз держаться в пути правой части, имея в виду то, что относится к
софисту, пока мы, пройдя мимо всего общего [между ним и другими видами] и
оставив ему его собственную природу, не выставим ее напоказ прежде всего нам
самим, а потом и тем, кто от природы близок такому методу исследования.
Т е э т е т.Правильно.
     Ч у ж е з е м е ц.Не с того ли мы начали, что различили искусства творческое и
приобретающее?
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.И не явился ли нам софист в области охоты, состязания,
торговли и некоторых других видов приобретающего искусства?
Т е э т е т.Конечно, так.
     Ч у ж е з е м е ц. Теперь же, когда его захватило подражательное искусство,
ясно, что сперва надо расчленить творческое искусство надвое. Ведь подражание
есть какое-то творчество; мы, однако, говорим об отображениях, а не о самих
вещах. Не так ли?
     Т е э т е т.Несомненно, так.
Ч у ж е з е м е ц.Пусть, следовательно, будут прежде всего две части творческого
искусства.
     Т е э т е т. Какие?
Ч у ж е з е м е ц.Одна - божественная, другая - человеческая.
Т е э т е т.Я пока не понял.
     Ч у ж е з е м е ц.Творческое искусство, говорили мы,если вспомнить сказанное
вначале - есть всякая способность, которая является причиной возникновения того,
чего раньше не было.
     Т е э т е т.Да, мы это помним.
Ч у ж е з е м е ц.Станем ли мы утверждать относительно всех живых существ и
растений, которые произрастают на земле из семян и корней, а также относительно
неодушевленных тел, пребывающих в земле в текучем и нетекучем виде,станем ли мы
утверждать, говорю я, что все это, ранее не существовавшее, возникает затем
благодаря созидательной деятельности кого-либо иного - не бога? Или же будем
говорить, руководствуясь убеждением и словами большинства...
Т е э т е т.Какими?
     Ч у ж е з е м е ц. Что все это природа порождает в силу какой-то
самопроизвольной причины , производящей без участия разума. Или, может быть, мы
признаем, что причина эта одарена разумом и божественным знанием, исходящим от
бога?
     Т е э т е т.Я, быть может, по молодости часто меняю одно мнение на другое.
Однако теперь, глядя на тебя и понимая, что ты считаешь, что все это произошло
от бога, я и сам так думаю.
     Ч у ж е з е м е ц.Прекрасно, Теэтет! И если бы мы полагали, что в будущем ты
окажешься в числе мыслящих иначе, то постарались бы теперь с помощью непреложно
убедительной речи заставить тебя с нами согласиться. Но так как я знаю твою
природу, знаю, что и без наших слов она сама собою обратится к тому, к чему, как
ты утверждаешь, ее ныне влечет, то я оставляю это: ведь мы напрасно потеряли бы
время. Лучше я выставлю положение, что то, что приписывают природе, творится
божественным искусством, то же, что создается людьми, человеческим и, согласно
этому положению, существует два рода творчества: один - человеческий, другой -
божественный.
     Т е э т е т.Верно.
Ч у ж е з е м е ц.Расчлени-ка, однако, каждый из них двух снова надвое.
Т е э т е т.Как?
     Ч у ж е з е м е ц.Подобно тому как ты все творческое искусство делил в ширину,
раздели его теперь, напротив, в длину.
     Т е э т е т.Пусть будет разделено.
Ч у ж е з е м е ц.Таким образом, в целом возникают четыре части: две,
относящиеся к нам,человеческие, и две к богам - божественные.
Т е э т е т.Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Теперь они снова разделены, уже иначе: одна часть в каждом
отделе собственно творческая, обе же остальные могут быть лучше всего названы
изобразительными. И в силу этого творческое искусство снова делится на две
части.
     Т е э т е т.Скажи, как теперь образуется каждая из них?
Ч у ж е з е м е ц. Мы знаем, что и мы, и другие живые существа, и то, из чего
произошло все природное, - огонь, вода и им родственное - суть произведения
бога, каждое из которых им создано. Или как?
Т е э т е т.Так.
     Ч у ж е з е м е ц.Каждое из них сопровождают отображения, а вовсе не сами вещи,
тоже произведенные божественным искусством.
Т е э т е т.Какие?
     Ч у ж е з е м е ц.А [образы] во сне и все те [образы], которые днем называются
естественными призраками: тени, когда с огнем смешивается тьма, затем двойные
отображения, когда собственный свет [предмета] и чужой сливаются воедино на
блестящих и гладких предметах и порождают отображение, которое производит
ощущение, противоречащее прежней привычной видимости.
Т е э т е т.Следовательно, здесь два произведения божественного творчества: сама
вещь и образ, ее сопровождающий.
     Ч у ж е з е м е ц.Но что же с нашим искусством? Не скажем ли мы, что оно с
помощью строительского мастерства воздвигает дом, а с помощью живописи нечто
другое, создаваемое подобно человеческому сну для бодрствующих?
Т е э т е т.Конечно, так.
     Ч у ж е з е м е ц.Так же обстоит и с остальным: соответственно двум частям
двояки и произведения нашего творчества: с одной стороны, говорим мы, имеется
сам предмет, а с другой - его изображение.
     Т е э т е т. Теперь я понял значительно лучше и допускаю два вида творческого
искусства, расчлененных в свою очередь надвое: согласно одному делению, это
человеческое и божественное искусства, согласно же другому, произведения каждого
из них состоят, с одной стороны, из самих предметов, а с другой - из некоторых
подобий последних.
     Ч у ж е з е м е ц.Вспомним-ка теперь, что один [вид] изобразительного искусства
должен быть творящим образы, а другой - призраки, если ложь действительно есть
ложь и представляет собой нечто принадлежащее по своей природе к существующему.
Т е э т е т.Да, так было.
     Ч у ж е з е м е ц.Не явилась ли она именно таковой? И в силу этого не будем ли
мы, отбросив сомнения, считать ее теперь двух видов?
Т е э т е т.Да, будем.
     Ч у ж е з е м е ц.Разделим-ка искусство, творящее призраки, снова надвое.
Т е э т е т. Как?
     Ч у ж е з е м е ц.Одно - это то, которое выполняется посредством орудий, в
другом тот, кто творит призраки, сам делает себя орудием этого.
Т е э т е т. Что ты имеешь в виду?
     Ч у ж е з е м е ц.Я подразумеваю, когда кто-либо своим телом старается явить
сходство с твоим обликом или своим голосом - сходство с твоим, то этот [вид]
призрачного искусства обычно называется подражанием.
Т е э т е т. Да.
     Ч у ж е з е м е ц.Называя этот [вид] подражающим, выделим его. Все остальное
оставим без внимания, так как мы устали, и предоставим другому свести это
воедино и дать этому какое-то подобающее название.
Т е э т е т.Пусть одно будет выделено, а то пере дано другому.
Ч у ж е з е м е ц.Однако, Теэтет, и первое надо считать двояким. Реши, почему?
Т е э т е т. Говори ты.
     Ч у ж е з е м е ц.Из лиц подражающих одни делают это, зная, чему они подражают,
другие же - не зная. А какое различие признаем мы более важным, чем различие
между знанием и незнанием?
     Т е э т е т.Никакое.
Ч у ж е з е м е ц.Подражание, недавно указанное, было, таким образом,
подражанием знающих. Ведь только тот, кто знает твой облик и тебя, мог бы
подражать всему этому.
     Т е э т е т.Как же иначе?
Ч у ж е з е м е ц.А что же с обликом справедливости и вообще всей в целом
добродетели? Не примутся ли многие, не зная ее, но имея о ней какое-то мнение.
усердно стараться, чтобы проявилось то, что они принимают за живущую в них
добродетель, и не станут ли, насколько возможно, на деле и на словах ей
подражать?
     Т е э т е т.И очень даже многие.
Ч у ж е з е м е ц.Но не потерпят ли они все неудачу в этом стремлении казаться
справедливыми, не будучи вовсе такими? Или как раз напротив?
Т е э т е т.Как раз напротив.
     Ч у ж е з е м е ц.Такого подражателя - незнающего,думаю я, надо считать отличным
от того - от знающего.
     Т е э т е т.Да.
Ч у ж е з е м е ц.Откуда же, однако, возьмет кто-либо подобающее название для
каждого из них? Ведь очевидно, что это трудно и разделение родов на виды в
старину представлялось праздным и неразумным, устаревшим занятием, так что никто
никогда и не брался делить. Поэтому и нужда в именах была не очень
настоятельной. При всем том, если выразиться более смело, мы во имя различия
подражание, соединенное с мнением, назовем основанным на мнении, подражание же,
соединенное со знанием,научным.
     Т е э т е т.Пусть будет так.
Ч у ж е з е м е ц.Теперь надо воспользоваться одним из этих названий. Ведь
софист принадлежит не к знающим, а к подражающим.
Т е э т е т. Да, конечно.
     Ч у ж е з е м е ц.Рассмотрим-ка подражателя, основывающегося на мнении, как
рассматривают изделие из железа, прочно ли оно или содержит в себе какую-то
трещину.
     Т е э т е т.Рассмотрим.
Ч у ж е з е м е ц.А ведь у него она есть, и очень даже большая. Один из
подражателей простоват и думает, будто знает то, что мнит, а облик другого из-за
его многословия возбуждает подозрение и опасение, что он не знает того,
относительно чего принимает перед другими вид знатока.
Т е э т е т.Конечно, есть подражатели обоих родов, о которых ты упомянул.
Ч у ж е з е м е ц.Поэтому, не сочтем ли мы одного простодушным, а другого -
лицемерным подражателем?
     Т е э т е т.Это подходит.
Ч у ж е з е м е ц.Сочтем ли мы род этого последнего единым или двояким?
Т е э т е т.Смотри ты сам.
     Ч у ж е з е м е ц.Смотрю, и мне представляются каких-то два рода: один, я вижу,
способен лицемерить всенародно, в длинных речах, произносимых перед толпою,
другой же в частной беседе с помощью коротких высказываний заставляет
собеседника противоречить самому себе.
     Т е э т е т.Ты совершенно прав.
Ч у ж е з е м е ц.Кем же сочтем мы словообильного? Мужем ли государственным или
народным витией?
     Т е э т е т.Народным витией.
Ч у ж е з е м е ц.Как же мы назовем другого? Мудрецом или софистом?
Т е э т е т.Мудрецом его невозможно назвать: ведь мы признали его незнающим.
Будучи подражателем мудреца, он, конечно, получит производное от него имя, и я
почти уже понял, что он действительно должен называться во всех отношениях
подлинным софистом.
     [Итог: определение софиста]
Ч у ж е з е м е ц.Не свяжем ли мы, однако, как и раньше его имя воедино, сплетая
нить в обратном порядке - от конца к началу.
Т е э т е т.Конечно, сделаем так.
     Ч у ж е з е м е ц.Этим именем обозначается основанное на мнении лицемерное
подражание искусству, запутывающему другого в противоречиях, подражание,
принадлежащее к части изобразительного искусства, творящей призраки и с помощью
речей выделяющей в творчестве не божественную, а человеческую часть
фокусничества: кто сочтет истинного софиста происходящим из этой плоти и крови,
тот, кажется, выразится вполне справедливо.
Т е э т е т.Сущая правда.






        "ПОЛИТИК"

     Чужеземец. Каким образом отыскать путь политика? А ведь нужно его отыскать и,
отделив его от других путей, отметить знаком единого вида; все другие
ответвляющиеся тропки надо обозначить как другой единый вид, с тем, чтобы душа
наша мыслила знания в качестве двух видов. [...]
Итак, арифметика и некоторые другие сродные ей искусства не занимаются делами и
дают только чистые знания. [...]
     А строительные искусства и все вообще ремесла обладают знанием, как бы вросшим в
дела и, таким образом, они создают вещи, которых раньше не существовало. [...]
Значит, разделим все знания надвое и один вид назовем практическим, другой -
познавательным
     Значит, для всего, что мы сейчас рассматриваем, по-видимому есть единое знание:
назовут ли его искусством царствовать, государственным искусством или искусством
домоуправления - нам нет никакой разницы. [...]
Ведь и любой зодчий не сам работает, а только управляет работающими. [...]
И вносит он в это знание, а не ручной труд. [...]
Поэтому справедливо было бы сказать, что он причастен познавательному искусству.
[...]
     Но только, я думаю, после того, как он вынесет суждение, это еще не конец, и он
не может на этом остановиться, подобно мастеру счетного искусства: он должен
отдавать приказания - какие следует - каждому из работающих, пока они не
выполнят то, что наказано. [6]
     Итак, если мы скажем,что все познавательное искусство разделяется на
повелевающую часть и часть, выносящую суждение, удачно ли мы разделим? [...]
Что же? Смешаем мы воедино искусство царя и искусство истолкования, искусство
приказывать, искусство прорицать, искусство глашатая и многие другие искусства,
имеющие общее свойство - повелевать? ...Отделим одно от другого, поместив род
царей в область самоповелевающего искусства...
На выведение потомства и питание живых существ в одних случаях можно смотреть
к