то Парменид, да и всякий другой, кто только
когда-либо принимал решение определить, каково существующее количественно и
качественно, говорили с нами, не придавая значения своим словам.

Т е э т е т.Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц.Каждый из них, представляется мне, рассказывает нам
какую-то сказку, будто детям: один, что существующее - тройственно и его
части то враждуют друг с другом, то становятся дружными, вступают в браки,
рождают детей и питают потомков; другой, называя существующее двойственным
- влажным и сухим или теплым и холодным, заставляет жить то и другое вместе
и сочетаться браком. Наше элейское племя, начиная с Ксенофана, а то и
раньше, говорит в своих речах, будто то, что называется "всем", - едино.
Позднее некоторые ионийские и сицилийские Музы сообразили, что всего
безопаснее объединить то и другое и заявить, что бытие и множественно и
едино и что оно держится враждою и дружбою. "Расходящееся всегда сходится",
говорят более строгие из Муз; более же уступчивые всегда допускали, что все
бывает поочередно то единым и любимым Афродитою, то множественным и
враждебным с самим собою вследствие какого-то раздора. Правильно ли кто из
них обо всем этом говорит или нет - решить трудно, да и дурно было бы
укорять столь славных и древних мужей. Но вот что кажется верным...

Т е э т е т.Что же?

Ч у ж е з е м е ц.А то, что они, свысока взглянув на нас, большинство,
слишком нами пренебрегли. Нимало не заботясь, следим ли мы за ходом их
рассуждений или же нет, каждый из них упорно твердит свое.

Т е э т е т.Почему ты так говоришь?

Ч у ж е з е м е ц.Когда кто-либо из них высказывает положение, что
множественное, единое или двойственное есть, возникло или возникает и что,
далее, теплое смешивается с холодным, причем предполагаются и некоторые
другие разделения и смешения, то, ради богов, Теэтет, понимаешь ли ты
всякий раз, что они говорят? Я, когда был помоложе, думал, что понимаю
ясно, когда кто-либо говорил о том, что в настоящее время приводит нас в
недоумение, именно о небытии. Теперь же ты видишь, в каком мы находимся по
отношению к нему затруднении.

Т е э т е т.Вижу.

Ч у ж е з е м е ц.Пожалуй, мы испытываем такое же точно состояние души и по
отношению к бытию, хотя утверждаем, что ясно понимаем, когда кто-либо о нем
говорит, что же касается небытия, то не понимаем; между тем мы в одинаковом
положении по отношению как к тому, так и к другому.

Т е э т е т.Пожалуй.

Ч у ж е з е м е ц.И обо всем прочем, сказанном раньше, нам надо выразиться
точно так же.

Т е э т е т.Конечно.

Ч у ж е з е м е ц.О многом мы, если будет угодно, поговорим и после,
величайшее же и изначальное следует рассмотреть первым.

Т е э т е т.О чем, однако, ты говоришь? Ясно ведь, ты считаешь, что сначала
надо тщательно исследовать бытие: чем оказывается оно у тех, кто берется о
нем рассуждать?

Ч у ж е з е м е ц.Ты, Теэтет, следуешь за мной прямо по пятам. Я говорю,
что метод исследования нам надо принять такой, будто те находятся здесь и
мы должны расспросить их следующим образом: "Ну-ка, вы все, кто только
утверждает, что теплое и холодное или другое что-нибудь двойственное есть
все, - что произносите вы о двух [началах бытия], когда говорите, будто
существуют они оба вместе и каждое из них в отдельности? Как нам понимать
это ваше бытие? Должны ли мы, по-вашему, допустить нечто третье кроме тех
двух и считать все тройственным, а вовсе не двойственным? Ведь если вы
назовете одно из двух [начал] бытием, то не сможете сказать, что оба они
одинаково существуют, так как в том и другом случае было бы единое
[начало], а не двойственное".

Т е э т е т.Ты говоришь верно.

Ч у ж е з е м е ц."Или вы хотите оба [начала] назвать бытием?"

Т е э т е т.Может быть.

Ч у ж е з е м е ц."Но, друзья, - скажем мы, - так вы весьма ясно назвали бы
двойственное единым".

Т е э т е т.Ты совершенно прав.

Ч у ж е з е м е ц."Так как мы теперь в затруднении, то скажите нам четко,
что вы желаете обозначить, когда произносите "бытие". Ясно ведь, что вы
давно это знаете, мы же думали, что знаем, а теперь вот затрудняемся.
Поучите сначала нас этому, чтобы мы не воображали, будто постигаем то, что
вы говорите, тогда как дело обстоит совершенно наоборот". Так говоря и
добиваясь этого от них, а также от других, которые утверждают, что все
больше одного, неужели мы, мой мальчик, допустим какую-либо ошибку?

Т е э т е т.Менее всего.

Ч у ж е з е м е ц.Как же? Не должно ли у тех, кто считает все единым,
выведать по возможности, что называют они бытием?

Т е э т е т.Конечно.

Ч у ж е з е м е ц.Пусть они ответят на следующее: "Вы утверждаете, что
существует только единое?" "Конечно, утверждаем",скажут они. Не так ли?

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц."Дальше. Называете ли вы что-нибудь бытием?"

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц."То же ли самое, что вы называете единым, пользуясь для
одного и того же двумя именами? Или как?"

Т е э т е т.Что же они ответят после этого, чужеземец?

Ч у ж е з е м е ц.Ясно, Теэтет, что для того, кто выдвигает такое
предположение, не очень-то легко ответить как на этот, так и на любой
другой вопрос.

Т е э т е т.Как так?

Ч у ж е з е м е ц.Допускать два наименования, когда считают, что не
существует ничего, кроме единого, конечно, смешно.

Т е э т е т.Как не смешно!

Ч у ж е з е м е ц.Да и вообще согласиться с говорящим, что имя есть что-то,
не имело бы смысла.

Т е э т е т.Отчего?

Ч у ж е з е м е ц.Кто допускает имя, отличное от вещи, тот говорит,
конечно, о двойственном.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.И действительно, если он принимает имя вещи за то же, что
есть она сама, он либо будет вынужден произнести имя ничего, либо если он
назовет имя как имя чего-то, то получится только имя имени, а не чего-либо
другого.

Т е э т е т.Так.

Ч у ж е з е м е ц.И единое, будучи лишь именем единого, окажется единым
лишь по имени.

Т е э т е т.Это необходимо.

Ч у ж е з е м е ц.Что же далее? Отлично ли целое от единого бытия или они
признают его тождественным с ним?

Т е э т е т.Как же они не признают, если и теперь признают?

Ч у ж е з е м е ц. Если, таким образом, как говорит и Парменид,

Вид его [целого] массе правильной сферы всюду подобен,
Равен от центра везде он, затем, что нисколько не больше,
 Как и не меньше идет туда и сюда по закону,

если бытие именно таково, то оно имеет середину и края, а обладая этим, оно
необходимо должно иметь части. Или не так?

Т е э т е т.Так.

Ч у ж е з е м е ц.Ничто, однако, не препятствует, чтобы разделенное на
части имело в каждой части свойство единого и чтобы, будучи всем и целым,
оно таким образом было единым.

Т е э т е т.Почему бы и нет?

Ч у ж е з е м е ц.Однако ведь невозможно, чтобы само единое обладало этим
свойством?

Т е э т е т. Отчего же?

Ч у ж е з е м е ц.Истинно единое, согласно верному определению, должно,
конечно, считаться полностью неделимым.

Т е э т е т.Конечно, должно.

Ч у ж е з е м е ц.В противном случае, то есть будучи составленным из многих
частей, оно не будет соответствовать определению.

Т е э т е т.Понимаю.

Ч у ж е з е м е ц.Будет ли теперь бытие, обладающее, таким образом,
свойством единого, единым и целым, или нам вовсе не следует принимать бытие
за целое?

Т е э т е т.Ты предложил трудный выбор.

Ч у ж е з е м е ц.Ты говоришь сущую правду. Ведь если бытие обладает
свойством быть как-то единым, то оно уже не будет тождественно единому и
все будет больше единого.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.Далее, если бытие есть целое не потому, что получило это
свойство от единого, но само по себе, то оказывается, что бытию недостает
самого себя.

Т е э т е т.Истинно так.

Ч у ж е з е м е ц.Согласно этому объяснению, бытие, лишаясь самого себя,
будет уже небытием.

Т е э т е т.Так.

Ч у ж е з е м е ц.И все снова становится больше единого, если бытие и целое
получили каждое свою собственную природу.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.Если же целое вообще не существует, то это же самое
произойдет и с бытием, и ему предстоит не быть и никогда не стать бытием.

Т е э т е т.Отчего же?

Ч у ж е з е м е ц.Возникшее - всегда целое, так что ни о бытии, ни о
возникновении нельзя говорить как о чем-либо существующем, если в
существующем не признавать целого.

Т е э т е т.Кажется несомненным, что это так.

Ч у ж е з е м е ц.И действительно, никакая величина не должна быть нецелым,
так как, сколь велико что-нибудь - каким бы великим или малым оно ни было,
- столь великим целым оно по необходимости должно быть.

Т е э т е т.Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц.И тысяча других вещей, каждая в отдельности, будет
вызывать бесконечные затруднения у того, кто говорит, будто бытие либо
двойственно, либо только едино.

Т е э т е т.Это обнаруживает то, что и теперь почти уже ясно. Ведь одно
влечет за собой другое, неся большую и трудноразрешимую путаницу
относительно всего прежде сказанного.

Ч у ж е з е м е ц.Мы, однако, не рассмотрели всех тех, кто тщательно
исследует бытие и небытие, но довольно и этого. Дальше надо обратить
внимание на тех, кто высказывается по-иному, дабы на примере всего увидеть,
как ничуть не легче объяснить, что такое бытие, чем сказать, что такое
небытие.

Т е э т е т.Значит, надо идти и против этих.

Ч у ж е з е м е ц.У них, кажется, происходит нечто вроде борьбы гигантов
из-за спора друг с другом о бытии.

Т е э т е т.Как так?

Ч у ж е з е м е ц.Одни все совлекают с неба и из области невидимого на
землю, как бы обнимая руками дубы и скалы. Ухватившись за все подобное, они
утверждают, будто существует только то, что допускает прикосновение и
осязание, и признают тела и бытие за одно и то же, всех же тех, кто
говорит, будто существует нечто бестелесное, они обливают презрением, более
ничего не желая слышать.

Т е э т е т.Ты назвал ужасных людей; ведь со многими из них случалось
встречаться и мне.

Ч у ж е з е м е ц.Поэтому-то те, кто с ними вступает в спор,
предусмотрительно защищаются как бы сверху, откуда-то из невидимого,
решительно настаивая на том, что истинное бытие - это некие умопостигаемые
и бестелесные идеи; тела же, о которых говорят первые, и то, что они
называют истиной, они, разлагая в своих рассуждениях на мелкие части,
называют не бытием, а чем-то подвижным, становлением. Относительно этого
между обеими сторонами, Теэтет, всегда происходит сильнейшая борьба.

Т е э т е т.Правильно.

Ч у ж е з е м е ц.Значит, нам надо потребовать от обеих сторон порознь
объяснения, что они считают бытием.

Т е э т е т.Как же мы его будем требовать?

Ч у ж е з е м е ц.От тех, кто полагает бытие в идеях, легче его получить,
так как они более кротки, от тех же, кто насильственно все сводит к телу,
труднее, да, может быть, и почти невозможно. Однако, мне кажется, с ними
следует поступать так...

Т е э т е т.Как?

Ч у ж е з е м е ц.Всего бы лучше исправить их делом, если бы только это
было возможно; если же так не удастся, то мы сделаем это при помощи
рассуждения, предположив у них желание отвечать нам более правильно, чем
доселе. То, что признано лучшими людьми, сильнее того, что признано
худшими. Впрочем, мы заботимся не о них, но ищем лишь истину.

Т е э т е т.Весьма справедливо.

Ч у ж е з е м е ц.Предложи же тем, кто стал лучше, тебе отвечать, и
истолковывай то, что ими сказано.

Т е э т е т.Да будет так.

Ч у ж е з е м е ц.Пусть скажут, как они полагают: есть ли вообще какое-либо
смертное существо?

Т е э т е т.Отчего же нет?

Ч у ж е з е м е ц.Не признают ли они его одушевленным телом?

Т е э т е т.Без сомнения.

Ч у ж е з е м е ц.И считают душу чем-то существующим?

Т е эт е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.Дальше. Не говорят ли они, что одна душа - справедливая,
другая - несправедливая, та - разумная, а эта - нет?

Т е э т е т.Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц.И не так ли они считают, что благодаря присутствию
справедливости каждая душа становится такой-то, а из-за противоположных
качеств - противоположною?

Т е э т е т.Да, и это они подтверждают.

Ч у ж е з е м е ц.Но то, что может присутствовать в чем-либо или
отсутствовать, непременно, скажут они, должно быть чем-то.

Т е э т е т.Они так и говорят.

Ч у ж е з е м е ц.Когда же справедливость, разумность и любая другая
добродетель, а также их противоположности существуют и существует также
душа, в которой все это пребывает, то признают ли они что-либо из этого
видимым и осязаемым или же все - невидимым?

Т е э т е т.Пожалуй, здесь нет ничего видимого.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Неужели они утверждают, что вещи подобного рода
имеют тело?

Т е э т е т.Здесь они уже не решают все одинаковым образом, но им кажется,
что сама душа обладает телом, в отношении же разумности и каждого из того,
о чем ты спросил, они не дерзают согласиться, что это вовсе не существует,
и настаивать, что все это - тела.

Ч у ж е з е м е ц.Нам ясно, Теэтет, что эти мужи исправились. Ведь те из
них, которых породила земля, ни в чем не выказали бы робости, но всячески
настаивали бы, что то, чего они не могут схватить руками, вообще есть
ничто.

Т е э т е т.Пожалуй, они так и думают, как ты говоришь.

Ч у ж е з е м е ц.Спросим, однако, их снова: если они пожелают что-либо,
хоть самое малое, из существующего признать бестелесным, этого будет
достаточно. Ведь они должны будут тогда назвать то, что от природы присуще
как вещам бестелесным, так и имеющим тело, и глядя на что они тому и
другому приписывают бытие. Быть может, они окажутся в затруднении. Однако,
если что-либо подобное случится, смотри, захотят ли они признать и
согласиться с выдвинутым нами положением относительно бытия - что оно
таково?

Т е э т е т.Но каково же? Говори, и мы это скоро увидим.

Ч у ж е з е м е ц.Я утверждаю теперь, что все, обладающее по своей природе
способностью либо воздействовать на что-то другое, либо испытывать хоть
малейшее воздействие, пусть от чего-то весьма незначительного и только один
раз,все это действительно существует. Я даю такое определение
существующего: оно есть не что иное, как способность.

Т е э т е т.Ввиду того что в настоящее время они не могут сказать ничего
лучшего, они принимают это определение.

Ч у ж е з е м е ц.Прекрасно. Позже, быть может, и нам и им представится
иное. Но для них пусть это останется у нас решенным.

Т е э т е т.Пусть останется.

Ч у ж е з е м е ц.Теперь давай обратимся к другим, к друзьям идей; ты же
толкуй нам и их ответы.

Т е э т е т.Пусть будет так.

Ч у ж е з е м е ц.Вы говорите о становлении и бытии, как-то их различая. Не
так ли?

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.И говорите, что к становлению мы приобщаемся телом с
помощью ощущения, душою же с помощью размышления приобщаемся к подлинному
бытию, о котором вы утверждаете, что оно всегда само себе тождественно,
становление же всякий раз иное.

Т е э т е т.Действительно, мы говорим так.

Ч у ж е з е м е ц.Но как нам сказать, о наилучшие из людей, чти в обоих
случаях вы называете приобщением? Не то ли, о чем мы упомянули раньше?

Т е э т е т.Что же?

Ч у ж е з е м е ц.Страдание или действие, возникающее вследствие некой
силы, рождающейся от взаимной встречи вещей. Быть может, Теэтет, ты и не
слышишь их ответа на это, я же, пожалуй, благодаря близости с ними слышу.

Т е э т е т.Какое же, однако, приводят они объяснение?

Ч у ж е з е м е ц.Они не сходятся с нами в том, что недавно было сказано
людям земли относительно бытия.

Т е э т е т.В чем же именно?

Ч у ж е з е м е ц.Мы выставили как достаточное определение существующего
то, что нечто обладает способностью страдать или действовать, хотя бы даже
и в весьма малом.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.На это, однако, они возражают, что способность страдать
или действовать принадлежит становлению, но с бытием, как они утверждают,
не связана способность ни того ни другого.

Т е э т е т.Разве так они говорят?

Ч у ж е з е м е ц.Ну а нам надо на это ответить, что мы должны яснее у них
узнать, признают ли они, что душа познает, а бытие познается?

Т е э т е т.Это они действительно говорят.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Считаете ли вы, что познавать или быть
познаваемым - это действие или страдание или то и другое вместе? Или одно
из них - страдание, а другое - действие? Или вообще ни то ни другое не
причастно ни одному из двух [состояний]?

Т е э т е т.Ясно, что ничто из двух ни тому ни другому не причастно, иначе
они высказали бы утверждение, противоположное прежнему.

Ч у ж е з е м е ц.Понимаю. Если познавать значит как-то действовать, то
предмету познания, напротив, необходимо страдать. Таким образом, бытие,
согласно этому рассуждению, познаваемое познанием, насколько познается,
настолько же находится в движении в силу своего страдания, которое, как мы
говорим, не могло бы возникнуть у пребывающего в покое.

Т е э т е т.Справедливо.

Ч у ж е з е м е ц.И ради Зевса, дадим ли мы себя легко убедить в том, что
движение, жизнь, душа и разум не причастны совершенному бытию и что бытие
не живет и не мыслит, но возвышенное и чистое, не имея ума, стоит
неподвижно в покое?

Т е э т е т.Мы допустили бы, чужеземец, поистине чудовищное утверждение!

Ч у ж е з е м е ц.Но должны ли мы утверждать, что оно обладает умом, жизнью
же нет?

Т е э т е т.Как можно?!

Ч у ж е з е м е ц.Но, согласившись в том, что ему присущи и то и другое,
станем ли мы утверждать, что они находятся у него в душе?

Т е э т е т. Но каким иным образом могло бы оно их иметь?

Ч у ж е з е м е ц.Так станем ли мы утверждать, что, имея ум, жизнь и душу,
бытие совсем неподвижно, хотя и одушевлено?

Т е э т е т.Мне все это кажется нелепым.

Ч у ж е з е м е ц.Потому-то и надо допустить, что движимое и движение
существуют.

Т е э т е т.Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц.Итак, Теэтет, выходит, что если существующее неподвижно,
то никто нигде ничего не мог бы осмыслить.

Т е э т е т. Несомненно, так.

Ч у ж е з е м е ц.И однако же, если мы, с другой стороны, признаем все
несущимся и движущимся, то этим утверждением мы исключаем тождественное из
области существующего.

Т е э т е т. Каким образом?

Ч у ж е з е м е ц.Думаешь ли ты, что без покоя могли бы существовать
тождественное, само себе равное и находящееся в одном и том же отношении?

Т е э т е т.Никогда.

Ч у ж е з е м е ц. Что же далее? Понимаешь ли ты, как без всего этого мог
бы где бы то ни было существовать или возникнуть ум?

Т е э т е т.Менее всего.

Ч у ж е з е м е ц.И действительно, надо всячески словом бороться с тем,
кто, устранив знание, разум и ум, в то же время каким-то образом настойчиво
что-либо утверждает.

Т е э т е т.Несомненно, так.

Ч у ж е з е м е ц. Таким образом, философу, который все это очень высоко
ценит, как кажется, необходимо вследствие этого не соглашаться с
признающими одну или много идей, будто все пребывает в покое, и совершенно
не слушать тех, кто, напротив, приписывает бытию всяческое движение, но
надо, подражая мечте детей, чтобы все неподвижное двигалось, признать бытие
и все и движущимся и покоящимся.

Т е э т е т.Весьма справедливо.

Ч у ж е з е м е ц.Что же, однако? Не достаточно ли

уже, как представляется, мы охватили в своем рассуждении бытие?

Т е э т е т.Конечно.

Ч у ж е з е м е ц. Вот тебе и на, Теэтет! А я бы сказал, что именно теперь
мы и познаем всю трудность исследования бытия.

Т е э т е т.Как это? Что ты сказал?

Ч у ж е з е м е ц.Не замечаешь ли ты, мой милый, что мы сейчас оказались в
совершенном неведении относительно бытия, а между тем нам кажется, будто мы
о нем что-то говорим.

Т е э т е т.Мне кажется, да. Однако я совсем не понимаю, как мы могли
незаметно оказаться в таком положении.

Ч у ж е з е м е ц.Но посмотри внимательнее: если мы теперь со всем этим
соглашаемся, как бы нам по праву не предложили тех же вопросов, с которыми
мы сами обращались к тем, кто признает, будто