ься не могла, но нескольких мгновений замешательства в стане противника было вполне достаточно. Позади послышались два гулких удара, два тела упали наземь - то отцы-иезуиты, вынырнув из темноты за спинами Рошфора и Монфаржа, проверили их черепные коробки на прочность. Оба рухнули как снопы. Монах и духовник из Люксембургского дворца орудовали крепкими дубинками, которые были достаточно коротки, чтобы прятать их под полами плащей, и достаточно длинны, чтобы являться грозным оружием в умелых руках.
     Жюль и Франсуа обернулись на шум и увидели перед собой две темные фигуры, переступившие через тела их поверженного начальника и его помощника. Тем временем Арамис неторопливо приставил к горлу стоявшего перед ним человека острие своей шпаги, и тот оказался точно в той же ситуации, в какую за минуту до этого собирался поставить того, кто отворит ему дверь. Жюль и Франсуа заметались: позади стоял Арамис, целясь из пистолета и угрожая пронзить горло их товарищу, перед ними двое, выскочившие словно из-под земли, занесли дубинки над головой. Мгновением позже эти предметы опустились на их головы. И все погасло.
     Позади Арамиса послышались шаркающие шаги старого алхимика - он хотел сделать глоток свежего воздуха. Увидев четыре неподвижно лежащие тела он только осведомился:
     - Вы убили их? - Мессир Бежар уже ничему не удивлялся.
     - Не в наших правилах совершать бесполезные поступки, - глухо отозвался монах из-под своего капюшона.
     Сюффрен молча отступил назад. Он считал, что мессиру Бежару вовсе незачем видеть его, пока ситуация не прояснилась.
     - Любезный, э-э, мессир, - проговорил Арамис, не отрывая взгляда от агента, которого продолжал удерживать в прежнем положении. - Поднимитесь к себе, разбудите, э-э.., девушку и соберитесь в дорогу... Возьмите деньги и самое необходимое.
     Бежар понял, что произошло нечто, изменившее планы иезуитов, и Арамис не хочет называть имен при человеке Рошфора. Он, как автомат, повернулся и послушно отправился исполнять приказ Арамиса. Сюффрен сделал еле заметное движение, услышав, что Арамис предлагает алхимику и его дочери собраться в дорогу, но не проронил ни звука.
     После этого Арамис сделал знак, приглашающий монаха покараулить единственного твердо стоявшего на ногах агента, а сам с Сюффреном отошел в сторону. Им надо было посовещаться.
     - Он подписал бумагу? - быстрым шепотом спросил Сюффрен.
     - Он готов был ее подписать.
     - Вам помешали?
     - Как видите. Я выглянул в окно и заметил Рошфора.
     - Значит, они искали вас, - полуутвердительно заметил духовник Медичи.
     - Я же сказал вам, что меня теперь повсюду разыскивают.
     - Вам пора уйти со сцены. Но он не должен видеть меня, пока у нас не будет его расписки.
     - Она скоро будет у нас, ручаюсь.
     - Вы хотите укрыть их где-то в другом месте?
     - Да. В надежном месте.
     - Верно, теперь им нельзя оставаться здесь. Но где?
     - Я попрошу герцогиню де Рамбулье...
     - Вы знакомы с герцогиней?! - Удивление Сюффрена было столь велико, что Арамис улыбнулся. Было так темно, что он мог себе это позволить.
     - Немного.
     - Хорошо. Герцогиня не кардиналистка. Но дом ее обычно полон гостей...
     - Я не сказал, что попрошу герцогиню оказать гостеприимство мессиру и его дочери в своем особняке, я только сказал, что попрошу ее помочь в атом деле. Быть может, я обращусь к преподобному Мерсенну из монастыря миноритов.
     - Отлично. Я полагаюсь на вас. Но думаю, что лучше, если заботам герцогини или ее друзей будет поручена только девушка. Бежару же следует теперь неотлучно находиться во дворце.
     - Но мы же не можем отправиться во дворец прямо сейчас, посреди ночи.
     Сюффрену снова пришлось удивиться:
     - Не хотите ли вы сказать, что нам удобно привести этих двоих в самую глухую пору в отель Рамбулье?!
     - Допустим, - согласился Арамис, прилагавший титанические усилия, чтобы его собеседник не догадался о том, как ему хочется спасти Бежара от уготованной ему страшной участи. - Но зато мы легко найдем пристанище до утра в миноритском монастыре.
     К счастью, Сюффрен был далек от того, чтобы заподозрить Арамиса в попытке противопоставить свою волю воле Ордена. Он легко согласился:
     - Тем лучше! У миноритов строгий устав, и попасть к ним незваным гостям будет непросто. Но с одним условием.
     Бежар должен дать расписку.
     - Но не сейчас! - воскликнул Арамис. - Мы обнаружены и следует поторопиться.
     Иезуит приписал излишнее волнение Арамиса естественному чувству самосохранения. Поэтому он лишь примирительно сказал:
     - У нас есть возможность кое-что прояснить. Давайте допросим этого человека.
     Он направился к пленнику, и Арамису не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
     - Послушай-ка, любезный, - обратился Сюффрен к человеку, опасливо поглядывавшему на грозную дубинку в руке стоявшего рядом с ним рослого монаха в низко надвинутом капюшоне. Сюффрен тоже спрятал свое лицо. - Что вас привело на эту улицу? За кем вы следили?
     - Нам было приказано выследить и арестовать некоего д'Эрбле, сударь, - быстро ответил соглядатай. - Он вошел в этот дом, вот мы и остались караулить его.
     - Что это за дом? Кто в нем живет? Отвечай, быстро! - отрывисто приказал Сюффрен.
     - Этого я не знаю! - отвечал перепуганный соглядатай.
     - А твой начальник? Как его имя?
     - Граф де Рошфор.
     - Известно ему что-нибудь?! Говорил он тебе или другим, что это за дом?
     - Мне ничего сказано не было, а относительно остальных или намерений начальника - не могу сказать, сударь.
     Не знаю.
     Сюффрен переглянулся с Арамисом.
     - Вы сами видите, - заметил последний, - никакой уверенности в том, что они не выследили Бежара, быть не может. Я немного знаю Рошфора, он никому ничего не доверяет и все решает сам.
     - Кстати, - встрепенулся Сюффрен. - Который из них Рошфор? Пойдемте посмотрим.
     С этими словами он повернулся, предварительно сделав какой-то знак монаху, и, переступив через два неподвижных тела, направился к первым жертвам, которые упали, сраженные дубинками святых отцов, в некотором отдалении. Не успел он сделать и нескольких шагов, как со стороны кладбища Сент-Инносен послышался конский топот. Арамис и Сюффрен замерли, а монах, повинуясь безмолвному приказу своего командира, поспешил опустить свою устрашающую дубинку на голову последнего агента, который уже ничем не мог им помочь, а следовательно, всякая надобность в нем отпала. Человек в черном, не успев даже охнуть, рухнул словно стебель под серпом косаря. Избавившись от обузы, монах стал прислушиваться к новому звуку.
     Конский топот удалялся. Сюффрен сделал еще несколько шагов вперед и вдруг вскрикнул.
     Арамис подбежал к нему:
     - Что случилось?!
     - Здесь только один!
     - Вижу, вот он лежит возле дерева.
     - Да, но я нигде не вижу второго. Рошфора!
     Теперь вскрикнул Арамис.
     - Он пришел в себя и ускакал. У них были где-то поблизости лошади! Мы упустили его в этой темени!
     - Это меняет дело. Оставаться здесь больше нельзя, - быстро проговорил Сюффрен. - Поднимитесь и поторопите их!
     Арамис уже скрылся в темном проеме дверей. Через некоторое время он снова показался в сопровождении Бежара и его встревоженной дочери.
     - Помните мои слова и не бойтесь! - шепнул Арамис, сжав руку алхимика, прежде чем они переступили порог. Тот слабо кивнул в ответ.
     Они быстро зашагали в сторону, противоположную той, откуда пришли. Улица Медников опустела.
     Монах бесшумно скользящей тенью двигался впереди, указывая дорогу. За ним ковылял Бежар с несколькими узлами, девушка шла рядом, то ли поддерживая отца под руку, то ли держась за него... Арамис с Сюффреном шли сзади, переговариваясь вполголоса. Несколько раз мимо них проезжали кареты, сопровождаемые всадниками с факелами.
     Они сочли за лучшее отступать в тень, прижимаясь к самым стенам домов с нависающими крышами. Раз или два на пересечении улиц слышались громкие голоса и видно было мелькание огней. Они не раздумывая поворачивали назад и обходили стороной опасные перекрестки.
     Все эти предосторожности помогли маленькому отряду достичь ограды искомого монастыря без неприятных происшествий. Здесь Арамис попрощался с духовником королевы-матери и тихо постучался в калитку. Бежар с дочерью остались с ним, дожидаясь, когда калитка будет отперта, а оба иезуита двинулись прочь и, свернув на улицу Генего, скрылись из виду.
     Часом позже улица Медников, которой не суждено было спать спокойно в ту ночь, была разбужена дробным перестуком копыт, отсветами огней и громкими голосами.
     Отряд Рошфора ворвался в покинутый обитателями дом и, как показалось разбуженным всем этим шумом жильцам окрестных домов, перевернул там все вверх дном. В доме было обнаружено много тиглей, бутылок с различными неаппетитными жидкостями и банок с резко пахнущими мазями, пучков трав, связок кореньев, всякой посуды и прочих вещей того же рода, неоспоримо свидетельствующих, что дом этот служит или, вернее, служил пристанищем практикующему алхимику. Обнаруженные предметы и снадобья вызвали глубокую задумчивость графа Рошфора, который внимательно осмотрел все найденное.
     На следующий день кавалер де Рошфор был вызван для отчета к кардиналу. Граф был предан Ришелье душой и телом, и тот знал и ценил это. По приказу кардинала Рокфору приходилось не раз проводить сутки напролет в седле, изменять обличье и рисковать жизнью.
     Все это делало Рошфора незаменимым человеком для кардинала. Однако в то утро его высокопреосвященство устроил своему клеврету разнос. Рошфор пытался оправдаться, но его слабые попытки уменьшить возводимые на него обвинения еще больше раздражали кардинала.

Глава сорок вторая

Конспирация

     Арамис исчез, не появился он и на следующий день.
     Это не на шутку встревожило двоих друзей, разместившихся в старой квартире Атоса на улице Феру.
     Они понимали, что Арамис находится в отчаянном положении и ему впору думать не о том, как спасти д'Артаньяна из тюрьмы, а о том, как скрыться от вездесущей агентуры отца Жозефа и от всевидящего ока грозного министра.
     - Проклятие! - воскликнул Портос, разглядывая из окна второго этажа улицу, по которой взад и вперед сновал обычный для этого времени дня парижский люд. - И зачем это Арамису вздумалось ввязываться в это дело!
     - Арамис постоянно "ввязывается", как вы говорите, не в одно, а в целую дюжину "дел". Какое из них вы имеете в виду? - меланхолично спросил Атос.
     - Да этот заговор принца, будь он трижды неладен!
     Из-за него нашему другу теперь грозит эшафот.
     - Что же не идет этот бездельник Гримо! Может быть, он не сумел отыскать монастырь? - проговорил Атос. Из этого следовало, что Атос также томится в ожидании новостей.
     - Да нет. Арамис подробно все объяснил. Теперь и я найду этот монастырь с закрытыми глазами, - пробурчал Портос. Затем он шумно вздохнул и посмотрел в окно.
     - Мне пришла в голову отличная мысль, - заметил Атос.
     - Так говорите скорее!
     - У нас ведь есть еще Планше. Он тоже может поработать связным, раз уж мы решили не рисковать попусту.
     - Верно. Мысль действительно превосходная!
     - Последнее время мне нечасто приходят в голову мысли, - тем же тоном проговорил Атос. - Тем более "превосходные".
     Тут Портос чертыхнулся.
     - В чем дело, Портос?
     - В вашей идее есть один изъян, друг мой. Я только сейчас обнаружил.
     - Очень может статься. Я же говорил вам, что мне вообще редко последнее время приходит что-нибудь путное.
     Что же вы обнаружили?
     - Что, для того, чтобы вызвать Планше, придется самим выйти на улицу.
     - Ничуть не бывало.
     - Но как это сделать?
     - Послать за Планше слугу нашей хозяйки.
     - Но разве мы можем доверять какому-то неизвестному малому.
     - Я и не думаю доверять ему что-то серьезное. Но нам ничто не мешает пригласить хозяйку и попросить ее отправить слугу в казармы Пьемонтского полка к сержанту по имени Планше. Он пойдет туда, разыщет Планше и сообщит, что его ждут на улице Феру. Думаю, нашему сержанту не потребуется много времени, чтобы догадаться, кто его приглашает, даже если слуга забудет номер дома.
     - Вы совершенно правы, Атос. Давайте так м сделаем.
     Они так и сделали.
     Покуда друзья дожидались Планше, вернулся Гримо из монастыря. На маленьком клочке бумаги бисерным почерком Арамиса было написано следующее:

     Улицы Парижа стали совсем недоступны для меня, и я вынужден сделаться затворником. Но прежде чем я окончательно уединюсь, мне предстоит выполнить мой христианский долг, этою требует моя совесть. Я отправляюсь на вылазку, надеюсь, она будет недолгой и успешной. Если же нет. прощайте, милые мои друзья, и пусть Бог поможет вам завершить то дело, которое мы начали вместе и в котором я так мало сумел помочь вам. Моим душеприказчиком я попросил быть того, кто передаст это послание. Он же известит ту (последнее слово было густо зачеркнуто и исправлено на "того"), того единственного, кроме вас, человека на свете, который, быть может, будет оплакивать меня. Ваш А.

     Прочитав записку, друзья вновь обратили свои взоры на Гримо.
     - Так ты, значит, не застал Арамиса в монастыре? - спросил Атос.
     - Он покинул монастырь прошлой ночью и оставил это.
     В монастырь меня не пустили.
     - Понятно, у миноритов строгий устав, - задумчиво проговорил Атос. - Кто передал тебе записку, Гримо?
     - Один священник. Отец Мерсенн. Хороший человек.
     В устах молчальника Гримо такой отзыв мог служить вы дающейся рекомендацией. Годы, проведенные в услужении у Атоса, приучили Гримо излагать только главную мысль.
     - Из того, что сообщил нам Гримо, следует, что мы не знаем, что сталось с Арамисом.
     - Черт возьми! Верно.
     - Но мы знаем, что какое-то благородное дело послужило причиной того, что он решил рискнуть собой еще раз.
     - Ax! - вскричал Портос. - Держу пари, что и в этот раз тут замешана какая-нибудь дама. Он неисправимый романтик, наш Арамис.
     - Думаю, вы ошибаетесь, Портос. На этот раз дело серьезнее. Вспомните, в записке говорится, что его побуждает к этому совесть. Будь речь о даме, он написал бы - "сердце" или "душа", в конце концов!
     - А я говорю вам, что ошибаетесь вы, - упорствовал Портос, на которого торжественный и печальный слог послания Арамиса не произвел такого впечатления, как на Атоса, подчас склонного к черной меланхолии. - "Совесть", .душа", "сердце"! Наш милый Арамис - поэт, а поэты никогда не отличают одно от другого и всегда все перепутают!
     Право, Атос, вы ошибаетесь, глядя на вещи слишком мрачно.
     - Я хотел бы ошибаться, - покачал головой Атос. - Но жизнь обычно подтверждает мои наихудшие предположения.
     - В таком случае, давайте снова заключим пари!
     - Вы говорите - "снова", Портос?
     - Черт побери, конечно, снова. Новое пари!
     - Новое пари?!
     - Как, вы забыли?!
     - Да о чем вы тут толкуете, Портос?!
     - Да о том самом пари, которое мы с вами заключили в "Сосновой шишке", когда только что приехали в Париж и собирались переночевать.
     Само собой разумеется, этот разговор происходил уже без Гримо, которого Атос отослал в соседнюю комнату по-солдатски коротким жестом.
     - Я совсем забыл, - сказал Атос. - Но теперь припоминаю.
     - А я, напротив, помню очень хорошо. Вы выиграли у меня сорок пистолей.
     - Тогда причина ясна. И вы предлагаете мне новое пари?
     - Ну разумеется. Я бьюсь об заклад, что "христианский долг" нашего таинственного Арамиса, о котором он пишет в своем послании, вполне можно заменить словами "племянница богослова", безо всякого ущерба для смысла!
     - Будь по-вашему.
     - Ставлю сорок пистолей.
     - Э-э, друг мой. Так дело не пойдет. Могу предложить двадцать и дюжину бутылок бургундского.
     - Так вы снова не при деньгах? Хорошо, принимаю ваши условия. И заметьте, дорогой Атос, я делаю это единственно из желания отучить вас видеть во всем мрачную сторону.
     Атос не удержался от улыбки.
     - Благодарю вас, друг мой Портос. Я буду утешаться этим, если проиграю.
     - Отлично. Что мы будем делать дальше? - жизнерадостно спросил Портос.
     - Не знаю, как вам, а мне теперь и думать противно о том, чтобы сидеть взаперти.
     - Что вы предлагаете?
     - Отправиться на разведку.
     Портос задумался на мгновение:
     - Но ведь нас, должно быть, разыскивают по всему Парижу.
     - Очень возможно, но что отсюда следует? Нам ведь все равно придется когда-нибудь покинуть эти стены. Почему не сделать это сейчас?
     - Это правда...
     В этот момент появился несколько встревоженный Планше.
     - А вот и Планше! - сказал Атос, не меняя тона.
     - Мое почтение, сударь. Вы посылали за мной? И господин Портос здесь! Мое почтение, господин Портос. Какие-то новости о моем бедном хозяине?
     - Новости таковы, Планше, что твой хозяин, к несчастью, по-прежнему остается там, где он был, то есть в Бастилии.
     - Ax, сударь! Это плохая новость, - ответил опечаленный Планше.
     - Но у нас есть еще одна новость для тебя, Планше.
     - Так, сударь. - И Планше насторожился.
     - Мы собираемся предпринять вылазку.
     - Ох, сударь! Вроде той, что называлась "бастион Сен-Жерве"?
     - Ты никак напуган, любезный. Тебя ведь не было тогда с нами на бастионе.
     - Это истинная правда, сударь. Но там был Гримо.
     И он поделился со мной впечатлениями.
     - Думаю, они были достаточно яркими, - невозмутимо сказал Атос. - Так вот, мы с господином дю Баллоном собираемся предпринять вылазку. Можешь называть это разведкой, если тебе угодно. Гримо с мушкетом будет сопровождать нас, но, так как нас двое, а он один, я хочу тебе предложить...
     - Право, сударь... - Любой, наблюдавший сцену со стороны, незамедлительно пришел бы к выводу, что Планше не в восторге, скорее наоборот.
     - ..присоединиться к нам, - не обращая внимание на замешательство сержанта славного Пьемонтского полка, заключил Атос.
     - Постойте, друг мой, - вмешался Портос. - Но ведь мы пришли к выводу, что Планше нужен нам совсем для другого дела. Вспомните, мы собирались поддерживать связь с Арамисом с его помощью, так как, если бы это делал один Гримо, он быстро примелькался бы и за ним могли проследить.
     - Если уже не сделали этого, - прежним невозмутимым тоном заметил Атос.
     - Ах, сударь! - И Планше бросился к окну.
     - Что ты там видишь, Планше?
     - Проехала карета.., два лавочника прошли.., дама со стремянным...
     - Остановись, Планше, иначе тебе придется продолжать до вечера. Я ведь только высказал предположение.
     Атос повернулся к г-ну дю Баллону:
     - Дело в том, Портос, что меня приводит в дурное расположение духа сама мысль о том, что мы вынуждены прятаться, сидеть в четырех стенах, вздрагивая от стука в дверь. Кардинал, верно, пришел в бешенство, когда узнал о побеге этого испанца. Да, он наверняка пожаловался королю. О реакции короля можно только догадываться, но я не верю, что господин де Тревиль не нашел способа умерить раздражение монарха. И не такой человек господин де Тревиль, чтобы дать в обиду своих мушкетеров.
     - Не забывайте о д'Артаньяне, Атос!
     - Это так, но я хочу закончить свою мысль. Наш гасконец порядком насолил министру в истории с подвесками, потом была миледи, потом - Тур. Словом, кардинал имеет личные мотивы. Кстати, король Людовик Тринадцатый - тоже. Но когда речь идет о всей роте - тут дело иное!
     - Впрочем, - пожал плечами Атос, - я ведь не господин Морен, который, говорят, составляет гороскопы и предсказывает будущее нашему королю, а заодно и первому министру. Я не могу знать наверное, что происходит сейчас в Париже, и именно это меня раздражает. Поэтому я предлагаю разведку.
     - Куда же мы направимся?
     - К господину де Тревилю, я полагаю. Но прежде - в казармы.
     - Но ведь теперь все мушкетеры, должно быть, ходят в мятежниках.
     - Так что из того?! Мушкетеры всегда ходят