Разве вы не видите, что эти всадники скачут за нами - они хотят нас
догнать, - произнес д'Артаньян. - Смотри-ка, Планше, не знакомы ли  тебе
эти господа?
   - Да это же господин Атос! А  с  ним  Гримо!  -  вскричал  удивленный
Планше.
   -  Наверное,  они  забыли  сообщить  нам  что-то  важное,  -   сказал
д'Артаньян.
   Между  тем  Атос  и  следующий  за  ним  тенью  Гримо,  а  это   были
действительно они, поравнялись с ними, и лейтенанту Мала пришлось  также
придержать свою лошадь.
   - В чем дело, господин Атос? - спросил лейтенант. -  Вы  задерживаете
нас.
   - Ни в коей мере, сударь,  -  был  ответ.  -  Просто  мне  вздумалось
проводить моего друга и боевого товарища шевалье  д'Артаньяна  до  борта
корабля. Прошу вас, следуйте своим путем. Я и  мой  слуга  просто  будем
сопутствовать вам.
   - Господин д'Артаньян, вы, по-видимому, имели веские причины нарушить
слово, данное вами относительно секретного  характера  вашей  миссии,  -
нахмурившись, проговорил Малэ.
   Быстрый взгляд, брошенный Атосом на д'Артаньяна,  удержал  последнего
от ответа.
   - Вы напрасно приписываете моему другу то, что не смог  бы  приписать
ему человек, лучше знающий его, - холодно ответил Атос. - Я знаю то, что
знаю, а  именно  -  что  господин  д'Артаньян  отправляется  по  приказу
начальства на борту вот этого корабля. Право, любой на моем месте сделал
бы то же самое умозаключение.
   Произнеся  эти  слова,  Атос  небрежным  кивком  указал  на   фелуку,
видневшуюся в  бухте,  окруженной  отлого  спускавшимися  вниз  холмами.
Дорога, на которой они находились в этот момент, вилась посреди холмов и
вела прямо к естественной гавани, где стояло рыбацкое судно.
   Они спустились к  бухте,  где  были  встречены  молчаливым  матросом,
указавшим им на борт фелуки, -  на  палубе  стоял  сухопарый  человек  с
обветренным красным лицом морского волка. Это был капитан.
   - Мы не задержим вас, милостивые государи, - спокойно произнес  Атос.
- Я только хочу сообщить милейшему капитану, что у него на  борту  будет
не два, а три пассажира.
   - Как так?!
   - Именно, лейтенант Малэ, - по-прежнему невозмутимо продолжал Атос. -
Дворянину, отправляющемуся в рискованное путешествие, может  пригодиться
лишний слуга, не так ли?
   - В своем  ли  вы  уме,  милостивый  государь,  что  позволяете  себе
вмешиваться в исполнение приказа его  высокопреосвященства?  -  вмешался
лейтенант, худшие опасения  которого  при  виде  Атоса,  догонявшего  их
вместе с молчаливым Гримо, начинали оправдываться.
   - А, так д'Артаньян принужден куда-то отплыть  на  этой  посудине  по
приказу его  высокопреосвященства!  Заметьте,  любезный  лейтенант,  что
этого я не знал - я просто полагал, что  начальство  -  кажется,  так  я
выразился, д'Артаньян, - отправляет моего  товарища  с  каким-то  важным
поручением. Но теперь, после того как вы, лейтенант, вольно или невольно
сообщили  мне,  что  лицо,  отдавшее  приказ,  не  кто  иной,  как   его
высокопреосвященство, я принужден заявить, что это меняет все дело.
   - Вы уступаете, не так ли?
   - Напротив!
   - Напротив? Тысяча чертей!
   С этими словами  доверенное  лицо  его  высокопреосвященства  бросило
взгляд через плечо на матроса с фелуки, как бы желая удостовериться, что
обретет в нем союзника. Капитан  тоже  перестал  дымить  своей  глиняной
трубкой и, сойдя на берег, приблизился к  ним.  Его  флегматичное  лицо,
обрамленное  классической  "шкиперской"  бородкой,  выражало  сдержанный
интерес к происходящему.
   - Видите ли, любезный, господин Атос - мой друг, а я не люблю,  когда
с моими друзьями разговаривают подобным образом,  -  сказал  д'Артаньян,
сочтя, что пора вмешаться.
   - Минуту терпения, д'Артаньян, - произнес Атос. - Дело заключается  в
том, лейтенант, что господа  королевские  мушкетеры  подчиняются  только
господину де Тревилю или его величеству королю  Франции.  Насколько  мне
известно,  его   высокопреосвященство   не   имеет   формального   права
использовать офицеров  роты  королевских  мушкетеров  в  качестве  своих
курьеров. Погодите, сударь, дайте мне закончить свою  мысль,  -  добавил
Атос, видя, что  лейтенант  хочет  что-то  сказать.  -  Однако  господин
д'Артаньян  -  солдат  Франции,  и  он  волен  исполнить  любое  частное
поручение господина кардинала, являющегося, как  всем  известно,  первым
министром  Франции.  Вне  всякого  сомнения,   это   поручение,   будучи
выполненным, послужит на благо французскому государству и нанесет  ущерб
его врагам.  Со  своей  стороны,  я,  как  солдат  короля,  могу  только
способствовать и желать  всяческого  успеха  д'Артаньяну  в  этом  деле.
Именно  поэтому,  сознавая,  сколь  нелегким   должно   быть   секретное
поручение, возложенное на господина д'Артаньяна,  желая  облегчить  ему,
насколько  возможно,  тяготы   и   препятствия,   которые,   несомненно,
встретятся на его пути, я, скромный мушкетер, решил обойтись без  своего
слуги, оставаясь здесь,  в  лагере,  отдав  его  в  полное  распоряжение
господина  д'Артаньяна.  Неужели  такое  благое  начинание   не   найдет
поддержки с вашей стороны? - закончил Атос,  отпуская  шутовской  поклон
лейтенанту Малэ.
   Тот, казалось, не был  удовлетворен  объяснениями  Атоса,  однако  не
находил, что возразить.
   Планше  с  Гримо  с  благоговением  взирали  на  мушкетера,   видимо,
пораженные его речью, - Атос редко открывал рот, да и делал это чаще для
того, чтобы осушить парой глотков стакан бургундского.
   - Помилуйте, Атос. Зачем вы устроили весь этот спектакль? - прошептал
д'Артаньян, подходя к мушкетеру.
   - Мне не  нравится  эта  затея  кардинала,  и  я  хочу,  чтобы  Гримо
сопровождал вас. Я полагаюсь на Гримо, и  мне  так  будет  спокойнее,  -
просто отвечал Атос. - Если уж мы не можем помешать кардиналу играть его
игру, то давайте по крайней мере примем свои меры предосторожности.
   - Но его высокопреосвященство поручил мне посадить  на  борт  корабля
этого господина со своим слугой, относительно же вашего слуги у меня нет
никаких приказаний, - сказал лейтенант.
   - Что с того? - невозмутимо отвечал Атос. - Мы ведь оба понимаем, что
его высокопреосвященство  отправляет  господина  д'Артаньяна  в  частную
поездку, а в таких случаях, насколько мне известно,  воинский  устав  не
имеет силы и количество слуг не регламентируется.
   - Ну что ж, господа? Мы отплываем или нет? - вмешался капитан.
   - Разве вы не видите, что  достойный  капитан  ждет?  -  все  тем  же
спокойным и насмешливым тоном продолжал Атос, обращаясь к лейтенанту.  -
Не станем задерживать его. Без третьего пассажира фелука  от  берега  не
отойдет. В противном случае господин де Тревиль узнает,  что  лейтенанта
его мушкетеров без его  ведома  собираются  увезти  неизвестно  куда  на
какой-то подозрительной рыбацкой посудине. Мы  оба  прекрасно  понимаем,
лейтенант, что господин де Тревиль неминуемо обратится к королю,  а  его
величество захочет узнать у его высокопреосвященства  подробности  дела.
Таким образом, секретное поручение господина кардинала  перестанет  быть
секретом для всех. Не лучше ли обойтись без огласки, лейтенант?
   - Делайте что хотите, - отступил  Малэ.  -  Но  капитан  предупрежден
только о двух пассажирах.
   - Не беда. Где найдется место для двоих, там разместятся  и  трое.  К
тому же мой слуга неприхотлив. С капитаном предоставьте поговорить мне.
   Атос сделал два шага навстречу бородатому  капитану,  который  уже  с
нескрываемым интересом  глядел  на  него.  Мушкетер  отвел  фламандца  в
сторону и что-то тихо сказал  ему.  При  этом  из  рук  Атоса  в  карман
капитана  перекочевал  тугой  кошелек,  что  осталось  незамеченным  для
окружающих. Капитан коротко кивнул и направился к фелуке,  сделав  жест,
который можно было бы истолковать как приглашение пассажирам  взойти  на
борт.
   - До свидания, Атос, -  взволнованно  сказал  д'Артаньян,  сжав  руку
товарища.
   - До скорой встречи, д'Артаньян, - отвечал мушкетер. - Мы будем ждать
вас.

Глава третья
Поучительные сведения о жизни в Западных Индиях

   Д'Артаньян поднялся на борт по шаткому трапу. Фелука имела  небольшую
осадку,  поэтому  она  стояла   недалеко   от   берега,   у   невысокого
естественного мола, выдававшегося в море.
   На палубе маячила одинокая фигура  рослого  матроса.  Вскоре  к  нему
присоединились еще несколько товарищей -  также  фламандцев,  как  можно
было судить по их говору.
   Якорь был поднят,  и  скоро  быстро  сгущавшиеся  над  морем  сумерки
надежно укрыли корабль от взглядов оставшихся на берегу людей.
   Стоя на палубе, д'Артаньян  наблюдал  за  спокойными  и  сноровистыми
действиями экипажа, весьма немногочисленного, но умелого.
   - Не находишь ли ты, что наши моряки больше шумят и  суетятся,  тогда
как эти все делают тихо и быстро, а уж разговорчивы  они  все,  примерно
как наш  милейший  Гримо?  -  сказал  д'Артаньян,  обращаясь  к  Планше,
стоявшему рядом.
   -  Верно,  сударь,  но  мне  кажется,  что  среди  них  есть  и  наши
соотечественники. Мне показалось, что я несколько раз слышал французскую
речь.
   - В самом деле, Планше? Было бы славно  встретить  на  этой  посудине
кого-нибудь, с кем можно поговорить по-человечески!
   К ним подошел капитан. Во рту его дымилась неизменная трубка.
   - Пожалуйте в свою каюту, сударь. Я покажу вам дорогу. Мое  имя  Якоб
Ван Вейде, - добавил он, помолчав.
   - Меня зовут Шарль де Кастельмор, капитан, - отвечал наш гасконец.  -
Что, на фелуке есть и французы?
   - Почему вы так думаете, господин де Кастельмор?
   - Планше слышал, как кто-то говорил по-французски.
   - Да, в самом деле. Наверное, это мой помощник - он, кажется, говорит
на всех христианских языках, а может быть, знает и  несколько  дикарских
наречий.
   - Он действительно родом из Франции?
   Казалось, этот вопрос привел капитана в затруднение.
   Он долго попыхивал трубкой, и д'Артаньян с  Планше  уже  решили,  что
славный капитан окончательно проглотил язык, как вдруг он произнес:
   - Сказать по правде, я и сам толком не знаю, откуда он и кто были его
родители. Сомневаюсь, что он сам в состоянии ответить на этот вопрос, но
моряк он превосходный. А зовут его Александр Эвелин.
   - Любезный капитан Ван Вейде, разрешите мне попросить  вас  об  одном
одолжении.
   - Охотно, о каком же?
   -  Как  только  ваш  помощник  освободится  от  своих   обязанностей,
попросите его спуститься ко мне  в  каюту.  Мне  будет  очень  любопытно
поговорить с ним.
   - Как вам будет угодно, господин де  Кастельмор,  -  сказал  капитан,
бросив странный взгляд на подошедшего в этот момент Гримо.
   Затем капитан Ван Вейде выпустил клуб  дыма  из  трубки  и  удалился,
широко расставляя ноги. Фелуку изрядно качало.
   - Что ты скажешь о нашем капитане, Гримо? - спросил д'Артаньян.
   В ответ Гримо, как всегда, красноречиво пожал плечами.
   - Посмотрим, - был его ответ.
   Так как Планше и Гримо не могли  поместиться  в  кубрике  или  каюте,
отведенной д'Артаньяну, они устроились на ночлег в  тесной  каморке  под
лестницей, ведущей на палубу,  д'Артаньян  же  отправился  к  себе  и  в
глубокой задумчивости прилег на койку.
   Заснуть он не мог, ему мешала сильная качка. Кроме того, мысли против
воли то возвращались к погибшей Констанции, то перед  глазами  возникало
обезглавленное тело миледи в ту страшную грозовую ночь на берегу Лиса, и
наш герой ворочался с боку на бок в кромешной тьме маленькой каюты.
   Читатель не раз имел случай убедиться, что д'Артаньян  был  человеком
не робкого десятка. Однако наш гасконец имел впечатлительный ум и хорошо
развитую фантазию. Он не мог не думать о возможных опасностях,  пускаясь
в  очередное  рискованное  предприятие.  Его   храбрость   имела   своим
источником  не  безрассудство,   а   сильную   волю,   побуждавшую   его
преодолевать страх.
   Д'Артаньяна не оставляли сомнения. Он снова  и  снова  возвращался  к
предостережению Атоса  и  спрашивал  себя:  мог  ли  он  под  каким-либо
предлогом уклониться от исполнения приказа Ришелье?
   Его размышления были прерваны появлением помощника капитана, несущего
с собой фонарь.
   - Вы, кажется, хотели меня видеть, сударь? Если так - то  я  к  вашим
услугам, -  раздался  голос,  произносивший  эти  слова  чисто,  с  чуть
уловимым бретонским акцентом.
   - Да, заходите, господин...
   - Эвелин, сударь.
   - Вот именно, господин Эвелин. Тем более что это я у вас в гостях, не
так ли? Слыша вашу речь, я подумал, что на судне есть француз,  а  перед
серьезным делом всегда приятно пообщаться с соотечественником.
   - Разве вам предстоит серьезное дело, сударь?
   - Вы правы, черт возьми. Скорее мне, чем вам.  Но  я  думал,  что  вы
лучше осведомлены о причинах выхода в море вашего судна.
   - Э, видите ли, сударь, я человек, всякое повидавший на  своем  веку,
и, следовательно, знаю, что лучшая политика - ни во что не  вмешиваться.
Якоб велел поднимать паруса - значит, надо поднимать паруса.
   - Вы бретонец, господин Эвелин? -  спросил  д'Артаньян,  которому  не
слишком понравилось подчеркнутое стремление собеседника  убедить  его  в
своей полной неосведомленности о причинах экспедиции.
   "Странная позиция для помощника капитана", - подумал наш  гасконец  и
решил смотреть в оба.
   - Как вам сказать, сударь. Отец мой был шотландцем, но жил в Остенде,
а матушка и впрямь  увидала  свет  Божий  в  Бретани,  но  ее  почтенный
родитель был гугенотом из Эльзаса. По этой  самой  причине  я  с  младых
ногтей говорю на четырех языках, а войдя в возраст и поплавав  на  судах
Голландской Вест-Индской компании, научился понимать также  и  испанскую
речь.
   -  Но  какое  же  отношение  имеет  испанская  речь   к   Голландской
Вест-Индской компании?
   - Самое прямое, сударь. Если вы позовете слугу и потребуете, чтобы он
принес что-нибудь, способствующее приятной  беседе,  я  с  удовольствием
расскажу вам о делах, свидетелем  которых  мне  довелось  побывать  и  о
каких, готов биться об заклад чем хотите, вы в жизни не слыхали.
   Д'Артаньян, решив, что не следует пренебрегать возможностью  провести
предстоящие несколько часов в обществе словоохотливого моряка,  постучал
кулаком в переборку, за которой, как он знал, находятся Планше и Гримо.
   Через некоторое время появился заспанный Планше.
   - Что случилось, сударь? - спросил он, отчаянно борясь с  одолевавшей
его зевотой.
   - Планше, господин Эвелин - помощник капитана фелуки. Он  делает  нам
честь, приглашая нас отведать вина из  корабельных  запасов.  Сейчас  он
объяснит тебе, что ты должен сделать для того, чтобы воспользоваться его
любезностью.
   - Я слушаю вас, сударь, особенно если  принять  во  внимание,  что  в
каморке, где помещаемся мы с Гримо, чертовски сыро...
   - Планше, сколько раз я учил тебя, что скромность является  первейшей
добродетелью слуги,  -  сказал  д'Артаньян,  стараясь  придать  себе  по
возможности строгий вид.
   - Э, сударь, - воскликнул Эвелин.  -  Плох  тот  хозяин,  который  не
позаботится о слуге. Я это говорю со знанием дела, поскольку сам состоял
в услужении... Слушай меня, парень. Ступай в трюм и отыщи семь бочонков,
что стоят слева от лестницы. В каждом  из  них  доброе  вино  с  берегов
Рейна, или меня зовут не Александр  Эвелин!  Принеси  нам  и  не  забудь
своего молчаливого товарища.
   - И все же, господин  Эвелин,  -  спросил  д'Артаньян,  когда  Планше
принес вино и изрядный ломоть копченого мяса и удалился, - прежде чем вы
начнете объяснять  связь  между  Голландской  Вест-Индской  компанией  и
испанским языком, позвольте мне задать вам один вопрос.
   - Охотно.
   - Что вы  скажете,  если  комендант  Ла-Рошели  или  кто-либо  из  ее
защитников спросит вас, откуда и куда идет ваше судно?
   - А, так мы идем в Ла-Рошель?! Черт побери!
   - Вот именно! Черт побери, вы хотите уверить меня в том, что вам  это
не известно?!
   - Ничуть не бывало! Я хотел только сказать, что не был уверен в  том,
известно ли это вам. Не мое это  дело  -  вмешиваться  в  дела,  которые
пахнут высокой политикой, а следовательно, и виселицей.
   - Виселицей! Но почему?!
   -  Виселицей,  эшафотом,  Бастилией  -  чего  еще  можно  ожидать  от
политики! Кончини, Шалэ - все они занимались не чем иным, как политикой,
и все плохо кончили.
   - Но почему вы считаете, что здесь замешана политика?
   - Ах, сударь! Но если мы  идем  из  лагеря  войск  его  величества  в
Ла-Рошель, которую осаждают войска  его  величества,  то  что  я  должен
предположить?
   - Что речь идет о сугубо военных вопросах, например. Однако, любезный
господин Эвелин, оставим предположения и займемся  фактической  стороной
дела. Помнится, я задал вам вопрос...
   - Вопрос, сударь?
   - Тысяча чертей!
   - Ах,  ну  да,  конечно,  теперь  я  вспомнил,  сударь.  Относительно
конечного пункта следования "Морской звезды".
   - Так ваша фелука называется "Морская звезда"?
   - Да, сударь.
   - Звучит весьма романтично. Но я не хочу отвлекать вас...
   - Я отвечу, что "Морская звезда" вышла из Остенде  и  направляется  в
Сантандер, предварительно зайдя в Портсмутскую гавань.
   - А...
   - А вы, сударь, путешествующий  гасконский  дворянин,  и  больше  мне
ничего не известно.
   - Ну что же, - сказал д'Артаньян, видя,  что  из  помощника  капитана
больше ничего не вытянешь. - Теперь  я  ничего  не  имею  против  вашего
поучительного рассказа, господин Эвелин.
   - Право же, это намного лучше, чем говорить  о  политике,  сударь,  -
откликнулся помощник капитана со вздохом облегчения.
   - Итак, любезный господин Эвелин..
   - Итак, сударь! Как я уже имел честь сообщить вам, в юности  я  попал
на один из кораблей Голландской Вест-Индской компании.
   -  Да,  и  вы  также  упомянули,  что,  благодаря  этому,   выучились
испанскому языку.
   - Совершенно верно, сударь.  Хотя,  на  первый  взгляд,  может  быть,
трудно усмотреть связь. Дело, однако, заключается в том, что Голландская
Вест-Индская компания торгует за океаном - в тех землях, которые испанцы
называют Западными Индиями и где они хозяйничают почти как у себя дома.
   - Так вот почему вам пришлось заговорить по-испански!
   - Не только по этой причине, сударь.
   - Какова же другая?
   - Я был продан в рабство!
   - Проданы в рабство?! Черт побери!
   - Сколько раз я повторял то же самое, сударь,  когда  сделался  рабом
богатого плантатора. Но в  Западных  Индиях  порядки  не  такие,  как  в
Европе. Там идет такая же торговля людьми, как в  Турции,  сударь.  Слуг
покупают и продают, как у нас лошадей.
   - Ах, черт  возьми!  -  воскликнул  д'Артаньян,  припомнив,  как,  по
наущению Атоса, он чуть было не сыграл в кости на Планше.
   - Да, да, сударь, - продолжал между тем помощник капитана, не  будучи
в состоянии верно  оценить  чувства  собеседника.  -  Встречаются  люди,
которые недурно наживаются на  таком  промысле:  они  едут  во  Францию,
набирают людей - горожан и крестьян, - сулят  им  всякие  блага,  но  на
островах мгновенно продают их, и у своих хозяев эти  люди  работают  как
ломовые лошади. Больше того, сударь, - этим беднягам  достается  больше,
чем неграм. Плантаторы объясняют это тем, что негры работают  всю  жизнь
и, следовательно,  их  необходимо  беречь,  а  белых  покупают  лишь  на
какой-то срок и поэтому эксплуатируют их безо всякого зазрения совести.
   - Возможно ли, чтобы христиане так  относились  друг  к  другу  перед
лицом язычников! В таком случае это отпетые негодяи.
   - Не все из них таковы, сударь. Жизнь там суровая и  вынуждает  людей
поступать  таким  образом.  Однако  встречаются  сущие  изверги  -   они
заставляют работать на плантациях своих слуг с утра до  ночи  прямо  под
палящим солнцем,  здоровых  или  больных.  Случается,  что  в  те  места
попадают и дети обеспеченных  родителей,  которые  не  выдерживают  этих
условий. Иногда они умирают во время работы - хозяева  говорят  в  таких
случаях: "Шельм