лпы.
   Позади послышался треск сухих поленьев, пожираемых  пламенем,  -  это
означало, что палач, спустившись с помоста, поднес факел к костру и  уже
ничто на свете не в силах спасти несчастную Анну Перье.
   Планше снова перекрестился.
   Раньше, во времена так называемого мрачного  Средневековья,  дрова  и
хворост при казнях складывали с таким расчетом, чтобы дым быстро задушил
жертву. Обычно  их  наваливали  вокруг  нее  во  весь  рост.  При  таком
расположении решительно не было видно, что происходит,  и  если  дым  не
делал своего дела, то палачу  предоставлялась  возможность  своевременно
удавить осужденного или заколоть его.
   Сожжение действительно заживо стало обыденным явлением именно в более
цивилизованную эпоху Возрождения  и  сохранилось  до  описываемого  нами
времени. Эшафот делали таким высоким, что, подложив огонь, палач уже  не
мог без риска для жизни достать свою жертву и при всем  желании  не  мог
сократить ее страдания.
   Возможно, наш  просвещенный  читатель  придет  в  недоумение  и  даже
возмутится, что молодой человек не  предпринял  попытки  спасти  молодую
женщину.  Однако  следует  принять  во  внимание,  что  д'Артаньян   был
человеком своей эпохи. Семнадцатое столетие во Франции  принято  считать
веком разума и зарождения позитивной науки. При этом  нередко  забывают,
что это время было также веком колдовства, магии и астрологии.
   Астроном Морен составлял гороскопы Людовику XIII, Ришелье, польской и
шведской королевам, придворной астрологией занимался Кеплер,  а  великий
Декарт просил друзей не указывать его дату  рождения,  не  желая  давать
материала составителям гороскопов.
   Дух  колдовства  витал  над   Францией,   и   эпидемии   демонической
одержимости охватывали  целые  провинции.  Множество  дел,  связанных  с
одержимыми и колдунами, наводняло суды, и приговор к сожжению ни в  коем
случае нельзя было считать редкостью. Известный судья Реши даже гордился
тем, что ему удалось приговорить к сожжению около девятисот  колдунов  и
колдуний.
   Согласно  обширным  демонологическим  трактатам,  судьи  должны  были
выявить у преступника наличие соглашения с Дьяволом,  на  что  указывали
различные неоспоримые признаки: дьявольские стигматы на теле,  невнятное
бормотание и прочие не менее убедительные доказательства.
   Поскольку  и  таковые  не  всегда  имели  место,   судьям   со   всей
серьезностью приходилось проверять печные трубы в поисках  следов  того,
что подозреваемые вылетали через них на шабаши, и изучать предварительно
окрещенные, а затем проткнутые или расплавленные восковые фигуры. Сжигая
одну из таких фигур, Филипп VI приговаривал: "Посмотрим, кто сильнее,  -
Дьявол ли погубит меня, или Бог спасет".
   Полагая, что сказанного выше достаточно для воссоздания  правдивой  и
безыскусной картины нравов эпохи, мы вернемся к нашему герою.
   Направляя лошадь сквозь толпу, он  ощутил,  как  на  лицо  ему  упали
первые крупные капли дождя. Мушкетер опустил поля шляпы, и в этот момент
хлынул настоящий ливень.
   Толпа заколыхалась, в ней стали появляться воронки и промоины. Люди с
испугом задирали головы к почерневшим небесам. Потоки воды сделали  свое
дело - пламя, не успевшее как следует разгореться,  было  затушено  ими.
Помост скрылся в клубах дыма от потушенного костра.
   Какой-то старик в поношенной черной одежде с криком безумной  радости
бросился к затухшему костру.
   - Вот он, Божий суд! - выкликал он, стараясь прорваться к осужденной.
- Не бойся, доченька. Господь не покинул нас, он не  оставил  нас  своей
милостью! - кричал старик.
   Стражники, сами съежившиеся под сильнейшим ливнем и  растерянные  тем
обстоятельством, что он пошел как раз в тот  момент,  когда  был  зажжен
костер, отталкивали старика от эшафота, не  проявляя,  впрочем,  особого
рвения. Человек в сутане тоже смешался и не знал, как поступить.
   Площадь почти опустела. Горожане торопливо расходились и  разбегались
по своим мрачным домам, многие из которых превратились или  в  недалеком
будущем могли превратиться в склепы.
   Но д'Артаньяну и Планше некуда было прятаться от ливня. Теперь  толпа
не мешала мушкетеру беспрепятственно подойти к помосту.
   Анна  Перье,  привязанная  к  столбу,  стояла  неподвижно.  Казалось,
девушка была не в силах уразуметь происшедшее. Д'Артаньян  подумал,  что
несчастная потеряла рассудок от пережитого.
   - Так вы отец  этого  бедного  создания?  -  проговорил  мушкетер,  с
жалостью глядя на старика.
   - Да, это моя дочь, Анна. Пропустите меня к  ней,  я  развяжу  ее.  -
Старик по-прежнему пытался подойти к девушке, но  стража  не  подпускала
его.
   - Эй, послушайте, вы, мужланы! - сказал  д'Артаньян.  -  Вы  же  сами
видите, что никаких костров под таким ливнем не будет.  Что  бы  там  ни
сделала эта девушка, она и так  достаточно  наказана  -  поглядите:  она
безумна. А за одно и то же два раза не казнят, не так ли?
   - А кто вы такой, что  суете  нос  в  такие  дела?  Разве  вы  можете
отменить приговор судебных властей?! - проворчал один из стражников.
   Он вымок до нитки, и  больше  всего  на  свете  сейчас  ему  хотелось
очутиться под крышей и обогреться у огня.
   - Отменить приговор  судебных  властей?  Ничуть  не  бывало,  -  живо
отвечал д'Артаньян. -  Его  отменила  сама  природа.  Поглядите  вокруг,
любезный. Эти дрова не высохнут и за трое суток.
   К  ним  подошел  священник.  Казалось,  он  был  испуган   неожиданно
разразившейся грозой, но старался не показать этого.
   - Кто вы такой, сударь? - спросил он тоном,  не  предвещавшим  ничего
хорошего.
   Но на мушкетера это не произвело никакого впечатления.
   - Если вас интересует мое имя,  то  я  зовусь  д'Артаньян,  лейтенант
мушкетеров короля, а значит,  человек  военный,  -  невозмутимо  отвечал
д'Артаньян. - Поэтому я привык,  чтобы  мне  повиновались.  Повиновались
быстро. Если вы тут командуете, святой отец, то поскорее прикажите своим
болванам развязать эту беднягу,  чтобы  этот  пожилой  человек,  который
говорит, что является ее  отцом,  мог  увести  ее  прочь,  пока  она  не
промокла до нитки и не заболела.
   - А не кажется ли вам, неизвестный, что  вы  слишком  много  на  себя
берете? Святая церковь отлучила ее и отреклась от этой погибшей души.
   - Я вижу, что мне придется взять на себя еще больше, святой  отец,  и
развязать ее самому, - сказал мушкетер.
   С этими словами он отстранил человека в сутане, шагнул на помост и  с
помощью короткого кинжала быстро перерезал  грубые,  разбухшие  от  воды
веревки, впившиеся в запястья девушки.
   - Возьмите вашу дочь, сударь, - сказал он старику. - И позвольте дать
вам хороший совет: не задерживайтесь в  этом  городишке  слишком  долго.
Похоже, его жители не питают к вам особой любви.
   Старик  кое-как  прикрыл  старым  плащом  девушку,  двигавшуюся,  как
сомнамбула, и со слезами на глазах принялся благодарить гасконца.
   - А теперь нам пора, - сказал д'Артаньян. - За мной, Планше!
   Стражники,  устрашенные  дерзким  поведением  и  воинственным   видом
мушкетера, равно как и шпагой, торчавшей из-под края длинного плаща,  не
предприняли каких-либо попыток  помешать  ему.  Священник  же  пригрозил
мушкетеру гневом небесным.
   - Я  попрошу  Арамиса  замолвить  за  меня  словечко,  -  пробормотал
мушкетер, поворачиваясь спиной к человеку в черном.
   Продолжая свой путь по улицам Клермон-Феррана д'Артаньян заметил, что
окна  многих  домов  наглухо  заколочены  досками,  а  на  дверях  стоит
латинская  буква  "Р"  .  Это  означало,  что
обитатели дома умерли от чумы.
   Похоронные команды, освещаемые желтыми отблесками  факелов,  длинными
крючьями вытаскивали тела из таких домов,  сваливали  их  на  похоронные
дроги и, бормоча слова молитв, отправлялись дальше, предварительно забив
окна и двери зачумленного дома и оставив на нем зловещий знак "Р".
   Дождь прекратился, но небо не прояснялось. С неровно бьющимся сердцем
мушкетер и его слуга продолжали свой путь. Выяснив, что они находятся на
улице Гран-Гра, д'Артаньян попросил указать ему дом, который он искал.
   Торопливо проходивший  мимо  человек  ответил  ему,  что  нужный  дом
находится в минуте ходьбы за углом и описал внешний вид здания.
   Еще несколько мгновений, и они увидели  серое  трехэтажное  здание  с
широкими окнами. Из груди д'Артаньяна вырвался крик.
   Ставни были наглухо затворены, а сами окна  крест-накрест  заколочены
досками. Пустив коня галопом, мушкетер в мгновение  ока  очутился  возле
входных дверей. Он уже знал, что увидит там.
   На дверях, также заколоченных досками,  стоял  все  тот  же  страшный
значок - "Р".

Глава сорок восьмая
"Атос, Портос, - до скорой встречи, Арамис, - прощай навсегда!"

   Молча повернули они обратно. Лошади, предоставленные самим себе,  шли
шагом. Мушкетер, не проронил ни звука, а Планше не решался нарушить  это
молчанке и тихонько следовал за своим господином.
   Два  имени  похоронным  звоном  отдавались  в  сознании  д'Артаньяна:
"Констанция... Камилла... Констанция... Камилла..."
   Он был уже не тем гасконским юношей, который  в  отчаянии  рыдал  над
телом своей бездыханной возлюбленной в Бетюнском  монастыре  кармелиток.
Человек получает испытание по силам своим, но часто не  догадывается  об
этом. Тогда с ним рядом были друзья, сейчас он стал сильнее  -  и  подле
него был только Планше.
   Время и опасности закалили мушкетера,  сделали  суровее,  возможно  -
грубее. Теперь у него даже не было тела возлюбленной, чтобы оплакать его
и предать земле. И д'Артаньян просто молчал.
   На окраине Клермон-Феррана мушкетер впервые нарушил свое молчание.
   - Когда мы  ехали  сюда,  нам  попался  дом,  напоминавший  харчевню.
Кажется, там была вывеска?
   - Да, сударь. Она называется "Герб Оверни".
   - Вот как? Отлично. - Голос мушкетера был пугающе глух и ровен, будто
говорил не человек, а механизм.
   Слушая своего хозяина,  Планше  понял,  насколько  его  мысли  далеко
отсюда, и искренне посочувствовал мушкетеру.
   - Тогда ты отправишься в "Герб Оверни" и подождешь меня там. Вот тебе
деньги - это всё, что в данный  момент  у  меня  есть.  Себе  я  оставлю
несколько пистолей на непредвиденные расходы.
   - Но, сударь...
   -  Тебе  незачем  сопровождать  меня,  рыская  следом  за   мной   по
зачумленному городу... Я вернусь и наведу кое-какие справки... Возможно,
кто-нибудь знает о...
   Голос д'Артаньяна прервался.
   - Ты подождешь меня пару дней... Если я не вернусь ровно через  сорок
восемь часов, отправляйся в Париж и передай Атосу, что я помнил и  думал
о нем до самого конца. Ступай, Планше!
   Планше почувствовал, что сейчас ничто не в силах заставить  мушкетера
изменить свое решение.  Чуть  не  плача,  славный  малый  отправился  по
дороге, ведущей из города, тогда как гасконец снова поворотил  уставшего
коня, собираясь вернуться обратно.
   - Не ездите туда, сударь, - услышал  он  тихий  голос,  доносившийся,
казалось, из придорожных кустов.
   - Кто говорит со мной? - спросил мушкетер,  невольно  кладя  руку  на
эфес шпаги.
   - Ваш друг, сударь.  Если  только  вам  будет  угодно  позволить  мне
называть себя так.
   После этих слов кусты зашевелились, раздвинулись, и из них  показался
тот самый старик, что лишь недавно пытался спасти несчастную Анну  Перье
из рук стражи. Девушка была здесь же,  она  стояла  позади  отца,  и  во
взгляде ее уже не было  прежней  отрешенности,  которая  так  напоминала
безумие.
   - Не возвращайтесь в город, - повторил старик настойчивым тоном.
   - Но почему?
   - Вас могут арестовать там. Из-за того, что вы  помешали  этим  людям
казнить мою дочь.
   - Мне сейчас все равно. Я должен навести справки  об  одной  девушке,
которую я... любил. Она умерла...
   - Но они схватят вас. Этим несчастным глупцам кажется, что  если  они
прольют чью-нибудь кровь, то им станет легче. Нет ничего пагубнее такого
заблуждения.
   - Эх, добрый человек! Мне тоже иногда кажется,  что  если  я  выкрашу
клинок моей шпаги в красный цвет, то мне станет легче на душе!
   - Но ведь на  самом-то  деле,  сударь,  это,  наверное,  не  приносит
облегчения.
   - Возможно, ты прав. Вы правильно поступили, что ушли из  города.  Но
мне  необходимо  вернуться  туда.  Прощай,  старик.   Прощайте   и   вы,
мадемуазель Перье. Я не знаю, за что вас хотели отправить на костер,  но
мне как-то не верится, что одна  такая  девушка,  как  вы,  могла  стать
причиной чумы в городе.
   Д'Артаньян уже собирался дать шпоры своему коню, как неожиданно слова
девушки заставили его замереть на месте.
   - Камилла де Бриссар жива. Не ездите в город, сударь!
   - Камилла... жива?! Как вы сказали?
   - Та девушка, о которой вы говорите, - жива. Она не умерла от чумы.
   - Вы знали ее?! Я прошу вас!..
   Д'Артаньян молниеносно соскочил с коня и оказался возле девушки.
   - Я прошу вас, расскажите мне все, что вам известно о ней!
   Глаза Анны Перье расширились. Ресницы задрожали. Казалось, девушка не
видит д'Артаньяна, а смотрит куда-то вдаль, за него.
   - Успокойтесь, сударь. Сейчас я все объясню  вам,  -  сказал  старик,
подойдя ближе. - Моя дочь не знает Камиллы де Бриссар. Не знаю ее  и  я.
Она читает это имя у вас в сердце. Моя дочь - ясновидящая.
   - Ясновидящая?!
   - Да, сударь.
   - Но разве такое возможно?
   - В мире немало необычного. Во всяком случае гораздо больше, чем  это
принято считать.
   - Но откуда вы знаете, что Камилла жива, мадемуазель?
   - Я чувствую, - откликнулась Анна Перье. - Я чувствую - значит, знаю.
   Планше, с опаской наблюдавший эту сцену издали, перекрестился.
   - Теперь-то мне понятно, почему горожане потащили  ее  на  костер,  -
пробормотал он. - Непонятно мне теперь только одно - почему не отправили
туда же и папашу?
   - Отец  не  имеет  дара  ясновидения,  -  неожиданно  звонко  сказала
девушка.
   Глаза ее по-прежнему были устремлены куда-то вдаль. Планше вздрогнул,
так как готов был поклясться, что девушка не только не слышит, но  и  не
видит его.
   - Анна права, - вмешался старик. - Я всего лишь бедный алхимик. Ну...
кроме этого, я занимаюсь астрологией, изучаю звездное небо и то влияние,
которое светила небесные оказывают на дела земные. И в конечном счете  -
на людские судьбы, сударь.
   - Что ваша дочь может  еще  сказать  мне  о  Камилле?  Она  не  может
ошибаться? - Д'Артаньян обращался  к  старику  потому,  что  не  решался
спрашивать девушку, казалось, грезящую наяву.
   - Одну минуту, сударь, - проговорил старик. - Мы все это  время  идем
за вами. Мы боялись оставаться среди  этих  людей.  Мы  поняли,  что  вы
искали девушку, которую  любите.  Мы  видели  вас  около  ее  дома.  Дом
заколочен досками, но Анна сказала мне, что в этом доме никто не умирал.
Она не чувствует запаха смерти.
   - Что это значит?
   - Я не умею этого объяснить, но если она  говорит,  что  это  так,  -
значит, это так и есть. Я уже не раз убеждался в ее правоте.
   - Вы шли за нами все это время?
   - Да, крадучись. Я боюсь, как бы эти несчастные не взялись за старое.
У нас был очень тяжелый день, страшный день. У  вас,  сударь,  тоже.  Мы
вымокли до нитки. Анна устала. Если спрашивать ее сейчас, она не откажет
вам. Ведь вы  ее  спаситель.  Она  постарается  заглянуть  в  извилистые
лабиринты Книги Судеб человеческих. Но силы ее на исходе. Она  нуждается
в отдыхе. Ей может быть плохо.
   - Вы правы, - сказал д'Артаньян, проведя рукой по лицу  и  словно  бы
стряхивая с него невидимую паутину. - Вы правы, а я,  словно  мальчишка,
готов был поверить в чудо, в сказку, где все  оживают  и  все  кончается
хорошо.
   - Нет, нет, - замахал руками старик. - Вы  не  поняли  меня,  сударь!
Ваша девушка жива - в этом не может быть сомнений. И  я,  и  Анна  будем
рады помочь вам и откроем вам все, что нам удастся  узнать...  Но  нужен
отдых... Силы наши не беспредельны!
   - Конечно, - твердо сказал мушкетер. - Вам выпало страшное испытание.
Любой воин чувствовал бы потребность в отдыхе после того,  что  довелось
испытать вам. Пойдемте в харчевню, что неподалеку отсюда. Я позабочусь о
том, чтобы вы смогли хорошенько отдохнуть.
   Повинуясь знаку д'Артаньяна, подошел Планше, ведя в  поводу  запасную
лошадь. На нее сел  старик.  Свою  лошадь  д'Артаньян  уступил  девушке,
сказав, что животное приучено слушаться малейшего движения  седока.  Сам
мушкетер сел на лошадь Планше.
   После  этого  вся  маленькая   кавалькада   медленно   тронулась   по
направлению к "Гербу Оверни", причем Планше пришлось  двигаться  пешком.
Таким образом, от  всех  этих  перестановок  проиграл  только  он,  что,
конечно, никак не улучшило его настроения.
   - Час от часу не легче, - бормотал он под нос, шагая за  седоками.  -
То чума, то ведьма. Если бы я только знал,  что  за  милая  поездка  мне
предстоит, охотно уступил бы место этому олуху Жемблу, которого  он  так
добивался.
   Добравшись  до  харчевни,  мушкетер  первым  делом  приказал  хозяину
позаботиться о девушке и старике, что и было исполнено со всей возможной
быстротой,  так  как  приказание  свое  мушкетер  подкрепил  несколькими
монетами, небрежно брошенными на стол.
   После этого  д'Артаньян  заказал  обед  для  Планше,  а  также  лично
проверил, как слуги присмотрели за лошадьми. Сам он  не  взял  в  рот  и
крошки, а молча уселся у горящего огня и устремил задумчивый  взгляд  на
пляшущее пламя.
   Перипетии бурно прошедшего дня и обильный обед сморили Планше,  и  он
задремал. Поэтому достойный слуга не мог бы ответить на вопрос, спал  ли
его господин этой ночью...
   Лишь только солнце взошло, старик-астролог был на ногах.
   - Мы могли бы поговорить, сударь, - почтительно сказал он, подходя  к
д'Артаньяну и легонько трогая его за рукав.
   - А, это вы... месье Перье, не так ли? - сказал д'Артаньян. - Я прошу
извинить меня за вчерашнее. Я  повел  себя  глупо.  Наивно  тешить  себя
иллюзиями.
   - Как, сударь?! Вы  не  верите  нам!  -  вскричал  старик,  всплеснув
руками.
   - Не обижайтесь, месье Перье. Я не хочу сказать и не думаю  о  вас  и
вашей дочери ничего плохого. Вы чуть было не потеряли  ее.  А  уж  ее-то
рассудок и подавно подвергся такому...
   - Сударь?! Уж не думаете ли вы, что Анна и я - сумасшедшие?!
   Старик, казалось, был не на шутку обижен таким предположением.
   - Ну, что вы! Я вовсе не имел это в виду... - начал было д'Артаньян.
   -  Анна!  -  громогласно  воскликнул  старик,  повернувшись  лицом  к
лестнице, ведущей наверх, туда, где  располагалась  комната,  отведенная
девушке для ночлега. - Иди сюда, дочка!
   - Я здесь, отец, - отвечал сверху мелодичный голосок, а вслед за  ним
показалась и сама Анна Перье.
   Девушка отдохнула и восстановила  душевное  равновесие.  И  все,  кто
видел ее вчера,  отметили  поразительную  перемену  к  лучшему,  которая
произошла с ее  внешностью.  Ее  голубые  глаза  светились  кротостью  и
добротой, а золотистые локоны  струились  вокруг  головки,  окутывая  ее
подобно сверкающему нимбу. Анна Перье улыбалась, и от этого  собравшимся
в зале для приезжих показалось, что вокруг стало светлее.
   - Ах, да это, должно быть,  сама  Дева  Мария  спустилась  к  нам!  -
ахнула, всплескивая руками, пожилая служанка.
   И даже ворчавший вчера Планше, которому пришлось идти полмили  пешком
из-за появления девушки  и  старика,  сегодня  нашел,  что  ради  такого
прелестного создания можно пройти еще милю, если это понадобится.
   - Доброе утро! - сказала девушка. - Как вы почивали, сударь?
   Вопрос Анны Перье застиг мушкетера врасплох.
   - Боюсь, что никак, мадемуазель. Моя утрата слишком  свежа,  чтобы  я
мог чувствовать себя нормально.
   Глаза девушки округлились от удивления.
   - Вы не верите мне, сударь, - укоризненно проговорила она, и ее голос
прозвучал, как колокольчик. - А  ведь  вчера  вы  поверили  мне,  я  это
видела.
   - Вот видишь, дочка, - подхватил месье Перье, - нам  надо  поработать
для  господи