- она богата, наконец! - закончил свою  фразу  Портос  и
облегченно перевел дух. Затем он решился поглядеть на д'Артаньяна. -  Вы
не осуждаете меня, дорогой друг? -  спросил  он.  -  Я  чувствовал,  что
должен все рассказать вам, но, наверное, не смогу посвятить в это  Атоса
и Арамиса.
   Д'Артаньян остановился посреди мостовой. Он обнял Портоса и сказал:
   - Вы самый везучий из нас, Портос. Будьте счастливы, друг мой.
   Через несколько  дней  Портос,  сердечно  распрощавшись  с  друзьями,
покинул Париж и вместе с госпожой дю Валлон отбыл в свое поместье.
   В сундуке покойного мэтра Кокнара оказалось восемьсот  тысяч  ливров.
Мушкетон стал  щеголять  в  великолепной  ливрее  и  достиг  величайшего
удовлетворения, о каком мечтал  всю  жизнь:  начал  ездить  на  запятках
раззолоченной кареты.
   Изредка  от  четы  дю  Валлон  приходили  письма,  в  которых  Портос
неизменно сообщал, что дела у  него  обстоят  самым  наилучшим  образом,
госпожа дю Валлон - сущий ангел и лучшая  супруга,  какую  только  может
пожелать  себе  смертный,  поэтому  он,  Портос,  находится  на  вершине
блаженства.
   Так  же  неизменно  к  размашистым  буквам  Портоса  было   приписано
несколько строчек колючим почерком бывшей госпожи  Кокнар.  Она  считала
своим долгом поддерживать светские отношения.
   Всякий раз, получив очередное  такое  письмо,  д'Артаньян  принимался
яростно  закручивать  свой  ус,  Атос  грустно   покачивал   головой   и
откупоривал бутылку, а Арамис утверждал, что,  судя  по  стилю,  бедняга
Портос написал  все  до  последней  строчки  под  диктовку  достойнейшей
госпожи дю Валлон.
   Так расстался с мушкетерским плащом Портос.

Глава двадцать первая
Дела государственные

   Когда Ришелье испытывал потребность в хорошем совете, он  посылал  за
"отцом Жозефом", который также был известен при дворе под именем "серого
кардинала" или "черной эминенции".
   Настоящее имя  этого  человека  было  Франц-Леклерк  дю  Трамбле.  Не
занимая никакой официальной должности при дворе, отец Жозеф скрывал  под
своим капуцинским клобуком  голову  умного  государственного  деятеля  и
тонкого дипломата.
   Его высокопреосвященство,  всесильный  кардинал  Арман  Жан  Дюплесси
Ришелье, обладая реальной властью, был окружен врагами  и  на  деле  был
очень  одинок.  Отец  Жозеф  был,  пожалуй,  единственным   его   верным
помощником, на кого кардинал мог положиться, как на самого себя.
   Разделавшись с Ла-Рошелью  на  западе,  Ришелье  еще  не  покончил  с
гугенотами на юге. Признанный вождь  реформатов  герцог  Роган  все  еще
держал знамя  восстания,  опираясь  на  многочисленные  здесь  крепости.
Ла-Рошель пала, но мятежный Севенн и не думал покориться.
   А могучая Испания пыталась в союзе  с  империей  Габсбургов  охватить
Францию с юга, запада и востока, подобно гигантскому спруту, и раздавить
ее своими страшными щупальцами.
   В  ту  пору  в  Европе   вовсю   свирепствовала   война,   получившая
впоследствии название Тридцатилетней. Будучи начатой в  Богемии  в  1618
году, то есть за десять лет до  описываемых  здесь  событий,  эта  война
дворянства против монархического абсолютизма, война протестантов  против
католиков,  а  в  конечном  свете  -  всех   против   всех,   постепенно
распространилась на всю Европу. Так или иначе, в нее оказались втянутыми
все державы, игравшие в  европейской  политике  сколько-нибудь  заметную
роль.
   В  нашу  задачу  не  входит  давать  развернутое  описание   событий,
сотрясавших континент в то волнующее  и  тревожное  время.  Скажем  лишь
только,  что  политика  Ришелье,  а  значит,  и  политика   Франции,   к
описываемому моменту состояла в том, чтобы, не выступая  открыто  против
Испании и Австрийской Империи, отстаивать свои интересы на континенте.
   Интересы же эти неизбежно приводили Францию на грань  столкновения  с
этими двумя могучими католическими государствами.
   Ришелье  понимал,  что  союз  Англии  с   Нидерландами,   добившимися
освобождения  от  испанского  господства,  заключенный  в  1625  году  и
приведший к  созданию  евангелической  лиги  протестантских  государств,
направлен в первую очередь против Испании,  которая  мечтала  превратить
всю Европу в свою колонию и, предав аутодафе всех еретиков-реформаторов,
установить единую католическую империю  от  Атлантики  до  Московии  под
главенством Мадрида.
   Будучи  католическим  кардиналом,  Ришелье,  однако,  всегда  отдавал
приоритет национальным интересам. Подчиняя своей воле  гугенотов  внутри
Франции, он поддерживал протестантов за ее пределами, так  как  понимал,
что союз северных протестантских держав  ослабляет  естественного  врага
Франции - Испанию.
   В Испании тоже  понимали  это  и  стремились  связать  Ришелье  руки,
собираясь поддержать (и поддерживая) - страшно  подумать  -  французских
еретиков, возглавляемых герцогом Роганом.
   Положение кардинала усложнялось тем, что Габсбурги, активно  насаждая
католицизм в Германии, видели в Испании  своего  естественного  союзника
против него. Австрия открыто заявила о своих претензиях на  "мантуанское
наследство", о котором здесь следует сказать  несколько  слов,  так  как
события, к которым привела эта проблема, самым тесным  образом  повлияли
на судьбы наших героев.
   Дело шло о  довольно  значительном  герцогстве  Мантуа,  связанном  с
маркграфством Монферра под властью дома  Гонзаго.  Последний  герцог  из
старшей линии Винченцио II, бывший приверженцем Испании, умер в  декабре
1627  года.  Его  же  преемник  герцог  Неверский,  к  которому  перешли
наследственные права, владел землями во Франции и считал себя французом,
что вполне устраивало кардинала и не устраивало всех остальных.
   Ришелье оказал поддержку герцогу Неверскому, и тот, вступив в  Мантую
и заняв ее войском, сделал из нее  весьма  важный  пограничный  пункт  у
испанской Миланской области, из которого Франция могла угрожать  Италии,
находившейся тогда в основном под австрийским господством.
   Поэтому испанское правительство стало просить австрийского императора
Фердинанда II отказать герцогу Неверскому в правах наследования, что  он
и сделал, взяв область в свое управление как ее ленный сюзерен.
   Ришелье колебался. Он не знал, с кого начать. С  Рогана,  с  испанцев
или имперцев, выгнавших тем временем Невера из  его  владений.  В  такие
минуты он прибегал к помощи "серого кардинала" дю Трамбле.
   Зимним вечером, сидя у огня, Ришелье беседовал с отцом Жозефом.
   -  Мои  люди  сообщают,  что  шпионы  Филиппа   Четвертого   пытаются
установить связь с герцогом де Роганом, - неторопливо говорил отец Жозеф
своим тихим голосом,  глядя,  как  пламя  пожирает  сосновые  поленья  в
каминном очаге.  -  Возможно,  в  ближайшее  время  им  все  же  удастся
встретиться с ним.
   - Что они предложат ему? - так же тихо спросил кардинал.
   - Прежде всего деньги, чтобы он продолжал военное сопротивление, ваше
высокопреосвященство. Однако не исключено, что король собирается оказать
герцогу и военную помощь.
   -  Что  ж,  королю  испанскому  не  привыкать  проливать  кровь  свои
подданных - она льется и в Старом, и  в  Новом  Свете.  Через  кого  они
пытаются связаться с Роганом? Через  герцогиню  де  Роган?  -  помолчав,
спросил Ришелье.
   - Ваше высокопреосвященство, эта особа  действительно  герцогиня,  но
она носит другое имя...
   - Что вы имеете в виду, Жозеф? Я знаю ее?
   - Вы знаете ее, ваша светлость.
   - Тогда я догадываюсь. Это герцогиня...
   - ...де Шеврез, ваша светлость.
   - Все  та  же  интриганка,  -  проговорил  Ришелье.  -  Кажется,  она
приходится родственницей Роганам?
   - Совершенно верно, ваша светлость.
   - В Туре у меня надежные люди. Один раз ей удалось скрыться и  бежать
в Париж, когда этому английскому безумцу вздумалось шнырять по коридорам
Лувра в мушкетерском плаще.  Впрочем,  о  мертвых  либо  ничего...  либо
хорошо. Но с тех пор я сменил всех. Теперь там дю Пейра и другие,  я  им
доверяю.  Разумеется,  настолько,  насколько  я  вообще  доверяю   людям
подобного рода.
   Отец Жозеф внимательно посмотрел на кардинала.
   - Кто, например?
   - Один из  адресатов  -  мушкетер  роты  Тревиля.  Мушкетер,  который
последнее время чаще встречается с  настоятелем  иезуитского  монастыря,
чем бывает в казармах.
   - А-а, - протянул кардинал. - Один из четверки. Кажется,  он  был  ее
любовником. Неплохо для несостоявшегося аббата. И что? Особа, о  которой
идет речь,  часто  пишет  подчиненному  господина  де  Тревиля,  который
предпочитает общество отцов-иезуитов королевской службе?
   - Во всяком случае, мне известно,  что  она  писала  ему  всего  лишь
несколько дней назад.
   - Вот как!
   - Письмо было перехвачено.
   - Господь всегда на стороне правого дела, Жозеф. И что же там, в этом
письме? Неужели какой-нибудь любовный вздор? -  сказал  кардинал  с  той
улыбкой, которая вызывала дрожь у знающих его людей,  поскольку  служила
предвестником  его  жестоких  решений,  принимаемых,  впрочем,  часто  в
государственных интересах.
   - Конечно, я не имею послания герцогини к нашему мушкетеру при  себе,
ваша светлость, но запомнил, о чем там говорится.
   - И это?..
   - Просьба и предупреждение. Точнее - предупреждение и поручение.
   -  О  чем  же  она  предупреждает  нашего  друга  иезуитов,  носящего
мушкетерский плащ?
   - Она предупреждает его о том, что те люди, с которыми он встречается
или в скором времени встретится в  коллегии  иезуитов,  -  враги  вашего
высокопреосвященства и,  следовательно,  ее  друзья.  Ее  и  герцога  де
Рогана. Отсюда она делает вывод  о  том,  что  адресат  может  полностью
доверять этим людям.
   - Весьма логично. О  чем  же  просит  герцогиня?  Вернее  -  что  она
поручает своему рыцарю?
   - Она доверяет ему выполнить почетную, но опасную миссию связного.
   - Между...
   - Между ею и кем-то,  кого  рекомендует  этому  мушкетеру  настоятель
иезуитского монастыря и чьего  имени  она  в  письме,  к  сожалению,  не
называет. По ряду косвенных соображений я делаю вывод, что этот  человек
- важная персона и его путешествие в Тур было бы связано с неоправданным
риском.
   - Иными словами,  этот  таинственный  некто  должен  что-то  сообщить
нашему мушкетеру, а ему следует отправиться в Тур и передать это ей.
   - По-видимому так, ваша светлость.
   - Это интересно. Следует сделать  так,  чтобы  письмо  дамы  из  Тура
достигло своего адресата, и проследить за ним.
   - Это излишне, ваша светлость.
   - Почему?
   - Герцогиня придавала такое значение  своему  посланию,  что  сделала
копию и послала второго гонца, на тот случай, если с  первым  что-нибудь
случится.
   - Продолжайте, отец Жозеф.
   - И этот второй, насколько  мне  известно,  справился  с  поручением.
Таким образом, письмо доставлено по адресу и без нашего участия.
   - Но вы твердо уверены, что это именно то самое письмо, вернее -  его
копия?
   - Совершенно уверен, ваша светлость.
   - Я знаю вас, отец Жозеф, но мне все же хотелось бы  понять,  на  чем
основана эта уверенность.
   - Ваша светлость, дю Пейра и его люди  скрытно  последовали  за  этим
вторым курьером и в  первом  же  придорожном  трактире,  где  он  сделал
остановку, когда почувствовал потребность  в  отдыхе,  подсыпали  ему  в
стакан сонный порошок. После этого они обыскали его,  обнаружили  письмо
и, удостоверившись, что это точная копия того,  какое  попало  к  нам  в
руки, вернули его на прежнее место.
   - Но, проспавшись, курьер должен был заметить, что письмо вскрывали?
   - Это уже забота специальных людей,  ваша  светлость.  Он  ничего  не
заметил.
   - Беседа с вами всегда  доставляет  мне  большое  удовольствие,  отец
Жозеф.
   Отец Жозеф поклонился.
   - Значит, наш мушкетер уже прочел это письмо.
   - Он получил его вчера вечером, ваша светлость.
   - Кажется, на этот раз я их не упущу, - пробормотал кардинал.  -  Эта
интриганка получит свое.

Глава двадцать вторая
Ночное свидание

   Париж погрузился во мрак. Все часы Сен-Жерменского предместья пробили
полночь. Улицы опустели. Тишину лишь изредка нарушал экипаж запоздавшего
домой вельможи.
   В одном из темных переулков, пролегавшем там,  где  сейчас  находится
улица Асса, показались две закутанные в плащи  фигуры.  Дойдя  до  конца
переулка, они повернули направо. Из глубокой тени  от  одного  из  домов
отделилась еще одна, шагнувшая им навстречу, фигура.
   - Ну что? - спросил один из двух вновь прибывших.
   - Он  никуда  не  выходил,  -  отвечал  человек,  по-видимому,  давно
дожидавшийся появления двух закутанных в плащи незнакомцев.
   - Принимал он кого-нибудь?
   - Никого. Кроме какого-то нищего монаха.
   - Монах заходил в дом?
   - Только на мгновение. Он даже не успел закрыть за собой  дверь,  как
тотчас был выставлен за порог. Наверное, он просил милостыню.
   -  Значит,  ждать  осталось  недолго.  Или  придут  к  нему,  или  он
отправится на встречу сам. Вероятно - последнее.
   - Подождем.
   Тот из двоих незнакомцев, который первым  задал  вопрос  и  продолжал
этот  короткий   диалог,   происходивший   шепотом,   видимо,   считался
начальником.
   - Вы отправляйтесь на угол улицы Кассет, а вы - на угол Сервандони. Я
останусь тут и буду  наблюдать  за  домом.  Я  хочу  подойти  поближе  -
заглянуть внутрь. Если кто-то покажется - дайте мне знать.
   Дом, который вызывал такой интерес со стороны предводителя закутанных
в плащи людей, на первый  взгляд  не  выделялся  ничем  особенным  среди
множества таких же  домов  славного  города  Парижа.  Как  уже  ясно  из
описанного выше разговора, он был расположен  на  улице  Вожирар,  между
улицами Кассет и Сервандони. Это был небольшой дом,  окна  которого,  за
исключением одного, по обыкновению того времени, выходили не на улицу, а
в маленький тенистый садик, расположенный позади него.
   Не выглядел он слишком примечательным и на второй взгляд. Однако была
одна особенность, отличавшая его для ночного соглядатая  от  всех  домой
Парижа, - в этом доме жил Арамис.
   Всего же в этой части улицы было только три дома, и  всего  два  окна
выходило на  улицу.  Одно  из  них  принадлежало  небольшой  пристройке,
параллельной  флигелю,  где  квартировал  Арамис,  второе  окно  и  было
собственно в комнате Арамиса.
   Таким образом, предводитель полуночников не мог  ошибиться.  Отправив
своих подчиненных направо и налево для наблюдения за улицей и  оставшись
в одиночестве, он осторожными, тихими шагами направился к окну  Арамиса,
находившемуся в первом этаже.
   Окно это было закрыто ставнями, но неплотно, поэтому, приблизившись к
нему, можно было увидеть внутренность  комнаты.  Сделать  это  было  тем
более нетрудно, что в комнате горел свет.
   Человек в плаще подошел к окну и приник к  просвету  между  створками
ставней.  С  минуту  он  внимательно  вглядывался  внутрь.  Затем  вдруг
отпрянул от окна и, скрывшись в тени  дома  на  противоположной  стороне
улицы, подозвал своих сообщников условным свистом.
   Те не замедлили появиться  перед  ним,  покинув  свои  наблюдательные
посты.
   - Как вы смели отлучиться, Леруа? - гневно спросил предводитель.
   - Клянусь, сударь, что я неотлучно находился на посту.
   - В таком случае я предлагаю вам самому подойти к дому, наблюдение за
которым было поручено вам, и заглянуть в щель между ставнями.
   - Но я... я и так знаю, что там находится именно этот человек. Он  не
покидал дома, разве что сам дьявол забрал его оттуда. В доме нет второго
выхода.
   - Поглядите сами, Леруа, и вы поверите в существование дьявола!
   Тот из двоих соглядатаев, который звался Леруа,  послушно  подошел  к
окну, приподнялся на носках, так как был невысокого роста, и заглянул  в
просвет. Почти сразу же он отшатнулся от окна, приглушенно охнув.
   - Теперь вы убедились сами, не так ли? А ведь у  дома  нет  запасного
выхода, и вы это сами прекрасно знаете.
   - Но... но клянусь, сударь, что я сам не понимаю, в чем тут дело!
   - Кого же вы обнаружили в комнате,  любезный?  -  насмешливо  спросил
предводитель.
   - Какого-то францисканца, читающего  при  свете  свечи.  Он  примерно
одного роста с хозяином дома, но значительно старше и совсем не похож на
него.
   - Вот именно - совсем не похож!
   - Но как же этому дьяволу удалось улизнуть оттуда? Я ничего не пойму,
сударь! - в отчаянии вскричал тот, кого называли Леруа.
   - Вы  говорите,  францисканец,  сидящий  в  комнате,  мало  похож  на
мушкетера, за которым вам велено было следить. Зато я сильно подозреваю,
что этот францисканец очень смахивает на того нищего монаха, что пытался
просить  милостыню  в  доме.  Видно,  он  нашел  больше,   чем   просил.
Гостеприимный хозяин пустил его переночевать, да еще и  оставил  дом  на
него!
   - Нет же, сударь. Его  моментально  выставили  наружу.  Клянусь  вам,
сударь - он не пробыл внутри и десяти секунд!
   - Бедняга Леруа! Неужели вам не ясно, что наружу вышел  хозяин  дома,
который давно поджидал этого монаха в  такой  же  коричневой  рясе.  Они
провели вас, как несмышленыша! Когда это случилось?
   - Вы имеете в виду...
   - Я имею в виду время появления монаха. И время его выхода  из  дома,
болван!
   - Это было... около полутора часов назад, сударь.
   - Проклятие! Вы упустили того, за кем вам было поручено следить. Этот
человек, без сомнения, уже успел встретиться с теми, с кем он должен был
встретиться, а мы даже  не  знаем,  где  и  как  это  произошло!  Вы  не
оправдали моего доверия, Леруа, и я доложу об этом отцу Жозефу!
   Пока происходила эта сцена, тот, кого так  старательно,  но  неудачно
стерегли люди кардинала, в монашеской рясе,  скрывающей  длинную  шпагу,
кинжал и пару пистолетов  за  поясом,  пробирался  по  ночным  парижским
улицам, низко надвинув на лицо капюшон.
   Прогулка  по  ночному  Парижу  в  те  времена,  когда  людям  нередко
приходилось пускать в ход оружие и среди бела  дня,  представляла  собой
достаточно  рискованное  предприятие.  В  ночном  мраке  никто  не   мог
поручиться за свои пожитки, драгоценности и  самое  жизнь.  Человек  мог
попасть в кружок ночных гуляк, которые развлечения  ради  сорвали  бы  с
него плащ, или в руки отрезывателей  кошельков,  которые,  стоя  в  тени
вдоль стен домов, ловко срывали кошельки, носимые мужчинами и  женщинами
у пояса. Как правило, сопротивляться было бесполезно. В противном случае
на  следующее  утро  в  канаве  или  сточной  яме  полиция  обнаруживала
очередной труп.
   Поэтому  с  наступлением  сумерек  одинокие  пешеходы  изо  всех  сил
торопились в свои жилища, прекращалась  уличная  торговля,  и  парижская
жизнь  замирала.  Только  слабо  мигали  качающиеся  фонари  у  церквей,
отбрасывая  при  каждом  размахе  причудливые  тени,  да  изредка  улицу
пересекал  ночной  патруль  с  мерцающими  в  свете   фонарей   тяжелыми
алебардами.
   Но Арамис, ничуть не опасаясь ночных разбойников, отважно углубился в
путаницу улочек старой части города.
   В гораздо большей степени его заботили шпионы кардинала, от которых в
этот раз ему так счастливо удалось ускользнуть.
   Быстро продвигаясь в почти полной темноте (луна в  это  зимнее  время
года была чаще скрыта  тучами),  Арамис  свернул  в  переулок  Д'Аверон,
пройдя его, попал на  улицу  Де  Пули  и  направился  к  угловому  дому,
выходящему на площадь Сен-Жермен Л'Озеруа.
   Видимо, его ждали. Не успел он постучать во входную  дверь,  как  она
беззвучно  растворилась,  пропустив  его  внутрь.  Затем  дверь  так  же
бесшумно  закрылась,  словно  подчинившись  каким-то  сверхъестественным
силам.
   Впрочем, над домом, принявшим в этот полночный час Арамиса, и  впрямь
витала  тайна  -  он  принадлежал  ордену  "Общества  Иисуса"  -  самому
знаменитому и самому загадочному, самому странному и самому влиятельному
из всех монашеских орденов.
   Безмолвный привратник в черной рясе провел  Арамиса  наверх,  в  ярко
освещенные  комнаты,  где