ился в сосредоточенное созерцание гасконца.
   Молчание затягивалось, так как д'Артаньян решил ни в коем  случае  не
нарушать его первым. Наконец комендант решил,  что  его  рекогносцировку
следует считать оконченной.
   - Итак, господин де Кастельмор? - проговорил он, оттенив знак вопроса
модуляцией голоса.
   - Итак, господин комендант? - эхом откликнулся мушкетер, изображая на
лице любезную улыбку.
   Сейчас он не чувствовал и тени  страха,  азарт  состязания  овладевал
душой молодого человека, а в крови словно  заплясали  маленькие  горячие
пузырьки.
   Комендант нахмурился.
   - Вы прибыли в Ла-Рошель из...
   - Из Портсмута, сударь.  Я  сел  на  судно,  которое  направлялось  в
испанский порт Сантандер, и подрядился с капитаном, что он доставит меня
в Биарриц, - это по пути.
   - Если не ошибаюсь, Биарриц - это морской порт в Гаскони?
   - Вы совершенно правы, сударь.
   - Вы гасконец, господин де Кастельмор?
   - Совершенно верно, господин комендант.
   - Что привело вас в Англию? Простите мою настойчивость, шевалье, но у
нас в последнее время  столько  хлопот  с  лазутчиками.  Их  засылают  в
Ла-Рошель уже просто целыми отрядами. Наверное, вы обратили внимание  на
повешенных, что болтаются рядом с городской ратушей. Они повешены совсем
недавно...
   - Честно говоря,  господин  комендант,  было  очень  темно,  и,  хотя
конвоировавший  меня  офицер  постарался  осветить  своим  факелом   всю
картину, боюсь, что я мог упустить кое-какие детали и не получил  всего,
что мне причиталось, - сказал д'Артаньян, дерзко  глядя  прямо  в  глаза
коменданту.
   - Вы мужественный человек, господин де Кастельмор, - проговорил тот с
кривой усмешкой. - К сожалению, на войне первыми гибнут именно храбрецы.
Итак, сударь, я сказал вам, что трудности  военного  времени  заставляют
нас быть подозрительными и причинять неудобства  случайно  попадающим  в
город путешественникам вроде вас. Тем более если они - гасконцы, как вы,
ибо всем известно, что гасконцы, как правило, служат  в  гвардии  короля
Франции. И тем более если они говорят, что возвращаются из  Англии,  как
вы, потому что король Франции воюет с королем Англии.
   - Скорее  герцог  Бэкингем  воюет  с  кардиналом  Ришелье,  -  сказал
д'Артаньян, продолжая смотреть  своему  собеседнику  прямо  в  глаза.  -
Точнее сказать - воевал.
   - Почему вы говорите в прошедшем времени?  Ла-Рошель  не  сдалась  на
милость победителей  и  не  собирается  этого  делать,  -  живо  отвечал
комендант.
   - Я и сам вижу тяжелое положение  Ла-Рошели,  простите  мою  прямоту,
господин  комендант,  -  почти  бедственное   положение,   -   продолжал
д'Артаньян, намеренно оставляя  без  внимания  вопрос  коменданта.  -  Я
понимаю,  что  ваш  интерес  ко   мне   вызван   насущными   нуждами   и
необходимостью быть готовыми к отражению вражеского удара. Конечно,  это
и только это заставляет вас удерживать меня  здесь,  вместо  того  чтобы
предложить пострадавшему от  шторма  и  кораблекрушения  путешественнику
отдых и кров над головой.
   - Да-да, это именно так, - по-прежнему хмурясь, отвечал комендант.  -
Однако вернемся к нашей теме. Как вы оказались в Портсмуте и  почему  вы
употребили прошедшее время, упоминая о лорде Бэкингеме?
   - Если вы не против, господин комендант,  я  буду  отвечать  на  ваши
вопросы по порядку.
   - Вы предвосхитили мое желание, господин де Кастельмор.
   - Несколько лет назад я  покинул  родительский  дом  и  отправился  в
Париж,  чтобы  поступить  на  королевскую  службу.   Вам,   по-видимому,
известно,  сударь,  что  гасконские   дворяне   пользуются   заслуженной
репутацией отличных воинов далеко за пределами своей родины.
   - Я готов повторить свои  слова,  господин  де  Кастельмор.  В  рядах
защитников города тоже есть гасконцы, и все они - храбрецы!
   Д'Артаньян отвесил легкий поклон и приготовился продолжать.
   - Итак, господин де Кастельмор?
   - Итак, мне удалось поступить в гвардейскую роту господина  Дэзэсара,
но...
   - Вы остановились. Что же было дальше?
   - Вскоре у меня начались неприятности.
   - Чем же они были вызваны?
   - Я увидел, что  в  Париже,  а  следовательно,  и  во  всей  Франции,
распоряжается отнюдь не его величество король, а кардинал.
   - Это и так  всем  известно.  Король  никогда  не  стал  бы  осаждать
Ла-Рошель по собственной воле.
   - Что вы хотите, сударь, от восемнадцатилетнего юноши, который только
что прибыл из провинции?!
   Посмотрев   на   коменданта,   д'Артаньян    понял,    что    слишком
переусердствовал  в  своем   самоуничижении.   Гасконец   со   смиренным
выражением лица во Франции Людовика XIII был таким же  редким  явлением,
как летний снегопад в наши дни.
   -  Однако  самым  неприятным  оказалось  то,  что  большинство   моих
сослуживцев  оказались  католиками,  в  то  время  как   меня   родители
воспитывали в протестантской вере. И  это  неудивительно,  так  как  мой
почтенный  родитель  был  боевым  товарищем  нашего   государя   Генриха
Наваррского, который и даровал нам Нантским эдиктом то, что теперь хочет
отобрать нынешний кардинал, - свободу исповедовать веру своих предков  и
не  подвергаться  при  этом  риску  быть  истребленным  за  то,  что  ты
называешься еретиком,  -  продолжал  д'Артаньян,  мысленно  обращаясь  к
небесам с просьбой простить ему это прегрешение.
   Впрочем, читатель уже имел случай убедиться в том, что наш  герой  не
отличался  особой  набожностью,   а   тем   более   осведомленностью   в
богословских вопросах и тонкостях, и поэтому сам не очень хорошо понимал
различий между католицизмом и протестантизмом, которые, по  его  мнению,
сводились к тому, что несчастные гугеноты поют по-французски те же самые
псалмы,  какие  католики  поют  по-латыни.  Такой  взгляд  на   проблему
встречался в те  времена  не  слишком  редко  среди  дворян  и  третьего
сословия, и как, может быть, помнит благожелательный читатель, этого  же
мнения придерживался и славный Портос.
   - Как вы понимаете, моя  протестантская  вера  сильно  осложняла  мою
жизнь в Париже. Особенно тяжелым сделалось мое положение, когда в стычке
я тяжело ранил одного из любимых гвардейцев кардинала.  Мало  того,  что
Ришелье запретил дуэли, и, следовательно, любой дуэлянт, по его  мнению,
преступник, заслуживающий Бастилии, вдобавок ко всему гвардеец был ранен
еретиком - опять-таки по понятиям его высокопреосвященства.
   - Это  действительно  незавидная  ситуация,  -  сдержанно  проговорил
комендант.
   Ему не слишком понравилось, что гасконский дворянин представлял  себя
человеком,  заслужившим  немилость  его  высокопреосвященства,  которого
каждый житель Ла-Рошеля имел все основания ненавидеть больше,  чем  кого
бы то ни было еще. Таким  образом,  подозрения  г-на  коменданта  только
усилились,  хотя  непредвзятый  читатель  сам  может  убедиться  в  том,
насколько близко рассказ д'Артаньяна соответствовал истинному  положению
вещей.
   -  Одним  словом,  у  меня  вышли  крупные  неприятности.   Благодаря
заступничеству господина Дэзэсара, мое дело удалось замять, но службу  я
оставил и некоторое время  спустя,  по  совету  все  того  же  господина
Дэзэсара, хорошо относившегося ко  мне,  уехал  в  Лондон,  где  позиции
католицизма, а главное - его высокопреосвященства, мягко говоря, не  так
сильны, - лукаво улыбнувшись, продолжал мушкетер.
   Воспоминание  о  своей  поездке   в   Лондон,   которая   завершилась
посрамлением кардинала, а  следовательно,  не  могла  не  приносить  ему
удовлетворения всякий раз, когда он мысленно возвращался к ней,  привело
его в хорошее расположение духа.  Наш  гасконец  был  тщеславнее  самого
Портоса,  и  история  с  алмазными  подвесками  королевы   льстила   его
честолюбию.
   Комендант  молча  кивнул  головой,  давая  понять,  что  он   ожидает
продолжения.
   - Насколько я понимаю, господин Дэзэсар опасался, что ко мне подошлют
наемных убийц. Теперь я знаю, что у него были все основания  для  этого,
поскольку кардинал действительно прибегает к такому способу  без  особых
раздумий.
   - У вас есть основания говорить таким образом?
   -  Да,  этим  летом  мне  пришлось   убедиться   в   том,   что   его
высокопреосвященство не гнушается прибегать к помощи наемных  убийц.  Он
подослал одного из таких людей, чтобы разделаться  со  своим  опаснейшим
соперником. Я был в Портсмуте, когда это случилось.
   - Что вы имеете  в  виду?  Объяснитесь,  сударь,  -  тревожно  сказал
комендант.
   - Конечно, я слишком мелкая сошка по сравнению с герцогом, но на  мою
жизнь покушались еще во  Франции,  а  женщина,  которую  я  любил,  была
похищена, а затем отравлена, хотя и не по прямому  приказу  Ришелье,  но
зато одной из его шпионок.
   Молодой человек проявил характер и намеренно не торопился отвечать на
вопрос коменданта.
   - Что было в Портсмуте? - угрюмо спросил комендант.
   - Как, разве вы не знаете?!
   - Сударь, я спросил вас - что же случилось в Портсмуте?
   - Сударь, в Портсмуте  от  руки  фанатика,  но  по  прямому  наущению
клевретки кардинала пал герцог Бэкингем!
   - Какие доказательства, подтверждающие правоту ваших слов, вы  можете
привести, молодой человек?!
   - Господин комендант, я не привык,  чтобы  со  мной  разговаривали  в
таком тоне. В мои намерения вовсе не входит убеждать вас в чем бы то  ни
было. Корабль, на котором я  плыл,  к  большому  несчастью,  принесло  в
Ла-Рошель, она терпит тяготы осады, меня расспрашивают о том,  кто  я  и
откуда, - я понимаю причины, по которым это  делается,  но  подвергаться
вашим допросам, а тем более что-либо вам доказывать я не собираюсь!
   Наступило неприятное молчание. Бледный рассвет проникал сквозь  окна,
напоминая о ходе времени, для  которого  любые  осады,  любые  войны  не
больше, чем  движение  песчинок  в  песочных  часах  Вечности.  Вставало
солнце.
   - Я уже слышал о гибели Бэкингема, но эту весть  в  Ла-Рошель  принес
парламентер из вражеского лагеря.  У  меня  нет  оснований  верить  вам,
сударь.
   - Я охотно примирюсь  с  любым  выводом,  который  вам  будет  угодно
сделать, господин комендант, из нашей с вами беседы. Еще раз  прошу  вас
заметить, что мне от вас ничего не надо, кроме разве что соблюдения  тех
простейших правил приличия, которые приняты в цивилизованном мире. Волей
ветра и волн наша фелука попала к вам, но если запасы  рыбы,  что  будут
найдены в трюмах нашего судна,  в  силу  тяжелого  положения  города  вы
вольны рассматривать как трофеи,  то  экипаж  и  пассажиры  не  являются
вашими пленниками.
   Д'Артаньян замолчал, исчерпав запасы своего красноречия.  Неожиданная
мысль поразила его. Он снова вспомнил голодные глаза конвоировавших  его
солдат и их впалые лица.
   - Я думаю, что продолжать защиту крепости, когда ее защитники  лишены
не только еды, но и надежды на помощь английского флота, бесчеловечно. И
в первую очередь по отношению к самим  ларошельцам.  Может  быть,  среди
ваших людей есть англичане, которые знают,  я  хотел  сказать  -  знали,
герцога и его камердинера, возможно - секретаря.
   - А вы что, настолько близко были знакомы с лордом Бэкингемом, что  в
состоянии описать, как выглядят его секретарь и камердинер? -  В  голосе
коменданта послышались нотки удивления.
   - Мне пришлось побывать у герцога в его дворце в  Лондоне.  Это  было
еще до начала военных действий.
   - Англичан в городе немало, но вряд ли кто-то из  них  мог  настолько
близко знать герцога, - размышляя, проговорил комендант.
   Внезапно лицо  его  прояснилось.  Казалось,  он  пришел  к  какому-то
решению.
   - Ла Вьеваль, позовите сюда господина Джейкобсона. Он  мне  нужен  по
срочному делу, - крикнул комендант, обращаясь к  стражникам,  стоящим  у
дверей его кабинета. - Этот английский офицер участвовал  в  десанте  на
остров Ре, он близко знал герцога; кажется, одно время  он  состоял  при
нем в качестве адъютанта, - пояснил комендант, обращаясь к д'Артаньну  и
внимательно наблюдая за выражением его лица. - Джейкобсон был ранен  при
поспешном отступлении с острова, его подобрали наши люди. Он  поправился
и теперь служит  примером  для  лучших,  защищая  бастионы  Ла-Рошели  с
отвагой и хладнокровием, свойственным этой гордой нации.
   Ожидая,  покуда  приведут  англичанина,  комендант  молча   барабанил
пальцами по столу. Мушкетер тоже не нарушал воцарившейся тишины.
   Неожиданно  дверь  растворилась,  и  в  кабинет  вошла  девушка   лет
девятнадцати или двадцати, настолько грациозная и  привлекательная,  что
д'Артаньян непроизвольно повернулся к ней и задержал  на  ее  лице  свой
взгляд немного дольше, чем это диктовалось правилами приличий.
   Увидев,  что  в  кабинете  находится  незнакомый  дворянин,   девушка
остановилась в нерешительности.
   - Простите меня, крестный. Я не думала, что у вас посетитель в  столь
ранний час, и  зашла  пожелать  вам  доброго  утра,  -  сказала  она,  и
д'Артаньяну почудилось, что в доме заиграла музыка.
   Д'Артаньян с удивлением рассматривал неожиданную  гостью,  хотя,  как
явствовало из обращения ее к коменданту, она была здесь скорее хозяйкой.
   Тем временем комендант, несколько смягчившись, - во всяком случае, на
лице его появилось выражение какого-то еле пробивавшегося через  ледяные
заслоны теплого, искреннего чувства, - приветствовал ее словами:
   - Ничего, Камилла, ты не  будешь  мешать  нам.  Просто  мы  несколько
засиделись с господином де Кастельмором.
   Девушка тряхнула головкой, отчего черные ее локоны  пришли  в  легкий
беспорядок, и это сделало ее еще более очаровательной.
   - Так, значит, вы еще даже не ложились! - воскликнула она.  -  Нельзя
так относиться к своему здоровью - вы не спите дни и  ночи  напролет!  А
вы, сударь, право же, поступаете нехорошо - ему нельзя столько работать.
   - Разрешите вам представить  мадемуазель  Камиллу  де  Бриссар,  дочь
моего старого боевого  друга,  к  великому  несчастью,  умершего,  когда
Камилле едва исполнилось шесть лет. Я ее крестный  отец  и  опекун,  что
дает  ей  основания  осуществлять   самый   строгий   надзор   за   моей
деятельностью, - заметил комендант, снова возвращаясь к своему холодному
и несколько неприязненному тону.
   Видимо, хорошо знавшая характер своего опекуна, девушка непринужденно
и очень грациозно приветствовала д'Артаньяна и, сейчас же  распрощавшись
с мужчинами, вышла из кабинета.
   Тем не менее эта мимолетная  сцена  возымела  некоторое  действие  на
настроение коменданта Ла-Рошели. Он,  казалось,  впервые  за  все  время
разговора или, скорее, допроса, если взыскательный читатель найдет более
подходящим именно это слово, вспомнил, что у  него  есть  в  этой  жизни
другие дела помимо военных  вопросов  и  хлопот,  связанных  с  обороной
города.
   В этот момент у дверей послышались  шаги,  громкие  голоса  требовали
пропустить их к коменданту,  что,  впрочем,  было  сразу  же  исполнено.
Очевидно, человек, за которым посылал комендант, был приведен.
   Двери распахнулись, и в кабинет,  тяжело  ступая  ногами,  обутыми  в
высокие  ботфорты,  вошел  очень  рослый  человек  в  шлеме  и   кирасе,
защищавшей его  туловище  спереди.  Такие  доспехи  в  ту  эпоху  носили
английские  кирасиры.  Вошедший  человек   был   светловолос,   на   его
веснушчатом лице с тяжелой челюстью сияли ясные голубые  глаза,  которые
смотрели на свет Божий с той смесью упорства, переходящего в  упрямство,
и почти детской простоты и бесхитростности, которая  встречается  подчас
именно у жителей Британских островов. Изо  всего  этого  следовало,  что
вновь прибывший и есть ожидаемый комендантом англичанин Джейкобсон.
   - Извините  меня,  Гарри,  что  я  так  рано  поднял  вас,  -  сказал
комендант, устало кивая вошедшему. - Но вы  необходимы  мне  по  важному
делу, если только одна человеческая жизнь так уж важна на этой войне.

Глава пятая
"Goddamn!"

   "Однако он опять принялся за свое, - подумал  д'Артаньян.  -  Неужели
этот упрямец так  непреклонен  в  своем  решении  уморить  голодом  всех
оставшихся в живых ларошельцев, а меня вздернуть во что бы то ни  стало?
Ведь он, кажется, понимает, что нет  дыма  без  огня,  а  следовательно,
герцога действительно уже нет в живых. Но нет, почтенный комендант хочет
удостовериться, кто же принес ему неутешительную весть - друг или  враг,
и, если подтвердится последнее, он из принципа повесит меня, после  чего
все равно сдаст город, так как другого ему не остается".
   Эти не слишком приятные размышления были прерваны хрипловатым голосом
англичанина:
   - Вам нет нужды извиняться, так как я нахожусь  на  ногах  с  четырех
утра.
   - Что же вы делали все это время?
   - Goddamn , что  за  вопрос!  Обходил
посты на бастионах!
   - Вы все такой же, Гарри. Иногда  мне  кажется,  что  вы  сделаны  из
железа. Но - к делу. Этой ночью к нам в город  прибыли  странные  гости.
Рыбацкую фелуку, пострадавшую  от  шторма,  заметила  береговая  стража.
Капитан уверял, что они идут из Портсмута в Сантандер. Я еще поговорю  с
ним, сейчас он дожидается в передней. Однако  я  пригласил  вас,  Гарри,
вовсе не из-за капитана. Дело заключается в том, что вот  этот  шевалье,
прибывший сюда на той же фелуке, уверяет  меня  в  том,  что  он  хорошо
знаком с лордом Бэкингемом и виделся с ним  в  Портсмуте  не  далее  как
месяца полтора тому назад. Мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали  при
нашем разговоре, так  как  ваше  близкое  знакомство  с  герцогом  может
пролить свет на истинную природу визита господина де Кастельмора  в  наш
осажденный город.
   - Сударь, я нахожу ваши  слова  не  вполне  отвечающими  общепринятым
представлениям о правилах хорошего тона. Дворянин не должен допускать по
отношению к  другому  дворянину  таких  намеков.  Вы  пользуетесь  нашим
неравным положением, - заметил д'Артаньян, покусывая ус.
   Комендант задумчиво посмотрел на мушкетера.
   - Хорошо, господин де Кастельмор. Я принесу вам свои извинения,  если
ваш  разговор  с  мистером  Джейкобсоном  докажет  беспочвенность   моих
подозрений. Если же окажется, что я был  прав,  не  доверяя  вам,  то  и
оправдываться мне перед вами будет не в чем, не так ли, сударь?
   Д'Артаньян  признал,  что  комендант  по-своему  прав  и  его  логика
безупречна. Тем сильнее было раздражение нашего  гасконца,  который  все
более отчетливо понимал, в  какой  неприятной  ситуации  он  оказался  и
насколько поручение, возложенное на него  кардиналом,  не  соответствует
его характеру.
   "Черт возьми, еще несколько минут такого  разговора,  и  я  признаюсь
ему, что меня послал в Ла-Рошель его  высокопреосвященство,  дьявол  его
побери!"
   Д'Артаньян молча поклонился коменданту и повернулся к англичанину.
   - Я готов по  мере  моих  сил  удовлетворить  вашу  любознательность,
сударь.
   - Ага, я понял. Вы хотите, чтобы я  расспрашивал  про  его  светлость
герцога этого господина?! - догадался Джейкобсон.
   -  Ваша  сообразительность,  сударь,  делает  вам  честь,  -   сказал
гасконец, сдобрив свое замечание  убийственной  порцией  сарказма,  что,
впрочем,  не  возымело  никакого  действия.  Мистер  Джейкобсон  остался
совершенно невозмутим.
   - В  таком  случае,  сударь,  опишите,  пожалуйста,  внешность  лорда
Бакингема.
   Д'Артаньян постарался оживить в памяти свою поездку в Англию  и,  как
мог, описал герцога, который вызвал у него смешанное чувство уважения  -
к храброму и благородному вельможе, и неприязни - к будущему врагу.
   Однако теперь, когда герцог пал жертвой происков  Ришелье  и  миледи,
мушкетер не мог испытывать к Бэкингему никакой неприязни.  Он  тепло,  а
главное - совершенно искренне, отозвался о Бэкингеме и рассказал о своей
встрече с ним. Излишне упоминать, что мушкетер ни словом не обмолвился о
подлинной причине своей деликатной миссии в Лондоне.
   Все это время, пока д'Артаньян набрасывал словесный портрет  герцога,
комендант не сводил выжидательного взгляда с лица Джейкобсона.