игре, которую он играл
и  проиграл  теперь?..  Но  после  свидания с молодым Эдуардом Кемпуэллом он
сделался  совсем  другим  человеком.  Какие же это были приятные или тяжелые
воспоминания,   веселые   или  грустные,  которые  заставляли  его  с  таким
отчаянием   цепляться  за  жизнь,  чего  раньше  он  не  испытывал?..  Какие
таинственные  узы  привязанности, родства, быть может, могли соединить его с
матерью   молодого   англичанина,   чтобы  в  несколько  секунд,  при  одном
воспоминании  о  ней,  толстый слой ненависти, покрывавший его сердце, вдруг
растаял под наплывом нежного чувства.
     Да,  действительно,  имя  Дианы  де Монмор было каким-то могущественным
талисманом,  если  ненавистное  ему  до сих пор имя Кемпуэлла, которое он не
произносил  иначе, как с презрением, до того изменилось в его глазах, что он
даже  не  сомневался  в  его  невинности. "Диана не могла бы соединить своей
судьбы   с  человеком,  способным  на  такие  преступления",  и  этого  было
достаточно,  чтобы  уничтожить  зловещий  характер  того факта, что во время
избиения человек этот был старшим комендантом крепости Гоурдвар-Сикри.
     И  теперь  у  него  не  было никакой другой цели, никакой другой мысли,
кроме  желания  бежать  при помощи своих друзей, чтобы спасти того, которого
еще вчера он готов был расстрелять без всякой пощады.
     Дверь  тюрьмы раскрылась и осужденные вышли, высоко подняв голову и без
малейшего,  по-видимому,  волнения. Барнет курил с наслаждением, бормоча про
себя:
     - Удивительно, право! Последняя сигара всегда кажется наилучшей!
     Сердар  окинул  быстрым  взглядом  толпу,  и  лицо  его осветилось едва
заметной  мимолетной улыбкой. Туземные сингалезы, живущие в Пуанте де Галль,
были  буквально  залиты  волнами  малабарцев,  которые пришли сюда вместе со
своими  семьями.  Все  случилось  так быстро, что туземные жители, живущие в
деревнях,  не успели прибыть в город. Эспланада, на которой выстроили эшафот
с  тремя  виселицами,  находилась  всего  в  трехстах метрах от тюрьмы и два
батальона   солдат-сипаев,  составлявших  весь  гарнизон  города,  с  трудом
удерживали напиравшую к месту казни толпу.
     Три  английских  парохода,  приехавших  накануне,  были  сплошь покрыты
зрителями  и  все  реи их буквально увешаны кистями из человеческих тел. Все
это  общество  видимо  старалось разместиться таким образом, чтобы ничего не
потерять  из предстоящего зрелища, тем более, что суда стояли на якоре всего
в  240  саженях от берега. На французском пакетботе было зато совсем пусто и
флаг его спущен.
     - God   bless   me!  -  воскликнул  Барнет,  заметив,  какое  небольшое
пространство  отделяет  его  от  места  казни.  -  Я не успею докурить своей
сигары.
     Пленники  не  были  связаны... где же было им бежать, когда они со всех
сторон были окружены сипаями... им даже разрешили идти вольным шагом.
     В  ту  минуту,  когда  они выходили из тюрьмы, кто-то шепнул Сердару на
ухо:
     - Идите медленно, мы готовы.
     Он  пробовал дать себе отчет, кто мог шепнуть ему такой совет... кругом
него никого не было, кроме бесстрастных сипаев.
     Двигаясь  вперед,  Сердар  к  великому удовольствию своему заметил, что
женщины и дети попадаются реже и эшафот окружен одними только мужчинами.
     Не   понимая   еще,   какой  план  задуман  его  друзьями,  он  все  же
догадывался,   что   такое  распределение  должно  до  значительной  степени
облегчить его исполнение.
     На   террасе   губернаторского  дворца  собралось  множество  офицеров,
чиновников  и  дам в нарядных туалетах, которые, несмотря на ранний утренний
час,   жаждали  увидеть,  как  умрет  знаменитый  Сердар,  подвиги  которого
занимали всю Индию.
     Знаменитый  генерал  Говелак, похищение которого было задумано Сердаром
и  должно  было  совершиться  в Мадрасе, сидел рядом с губернатором и держал
бинокль,   чтобы  лучше  рассмотреть  противника,  с  которым  они  приехали
сражаться   и   который   должен  был  кончить  свою  жизнь  виселицей,  как
обыкновенный преступник.
     Несколько  англичан,  приехавших  из  своих  вилл, распорядилось, чтобы
кареты  их  стояли  по  возможности  ближе  к  линии  сипаев,  желая  вполне
насладиться  приятным  зрелищем.  Великолепный  белый слон, покрытый богатой
попоной,  с  охотничьим  хаудаком  и  корнаком  на  спине,  стоял подле них,
приготовленный,  разумеется,  для  охоты  на черную пантеру, куда приехавшие
англичане  собирались  отправиться  по  окончании  казни.  Таково  было,  по
крайней  мере,  всеобщее  предположение,  внушенное  присутствием  красивого
животного.
     Продолжая  идти  к  месту  казни, Сердар всматривался в лица и заметил,
что  большинство  смотрят  на  него с ободряющим видом, а между тем никто не
двигается  с  места,  и  он  начинал уже спрашивать себя, не парализованы ли
намерения  его  друзей  воинствующей обстановкой, устроенной по распоряжению
губернатора.  Напрасно  присматривался  он  к расстоянию, отделяющему его от
эшафота,  он  все  же  не  понимал, почему спасители его медлят и ждут, пока
пленники приблизятся к экспланаде, уставленной двумя батальонами сипаев.
     По  мере  того, как уменьшалось расстояние, тревога все больше и больше
сжимала  его  сердце,  лицо покрывалось каплями холодного пота, нервы как бы
начинали  судорожно  подергиваться  и  ему  приходилось употреблять всю силу
своей  энергии, чтобы идти спокойно... В мужестве его не могло быть никакого
сомнения,  но он не хотел умирать теперь... Погибни он во время бесчисленных
стычек  с англичанами, это было бы естественным явлением войны... и затем...
вот  уже  двадцать  лет,  как  завеса  прошлого  скрыла его воспоминания, но
теперь...  не  лежит  ли  на  нем обязанность великого долга?.. Переживет ли
Диана  смерть своих детей? Невинен этот человек или виновен, не должен ли он
его  спасти?  Не  налагает  ли на него эту законную обязанность прошлое?.. И
железный  человек  этот, который во всякое другое время шел бы на казнь, как
на  последний  подвиг,  видя теперь свою беспомощность, чувствовал, что ноги
его  дрожат,  а  глаза  заволакиваются  слезами, тогда как Барнет, продолжая
курить  сигару,  посылал  в  лицо  сипаям,  пораженным  его  дерзким  видом,
душистые клубы дыма коренгийской сигары.
     Нариндра  был фаталист, "что должно случиться, то случится"; он даже не
упрекал  себя в том, что неосторожное преследование его было причиной гибели
его  друзей:  это  было  написано  в книге судеб и судьба его исполнялась, а
потому он никого не обвинял и не позировал перед смертью, как Барнет.
     Еще  несколько  шагов  и  железный  круг,  образованный штыками сипаев,
должен  был сомкнуться за пленниками, когда тот же голос снова шепнул на ухо
Сердару:
     - Пусть  Сердар  предупредит своих друзей! Прыгайте на слона и бегите к
горе!
     Сердар  бросил  взгляд кругом себя... ни одного малабара не было вблизи
него,  который  мог  бы  это  сказать  ему. Неужели кто-нибудь из сипаев был
подкуплен?  Но  он не останавливался долго на этой мысли и поспешно повторил
Бобу  по-французски  только что сказанные ему слова, уверенный, что никто из
присутствующих не поймет его.
     Это  сообщение  произвело  страшное  впечатление  на  янки...  лицо его
побагровело  от  внезапного  прилива  крови  к  мозгу и в течение нескольких
секунд можно было подумать, что с ним случится апоплексический удар.
     - Спокойствие и хладнокровие! - сказал ему Сердар.
     Оставалось  всего  несколько  шагов до того места, где стоял слон, мимо
которого   должны  были  непременно  пройти  пленники,  когда  тот,  как  по
внезапному  капризу, стал на дыбы, брыкнул ногами и двинулся назад, а затем,
поравнявшись  с пленниками, упал вдруг на колени. Пленникам ничего больше не
оставалось,  как прыгнуть в хаудах, и чтобы облегчить им эту операцию, толпа
малабаров,  густо сплотившаяся в этом месте, хлынула влево, испуская громкие
крики,  как  бы  испуганная  слоном,  и  увлекая  за  собой  пикет  сипаев в
противоположную сторону от пленников.
     - Вперед,  Индия  и  Франция! Ко мне, Нариндра! - крикнул Сердар тем же
громовым  голосом,  каким  он  призывал  к битве, и одним прыжком очутился в
хаудахе, куда за ним тотчас же последовали Барнет и Нариндра.
     - Ложитесь!  Ложитесь!  -  крикнул  им корнак, голос которого они сразу
узнали.
     Это  был Рама-Модели, так же великолепно переодетый, как и великолепный
слон  Ауджали, темную кожу которого смазали сначала соком мангов, служившим,
так  сказать,  первоначальным  грунтом  для  дальнейшей  окраски  с  помощью
извести.
     Следуя  словам  корнака,  все трое бросились на дно хаудаха. Ауджали не
надо  было  подзадоривать,  он сам пустился галопом по направлению к горе. И
странная  вещь!  Толпа,  как бы заранее кем-то предупрежденная, расступалась
на всем пути, стараясь не мешать его движению.
     Все   это  случилось  так  просто  и  с  такой  быстротой,  что  сипаи,
оглушенные   криками   толпы   и  пробовавшие  проложить  себе  путь  сквозь
напиравшие  на  них  человеческие волны, не заметили исчезновения пленников.
Они  не  могли  видеть  их, потому что те успели лечь на дно хаудаха прежде,
чем поднялся слон.
     Всем,  кто  не  был  предупрежден  или  не  был близким свидетелем этой
сцены,  казалось,  что  слон  бежит к горе по приказанию своего корнака. Вот
почему  малабары,  народ  вообще  веселого  и  смешливого  нрава,  не  могли
удержаться   от   взрывов   громкого   хохота,   когда  услышали  приказание
английского  офицера,  командовавшего  взводом  сипаев,  вести  пленников на
экспланаду.
     Зато  с  террасы  губернатора  видели  подробно все фазы замечательного
приключения  и  можно  поэтому  представить себе гнев губернатора и волнение
окружавшего его официального мира.
     Под  влиянием  первого  впечатления  губернатор  хотел дать немедленное
приказание  в Королевский форт стрелять в толпу, участвовавшую в этом смелом
побеге,  но тут же понял, что такое времяпрепровождение могут позволить себе
только  немногие  властители  в мире. Желая, однако, чем-нибудь вознаградить
себя,  он  бросился  в  свой  кабинет,  где  у него был телеграфный аппарат,
соединенный  с аппаратом Королевского форта, и отдал приказание стрелять без
передышки   по  слону,  который,  благодаря  особенному  расположению  горы,
представлял в течение получаса прекрасную мишень для пушечных выстрелов.
     Единственная  лощина,  как  мы уже видели, прорезанная небольшими плато
на  известном  расстоянии  друг  от  друга,  давала возможность подняться по
отвесному  почти склону Соманта-Кунта, - и теперь, когда о присутствии их на
Цейлоне  должны  были,  разумеется,  дать  знать  по всем областям острова и
разослать  вооруженные  отряды  по  всем  его  направлениям,  в распоряжении
беглецов  оставалось  только  одно: бежать поспешно в джунгли Аноудхарапура,
где Боб едва не погиб при встрече своей с носорогом.
     Спустя   несколько   минут   после  отданного  губернатором  приказания
крепостная  пушка  загремела  с  остервенением, покрывая пулями склоны горы,
так  как  расстояние  до  нее  было слишком велико, чтобы картечь попадала в
цель.
     Толпа  с  жадным  любопытством следила за первыми выстрелами: всем было
ясно  видно,  с  какой  головокружительной быстротой подымался слон на гору,
взбираясь  с  необыкновенной  ловкостью по самым крутым извилинам. Всем было
любопытно  видеть,  на  сторону  которого  из двух противников этой странной
дуэли  перейдут  шансы; но дело в том, что английские артиллеристы, несмотря
на  всю  свою  ловкость, не могли верно попасть в цель ввиду того, что у них
были  старые  пушки,  которые  действовали в Индии еще во времена Дюплекса и
затем  в течение трех четвертей столетий спокойно спали на укреплениях форта
Пуанте де Галль.
     Выстрелы  достигали  горы, но уклонялись в сторону ввиду того, что цель
отстояла  на  расстоянии  ста  пятидесяти  или  двухсот  метров;  это немало
способствовало  радости  малабаров,  счастливых  побегом своего легендарного
героя.   С   того   момента,  когда  пушка  оказалась  ненужной,  дальнейшее
применение  ее становилось смешным и не прошло четверти часа, как губернатор
приказал прекратить стрельбу.
     Так  кончился  смелый  побег  Сердара, эпизод бесспорно исторический из
великого  восстания  1857  г.,  рассказы  о котором наполняли в течение двух
месяцев  все  журналы  и  газеты  Индийского океана, начиная от Калькутты до
Сингапура.  Старинные колонисты, - ибо и приключение это теперь уже старо, -
вспоминая  иногда  прошлое,  никогда не забывают рассказать вновь приехавшим
историю  забавного губернатора, который ничего лучшего не мог придумать, как
стрелять  из  пушки  в пленников, которые были спасены своим слоном и бежали
на нем от подножия самой виселицы.
     Часа  через  два  беглецы  были  в  безопасности  в  обширном  бассейне
девственных  непроходимых лесов, торфяных и тонких болот, который называется
джунглями  Аноудхарапура. Они могли быть уверены, что англичане не последуют
туда  за  ними,  так  как в этих недостижимых лабиринтах, кишащих хищниками,
четыре   решительных   человека  могли  постепенно  уничтожить  все  отряды,
высланные на поимку за ними.
     Несмотря  на  то, что они были спасены в данный момент, положение их ни
в  коем  случае нельзя было назвать блестящим; они не могли вечно оставаться
в  джунглях  и  в  тот  день,  когда они вздумали бы выйти оттуда, неминуемо
попали  бы  в  руки своих противников, которым достаточно было стоять у двух
единственных  проходов,  чтобы  помешать им выйти из этой ужасной пустыни. В
этом   случае   беглецам   ничего   не  оставалось  бы,  как  забыть  всякую
осторожность и сделать попытку силою прорваться через отряд неприятеля.
     Так  действительно  и  поступил губернатор Цейлона, побуждаемый к этому
генералом  Говелаком  и  вице-королем  Индии,  потребовавшим, как исполнения
патриотического  долга  с его стороны, чтобы он не выпускал из рук человека,
который   был   руководителем   всего   восстания  и  приехал  на  Цейлон  с
единственной целью, без сомнения, причинить новые затруднения своим врагам.
     Лишенный   поддержки   Сердара,   Нана-Сагиб   не   замедлит  совершить
какую-нибудь   важную   ошибку,   которая  будет  способствовать  подавлению
восстания и отдаст его самого в руки англичан.
     Смело  поэтому  можно  сказать,  что  Сердар никогда еще не находился в
таком отчаянном положении, как теперь.


VII

          Сэр  Сильям  Броун и Кишная-душитель. - Зловещий союз. -
          Цена крови. - Таинственное предостережение. - Два старых
          врага. - Отъезд в Пондишери Эдуарда и Мари.

     После  этого происшествия, которое довело его до невероятного бешенства
ввиду  того,  что на радостях он тотчас телеграфировал по всем направлениям,
что  знаменитый  Сердар в его власти, а теперь должен был сознаться, что он,
так  сказать  прозевал  его,  сэр Вильям Броун, правительственный губернатор
Цейлона  -  (остров этот не входил в состав владений Ост-Индской Компании) -
ходил  взад  и  вперед  по  своему  кабинету, погруженный в самые неприятные
размышления,  когда  слуга  доложил  ему,  что какой-то индус просит принять
его.
     Губернатор хотел прогнать его, но Сиркар сказал ему:
     - Это  тот  самый  шпион,  который  сегодня  ночью  заманил пленников в
засаду.
     Слова  эти  заставили  губернатора  одуматься,  и  он  приказал  ввести
туземца.   Войдя  в  комнату,  последний  бросился  ниц  на  ковер,  отдавая
губернатору  честь  "шактанга  или  повержение  к стопам", которая воздается
только раджам и браминам более высокого чина.
     - Что тебе нужно от меня? - спросил сэр Вильям, когда тот поднялся.
     - Кишная,  сын  Анадраи, предал уже раз Сердара, - отвечал он, - не его
вина, если сипаи выпустили его из рук.
     - Надеюсь, что ты не для этого только хотели меня видеть?
     - Нет,  Сагиб!  Предавший  в  первый  раз врага, может предать его и во
второй. Но так как дельце на этот раз будет потруднее, то все зависит от...
     - От  платы  за  твои  услуги,  -  перебил  его  губернатор  с оттенком
нетерпения в голосе.
     - Сагиб отгадал мою мысль.
     - Ты  смешной негодяй... Ну-с, посмотрим! Мне некогда терять времени на
разговоры с тобой. Как скоро доставишь ты нам снова Сердара?
     - С товарищами?
     - Все  равно...  мне  лично важен один начальник. Заметь только! Если я
снова  соглашаюсь  на сделку с тобой, то лишь для того, чтобы все сразу было
покончено... терпением мы ничего не достигнем.
     По лицу индуса пробежала улыбка недоверия, замеченная губернатором.
     - Ты не веришь моим словам? - сказал последний.
     - Сердара не так просто захватить, - отвечал индус.
     - Я  приказал  как можно тщательнее охранять проходы и ему нельзя будет
выбраться  из  джунглей.  Он  будет  там  одинаково  бессилен, как и у нас в
плену;  все  дело  в  том,  чтобы  он  не  был  в состоянии присоединиться к
революционерам  на  юге  Индии  до  тех пор, пока генерал Говелак не подавил
восстания.  Не  знаю,  впрочем,  зачем  теряю я время в разговорах с тобой о
таких вещах, которые тебя не касаются.
     - Жду твоих повелений, Сагиб!
     - Через сколько времени можешь ты доставить Сердара в Пуант де Галль?
     - Мертвым или живым?
     - О!  Я не желаю больше повторения утренней сцены! К тому же с тех пор,
как  военный  суд  приговорил его к смертной казни, ты только исполнишь этот
приговор.
     - Понимаю. Мне нужно восемь дней для исполнения такого поручения.
     - Срок  вполне  разумный  и мне, следовательно, не долго придется ждать
расплаты.   Остается  назначить  цену,  какую  ты  определишь  в  возмещение
всевозможных затруднений и опасностей, которым ты подвергаешься.
     - О! Опасности! - воскликнул негодяй презрительным тоном.
     - И  ты  считаешь  себя  в силах помериться с таким человеком? Велика у
тебя,  однако,  самонадеянность,  нечего  сказать!  Если  хочешь  знать  мое
истинное  мнение,  то  я  заключаю с тобою условие лишь потому, что в случае
удачи  с  твоей  стороны  ты окажешь нам большую услугу; на самом деле я так
мало  доверяю  твоему  успеху,  что  и  двух  пенни не дал бы за твою шкуру.
Сегодня  утром,  например,  не будь там моих сипаев, ты не увидел бы восхода
солнца. Итак, сколько ты хочешь?
     - Известна ли Сагибу цена, предложенная президентом Бенгальским?
     - Да,  восемьдесят  тысяч  рублей...  двести  тысяч  франков. Мы не так
богаты, как Индия, и эта премия...
     - Пусть  Сагиб успокоится, я не прошу денег... я прошу только разрешить
мне и моим потомкам носить трость с золотым набалдашником.
     - Ты честолюбив, Кишная!
     Трость  с  золотым  набалдашником  имеет в Индии такое же значение, как
орден  Почетного  Легиона  во  Франции;  она  дастся за серьезные заслуги, и
лица,  получившие  ее, очень гордятся и не расстаются с эти отличием, как со
своею  тенью.  Это  местный  орден  и  в  той же мере, как степени Почетного
Легиона  узнаются  по  банту,  так  и  степени  трости узнаются по ее длине:
вместо  "кавалер",  "офицер",  "командир"  и т.д. здесь говорят - "маленькая
трость", "средняя трость", "большая трость с золотым набалдашником".
     Не  считайте  этих слов за шутку с нашей стороны, но в этой стране, где
социальные  отличия  имеют  такую  силу,  нет  ни  одного индуса, который не
согласился  бы  отдать половину своего состояния за право прогуляться с этой
знаменитой  тростью.  В  сущности  я  не  нахожу  особенного  различия между
тростью  с  золотым  набалдашником  и  бантом;  то  и другое нечто иное, как
пустая  погремушка  человеческого  тщеславия,  над  которой  все  смеются  и
которой  все добиваются. Раз мы находим смешным одно, потому не смеяться над
другим.
     В  прежнее  время  властители  Габона  на  берегу Африки украшали своих
заслуженных  офицеров  крышками  от коробок из под сардинок.