слуги  были  заняты  приемом  посетителей  и  угощением их разного рода
напитками.  Он приказал положить труп в угол, заставил его двумя креслами и,
вырвав листок из записной книжки, наскоро написал на нем несколько слов:
     "Сэра  Вильяма  просят  пожаловать  в  свой  кабинет одного - по весьма
важному и серьезному делу".
     Подписи не было.
     - Возьми!  -  сказал  он  кули.  -  Взойди на верхний этаж, передай это
первому  слуге, которого ты встретишь и скажи, чтобы он немедленно отнес это
губернатору.  Когда  исполнишь свое поручение, вернись получить заработанные
рупии и ты свободен.
     Пять  минут  спустя  кули  вернулся  обратно,  получил плату и поспешно
скрылся,  видимо,  испуганный  тем,  что  имел,  как  ему  казалось,  дело с
каким-то  злым  духом.  Да  он  и  в самом деле был почти убежден в том, что
встретил   самого   проклятого   ракшазу,  а  потому,  выйдя  на  освещенную
экспланаду,  он  раз  двадцать  ворочал и переворачивал полученные им рупии,
сомневаясь в их доброкачественности.
     Сердару  недолго  пришлось  ждать  сэра  Вильяма  Броуна. Представление
высоких  раджей  и  сингалезских  вождей  было  кончено и начинался уже бал,
когда  один  из сиркаров дворца приблизился к своему господину и передал ему
маленькую  записку,  которую  он получил от кули. Заинтригованный лаконизмом
этого  послания  и  отсутствием  подписи,  губернатор  спросил  у слуги, кто
передал  ему эту записку, но не мог добиться от него объяснения. Предупредив
тогда   одного  из  своих  адъютантов,  что  ему  необходимо  отлучиться  на
несколько  минут и чтобы не беспокоились о нем, он поспешно спустился в свой
кабинет  и  очутился  там  лицом  к лицу с Сердаром, который стоял, небрежно
опираясь на свой карабин.
     Сэр  Вильям  Броун не присутствовал на заседании военного суда, который
накануне  приговорил  Сердара к смертной казни; он видел последнего только с
верхушки  террасы  своего  дворца, когда он со своими товарищами шел к месту
казни.  Этого,  ввиду  значительного  расстояния, было слишком недостаточно,
чтобы он мог навсегда запомнить черты авантюриста.
     Глухое  раздражение поднялось в душе его, когда он увидел бесцеремонное
отношение  этого незнакомца, который не только осмеливался вытребовать его в
кабинет, но еще явился к нему в таком небрежном и простом костюме.
     Сердар был одет в обыкновенный костюм охотника.
     - С   кем  имею  честь  говорить?  -  спросил  губернатор  тоном,  ясно
указывавшим на его неудовольствие. - Что значит эта шутка?
     - Я  не  имею намерения шутить, сэр Вильям Броун, - холодно ответил ему
Сердар,  -  и  когда вы узнаете, кто я, потому что вы не желаете сделать мне
чести узнать меня, вы поймете, что шутки не в моем вкусе.
     Сердар  держал  себя  с достоинством; в нем чувствовался аристократизм,
несмотря   на  простую  одежду.  Врожденное  достоинство  производит  всегда
большое  влияние  на  англичан,  которые  ценят  человека,  умеющего  занять
должное  ему  место, даже и в том случае, если к поступкам его примешивается
значительная  доля  высокомерия.  Решительный тон и манеры Сердара произвели
на  сэра  Вильяма  Броуна  совсем  другое  действие,  чем  этого  можно было
ожидать, и на этот раз он иначе отвечал ему.
     - Прошу  извинить,  выражение это невольно сорвалось у меня; но здесь я
представитель  ее  величества  королевы,  нашей милостивой повелительницы, и
если,  с  одной  стороны, человек мало придерживается некоторых прерогатив и
не  ценит  их,  то,  с  другой  стороны,  он  вправе  требовать  уважения  к
должности,  им  занимаемой.  Признайтесь  поэтому,  что  способ ваш добиться
аудиенции  у губернатора Цейлона и представиться ему не подходит к обычным в
этом случае приемам.
     - Я   нисколько   не  отрицаю,  господин  губернатор,  странности  моих
поступков,  -  отвечал  Сердар,  который  в  течение  уже нескольких минут с
зловещим  выражением  всматривался  в  своего  собеседника,  - и я только по
необходимости,  поверьте  мне,  избрал  более  верный  и,  как видите, более
удачный  способ  пройти к вам. Но осмелься я нарушить традиционные обычаи, о
которых  вы  говорите,  то,  пожалуй, получился бы результат несколько иной,
чем  тот,  которого  я добился теперь. Одно слово скажет вам больше, чем все
другие  объяснения: я тот, которого туземцы зовут Срахдан, а англичане, ваши
соотечественники...
     - Сердар!  -  воскликнул  сэр  Вильям  вне  себя от изумления. - Сердар
здесь... у меня!.. А! Вы дорого поплатитесь мне за эту дерзость.
     И он подбежал к ручке звонка, висевшей над письменным столом.
     - Он  перерезан  в  передней,  - холодно заметил Сердар, - я забавлялся
этим  в ожидании вашего прихода... и к тому же, - продолжал он, направляя на
сэра  Вильяма  дуло своего револьвера, - у меня здесь есть нечто, чем я могу
удержать  вас  на месте. Если вы вздумаете злоупотребить властью занимаемого
вами  положения,  я  с  своей  стороны  злоупотреблю властью, какую мне дает
оружие, а в этом случае силы наши не будут равны.
     - Да это засада!..
     - Нет,  просто  объяснение,  и  в  подтверждение  этого  я разрешаю вам
открыть  ящик  вашего  письменного  стола,  к  которому  вы,  видимо, хотите
подойти  и  взять оттуда револьвер. Таким образом неравенство сил, о котором
я  говорил,  исчезнет  и  вы,  быть  может,  согласитесь поговорить просто и
серьезно,  как  это  подобает  двум  джентльменам.  К  тому  же,  чем больше
всматриваюсь  я  в  ваше лицо, во всю вашу фигуру, тем больше нахожу я в вас
нечто  мне  знакомое,  что заставляет меня думать, что мы встречались с вами
когда-то...  О!  Это  было,  вероятно,  давно,  очень  давно...  я отличаюсь
замечательной  памятью  на  лица  и  уверен,  что  видел  вас,  хотя не могу
припомнить места, где мы встречались с вами.
     - Удивительный   вы   человек!  -  воскликнул  сэр  Вильям,  отходя  от
письменного  стола,  откуда  он,  действительно,  хотел достать оружие. Видя
свое  намерение  понятым,  он  не  захотел  показывать,  что  боится  своего
странного посетителя.
     - Вы  говорите,  без сомнения, о моих поступках? - спросил Сердар. - По
моему  личному  мнению,  я  такой  же человек, как и другие... поведение мое
самое   обыкновенное,  поверьте  мне.  Вместо  того,  чтобы  вести  со  мной
открытую,  честную  борьбу, вы два раза устраиваете мне засаду, из которой я
выбрался  благодаря не зависящим от вас обстоятельствам... Так вот, я пришел
к  вам  с  целью  открыто  предупредить  вас, что я держу жизнь вашу в своих
руках,  что  мне  достаточно сделать один знак, произнести одно слово, чтобы
через   двадцать   четыре  часа  вы  перестали  существовать...  И  если  вы
по-прежнему  будете оценивать мою голову на вес золота, натравливать на меня
подкупленных  убийц,  то  я,  клянусь  честью  дворянина,  сделаю этот знак,
произнесу это слово...
     - Вы дворянин? - воскликнул сэр Вильям, пораженный этими словами.
     - Точно  так,  -  отвечал  Сердар, - и такого же известного рода, как и
вы, хотя не знаю ваших предков.
     - Мы  считали  до  сих  пор,  -  отвечал  губернатор,  пораженный этими
словами  и  достоинством, с каким они были сказаны, - что имеем дело с самым
обыкновенным  авантюристом,  с  которым  мы  и поступали сообразно этому, но
могу  вас  заверить,  что с сегодняшнего дня будет отменено приказание, - на
Цейлоне,  по  крайней мере, ибо власть моя не распространяется на материк, -
которое  оценивает  вашу  голову  в известную сумму. Что касается Кишнаи, то
ему  будет  дано  знать,  что  все  сказанное  между  нами  не  имеет больше
значения.
     Поступая  таким  образом,  губернатор находился, вероятно, под влиянием
приятного  впечатления,  какое  Сердар,  производил обыкновенно на всех, кто
видел  его  близко  и говорил с ним; быть может, также он вспомнил приговор,
произнесенный   над   ним   членами  общества  "Духов  Вод",  и  думал,  что
великодушие   его   поведения   заставит   изменить   исполнение  приговора,
произнесенного над ним.
     - Человек,  о  котором  вы  говорите,  не  в  состоянии больше получить
уведомление о перемене ваших намерений.
     - Я  имею  возможность  сообщаться  с  ним, когда пожелаю, и сегодня же
вечером...
     Он  не  успел кончить, Сердар отставил кресла, скрывавшие того, кого он
все время принимал за предводителя тугов, и, указав на него, сказал:
     - Можете сейчас тут же передать ему свое поручение. Вот он!
     Сэр Вильям вскрикнул от ужаса при виде трупа туземца.
     - Вот,  -  продолжал  авантюрист,  -  что делает Сердар с изменниками и
негодяями, которых посылают против него.
     - Как!  Вы  осмелились  принести  сюда  тело  вашей жертвы, сюда, в мой
дворец? Нет, это уж слишком!
     - Вашего  сообщника,  хотите вы сказать, вашей правой руки, почти вашею
друга,  - сказал Сердар, который начинал выходить из себя при воспоминании о
пытках, перенесенных в яме.
     - Это  поступок,  недостойный  джентльмена,  а  вы  так хвастались этим
званием,   -   отвечал   губернатор,  бледнея  от  злобы  и  забывая  всякую
осторожность.  -  Выйдите  вон  и  благодарите небо за чувства деликатности,
побуждающие  меня поступить таким образом, ибо из уважения к своим гостям, к
дворцу  губернатора  не  желаю  делать  здесь  никакого  скандала.  Еще  раз
повторяю:  уходите  вон  отсюда... уходите поскорее и избавьте меня от этого
гнусного зрелища. Иначе я не отвечаю за себя.
     - Полноте,  не  играйте  комедии негодования. - продолжал Сердар полным
презрения  тоном.  -  Неужели  вы  думаете,  что  мне  не  известны  условия
постыдного  договора,  заключенного  вами.  Я  только потому принес вам труп
вашего  сообщника, что вы требовали от него представить вам через неделю мой
труп.  Вы  находили  тогда, как сказал когда-то римский император, "что труп
врага  всегда  пахнет  хорошо",  и  если этот внушает вам отвращение, то тем
более имею я основание сказать, что я лишил вас друга.
     - Эй!   Кто-нибудь!  -  крикнул  сэр  Вильям  сдавленным  от  бешенства
голосом.
     - Ни  слова  больше,  - сказал авантюрист, делая шаг вперед, - или, даю
слово, я прострелю вам голову.
     Двинувшись  к губернатору, Сердар с тем вместе придвинулся к камину, на
котором  стоял  портрет  молодого  офицера  во  весь  рост, в мундире конной
гвардии.  Увидя  его, он сразу остановился, и глаза, перебегавшие с портрета
на   губернатора  и  наоборот,  приняли  ужасный  вид;  лицо  его  покрылось
смертельной  бледностью;  рука  судорожно  сжимала дуло карабина, вся фигура
его  выражала  признаки  такого  волнения,  что сэр Вильям, пораженный этим,
сразу успокоился, несмотря на раздражение, достигшее самой высокой степени.
     Сердар   был,  по-видимому,  близок  к  обмороку;  крупные  капли  пота
покрывали  его лоб, и голосом, сдавленным от волнения, в котором нельзя было
ясно   различить  ни  гнева,  ни  бешенства,  ни  нежности,  спросил  своего
собеседника:
     - Не  портрет  ли это вашего родственника? Вы походите удивительно друг
на друга, только разница лет.
     - Нет, это мой портрет... Да какое вам дело до этого?
     - Ваш? Ваш!!!
     - Да,  снятый  лет  двадцать  тому  назад, когда я был капитаном конной
гвардии...  Я слишком добр, однако, что отвечаю на эти вопросы... я не желаю
больше  повторения  предыдущей смешной сцены, а потому в последний раз прошу
вас  не  выводить  меня  из  терпения  и  напоминать  мне,  что я должен был
приказать  арестовать  вас  как  приговоренного  к  смертной  казни  военным
судом... Потрудитесь уйти!
     - Он!  Это  он! - бормотал Сердар про себя. - Нахожу его вдруг здесь!..
-  Затем  он  крикнул  с  неожиданным  и  таким  ужасным  взрывом гнева, что
губернатор  с  испугом  отскочил от него: - Чарльз Вильям Тревельян, узнаешь
ты меня?
     Губернатор   вздрогнул  под  влиянием  неожиданно  мелькнувшей  у  него
догадки.
     - Откуда  вам "известно мое имя, когда я был младшим в семье? - спросил
он.
     - Откуда?  -  спросил  Сердар  сквозь зубы и с налитыми кровью глазами,
как  у  тигра,  готового  броситься  на свою жертву. - Откуда? Чарльз Вильям
Тревельян, неужели ты забыл Фредерика де Монмор де Монморен?
     - Фредерик  де  Монморен! - заревел сэр Вильям и, не прибавив больше ни
слова,  бросился к письменному столу, открыл один из ящиков, вынул револьвер
и,   повернувшись   затем  к  своему  противнику,  сказал  ему  просто  и  с
хладнокровием,  в  котором  слышалось нечто ужасное: - Вот уже двадцать лет,
как я жду ваших приказаний, господин де Монморен!
     - Наконец! - воскликнул Сердар. - Наконец!
     И  спокойно,  не  тратя времени на разговоры, стали эти оба человека на
двух противоположных концах длинного и громадного кабинета.
     - Двадцать шагов! - сказал губернатор.
     - Очень хорошо! - отвечал Сердар. - Начинает кто хочет.
     - Принимаю! И стреляет как хочет.
     Раз! Два! Три!
     - Согласен! Обмен в двадцать пуль.
     - Можно еще лучше... пока не кончится смертью.
     - Верю, что лучше... а сигнал?
     - Сосчитаем оба до трех и начнем.
     И оба начали считать.
     Один! Два! Три!
     Едва  было  произнесено  последнее  слово,  как  раздался  выстрел. Это
выстрелил  сэр  Вильям,  и пуля его пробила каску Сердара, проскользнула над
его  черепом; полдюйма ниже - и голова его была бы прострелена. Сердар стоял
неподвижно,  держа  наготове  карабин  и,  не  спуская  упорного  взгляда  с
противника, ограничился только тем, что прицелился в него.
     Сэр  Вильям  выстрелил  во  второй  раз,  и пуля пролетела мимо, задела
прядь волос на виске его противника.
     Сердар не моргнул даже глазом.
     Сэр  Вильям  замечательно  ловко  владел  боевым пистолетом и попадал в
цель восемь раз из десяти; но владение револьвером - вещь более тонкая.
     Сердар нашел, что он довольно великодушничал.
     - Это  суд  Божий,  сэр  Вильям!  -  сказал  он  своему противнику. - Я
уступил вам две пули, чтобы уравнять наши шансы... Теперь моя очередь!
     И  в  ту  же  минуту он спустил курок... раздался выстрел, и губернатор
грохнулся  на  пол,  не  испустив даже крика. Сердар подбежал к нему... пуля
попала  в  левую сторону груди, и кровь текла ручьем из раны; он взял его за
руку, которая безжизненно упала на пол.
     - Умер!  -  сказал  он  грустным  голосом,  в котором не было больше ни
капли  гнева.  -  Правосудие  свершилось! Я прощаю ему все зло, какое он мне
сделала: мою разбитую молодость, погибшую честь, все! Я все прощаю ему!
     В  то  время,  как необыкновенная сцена эта происходила в нижнем этаже,
пустом  совершенно,  во  втором музыка продолжала играть самые увлекательные
танцы, и жена и дочь губернатора веселились и танцевали...
     Сердар  вспомнил,  что  пора  подумать о безопасности; он взял карабин,
поставленный  им  в  угол,  вышел поспешно в сад и скоро добрался к Ауджали,
который  не  тронулся  с  того  места,  где он его оставил. Два часа спустя,
проехав  через  проход  беспрепятственно,  так  как  приказание  задерживать
касалось   только   выезжавших  из  долины,  а  не  въезжавших  туда,  он  в
одиннадцать  часов  вечера  прибыл  к гроту носорога, где товарищи встретили
его  с  такою  радостью,  какую  трудно  себе представить. Никто не надеялся
больше  его  видеть  после  долгого  и  необъяснимого  отсутствия; один Сами
торжествовал и, танцуя от восторга, повторял свою любимую фразу:
     - Срахдана-Сагиба не так просто убить!


V

          Возвращение  Сердара.  -  Исчезновение Барнета. - Поиски
          генерала.  -  Болота  Каллоо.  -  Лес,  залитый водой. -
          Крокодилы.   -   Преследование.  -  Прошлое  Барнета.  -
          Странное убежище. - Ночь на верхушке кокосовой пальмы. -
          Опять Кишная. - "Диана".

     Сердар  был  очень  огорчен,  когда  по  приезде  своем узнал, что Боба
Барнета  не  нашли  в  гроте.  Но  Нариндра  и  товарищи не были сначала так
встревожены;  не  найдя  в  то  же  время и Ауджали, они решили, что храбрый
генерал   улепетнул  вместе  со  своим  слоном  на  одно  из  своих  обычных
похождений.  Когда  же они увидели, что Сердар приехал на Ауджали, то первые
слова их после радостных излияний своему другу были:
     - А  Боб  Барнет?  А  генерал?  - потому что все любили этого странного
чудака, доброго, как ребенок.
     Несмотря  на  усталость и волнения всякого рода, которые он испытывал в
течение  этого дня, Сердар объявил, что не будет отдыхать ни минуты, пока не
найдет  своего старого друга. Нет возможности предположить, чтобы он ушел из
джунглей,  а  в  этой  долине,  полной  неожиданных  сюрпризов,  он мог быть
захвачен  ночью,  когда  охотился  в  болотах  или  в  лесу,  и  не  решился
вернуться,  опасаясь  заблудиться в чаще и завязнуть в какой-нибудь торфяной
топи.  Всем  же  четырем, да еще вместе с Ауджали, нечего бояться опасности,
да  к  тому  же  и  луна  скоро  взойдет  и  при ее свете будет так же легко
ориентироваться, как и днем.
     Закусив  хорошенько,  так  как  Сердар,  ничего не евший с самого утра,
чувствовал  в  этом  непреодолимую  потребность, маленький отряд двинулся по
направлению к болотам озера Каллоо.
     - Там  только мы его и найдем, если только он еще в этом мире, - сказал
Рама,  -  еще  перед  нашим  уходом  он  просил  меня  дать  ему необходимые
сведения,  как  пройти  к большим болотам, где, по моим словам, он мог найти
большое  количество  водяной  дичи.  Там  особенно  много браминских уток, к
которым  он  питает  истинное пристрастие и с которыми он не имел еще случая
познакомиться так близко, как бы этого ему хотелось.
     Пока  друзья спешат к нему на помощь, мы опередим их и посмотрим, какие
обстоятельства   помешали  тому,  чтобы  Барнет,  который,  правда,  не  был
олицетворенной  точностью, не вернулся еще до часу ночи, несмотря на то, что
отправился  в  два  часа  пополудни, чтобы сделать небольшую прогулку кругом
болота.
     Когда  Ауджали  покинул его и бросился на помощь к своему хозяину, Боб,
которому  вода  доходила  уже  до  плеч,  нашел это положение мало удобным и
решил  не  предпринимать больше попытки перебраться на другой берег. То, что
было  возможно  при  содействии Ауджали, казалось ему безрассудным, когда он
был  предоставлен  собственным  своим силам, и он повернул назад; но вода не
оставляет  следов,  а  болото  это  не  походило на те места, которые обычно
обозначают  этим  именем:  это  был  скорее  лес,  залитый наводнением, где,
по-видимому,  собрались  на  свидание все тропические деревья, которые любят
воду.  Место,  где  он  находился,  было  заполнено  кокосовыми  пальмами  с
высокими  и  стройными  стволами, верхушки которых, находившиеся от земли на
расстоянии  двадцати  пяти, тридцати метров, украшены были огромным султаном
из листьев и пучков плодов.
     Но  если  растительность эта, которой нравится принимать ножную ванну в
один-два  метра  глубиной,  придает  с  одной  стороны  живописный вид всему
ландшафту,  зато с другой стороны она ограничивает кругозор, не давая зрению
точки  опоры  для  распознавания  отдаленных  предметов.  Ввиду того же, что
ничто  так  не  походит  друг на друга, как одна кокосовая пальма на другую,
несчастный  кончил  тем,  что  вертелся  на  одном  месте, не смея двинуться
вперед,  ни  вернуться назад, из боязни встретить глубокое место, где он мог
с  головой провалиться в воду. Несмотря на все старания припомнить, он никак
не мог признать берега, с которого пришел сюда.
     Здесь  было,  кроме  того,  нечто, что должно было еще более затруднить
его  положение;  он  пока  не  догадывался  об  этом,  но  скоро  должен был
заметить.  Вы помните, вероятно, что в тот момент, когда уходил Ауджали, два
или  три  крокодила плавали вдали, отыскивая себе пищу. Они не успели до сих
пор  заметить  добычи,  которая  так легко могла достаться им, иначе бедному
генералу  пришлось  бы  проститься со всеми своими мечтами о реставрации.