его желания, раз это нужно. К
тому  же  присутствие его у Лукнова, который Нана решил погубить голодом, не
нужно...   В   туземном  лагере  и  без  него  есть  достаточное  количество
европейских офицеров, которые всегда с полной радостью готовы заменить его.
     Грубый  по  своей  натуре,  но  способный  на преданность, доходящую до
самозабвения,  янки  привязался  к  Фреду  всеми силами неразрывной дружбы и
страдал, видя, что ему не отвечают тем же.
     Когда  он  с  разгоревшимся лицом, заикаясь почти на каждом слове из-за
сильного  волнения,  кончил  бесконечный  ряд  своих  доводов,  Фред ласково
протянул ему руку и сказал:
     - Мой  милый  Боб, я подвергаю жизнь мою риску из-за двух весьма важных
вещей;  на мне лежат две обязанности - долги и мести, для исполнения которых
я  ждал  благоприятной  минуты в течение целых двадцати лет. Я не имею права
рисковать в этом случае твоею жизнью.
     - Я  отдаю  тебе  ее,  - с жаром прервал его янки. - Я привык сражаться
рядом с тобою и жить твоею жизнью. Скажи, что я буду делать без тебя?
     - Будь  по-твоему...  едем  вместе  и  будем по-прежнему делить с тобою
худое  и  хорошее. Поклянись мне только, что ты ни в коем случае не спросишь
меня  ни  о чем до той минуты, когда мне позволено будет открыть тебе тайну,
которая  принадлежит  не  одному  мне, и объяснить тебе причины, руководящие
моими поступками.
     Боб  сопровождал  своего  друга  и ничего не желал знать. Какое дело до
причин,  побуждавших  его  действовать  таким  образом?  Весело дал он Фреду
требуемое от него слово и тотчас же побежал готовиться к отъезду.
     Это  было  в  то  время,  когда  они  расстались  с  маленьким  отрядом
махратов,  который  форсированным  маршем  отправился  к  Гатским  горам  на
Малабарском  берегу,  чтобы  сбить  с  толку  полковника Лауренса и обмануть
англичан относительно своих настоящих намерений.
     Махраты,  находившиеся  под  начальством  Будры-Велладжа,  назначенного
великим  моголом  Дели  субедаром  Декана,  скрылись  в  пещере  Карли, близ
знаменитых  подземелий  Эллора,  и  ждали  того  часа,  когда наступит время
играть  предназначенную  им  роль.  Маленький же отряд, который мы встретили
вблизи  озера  Пантер,  на  вершине  Соманта-Кунта, направился к Цейлону под
предводительством   Сердара,  который  повел  его  через  непроходимые  леса
Травенкора  и Малайялама. Он так искусно управлял своей экспедицией, что они
добрались  до  самого  сердца Цейлона, а между тем англичане, сделавшие этот
остров  местом  склада  съестных  припасов  и  центром  сопротивления против
восставших  индусов,  совсем  и  не  подозревали  о  приближении своих самых
смертельных врагов.
     План  Сердара  - наши привилегии повествователя позволяют нам, несмотря
на  молчание  последнего,  открыть  его  до некоторой степени - был в той же
мере  грандиозен, как и полон патриотизма. Гениальный авантюрист этот мечтал
отомстить  от  лица  Дюплекса  и  Франции  англичанам  за  все  их измены и,
восстановив  наше  владычество  в  Индии,  прогнать оттуда ее притеснителей.
Восстала  пока  одна  только  Бенгалия,  но  стоило  всем  южным провинциям,
входившим  в состав прежнего Декана, последовать примеру их северных братьев
-  и  британскому  владычеству  наступил бы конец. Ничего не было легче, как
добиться   этого   результата  ввиду  того,  что  воспоминания,  оставленные
французами  в сердцах всех индусов восточной части полуострова, были таковы,
что  стоило дать малейший знак из Пондишери, и все они восстали бы, как один
человек  и  изменили  бы  красным  мундирам. Все раджи и потомки царственных
семейств,  опрошенные  в  тайне,  дали  слово  стать во главе восстания, как
только  им  пришлют  трехцветное  знамя и несколько французских офицеров для
управления войсками.
     В  виду  однако  утвердившихся  дружеских  отношений  между  Францией и
Англией  трудно  было  ожидать, чтобы губернатор Пондишери исполнил желание,
выраженное  раджами юга и принял участие в общей свалке. Но вопрос этот мало
смущал Сердара.
     Этот   действительно   удивительный   человек   не   миф  какой-нибудь,
выдуманный  нами  для  общего  удовольствия, но лично известный нам во время
пребывания  своего  в Индии, которому недоставало лишь малого, чтобы вернуть
нам  эту чудесную страну; он составил смелый план, предававший в его руки на
сорок  восемь  часов все правительство Пондишери; этого короткого срока было
совершенно  достаточно  для  того,  чтобы  раздуть  восстание  и взорвать на
воздух корабль, спешивший в Индию с сокровищами Альбиона.
     Истощенная  войной  с  Крымом,  не  имея  лишних войск в Европе и всего
четыре  тысячи солдат в Калькутте для подавления восстания в Бельгии, Англия
в  течение  семимесячной  смуты  не  нашла  возможности послать подкрепления
горсти  солдат,  преимущественно  ирландцев,  без  всякой  надежды  победить
двести  тысяч  сипаев  старой  армии Индии, которая восстала по одному слову
Нана-Сагиба.  Союз юга с севером должен был нанести непоправимый удар и было
очевидно  всем и каждому, что англичане, изгнанные из трех портов Калькутты,
Бомбея  и  Мадраса,  которые только одни еще держались на их стороне, должны
были  навсегда  отказаться  от  мысли  завоевать  обратно Индию, на этот раз
безусловно потерянную для них.
     Три  парохода,  которые  собирались войти сегодня утром в порт Пуант де
Галль  всего  на каких-нибудь двадцать четыре часа, чтобы возобновить запасы
угля  и  провизии,  привезли  с  собой  не более тысячи восьмисот солдат; но
англичане  в  то  же  время  прислали с ними лучшего своего офицера генерала
Гавелока,  своего  крымского  героя,  который  предполагал  с  помощью этого
небольшого  отряда  снять  осаду с Лукнова и удерживать натиск бунтовщиков в
ожидании более сильных подкреплений.
     Нана-Сагиб   и   Сердар,   осведомленные   в   совершенстве   об   этом
обстоятельстве,  имели  между собой очень длинное и секретное совещание; они
не   скрывали   от   себя   того  обстоятельства,  что  английский  генерал,
прославившийся  своей  смелостью  и  искусством,  мог  с  помощью гарнизонов
Мадраса  и  Кулькутты  выставить  около  шести  тысяч солдат старой линейной
армии,  и  что  сипаи,  несмотря  на  превосходство  своих  сил, не устоят в
открытом поле против мужества и дисциплины европейских солдат.
     Тут  только  понял Нана, какую ошибку он сделал, не осадив на другой же
день  после  начавшейся  революции Мадрас и Кулькутту, как это советовал ему
Сердар;  но  теперь  было  уже  поздно,  так как города эти были в настоящее
время  хорошо укреплены и могли несколько месяцев противостоять осаде. В это
самое  время  Сердар и составил свой смелый план похитить генерала Гавелока,
который один только был в силах вести предполагаемую компанию.
     При  мысли  о  возможности захватить в свою власть английского генерала
по  лицу  Сердара  пробегала  странная улыбка, в которой опытный наблюдатель
увидал  бы  сразу  глубоко  скрытое  чувство личной ненависти; но улыбка эта
пробегала,   как   мимолетная   молния,  и  было  бы  невозможно  основывать
какое-либо  предположение  на  этом  факте,  не  появляйся всякий раз, когда
произносилось  имя  Гавелока,  то же самое характерное выражение, которое на
несколько  секунд  меняло  облик  этого  обыкновенно спокойного и серьезного
лица.
     Надо   полагать,   что   в   прошлом  этих  двух  людей  было  какое-то
приключение,  которое  поставило  их лицом к лицу и теперь должно было снова
натравить  их  друг  на  друга.  Нет  ничего  удивительного,  если  невольно
вырвавшиеся  у  Сердара слова о мести, которой он ждал в течение долгих лет,
были намеком на это таинственное соперничество.
     Абсолютное  молчание  относительно  придуманного  им  плана являлось во
всяком  случае  обязательным,  а  потому  понятно, что Фред, несмотря на всю
свою  дружбу  к  Бобу,  которого он в хорошем настроении духа называл всегда
генералом,  не  мог  доверить  ему  столь  важной  тайны, тем более, что Боб
представлял собою живое олицетворение болтливости.
     У  него  в  жизни  была  также своя ненависть, о которой он рассказывал
всякому  встречному  и при всяком удобном случае, и если враг его до сих пор
еще  ничего не знал об этом, то янки был здесь не виноват. Всякий раз, когда
с  ним  случалось  что-нибудь  неприятное,  он потрясал по воздуху кулаком и
кричал таким голосом, который казался скорее смешным, чем страшным:
     - Проклятый Максуэлл, ты поплатишься мне за это!
     Максуэллом  звали  офицера,  который  по  распоряжению  высших  властей
проник   во  дворец  генерала  Боба  Барнета  и  сообщил  ему  о  приказании
немедленно,  не  унося  с  собой ни одной рупии, покинуть дворец под угрозой
быть расстрелянным.
     И  Боб, который, так сказать, нашел там клад и вел жизнь праздную среди
цветов  и  благоуханий  серали,  только  изредка,  как  начальник артиллерии
осматривая  крепостные  пушки времен Людовика XIV, поклялся Максуэллу вечной
местью, которую он дал себе слово удовлетворить рано или поздно.
     По  привычке к одной из своих бесчисленных профессий, так как в течение
своей  жизни,  полной  приключений,  он  до  некоторой  степени примыкал и к
коммерции,  -  он  не  был  бы  янки без этого - он составлял в своей памяти
нечто  в  роде  бухгалтерской  книги  двойной  системы,  к  которой все свои
злоключения  он вписывал в расход Максуэлла, обещая подвести баланс в первый
же раз, как только случай снова столкнет его с этим офицером.
     Солнце  тем  временем поднималось все выше и выше на горизонте, заливая
золотисто-огненными  лучами своими беспредельную равнину индийского океана и
роскошную  растительность  острова,  казавшегося  огромным  букетом  зелени,
томно  омывающим  подножие  свое  в  огненно-металлической лазури волн. Вид,
открывающийся   с   вершин   пика   Адама  на  целый  ряд  плато,  капризные
волнообразные  изменения  почв  и долины, покрытые тамариндами, огневиками с
красными,  огненными  цветами,  тюльпановыми  деревьями  с  желтыми цветами,
банианами,  индийскими фикусами, манговыми деревьями и цитронными деревьями,
представлял  собою  такое  живописное и восхитительное зрелище, какое трудно
встретить  в  мире.  Но  нашим  авантюристам некогда было освежать свои души
соприкосновением   с   великим   зрелищем   природы:   суда,   величественно
приходившие  в  это  время  по  фарватеру,  поглощали  все  их внимание. Они
наблюдали  за  тем, как суда, обойдя осторожно песчаные мели, загромождавшие
канал,  направились к Королевскому порту и бросили наконец якорь близ самого
порта  в  двухстах  или  трехстах  саженях от берега. После нескольких минут
молчаливого  наблюдения Сердар положил бинокль обратно в футляр и, обращаясь
к своему другу, сказал:
     - Пароходы  у  пристани,  наконец,  через  четыре или пять часов должен
прибыть  наш  курьер.  Как  приятно  получать  время  от времени известия из
Европы!
     - Говори  сам  за  себя,  -  отвечал  Боб,  - ты поддерживаешь поистине
министерскую  корреспонденцию;  я же, черт возьми, с тех пор, как нахожусь в
этой  стране,  не  получил  еще  ни  одного лоскутка бумаги от своих прежних
друзей.  Когда  я  сделался  генералом  раджи  Аудского,  я  написал батюшке
Барнету  и  сообщил ему о своем повышении, но старик, всегда предсказывавший
мне,  что  из  меня ничего хорошего не выйдет, прислал мне сухой ответ в две
строчки,   что  он  не  любит  мистификаций...  Вот  единственное  известие,
полученное от моей почтенной семьи.
     - Только   бы  Ауджали  встретил  Раму-Модели,  -  продолжал  Сердар  с
задумчивым видом, не обращая внимания на болтовню своего друга.
     - Ты напрасно послал его одного, - отвечал Боб, - я предупреждал тебя.
     - Я  не  мог  отправить  ни  Нариндры,  ни  Сами; они не знаю Пуанте де
Галль,  а  так  как тамульский и индостанский единственные языки, на которых
говорят на Цейлоне, им неизвестны, они не могли бы разузнать о жилище Рами.
     - А Ауджали? - со смехом прервал его Боб.
     - Ауджали  два года до начала войны прожил у меня вместе с Рамой-Модели
и  сумеет  его  найти.  Можешь  быть  уверен в его сообразительности. Я ему,
впрочем,  вручил  письмо, достаточно объясняющее все, на тот случай, если бы
Рама  не  понял  по  виду  курьера,  что оно адресовано ему. В том же пакете
находится  целая  серия корреспонденций, адресованных европейским офицерам в
армии  Нана, которые не могут иначе получить никаких известий во время войны
с  Англией,  ибо  у  революционеров  не имеется ни одного порта, посредством
которого они могли бы сообщаться с заграницей.
     - Достаточно  малейшего подозрения, чтобы друг твой Рама был повешен на
крепостном валу.
     - Рама не боится ни англичан, ни смерти.
     - Полно,  -  отвечал  Боб несколько ворчливым тоном, - не станешь же ты
уверять  меня,  что ты исключительно из любви к ремеслу сельского почтальона
заставил  нас  пройти  форсированным  маршем  всю  Индию,  чтобы  стоять для
каких-то наблюдений на верхушке пика Адама!
     - Вот  ты  снова  нарушил свою клятву, - с грустью сказал ему Сердар, -
зачем  предлагаешь  такие  вопросы  всякий раз, когда представляется к этому
случай, тогда как знаешь, что я не могу и не хочу тебе отвечать?
     - Ну,  не сердись, - сказал Боб, протягивая ему руку, - я ничего больше
не  буду  спрашивать  и с закрытыми глазами буду всюду следовать за тобой...
только не забывай меня, когда понадобится наносить удары или получать их.
     - Я  знаю,  что  могу  рассчитывать  на твою преданность, - с искренним
волнением  отвечал  ему  Сердар.  - Не бойся, ты понадобишься мне, вероятно,
раньше, чем я желал бы этого.
     Он взял бинокль и по-прежнему занялся наблюдением.
     Так всегда кончались эти споры.
     Тем  временем  Нариндра  и  Сами  приготовили  кофе  и рисовые лепешки,
простая и умеренная пища, составляющая обыкновенно первый завтрак.
     - И  дрянной  же  корм!  -  ворчал  Боб  Барнет, глотая мягкие лепешки,
которые  на  местном  наречии  назывались  "аппис"  и были так же легки, как
маленькие  крокетки  в форме ракушки, которые продают в Париже разносчики. -
God  bless  me!*  -  Надо по меньшей мере триста семьдесят таких пилюль... я
рассчитывал...  чтобы  насытить  порядочного человека... и при этом ни одной
капельки  виски,  чтобы  согреть  желудок.  И  подумать только, что у меня в
подвале  моего  Аудского  дворца  все  заставлено было первосортными винами,
старым  виски,  бутылками  двадцатилетнего  джина,  -  и  их  выпили  за мое
здоровье,  не  пригласив  даже  меня,  эти сатанинские красные мундиры!.. Не
заберись  мы  еще на эту сахарную голову, а останься на равнине, мы могли бы
найти  у  туземцев  пищу  и  эррак  (рисовая водка)!.. Еще один день рисовых
лепешек  и  чистой воды, потому что кофе ни что иное, как вода, подкрашенная
цветом  "дебета"  синьора  Максуэлла...  Не беспокойтесь, капитан, все будет
полностью уплачено вам; мы одним ударом подведем балансы наших счетов...
     ______________
     * Помилуй меня, Боже!

     И,  продолжая  таким образом ругаться и проклинать, честный янки глотал
целые  горы,  пирамиды  "апписов"  к  великому  изумлению  Нариндры  и Сами,
которые  не  успевали  готовить  их.  Но все в этом мире имеет свои границы,
даже  аппетит  янки,  и  Боб  Барнет кончил тем, что насытился. Он проглотил
затем   кружку  кофе  вместимостью  в  четыре,  пять  литров,  подслащенного
тростниковым  сиропом  в  сообразном  этому  количеству  размере  и,  громко
крякнув  двадцать  три раза, сказал с видимым удовольствием, что теперь "ему
гораздо лучше!"
     Странная  раса  эти англосаксонцы! Есть, это потребность всякого живого
существа,  которой  оно  не  может  лишить  себя;  но странный феномен! В то
время,  как  жители  юга,  французы,  итальянцы,  испанцы и т.д. нуждаются в
умеренности,  чтобы  вполне  владеть  своими  умственными  способностями,  у
народов  севера:  германцев, саксонцев, англосаксонцев мозг действует только
тогда,  когда  у  них  плотно  набит  желудок  несколькими  слоями  съестных
припасов.  Знаменитый Боб Барнет был истым представителем этой расы, тяжелой
и  сонной  натощак;  человек  дела просыпался в нем только, когда он успевал
удовлетворить свои животные потребности.
     Покончив  с  завтраком,  он взял карабин и, обернувшись к своему другу,
сказал:
     - Пойду на охоту, Фред!
     Сердар  нахмурил  брови  при  этих  словах, которые, видимо, раздражали
его.
     - Мы  окружены  врагами,  шпионами, быть может! Ты лучше сделаешь, если
останешься здесь.
     - У тебя много проектов, и они занимают тебя... ну, а мне что делать?
     - Ты знаешь ведь, что твоя голова оценена...
     - Да,  в  двадцать  пять  тысяч,  ни  более,  ни  менее,  как  и голова
Нариндры.
     - Дело  не  в цене, а в том, чтобы сохранить ее в той же мере, как если
бы  англичане  предлагали  за  нее  целый  миллион;  ты знаешь также, что мы
принимаем  участие  в  весьма важном предприятии, от которого зависит судьба
восстания,  а  с  тем  вместе  и  миллионов  людей.  Неужели  ты  не  можешь
пожертвовать  минутным развлечением такому важному предприятию? Обещаю тебе,
что  мы  сегодня же ночью вернемся на материк, а ты знаешь, что у тебя будет
много случаев пустить в ход свой карабин...
     - Ты  всегда  прав,  - отвечал Боб покорным тоном, - я останусь. Будь у
меня удочка и веревочка, я поудил бы в озере...
     Генерал  произнес  эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не
мог   удержаться   от  улыбки;  он  почувствовал  некоторое  сожаление,  что
противоречит своему другу, и сказал ему с некоторым колебанием:
     - Если  ты обещаешь мне не отходить далеко от той маленькой долины, что
позади  нас,  в  самой  пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь
нас  опасности,  поохотившись  там  часика  два;  я  боюсь только, чтобы ты,
увлеченный своею страстью к таким развлечениям...
     - Клянусь  тебе,  что  не  перейду  за  границы, указанные мне тобою, -
перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.
     - Что  же,  иди,  если  тебе  так  хочется, - отвечал Сердар, сожалея о
своей  слабости, - помни только свое обещание! Будь осторожен и не оставайся
в  отсутствии  более  двух-трех часов... ты мне понадобишься, когда вернется
Ауджали.
     Фред  не  успел  еще  кончить  своей  фразы, как уже Барнет вне себя от
радости  скрылся  позади  плотной стены тамариндов и бурао, крепкие, сильные
отпрыски которых спускались густой чащей в долину, указанную ему другом.
     Было,  надо  полагать,  часов  одиннадцать  утра; яркое солнце золотило
верхушки  больших  лесов,  которые  шли  этажами по капризным, волнообразным
уступам  Сомната-Кунта;  озеро  Пантер, прозрачность которого не мутилась ни
малейшим   дуновением   ветерка,   сверкало,   как   огромное  зеркало,  под
ослепительными  лучами  солнца;  исполинские  цветы  огневиков и тюльпановых
деревьев  медленно  колыхали  свои  крепкие черешки, как бы ища под листьями
защиты  от  дневного  жара;  палящий  зной,  не смягченный никаким облачком,
лился  с  небесного свода, заставляя птиц прятаться под ветками диких зверей
в  глубине  своих логовищ и призывая к покою все, что жило и дышало под этой
экваториальной широтой.
     Нариндра  и  Сами,  не  заботясь  ни  о  гремучих  змеях,  ни о кобрах,
вытянутых   под   карликовыми   пальмами   и   предавались   всем  сладостям
отдохновения,  тишина  нарушалась только ясным и серебристым звуком карабина
с литым из стали дулом, который Барнет пускал время от времени в ход.
     Всякий   раз,   когда  звук  этот,  ослабленный  роскошной  и  обильной
растительностью,  которая  преграждала  путь  воздушным  волнам, достигал до
слуха  Сердара, последний не мог удержаться от нетерпеливого движения: один,
сидя  под  тенью  банианов,  он  продолжал наблюдать за горой с таким видом,
который указывал, что он серьезно чем-то озабочен.