тву,  Рам-Шудор  обошел всех присутствующих, брал у
каждого  руку и прикладывал ее к своей груди и голове; подойдя к Сердару, он
три  раз  повторил эту формальность, чтобы показать, что своим господином он
признает  исключительно  его  и  в  случае  разногласия  будет  повиноваться
исключительно ему одному.
     - Теперь,  -  сказал Рама-Модели Сердару, - в какой бы час дня или ночи
ты  ни  нуждался  в  этом  человеке,  какова  бы  ни  была  вещь, которую ты
прикажешь  ему,  он  твой  телом  и душой и никогда, будь уверен, не изменит
этой  клятвы.  Чтобы  ты понял всю ее важность... ты знаешь, Сердар, я люблю
тебя  и предан тебе, но я не произнес бы тебе такой клятвы, потому что в том
случае,  если  я  нарушу ее, даже не намеренно, боги-мстители не забудут мне
этого.
     - Тебе  этого не нужно, Рама, - сказал Сердар, - чтобы быть преданным и
поступать хорошо.
     Сердар  и  Рама  обменялись  крепким  рукопожатием, в котором сказалось
все, что они пережили за эти десять лет обоюдных опасностей и страданий.
     - А я? - сказал Нариндра, подходя также к Сердару.
     - Ты,  - отвечал Сердар, - не есть ли ты, как показывает твое имя (Нара
- дух, Индра - бог), что ты дух, соединяющий две наши души.
     Трудно  было  действительно встретить таких трех существ, как эти люди,
столь   различных   по   происхождению,  традициям  и  правам  и  так  тесно
соединенных  душой и сердцем. Скоро должен был пробить час, когда оба индуса
должны были дать своему другу новое доказательство любви и преданности.
     Видя,  как  Сердар, чтобы остаться с Наной-Сагибом, мгновенно отказался
от  давно  лелеянной  им мечты восстановить свою репутацию, Рама и Нариндра,
которым  друг  их  открылся  в  тяжелую  минуту,  были  очень огорчены этим.
Сколько  раз  видели  они,  как этот гордый и чувствительный человек чуть не
падал  под  тяжестью  грустных  воспоминаний и готов был покончить с жизнью,
чтобы  найти  вечный  покой  в  вечном  сне...  Когда кончилась трогательная
сцена,  прибавившая  еще  новое лицо к маленькому обществу Нухурмура, и в ту
минуту,  когда  все прощались с Наной-Сагибом, Нариндра быстро шепнул на ухо
Раме:
     - Мне нужно по секрету поговорить с тобою, зайди ко мне через минуту.
     - Я то же самое хотел сказать тебе, - отвечал заклинатель.
     - Смотри только, чтобы никто не догадался о нашем разговоре!
     - Даже Сердар?
     - Сердар в особенности.
     И  они расстались. Нариндра под предлогом усталости (он, действительно,
после  того,  как  покинул  Бомбей,  шел сорок восемь часов, день и ночь, не
переставая)  просил  разрешения  уйти на покой и удалился в тот грот, где он
помещался вместе с заклинателем.
     Несколько  минут  спустя  Рама  уже  подымал  циновку, служившую вместо
двери, и входил к своему другу.
     - Вот и я, Нариндра, - сказал он.
     - Будем  говорить  шепотом, - сказал махрат, - Сердар не должен знать о
нашем  проекте,  который мы исполним, если ты согласишься. Я знаю его, он не
согласится на это.
     - Я  имею  тоже  нечто предложить тебе, но ты говори сначала, ты первый
подал мысль об этом разговоре.
     - Весьма  возможно,  что  у  нас с тобой одна и та же мысль... выслушай
меня  и  отвечай  мне  откровенно. Что ты думаешь об эгоизме и равнодушии, с
каким  Нана-Сагиб  принимает в жертву привязанности самую дорогу мечту, все,
что Сердар приносит ему?
     - Я  думаю,  как  и  ты,  Нариндра, что принцы смотрят на людей, как на
орудие,  как  на рабов своей воли, и считают важным лишь то, что касается их
самих.
     - Очень  хорошо,  я  уверен  теперь  в твоем содействии. Когда я увидел
сегодня,  как  Сердар  жертвует  собой,  даже забывая о восстановлении своей
чести,  о  любви  сестры,  которая едет в Индию, чтобы вырвать брата из этой
жизни  авантюриста,  которую  он  ведет  так  давно,  -  мне показалось одну
минуту,  что  мы  будем  свидетелями одного из тех чудных зрелищ, какие, мои
бедный  Рама, встречаются только в "Парнасе" или "Састрасе", ибо века героев
прошли.  Я думал, что Нана-Сагиб не захочет уступить в великодушии и величии
души  тому,  кто  столько  раз  жертвовал  собою для него; но мечта моя была
непродолжительна  и отвращение наполнило мое сердце, когда я увидел, с какою
легкостью  он  принимает  все  от  других,  ничего  не  давая им взамен. Чем
рискует  он во всяком случае? Он кончит дни свои во дворце, получит изрядную
пенсию  от  англичан  после  того,  правда,  как  послужит  трофеем во время
празднества  в  честь  подавления восстания, тогда как нам угрожает позорная
смерть,  ибо,  будь  уверен,  если  прощают  вождю,  то лишь для того, чтобы
сильнее  поразить  его  приверженцев, а Сердара тем менее пощадят за то, что
он  пренебрег  амнистией  королевы, дарованной ему по просьбе его семьи. Ах!
Скажи  только  Нана:  "Сердар,  я  принимаю  в жертву твою жизнь, но не могу
допустить,  чтобы ты жертвовал своей честью. Иди и исполни то, что ты хотел,
восстанови  свое  доброе имя, верни себе всеобщее уважение и любовь семьи, я
здесь  в  безопасности,  как  при  тебе,  так  и  без тебя. Когда ты все это
исполнишь  и  затем  пожелаешь  устроить  мой  побег, чтобы доставить меня в
свободную  страну,  где  потомку  императоров  могольских  не грозит никакое
унижение,  я  буду  счастлив,  если ты именно меня обяжешь такой услугой"...
Ах,  да!  Скажи  он  это,  как  бы  это  было  прекрасно, как достойно внука
двадцати  королей,  которые, продолжая спать в пыли веков, почувствовали бы,
что  последний  отпрыск  их  далек  от  малодушия... Нет, он удостоил только
благодарности  людей, которые жертвуют своею честью и жизнью, чтобы гордость
его  не  страдала  и  на  гербе  не  было ни одного пятна... Так не будет же
этого,  Рама!  Довольно! Я не хочу, чтобы истинный герой независимости умер,
обесчещенный  этой  куклой, которая играла в цари, вместо того чтобы с мечом
в  руке  гнать  англичан до самого океана и кончить начатое дело. Нет, этого
не  будет,  потому  что  я,  воин махратского племени, т.е. чистой индусской
расы,  я  не  обязан  преклоняться перед этим мусульманином могольской расы,
предки  которого  еще за шестьсот лет до владычества англичан поработили мою
страну.  Этого  не  будет,  потому что Сердар ошибается... Ничему иному, как
собственному   мужеству   удивляется   он,   восхищаясь   героизмом  принца,
бессильного  лицом  к  лицу  с противником и не умеющего добиться успеха. Мы
охраняем  его,  а  он все время проводит в том, что курит гуку на диване или
спит.  Да,  в лице Нана-Сагиба Сердар уважает знамя независимости, тогда как
только  сам он и может быть символом последней и останется навсегда надеждой
и  образцом  чести  для  таких патриотов, как мы с тобой. Я не хочу поэтому,
чтобы  Сердар  жертвовал  для  него собою и рисковал выйти с оружием в руках
против  полка, которым через месяц будет командовать его зять, а знамя нести
племянник.  Мы,  Рама,  должны  спасти  нашего  друга  помимо  его  воли, и,
повторяю,  так,  чтобы  он не подозревал ничего, ибо сам он не согласится на
это.
     - Я  слушал,  не  перебивая  тебя, Нариндра, - отвечал заклинатель, - и
каждое  твое слово отвечало на мою мысль. Но к какому средству прибегнем мы,
чтобы  добиться своей цели? Ты знаешь характер Сердара и непоколебимость его
убеждений.
     - Я нашел это средство, Рама!
     - Какое?
     - Сам  Нана-Сагиб  должен  действовать  в  этом случае, мы сами по себе
ничего не сделаем.
     - Он никогда не согласится.
     - Ошибаешься,  Рама,  -  холодно  отвечал Нариндра, - я решился на все,
чтобы устранить непоправимое несчастье.
     - Даже изменить Нане? - спросил заклинатель.
     - Ты  забываешь,  Рама,  что  я  королевского  происхождения;  я  также
потомок  древних  королей,  я  последний  представитель  династии  махратов,
которая  царствовала  на Декане и никогда не подчинялась могольским владыкам
Дели.  Сама  Англия  признала право моего отца на титул раджи, но я не хотел
быть  пенсионером  англичан и войти в стадо набобов без королевства, которое
украшает  собою  зало  вице-короля  Калькутты.  Я  никогда не склонял головы
перед  Наной  и  не связывал себя клятвой с его судьбой... Но не бойся, я не
изменю  ему, я хочу только принудить этого малодушного человека действовать,
хоть  раз в своей жизни, как подобает царственному лицу... И я хотел просить
тебя  сегодня  же  вечером  присутствовать при нашем разговоре, в тот именно
час,  когда  Сердар  совершает  свой  обычный  объезд  кругом  озера...  Мне
необходимо будет твое присутствие, Рама!
     - Хорошо, я пойду с тобой.
     - Я хочу просить у тебя одного обещания.
     - Какого?
     - Что бы ты ни видел и ни слышал - не вмешивайся.
     - Это так важно?
     - Я хочу спасти Сердара.
     - Даю тебе слово.
     - А теперь, что ты хотел мне сказать?
     - Мне  ничего  не  остается,  как  удалиться,  Нариндра,  у нас с тобою
одинаковые  мысли.  Как  и ты минуту тому назад, я находил, что Сердар губит
себя  навсегда,  не  принося никакой пользы нашему делу, которое так неумело
защищал Нана-Сагиб; но напрасно я ломал себе голову, я не находил исхода.
     - До  вечера!  Если я не проснусь сам, так как с самого ухода своего из
Бомбея ни минуты не отдыхал, то дай мне знать, едва только Сердар выйдет.
     - Хорошо...  Да хранит твой сон Индра, твой покровитель, и да пошлет он
тебе во сне счастливое предзнаменование.


VI

          Свидание  Нариндры  и  Рамы  с  Нана-Сагибом.  -  Бурный
          разговор.  - Страшная клятва. - Нана освобождает Сердара
          отданного   им  слова.  -  Приготовление  к  отъезду.  -
          Экскурсия для восстановления чести. - Еще шпион Кишнаи.

     В  тот  час,  когда  Сердар  отправлялся на обычный осмотр озера - мера
предосторожности,  которой  он  никогда  не  упускал  из  виду,  - он послал
предупредить  Барнета  и  Барбассона, чтобы они готовились сопровождать его.
Накануне  еще  пришел  он к тому убеждению, что на шлюпке недостаточно иметь
двух  человек,  из  которых  одному приходится следить за машиной, а другому
управлять  рулем, а потому в случае какой-либо тревоги ему с одним спутником
трудно располагать свободой действий.
     Он  был  еще печальнее и мрачнее обыкновенного. Увлеченный великодушием
своего  характера,  он дал клятву утром, что не покинет Нана-Сагиба, пока не
водворит  его  в  безопасное  место.  Он  не  сожалел  об  этом,  потому что
приписывал  неосторожности  своих  родных новые меры, принятые вице-королем,
чтобы  завладеть  изгнанником;  он  не  мог только побороть горьких душевных
мук,  исполняя  то,  что  считал своим долгом. Он не скрывал от себя, что он
погубил  не  только  планы  своего  счастья,  которые  составлял  в  течение
стольких  месяцев,  видя  в  будущем  свое честное имя восстановленным, свой
собственный  очаг, любовь близких, счастливую жизнь, наконец... свою сестру,
которая  спешила  в Индию, чтобы обнять его. Она к великому огорчению своему
узнает,   что  он,  вопреки  ее  призыву,  продолжает  безрассудную  борьбу,
сделавшуюся  преступной  после  амнистии  правительства, которое поступило в
этом  случае  очень  умно,  выказав  себя великодушным. Каково же будет горе
этой  дорогой  сестры, когда она увидит, что он остался глух к голосу сердца
и  рассудка?  А  между тем не исполнил он разве своего долга, приготовив это
убежище  в  Нухурмуре,  куда  он привез принца после побега, и неужели он до
конца  своей  жизни  должен находиться в зависимости от капризов изгнанника?
Мысли  эти  толпились  в  его  голове и мучили его. Увы, еще накануне он был
свободен...  свободен ехать, куда хочет, и Нана только одного просил у него:
отыскать  какой-нибудь  отдаленный  остров  и свезти его туда на "Диане", но
позже...  увлеченный  своей  рыцарской  натурой,  он  связал  себя  клятвой,
которая  не  позволяла ему даже встретить своей сестры, потому что для этого
он  должен  был выказать покорность... обезоружить себя... а он не мог этого
сделать.
     Но  ведь  ничего  нет  бесчестного  в  таком подчинении... Когда борьба
кончена,  когда нет армии, нет регулярных войск, закон победителя есть закон
страны...  а  когда  не  сражаются,  особенно за свою страну, это дает право
обращаться  с тобою, как с разбойником большой дороги... Жизнь Нана-Сагиба в
полной  безопасности,  его одного пощадят, а остальных повесят... Не безумие
ли  это,  безумие,  которого  никто  не  поймет,  упорствовать  и не сложить
оружия?
     Странно,  что  Сердар  пришел  мало-помалу к тому же рассуждению, какое
Нариндра  изложил  Раме,  но  у  логики  есть свои несокрушимые законы. Нана
отказался  сдаться,  пусть так, это его дело, и пока борьба продолжалась при
обыкновенных  условиях,  честь  требовала  оставаться  ему верным; но с того
дня,  как  англичане  объявили,  что  они  не лишат жизни вождя восстания, а
повесят  всех,  кто  не сложит оружия, было низостью со стороны Нана держать
при  себе  горсть  верных  ему  людей,  которые вследствие этого должны были
кончить  жизнь  свою  на веревке, тогда как он, по словам Нариндры, рисковал
только тем, что становился пенсионером Англии.
     Сердар,  конечно, не доходил до таких крайних заключений, чувство чести
было   у  него  слишком  сильно,  чтобы  рассуждать  таким  образом,  но  он
чувствовал,  сам  не  признаваясь  себе  в  этом,  что  на  месте Нана он не
поступил  бы  таким,  по  выражению  Нариндры,  эгоистичным  образом.  Долго
прогуливался  он по долине, предаваясь мучительным думам, но в конце концов,
как и всегда, поборол себя и свои болезненные сожаления.
     - Жребий  брошен,  -  сказал  он, - слишком поздно; я поклялся и сдержу
свою клятву.
     И  он  послал  сказать  Барнету  и Барбассону, чтобы они отправлялись к
шлюпке.
     Не  успели  они  отъехать  от берега, как Нариндра и Рама отправились к
Нана-Сагибу.
     - Что  нужно?  - спросил принц, приподымаясь на диване, удивленный тем,
что они вошли к нему без всякого доклада.
     - Нам  нужно  поговорить с тобою, Нана, - отвечал Нариндра, - а так как
все  это  должно остаться тайной между тобою, Рамой и мною, мы ждали отъезда
Сердара, чтобы прийти к тебе.
     - Что  случилось?  - спросил принц, заинтригованный торжественным тоном
махрата.
     - Я прямо пойду к цели, Нана, - продолжал Нариндра.
     - Мы  пришли  просить тебя освободить Сердара от клятвы, которую он дал
тебе  сегодня  утром  под  влиянием  великодушия,  ибо этим он подписал свой
смертный  приговор,  а  твоя,  -  он хотел сказать "особа", но поправился, -
твоя свобода не стоит жизни такого человека.
     - По какому праву явились вы сюда? - надменно спросил принц.
     - По  какому  праву?  -  перебил  его Нариндра. - Приступим же сейчас к
решению нашего вопроса, нам некогда терять времени. Вот оно, мое право.
     И он навел револьвер на Нана-Сагиба.
     - Ты хочешь убить меня?
     - Нет,  но убью, если ты будешь упорствовать. Я спасу тогда жизнь шести
человек, а это чего-нибудь да стоит.
     - Как смеешь ты третировать меня, потомка императоров могольских?
     - Во  мне также течет королевская кровь, Нана, и еще более древняя, чем
твоя. Не будем спорить, я держу тебя в своей власти и пользуюсь этим.
     - Чего ты хочешь от меня?
     - Я  говорил уже, но могу объяснить еще раз, чтобы ты меня лучше понял.
До  амнистии,  объявленной  англичанами, известие о которой я принес сегодня
утром,  мы  все  могли  одинаково  биться за твою жизнь и, конечно, до самой
смерти  защищали бы тебя. Сегодня положение изменилось: англичане дали слово
пощадить  твою  жизнь и назначить тебе пенсию, сообразную твоему сану, тогда
как  нам,  если  мы  не воспользуемся амнистией, обещают три сажени веревки,
т.е.  позорную  смерть  воров.  Ты  заметил,  вероятно, что ни я, ни Рама не
присоединились к клятве, данной тебе европейцами?
     - Да, заметил.
     - Но  этого  нам мало; ты можешь поступить с другими двумя, как хочешь,
но  что  касается  Сердара,  мы дали себе слово спасти его против его воли и
против  твоей. С твоей стороны, Нана, будет беспримерной подлостью, если ты,
как  это  и  случится  рано  или  поздно, будешь жить во дворце в Калькутте,
пользоваться  английским  золотом,  после  того как повесят настоящего героя
войны  за  независимость,  человека,  которого  мы  почитаем,  как Бога. Вот
почему  сегодня  же вечером, когда он вернется, ты позовешь его и, освободив
от  клятвы,  потребуешь  от  него,  прикажешь  ему  отвечать  на зов сестры,
сделать  все  необходимое  для  восстановления  своей  чести  и  возвращения
должного  места  на  своей родине. Ты можешь прибавить, что, раз он исполнил
задуманные  им  планы,  ты  попросишь  его  помощи,  но  не  для того, чтобы
защищать  тебя  и  сражаться с английскими войсками, а чтобы отвезти тебя на
"Диане"  в  какую-нибудь  отдаленную  страну,  где ты будешь жить на покое с
твоими богатствами.
     - Я  вижу,  в  чем  дело,  - сказал Нана-Сагиб с горькой улыбкой. - Под
предлогом спасти Сердара вы хотите сохранить свою собственную безопасность.
     - Ах,  как  ты нас мало знаешь, Нана! Слушай! Рама, произнеси следующие
слова вместе со мной.
     "Я,  Нариндра,  клянусь Нитре моими предками и "страшной клятвой", если
Нана-Сагиб  исполнит  верно  то,  о  чем  я его прошу, защищать его до самой
смерти в том случае, если он предпочтет славный конец английскому плену".
     - И вы это сделаете?! - с удивлением воскликнул Нана-Сагиб.
     - Мы поклялись твоя очередь.
     - А если я откажусь?
     - Я  прострелю  тебе  голову  сию  минуту.  -  И  махрат приставил дуло
револьвера ко лбу принца.
     - Остановись!  - крикнул последний в ужасе. - Остановись! Я согласен на
все, но вы не покинете меня?
     - Мы поклялись тебе.
     - Хорошо, я сегодня же вечером сделаю то, о чем вы меня просите.
     - Поклянись священной клятвой.
     Принц   колебался,  и  Нариндра  снова  поднял  револьвер.  Приходилось
покориться ужасной необходимости, и Нана-Сагиб произнес клятву.
     - Этого  было бы довольно минуту тому назад, - продолжал Нариндра, - но
теперь мы требуем, чтобы ты написал эту клятву и подписал ее своим именем.
     Несчастный  был  побежден  и  без малейшего возражения покорился новому
требованию.
     - Все,  -  сказал  Нариндра,  пряча  на груди листок пальмы, на котором
писал  принц. - Мне остается только дать тебе совет. Сделай это с величием и
великодушием,  подобающим  царственному  лицу,  и  Сердар,  не имея никакого
подозрения, сохранит еще более сильную привязанность к тебе.
     - Вы оставите мне, по крайней мере, двух чужеземцев?
     - О!  Тех-то!  Так  как  они рано или поздно будут повешены в Индии или
где-нибудь  в  другом  месте,  то  нам это решительно все равно. К тому же у
тебя достаточно золота, чтобы выкупить их.
     - А вы?
     - Не  беспокойся,  мы будем биться в первом ряду подле тебя, мы тебе не
подданные, не друзья, не наемники на твоем жалованьи.
     И  с  этими  словами  Нариндра и Рама удалились. Да и пора было, Сердар
вернулся, объехав только ближайшие к Нухурмуру берега.
     Нана-Сагиб  поступил  по  совету  Нариндры... по-царски. Трудно описать
удовольствие  Сердара,  когда  его  не  только  освободили  от клятвы, но он
услышал еще полные достоинства слова Наны:
     - Я  не могу после того, как англичане объявили, что пощадят мою жизнь,
требовать  от  тебя,  чтобы  ты  жертвовал  мне  своею.  Что скажет история,
которая  составляет  список  малейших  поступков  принцев,  если я соглашусь
принять  твою  жертву,  когда  мне  не угрожает больше никакой опасности? Ты
приготовил  мне  убежище  в  Нухурмуре, которое трудно отыскать, и я подожду
здесь  лучших  дней.  Если  позже,  когда ты кончишь свои дела, ты вспомнишь
меня,  я  приму  гостеприимство  твое  на "Диане", и мы отправимся вместе на
поиски  земли,  где  потомок  Ауренг-Цеба  и Надир-Шаха может жить и умереть
спокойно, не испрашивая милости у англичан.