рдар не возвращался к товарищам,
беспокойство  которых  перешло  в  ужас,  когда  солнце  начало склоняться к
горизонту;  они стали подозревать, что с вождем их приключилось какое-нибудь
несчастье...  Но  какое? Неужели он сделался добычей диких зверей? Или попал
в  какое-нибудь  топкое  болото, которое никогда не возвращает своей добычи?
Никто  не мог ответить на эти вопросы, которые они ставили друг другу в виде
предположения,  и  Нариндра  предложил  наконец  Рамс  идти вдвоем на поиски
Сердара, а Сами оставался на этом самом месте.
     Поспешно  отправились  оба на поиски, подымаясь вдоль горы, как это они
делали   утром.   Постепенно   прошли   они   участки,  предназначенные  для
исследования,  пока  не добрались до того, где должен был находиться Сердар,
но ничего не нашли, что могло бы дать им надлежащее указание.
     Напрасно  кричали  они чуть не до потери голоса и стреляли из карабинов
через  каждые пять минут; им отвечало только одно эхо, и давно уже наступила
ночь,  мрачная,  непроницаемая,  какая  бывает  под экватором перед восходом
луны,  а  они  все  еще  шарили в джунглях, приходя в отчаяние и отказываясь
верить такому несчастию.
     Наконец   они   сказали   себе,  что  Сердар  также  открыл,  вероятно,
какой-нибудь  проход и, быть может, избрал для возвратного пути вершину горы
до  участка,  предназначенного  Сами,  и  там  спустился  до того места, где
находился  последний...  такое  предположение  было  крайне маловероятно, но
утопающий  хватается  и  за  соломинку. Форсированным маршем вернулись они к
тому  месту,  где их ждал Сами, но и тут ничего не узнали нового. Удрученные
глубоким  отчаянием,  направились  все  трое  к  гроту,  откуда  они с таким
воодушевлением  выходили  на поиски прохода сегодня утром. Сомнения не могло
быть  больше:  Сердар  погиб  или  от  пули шпиона, изменника, подкупленного
англичанами,   или   в  зубах  одной  из  тех  черных  пантер,  которые  так
обыкновенны  в  этом месте. Один только молодой Сами, в непоколебимой вере в
звезду  своего  хозяина,  качал головой и на все рассуждения своих товарищей
отвечал:
     - Срахдана Сагиба не так просто убить!
     Напрасно  доказывал  ему Рама, что Сердар не мог оставаться в это время
в джунглях.
     - Мы  же  сидим  здесь,  мы!  -  отвечал метис с улыбкой непоколебимого
убеждения.
     - Но мы здесь потому, что ищем его.
     - Пусть  так!  -  отвечал  Сами, которого никто не мог разубедить. - Но
тот,  кому  неизвестно,  что  нас  задерживает  здесь,  как мистеру Барнету,
например,  неужели  вы думаете, что в эту минуту он не так же объясняет наше
отсутствие,  как  мы  отсутствие  Сердара?  Не  правда ли? Ну, мы знаем дела
Сердара  и  не  можем  ничего  сказать.  -  И в подтверждение этого он снова
повторил свою любимую фразу:
     - Срахдана Сагиба не так просто убить!
     И после минутного размышления прибавил:
     - Я  даже  убежден  -  дружественные духи сказали мне это, - что Сердар
вернется к нам.
     Сын  священника  пагод  Сами  мог  по  пальцам перечислить всю иерархию
Дивов  или  низших  духов,  которые  по  поручению богов руководят людьми, и
питал абсолютное доверие к их внушениям, которые он приписывал им.
     Что же делал Боб, пока происходили эти драматические сцены в джунглях?
     После  ухода  друзей  он  начал  с того, что комфортабельно позавтракал
остатками  молодого  оленя,  убитого  им  накануне;  несколько  сорванных им
стручков  индийского  перца  придали  мясу прекрасный вкус, а большой корень
иньяма  послужил  ему приятной заменой хлеба. Одна или две бутылочных тыквы,
наполненных  пальмовым  соком,  который  начинал  уже  бродить,  полили  это
пиршество,  закончившееся  фруктами,  которые  Потель и Шаб купили бы на вес
золота   для   выставки  в  своем  магазине;  затем  он  закурил  трубку  и,
развалившись  под  тенью большого тамаринда, защищавшего его от жгучих лучей
солнца,  предался наслаждениям отдыха и мечтаний, отложив до вечера стрельбу
уток, о которых он не забывал ни на минуту.
     К  довершению  этого  блаженства  небо,  словно желая сделать день этот
вполне  совершенным,  послало ему самые очаровательные сны. Покончив счеты с
Максуэллом  посредством  американской дуэли, о которой заговорила вся пресса
мира,  он  после  торжества  революции  получил  обратно  все  свои  чины  и
привилегии,   а   также   все   богатства,  конфискованные  англичанами.  Он
возвратился  в  свой  дворец,  куда  вошел  по телам двух или трех офицеров,
которые,  лежа ниц на земле, служили ему вместо ковра, выражая этим почтение
к  его  подвигам.  Этого  мало:  из  рук самого набоба Дели он получил орден
великого  офицера  Зонтика  и  титул  себудара Декана, который соответствует
маршалу  Франции.  Заваленный  по горло разными почестями, он призвал к себе
своего  младшего  брата  Вилли  Барнета,  которого  очень  любил, потому что
никогда  не  видал  его, чтобы передать ему свои бесчисленные привилегии. Он
уже  составлял  заговор  вместе с начальником черных евнухов, чтобы задушить
старого  набоба  Дели  согласно  требованию  всего населения, которое желало
провозгласить императором его, Барнета, когда вдруг проснулся.
     Он испустил глубокий вздох удовольствия.
     - Какое  счастье,  что  это был сон! - сказал он и снова вздохнул, хотя
на  этот  раз  с  сожалением.  -  Слишком  канальскую  штуку задумал я. Это,
правда,   по-восточному...   местного,   так  сказать,  оттенка...  Затем  я
приказал,  чтобы сделали чучело из этого дьявольского евнуха, чтобы показать
ему,  как  он  смеет делать чучела их своих владык... и помешать ему сделать
со  мною  то  же самое... Впрочем! Если поразмыслить хорошенько, - продолжал
он,  потягиваясь  и  зевая во весь рот, - мне, собственно, кажется, что я не
задушил  бы  старого  набоба,  вопреки  всем  традициям и местному колориту,
потому  что  уважаю традиции предков и традиции... жаль все-таки, что в роду
Барнетов  не  было до сих пор ни одного царственного лица, это, так сказать,
дало  бы  ему  известный  лоск  в  Америке... вот бы удивился папаша Барнет,
который  всегда  предсказывал, что из меня ничего хорошего не выйдет и что я
кончу  виселицей!  Да,  два  дня  тому  назад я-таки едва не попал на нее...
жаль,  что  не  удалось мне отрезать от нее хоть маленького кусочка веревки,
это,  говорят,  приносит счастье... А я еще уведомил семью о своей смерти...
хорошо  еще,  что  это  не будет тяжелым ударом для них... У Барнетов сердце
вообще  крепкое,  и  нечего  бояться,  чтобы кто-нибудь из них умер, получив
утку,  которую  я  послал  им,  потому  дело  было  серьезное  и  без  слона
Сердара...  Кстати,  об утке!.. Вот если бы убить одну, две... Думаю, что на
этот  раз  мне удастся спокойно поесть их; не всякий раз насядет на тебя два
носорога, да и Ауджали со мной.
     Продолжая  говорить  с  собой,  он  взял  карабин  и направился к озеру
Каллоо,  которое  ему утром указал Рама-Модели. Озеро это находилось посреди
самой  чащи джунглей напротив грота. Побуждаемый своей страстью к охоте, Боб
смело  погрузился  в  чащу.  Он  шел  уже  около  получаса между карликовыми
пальмами  и  кустарниками, переплетенными между собой всевозможными лианами,
сквозь  которые  он не мог пробраться без помощи Ауджали, удалявшего хоботом
кусты  с  такою  легкостью,  с какою мы срываем пучки травы... когда услышал
вдруг издали выстрел, а за ним почти немедленно второй...
     - Стой!  -  сказал  он. - Никак это карабин Сердара, только у нас с ним
карабин  с  дулом  из  литой  стали,  я  слишком  хорошо  знаю  их звонкий и
серебристый  звук, чтобы ошибиться. Что ему там понадобилось? Впрочем, линия
направления,  по  которой  я  иду,  прорезывает  долину вплоть до того места
горы,  где  наши  спутники  занимаются  в  эту  минуту  исследованием.  Надо
полагать  в  таком  случае,  что  долина  в этом месте не на особенно низком
уровне, если я мог услышать карабин.
     Ауджали  остановился  сразу,  как  только  услышал выстрелы; он поводил
хоботом  по  воздуху,  пыхтел,  как  раздувальные кузнечные мехи, и уши его,
раскрытые  веером,  двигались  взад и вперед, хлопая его по лбу, а маленькие
умные глазки его вопросительно были устремлены в пространство.
     - Подумаешь,  право,  что  он  также  признал карабин своего хозяина, -
сказал  Барнет, заинтригованный пониманием животного; - что ж, удивительного
тут  ничего  нет.  Он  часто  слышал  этот  звук,  который так отличается от
других, и ничего нет особенного, если он научился распознавать его...
     Прошло  несколько  минут,  и оба, не слыша больше выстрелов, продолжали
свой  путь. Боб, как все охотники и военные, привык определять расстояние по
слуху  и  рассчитал,  что  выстрел из карабина был сделан на расстоянии двух
или  четырех  с  половиною  миль  от  него,  т.е.  около  трех  или  четырех
километров.
     Вдали  виднелись  уже болота, окружавшие озеро со всех сторон, когда те
же  самые выстрелы послышались пять, шесть раз, по одному разу через минуту;
на  этот  раз они слышались еще ближе, а потому еще труднее было ошибиться в
том, что это был карабин Сердара.
     - О!  О!  - воскликнул Барнет. - Тут, по-моему, пахнет битвой, выстрелы
даже  в  самом  разгаре охоты не следуют так быстро друг за другом... Биться
без  Боба Барнета! Ну, нет! Этого я не допущу. Стал, что, инвалидом, скажите
пожалуйста?  Когда  вам  угодно  исполнять обязанности геометров-землемеров,
искать  проходы  в  горах,  это  не  мое  дело,  и Барнет предпочитает тогда
заняться  кухней.  Когда  же имеется в виду наносить и получать удары, то не
предупредить  об  этом Барнета значит не понимать самых обыкновенных законов
приличия... Посмотрим, что там такое... Ну-с, друг мой Ауджали, вперед!
     Выстрелы,  послышавшиеся  еще  несколько  раз,  указали  путникам путь,
которого  им  следовало  держаться. Скоро, однако, наступила полная тишина и
Барнет,  не имея возможности ничем больше руководствоваться, шел прямо перед
собой.  Но  дорога,  без того затруднительная, сделалась совсем непроходимой
вследствие  положения,  которое  принимали  здесь болота; теперь это были не
огромные  лужи, более или менее тенистые, которые попадались ему на дороге и
вынуждали  его  делать  большие  обходы,  но  целый  непрерывный  ряд лагун,
сообщавшихся  с  озером,  в  которых  вода доходила ему до живота, что очень
утомляло  его ввиду того, что он вынужден был держать постоянно на весу свои
патронташи  и карабин. В то время, как он, чувствуя непреодолимое отвращение
к  такого  рода  путешествию,  спрашивал себя, не взобраться ли ему лучше на
шею  Ауджали,  послышался  вдруг еще один выстрел из карабина, и на этот раз
еще  ближе.  Не  успел он еще исполнить своего намерения, как слон, испустив
громкий  крик  беспокойства,  смешанного  с  радостью,  бросился  вперед, не
заботясь  о  Барнете, который остался в болоте и не знал, идти ли ему вперед
или вернуться назад.
     - Ауджали!  Ауджали!  Назад,  Ауджали!  -  кричал  бедняга.  -  Ах,  ты
негодяй! Ты поплатишься мне за это.
     Но  Ауджали,  глухой  ко всем его мольбам, бежал вперед, подымая вокруг
себя  целый  водоворот  брызг  и  воды. Слон очень любил Барнета, у которого
всегда  были  наготове  какие-то лакомства для него, но раз благодарность не
удержала Ауджали подле него, тем менее удержат его угрозы.
     Какие  едва  уловимые  звуки,  доступные только одному этому животному,
наделенному  самым  тонким  слухом  из всех живых существ, донеслись к нему?
Какие  намерения поразили его обоняние, если он мог остаться глухим к голосу
своего  друга  Боба  и  оставить его в положении настолько же опасном, как и
комичном?..  В  пятистах  метрах оттуда на поверхности озера плавал огромный
аллигатор,  который  немедленно нырнул под воду, как только заметил Ауджали,
но  затем  снова показался в нескольких шагах оттуда... Пропасть бы Барнету,
заметь  его только аллигатор раньше, чем ему удалось бы выбраться обратно на
твердую землю.
     Как  бы  там  ни  было,  но  Ауджали,  благодаря  совершенству развития
некоторых  из  своих  внешних  чувств,  о которых мы не можем составить себе
надлежащего  понятия, знал прекрасно, куда идет... Он шел, куда призывал его
долг...  на помощь своему хозяину... и никакие силы в мире не могли удержать
его благородного порыва.
     Казалось  бы,  что  разветвление  Каллоо  у  конца  болота  должно было
остановить  его,  но  он,  не  долго думая, переплыл его и вышел на твердую,
сухую  землю,  где  мог бежать скорее. Он бросился вперед и менее чем в пять
минут  добрался  до  той  части  джунглей,  где  скрылись  Кишная и Виллаен,
которые  пустились  бежать  во  весь дух, выказывая все признаки величайшего
страха;  они по-прежнему наблюдали за агонией своей жертвы и, увидя Ауджали,
приняли его за дикого слона и поспешили скрыться от его бешенства.
     В  ту  же  минуту  слон остановился, пораженный испарениями, которые он
почуял  в  воздухе;  он  понял,  что  хозяин  его недалеко и, руководствуясь
тонким чутьем, направился прямо к яме.
     У  этого  животного  так хорошо развиты чувства обоняния и слуха, что в
Индии  нарочно делали опыты, результатам которых не поверили бы, пожалуй, не
будь   они  подтверждены  серьезными  авторитетами.  Слон  отыскивал  своего
хозяина,  который  находился на расстоянии двух-трех миль, и притом в месте,
совершенно  ему  неизвестном, если только, само собою разумеется, оттуда дул
ветер.  Он  слышит также на неизмеримых расстояниях малейший шум и понимает,
откуда  он  происходит.  Подбежав  к  тому  месту,  где  находился Сердар, в
течение  пяти  или шести часов испытывавший невыразимые муки, Ауджали понял,
что  пришел  к  настоящему месту и, подойдя к отверстию ямы, издал целый ряд
особых  криков,  которыми  был  полон  его  лексикон  и  в которых слышались
нежность, удивление и гнев.
     Почему  же  гнев  примешивался к чувству удовольствия, которое он хотел
выразить?  А  потому,  что  чутье  его,  дававшее  ему  знать  о присутствии
хозяина, доносило и испарения змей: это и приводило его в бешенство.
     Сердар,  давно  уже пришедший в сознание после своего обморока, начинал
терять  всякую  надежду,  а потому, услыша голос слона, не мог удержаться от
крика  восторга,  забыв  даже,  как  опасно раздражать кобр, - крика дикого,
сумасшедшего  восторга,  вырвавшегося  у  него  со всею силою легких, крика,
какой  могут  испускать только люди, видевшие смерть лицом к лицу и понявшие
вдруг,   что   жизнь,  которую  они  считали  погибшей  безвозвратно,  снова
возвращается к ним.
     - Ауджали! Ауджали! Мой честный Ауджали! - воскликнул несчастный.
     А  слон  по-прежнему  тихо  ворчал, выражая своему хозяину радость, что
нашел его.
     - Кто тут еще вместе с тобой, мой честный Ауджали? - спрашивал Сердар.
     И  он  по  очереди  стал  звать  Барнета,  Нариндру  и  двух  остальных
туземцев.
     В  эту  минуту  слон  схватил  покрышку  из  ветвей, лежавшую на яме, и
сбросил  ее  вон. Свет моментально залил всю яму, и Сердар тут только понял,
увидя  Ауджали у краев своей тюрьмы, почему призывы его не получали никакого
ответа;  он  понял  также  с  ужасом,  от  которого  сжалось его сердце, что
спасение  его,  возможное  при помощи товарищей, которым оно обошлось бы без
большого труда, было невозможно при помощи одного слона.
     Главная  задача  заключалась  теперь  в  том, чтобы помешать последнему
сделать  какую-нибудь  неосторожность,  так  как  вид змей, когда осветилась
яма,  вызвал  у  него  настоящий  приступ гнева. Слон не боится укуса кобры;
толщина  его  кожи  защищает  его  от действия яда, что он, весьма вероятно,
знает.  Тем  не  менее  достаточно  одного  вида самой маленькой змеи, чтобы
привести его в бешенство.
     А   между  тем  то,  чего  так  боялся  Сердар,  и  способствовало  его
избавлению  от  неудобных и опасных гостей, которые поселились на нем. Увидя
Ауджали,  который  ходил  взад  и вперед кругом ямы, ворча и стуча ногами по
земле,  кобры  заволновались  и,  отделившись осторожно от тех мест, которые
они  занимали, тем самым избавили несчастную жертву от ужасного положения, в
котором  они держали ее в течение нескольких часов. Оставив в покое Сердара,
они  зашипели,  надули  щеки  воздухом  и,  свернувшись  спиралью, пробовали
прыгнуть  вон  из  ямы.  Но  несмотря  на  то, что они подымались в воздух с
быстротою  стрелы,  они  достигали только половины пространства, отделявшего
их от врага, который возбуждал их гнев.
     Змея  принадлежит  к  числу  созданий, стоящих на одной из самых низких
ступеней  развития,  она  положительно  глупа,  не  соображает  препятствий,
которые  могут  встретиться  ей  по  пути,  и не приноравливается к ним. Она
целыми  часами  будет  биться  о  скалу,  через  которую  хочет перейти, или
пробовать пролезть в отверстие гнезда карриасов, слишком уж узкое для нее.
     Судьба  сжалилась  на  этот  раз  над  долгими  страданиями  Сердара  и
соединилась  с  Ауджали  для  его спасения. Бегая кругом тюрьмы, где был его
хозяин,  он  случайно  столкнул  в  яму  одну  из  бамбуковых палок, которые
служили  поддержкой  для веток и листьев, прикрывавших отверстие ямы; палка,
к  счастью,  упала  таким образом, что образовала нечто вроде моста, идущего
от дна ямы до ее внешних краев.
     Не  успел  конец палки коснуться земли, как одна из кобр ринулась к ней
с  быстротою  молнии  и, свернувшись спиралью вокруг нее, так скоро выползла
по  ней из ямы, что Ауджали при всей своей ловкости не успел схватить ее. Не
то  было  с другими; половине, по крайней мере, этих вредных животных сломал
он  хоботом  позвоночный  хребет  и  швырнул  их на землю, где они судорожно
извивались, не будучи в силах двинуться с места.
     Когда  последний  враг  его  исчез из ямы, Сердар испустил громкий крик
торжества... Он был спасен!
     - Спасен!  Спасен!  -  кричал  он  в экстазе. - Спасен! Благодаря тебе,
Боже!  Ты  не допустил, чтобы я умер, не исполнив начатого мною дела. Так мы
померяемся  с  вами,  сэр  Вильям  Броун!  Клянусь,  я  отплачу  вам  за  те
невыразимые  муки,  которыми  я  обязан  вам, а что касается до орудий вашей
мести, они не выйдут живыми отсюда.
     Тот  же самый бамбук, который помог кобрам выбраться из ямы, сделался и
его  орудием  освобождения.  Он вышел, однако, не сразу, но спустя несколько
минут;  реакция  организма  была  у  него так сильна, что ноги его дрожали и
нервные  судороги  сковали  его  члены.  Явление  такой  слабости никогда не
продолжалось  у  него  долго,  а  нетерпение  быть  на свободе побуждало его
скорее  употребить  все  возможные  для  этого  средства. Схватив бамбуковую
палку,  он  почти  перпендикулярно  установил  ее  в яме и затем с ловкостью
акробата взобрался по ней наверх.
     Видя  своего  хозяина  здравым  и  невредимым,  Ауджали  не  знал,  чем
выразить  ему свою радость; он старался издавать по возможности более нежные
трубные   звуки,  которыми  наделила  его  природа  вместо  голоса,  шевелил
огромными  ушами  и  делал  тысячу  прыжков,  несвойственных  его  степенной
наружности.
     - Тише,  Ауджали!  Тише!  Надо  спешить...  нам  предстоит трудное дело
сегодня ночью.


III

          Возвращение   Сердара   в   грот.   -   Планы  мести.  -
          Преследование  шпиона. - Ночное бдение в горах. - Кишная
          и Веллаен. - Месть.

     Долина  начинала покрываться мрачными тенями заходящего солнца, которое
давно  уже  перешло  за уровень высоких гор, окружавших джунгли. Это было то
именно  время,  когда Рама и Нариндра с отчаянием в душе искали своего друга
гораздо  выше  тех  мест,  где  происходили  только  что  описанные события;
далекое  расстояние,  а  с тем вместе и густая растительность мешали Сердару
слышать их призывы и выстрелы их карабинов.
     - Идем,  Ауджали!  -  сказал  Сердар,  усаживаясь  на  шее животного. -
Скорее к проходу, дитя мое, пожирай пространство!