бывшей
причиной   его   мрачного  настроения,  а  также  текущих  событий,  которые
возвращали семью их другу и объясняли его настоящую веселость.
     Но  не  все  еще  было  кончено,  и,  как  ни  основательно  был очищен
горизонт,  преданные  люди  видели  на  нем  много еще черных точек, которые
вполне  оправдывали  их  беспокойство  относительно  последнего, задуманного
Сердаром  предприятия.  Они  не испытывали ни малейшей боязни за себя лично;
преданность   их   человеку,   который   пожертвовал  собой  для  борьбы  за
независимость  их  страны,  доходила  до  полного  забвения  их  собственных
интересов  и даже жизни, а потому личные расчеты их не имели ничего общего с
тревогой, которую внушало им будущее.
     Они  думали  только  о  своем  друге,  видели только его и если в своем
беспокойстве  о  нем  не  выражали,  как он, ничем не омраченной радости, то
лишь  потому,  что  боялись,  как  бы  не рухнул задуманный им светлый план.
Достаточно  было  какого-нибудь  непредвиденного  препятствия,  чтобы случай
отдал  Сердара  во  власть  его  жестокого  и  беспощадного врага, ненависть
которого  увеличилась  еще  страданиями  после  трагической  дуэли,  едва не
стоившей ему жизни.
     Как  бы  увеличились  их  опасения, подозревай они только роль, которую
негодяй   Рам-Шудор   согласился   играть   в   этих   событиях.  Увлеченные
великодушием  своего  характера  и  ловкостью, с какою презренный играл свою
роль,  они  приняли его сторону, когда скептик Барбассон выразил недоверие к
этой  комедии. Но всякий мог бы тут ошибиться: ни один факир, ни один индус,
каким  бы  негодяем  он  ни был, не осмелится произнести напрасно "страшную"
клятву  и  тем  самым  попирать ногами не только религиозные верования, но и
все  кастовые  традиции,  все  понятия о чести своей страны. Один только туг
способен  на  подобную  вещь, а они не знали, что мнимый факир принадлежал к
этой  всеми  презираемой  касте.  Власть  клятвы  над  индусами всех классов
такова,  что  Рам  Шудор  наотрез  отказался бы, если бы от него потребовали
поклясться  именем  богини  Кали, а если бы он произнес требуемую клятву, то
ничто в мире, даже месть родных, не заставило бы его нарушить ее.
     За  некоторыми  весьма  редкими  исключениями,  примером  которых могут
служить  Рама  и  Нариндра,  вопрос о чести представляет в Индии ни более ни
менее,  как формулу, человек может быть честным и бесчестным, смотря по роду
клятвы,  которую  он  произнес.  Несмотря,  однако,  на  то, что присущая им
наблюдательность  была  усыплена, они чувствовали инстинктивное отвращение к
Рам-Шудору,  а потому были очень довольны, когда Сердар согласился взять его
с  собой,  вместо  того  чтобы  оставить  в  Нухурмуре, где он мог поддаться
искушению  (по  их  мнению  по крайней мере) и воспользоваться известной ему
тайной,  чтобы  получить  от  англичан  обещанную премию за поимку Сердара и
Нана  Сагиба. Теперь же, напротив, они могли следить за всеми его поступками
и при малейшем подозрении сделать его безвредным.
     Но  оказалось,  что  в  этом  случае они столь же ошибались, как и были
правы,  ибо задуманный Кишнаей план был так ловко составлен, что представлял
собою  обоюдоострое  оружие,  режущее с обеих сторон. Оставшись в Нухурмуре,
Рам-Шудор  предавал  Нана-Сагиба;  отправившись  на  "Диане",  он  готовился
предать  Сердара.  Нариндра  и Рама не предвидели возможности первого факта;
что  касается  второго,  то,  раз  было  пробуждено  их недоверие, они ждали
малейшего указания, чтобы убедиться в его возможности.
     С  тех  пор,  как они покинули Гоа, недоверие их все усиливалось. Кроме
тощего  тела,  в  Рам-Шудоре  ничто  не напоминало факира. Люди этого сорта,
воспитанные   в  походах,  привыкшие  к  общению  с  браминами,  приобретают
известного  рода  привычки,  образ  жизни,  разговор, чего они не замечали в
нем.  Факиры,  кроме  того,  совершают  утром  и  вечером  известные обряды,
которые  предписываются  им религией; утром при восходе солнца и вечером при
заходе  этого  светила они простираются ниц, преклоняясь перед Индрой, богом
света  и огня; три раза в день они читают гимны Веды в честь своих предков и
всякое  дело  и  всякий  поступок  в  своей  жизни  сопровождают  стихами  и
"ментрамами"   -   заклинаниями,  призывающими  на  помощь  добрых  духов  и
отгоняющих  злых.  Ничего  этого не исполнял Рам-Шудор; он был, по-видимому,
так  чужд  всем  обычаям, что это на второй же день бросилось в глаза Раме и
Нариндре, и они тотчас сообщили друг другу о своих подозрениях.
     Рам-Шудор,  одним  словом, имел так мало общего с факирами, что не знал
даже  самых  простых  правил  для  исполнения  роли  этого  лица, - иначе он
исполнил  бы все предписания, чтобы еще лучше усыпить бдительность тех, кого
он  хотел  обмануть. Друзья пришли к этому заключению после двадцати четырех
часов  пребывания  на борту, где все были так тесно соединены друг с другом,
что не имели возможности уединиться.
     Но  если  Рам-Шудор  не  факир,  в чем нельзя было сомневаться, если он
только  выдал  себя  за  такого,  чтобы лучше скрыть свои намерения, то кого
хотел он обмануть и в чью пользу совершал он этот обман?
     Таково  было заключение или, вернее, двойной вопрос, который вытекал из
этого  заключения  и  который Нариндра и Рама поставили друг другу на второй
вечер,  когда  они,  удалившись в свою каюту, делились своими впечатлениями.
Первый  вопрос они решили легко: Рам-Шудор не мог иметь никого в виду, кроме
Сердара,  на борту "Дианы", по крайней мере. Только это лицо, которое играло
такую  выдающуюся  роль  в  войне  за  независимость  и  прославилось своими
подвигами,    которое    приобрело    множество   врагов,   с   ожесточением
преследовавших  его,  могло  внушить большой интерес предателю. Что касается
второго  -  в  чью  пользу  действует  мнимый  факир,  -  они  тоже  в  силу
рассуждения  пришли  к  логическому  заключению,  и  весьма точному, как это
показывают знакомые нам уже события.
     Рам-Шудор,  пойманный  врасплох в Нухурмуре, сознался еще тогда, что он
агент  Кишнаи,  а потому следовало искать, в чью пользу действовал начальник
тугов.  Лицо,  вполне  подходящее  для  того  обстоятельства, было одно: сэр
Вильям  Броун,  губернатор  Цейлона, который еще раньше пользовался услугами
Кишнаи,  чтобы  завладеть  Сердаром, когда последний приговорен был к смерти
вместе с Нариндрой и вместе с ним же спасен Рамой-Модели и Ауджали.
     Поспешность,  с  которой  Рам-Шудор  просил  Сердара взять его с собой,
указывала  также  на  известное  его  намерение.  Накануне  отъезда  он  мог
незаметно  выйти  ночью  через  внутреннюю  долину  и  затем отправиться для
совещания  к  начальнику  тугов,  который,  выбирая  между Наной и Сердаром,
предпочел  по  известным  ему  причинам  последнего,  - или, точнее, поручил
своему  верному  шпиону  предать  Сердара  Вильяму Броуну, а сам рассчитывал
воспользоваться отсутствием защитников и завладеть принцем.
     Придя  к такому заключению, друзья решили посвятить весь следующий день
неустанному  наблюдению  за  Рам-Шудором,  не привлекая к себе его внимания.
Решено  было  также  предупредить  Сердара  и употребить все свое влияние на
него,  чтобы  заставить  его  запереть  мнимого  факира  на  все время, пока
экспедиция на Цейлон потребует их присутствия на земле.
     К  убеждению  в  измене Рам-Шудора они пришли на основании собственного
рассуждения  и  близкого  знакомства с правами и обычаями настоящих факиров.
Тем  не  менее  они  не скрывали от себя, что все эти факты, важные для них,
нелегко  повлияют  на  великодушную  натуру  Сердара,  особенно  ввиду  того
обстоятельства,  что  сорок  восемь  часов  тому  назад  они сами поддержали
правдивость  слов  Рам-Шудора,  а  с  тех  пор не случилось ни одного факта,
чтобы изменить это мнение.
     Надо   было,   следовательно,  добыть  во  что  бы  то  ни  стало  этот
осязательный,   очевидный  факт,  указывающий  на  измену;  без  этого,  они
чувствовали,  будет  трудно убедить Сердара. Между тем Рам-Шудору достаточно
было  перекликнуться  двумя-тремя словами с одним из тех "макуа", которые на
своих  пирогах  окружают  вновь  приходящие  судна,  чтобы предупредить сэра
Вильяма  Броуна.  Они  были  индусы и знали, как ловко, несмотря ни на какой
надзор, переговариваются между собой туземцы.
     Но  как  добыть  этот  факт?  Они  решили употребить для этого все силы
своего  ума. В их распоряжении был еще целый день, а в один день можно много
чего сделать.
     Счастливая  звезда  Сердара  снова всходила на горизонте, несмотря даже
на  то, что Барбассон мог опоздать и не приехать вовремя. Проницательности и
чутья Нариндры и Рамы было достаточно, чтобы и на этот раз спасти его.
     На  следующий  день  вечером,  когда  с  "Дианы"  можно  было различать
вершины  Кюранайгалла  и  пика  Адама,  Нариндра,  прогуливаясь  по  палубе,
обратился к Раме и сказал ему:
     - Я  нашел  средство  сорвать  маску с Рам-Шудора; но для того, чтобы я
мог  привести  в  исполнение  свой  план,  необходимо устроить так, чтобы мы
сегодня вечером не попали в порт.
     - Я  это  возьму  на себя, - отвечал Рама - мне достаточно сказать одно
слово  моему  брату.  Уменьшив быстроту движений винта, но так, чтобы Сердар
этого  не  заметил,  мы  опоздаем  и  не попадем в проходной канал, а потому
вынуждены будем провести ночь на море.
     - Иди  же  и скажи ему... Да, будем лучше говорить о других, совершенно
посторонних  вещах;  мне  кажется, что Рам-Шудор о чем-то догадывается... Он
не спускает с нас глаз.
     Шпион  тугов  действительно, продолжая забавляться со своими пантерами,
с  которыми  он  в  проекте,  касающемся  Сердара,  должен был играть весьма
важную  роль, был, видимо, чем-то встревожен. Неужели он заметил, что служит
предметом  наблюдений?  Догадаться  об  этом было невозможно, а между тем он
время  от  времени бросал злобные взгляды на двух индусов, и лицо его как-то
странно  передергивалось.  Не боялся ли он также, что предприятие его рухнет
в  последнюю  минуту?  В  первый  раз, когда негодяй был пойман врасплох, он
вывернулся,  благодаря  своему  хладнокровию и комедии, которую раз двадцать
разучивал  под  руководством  хитрого  Кишнаи,  никогда  ничего не делавшего
наобум;  но  он  чувствовал,  что  на  этот  раз, если его поймают, ничто не
спасет его от заслуженной им участи.
     Одна  вещь интересовала его в высшей степени. Со времени отъезда из Гоа
Рама-Модели  под  предлогом  развлечься  сколько-нибудь и припомнить прежнее
ремесло  заклинателя  пользовался  всяким удобным случаем, чтобы испробовать
свое  влияние  на  пантер,  и,  как  это  ни странно, в течение двух дней он
приобрел  такую  власть  над  этими  животными,  что  всякий  раз,  когда он
устремлял   на   них   пристальный  взгляд  и  обращался  к  ним  коротко  и
повелительно,  они  переставали  заниматься  своим  хозяином  и повиновались
только человеку, который положительно очаровал их.
     Негодяй,  однако, принял все предосторожности, чтобы никто до последней
минуты  не  догадался  ни  о  чем  и  чтобы  сам он казался чуждым тому, что
произойдет  в  назначенный  час.  Он должен был передать губернатору Цейлона
"олле",  которое  было  написано  Кишнаей и на котором самый опытный глаз не
мог   бы  разобрать  ни  одного  знака.  С  этой  стороны  ему  нечего  было
беспокоиться  в  том  случае,  если бы у него нашли этот пальмовый лист. Что
касается передачи его, то проще этого ничего не было.
     Когда  суда  ждут  посещения санитарной комиссии, которая должна выдать
им  свидетельство  о  пропуске,  появляется задолго еще до официальной пушки
целая  толпа  туземцев,  которые  подъезжают  к  ним на пирогах и предлагают
пассажирам  разные  съестные  припасы,  местные редкости, попугаев, обезьян.
Достаточно  было  передать  одному  из  них  "олле"  и  прибавить  при  этом
магические  слова:  "Для  губернатора!",  чтобы  послание минут через десять
достигло своего назначения.
     Рам-Шудор  и  не  подозревал, что такой простой способ не ускользнул от
проницательности  двух  индусов,  и  считал  себя  с этой стороны совершенно
обеспеченным от всякой неожиданности.
     Он  был  очень раздосадован, узнав, что "Диана" вынуждена провести ночь
в  открытом  море. На основании естественного психологического закона у него
с  той минуты, как в душу его закрались смутные опасения, они с каждым часом
все  усиливались  и  превращались в невыносимую пытку. С трудом пересилил он
овладевший  им  ужас,  когда  увидел,  что  должен еще одну ночь провести на
борту  "Дианы"...  Он  чувствовал инстинктивно, что во всем скрывается нечто
для него неведомое и ничего хорошего не предвещающее.
     Когда  "Диана" очутилась в виду Коломбо и, обойдя восточную оконечность
острова,  направилась  к Пуант де Галль, то оказалось, что официальная пушка
еще  минут  за  двадцать  перед  этим  объявила  проходной  канал  закрытым.
Бесполезно  было поэтому идти к порту, и шхуна остановилась в шести-семистах
саженях   от   небольшой   красивой  яхты,  бросившей  там  якорь  всего  за
каких-нибудь четверть часа до ее приезда.
     Вдали   виднелся  китайский  пакетбот,  который  приближался,  изрыгая,
наподобие  водяного  чудовища,  целые  потоки  дыма.  Он  прошел  мимо  двух
стоявших  на  якоре  судов  и  стал  совсем почти поперек парохода, чтобы на
следующий  день  пройти первым в канал. Пакетботы имеют то преимущество, что
у  них  всегда  свои собственные лоцманы, которые избавляют их таким образом
от  необходимости ждать очереди, что весьма важно для коммерческих судов. На
этот   раз   опоздание   приходилось  на  долю  "Дианы",  которая,  не  имея
собственного  лоцмана,  не  могла  пройти  в  порт раньше пакетбота и раньше
яхты,  пришедшей  до  нее.  Это составляло три-четыре часа ожидания, включая
сюда  и  все необходимые формальности. Рам-Шудор перечислял про себя все эти
неблагоприятные  для  него  обстоятельства  и был бы готов отдать десять лет
своей  жизни  за  то  только,  чтобы очутиться в тени великолепных кокосовых
пальм, окаймляющих берега острова.
     Будь  подле него Барбассон, тот, наверное, прочел бы ему небольшую речь
относительно  предчувствий, которая вряд ли бы способствовала уменьшению его
тревоги.  Несчастный  рассчитывал  только  на  защиту  своих пантер в случае
какого-нибудь  непредвиденного происшествия; много лет уже подряд готовил он
их  к  тому,  чтобы они могли защитить его, и был уверен, что они не изменят
ему  в  час  опасности.  Мысль  эта успокоила его, и он с покорностью судьбе
ждал хода событий.
     Когда  были  кончены  все операции, необходимые перед тем, как стать на
якорь  в таких морях, как Индийский океан, где очень часто налетают циклоны,
Сердар  и  его  два  друга,  стоя  на  задней  части  судна,  с любопытством
рассматривали  маленькую яхту, вблизи которой они бросили якорь. Никогда еще
не  видели  они  такого  красивого  и  изящного судна, которое осмелилось бы
рискнуть  на  путешествие  в  такую  опасную  область  и  с  такими высокими
мачтами, какие были на нем.
     - Это  чья-то  увеселительная яхта, - сказал Сердар, - она принадлежит,
вероятно,  какому-нибудь  богатому англичанину, которому вздумалось объехать
кругом  света на такой ореховой скорлупе. Только у этого народа и могут быть
подобные фантазии.
     Он  взял подзорную трубу и навел ее на маленькое судно... Едва, однако,
бросил  он  на  него  взгляд,  как  вскрикнул  от удивления, но тотчас же из
предосторожности поспешил скрыть свои чувства.
     - Что такое? - с беспокойством спросили в один голос Нариндра и Рама.
     - Но  это  ведь  невозможно,  -  говорил сам с собою Сердар. И он снова
взглянул  в  ту  сторону,  продолжая  бормотать про себя: - Странно... какое
сходство!   Но,  нет,  это  он!  Нет,  я  сплю,  вероятно...  это  физически
невозможно... он был там с нами.
     - Ради Бога, Сердар, что все это означает? - спросил Рама.
     - Смотри сам! - отвечал Сердар, передавая ему подзорную трубу.
     - Барбассон! - воскликнул заклинатель.
     - Как,  Барбассон?  -  рассмеялся  Нариндра,  - не на воздушном ли шаре
явился он сюда?
     - Тише!   -  сказал  Рама.  -  Надо  полагать,  в  Нухурмуре  произошло
что-нибудь  особенное, трагическое, быть может... Будем говорить тише, мы не
одни здесь.
     Заклинатель снова долго смотрел в подзорную трубу.
     - Да, это Барбассон, - подтвердил он, - взгляни сам.
     И  он  подал  подзорную трубу Нариндре, сгоравшему от нетерпения. То же
имя сорвалось и у Нариндры с губ.
     - Барбассон! Да, это Барбассон!
     Все  трое молча переглянулись друг с другом; они были так поражены, что
не  знали, что им думать и говорить. Сердар хотел еще раз проверить себя, но
на палубе яхты не оказалось больше того лица, которое он искал.
     - Ну-с!  -  сказал он своим друзьям. - Это ни более ни менее, как обман
наших   чувств   вследствие   случайного  сходства,  которым  мы  не  должны
увлекаться ввиду физической невозможности подобного факта.
     - Это  Барбассон,  Сердар, - отвечал ему Рама, - я узнал его шляпу, его
обычную  одежду...  Каково  бы  ни  было  сходство, оно не может доходить до
таких мельчайших подробностей.
     - Но  рассуди  сам, - сказал Сердар, - мы ведь ни единой минуты времени
не  теряли  в  дороге.  "Диана"  занимает  первое место по своему ходу среди
судов  на  этом  море  и  обгонит  какой угодно пакетбот. И вот мы приезжаем
сюда,  а  Барбассон,  которого мы оставили в постели, благодушный Барбассон,
который  так  дорожит  своими  удобствами, спит чуть не до полудня, очутился
вдруг  здесь на судне, бросившем якорь прежде нас!.. Полно! Это такие факты,
против которых нельзя ничего возразить.
     - Как   себе  хочешь,  Сердар,  но  глаза  мои  говорят,  что  это  сам
Барбассон,  а  рассудок  прибавляет: там произошла какая-то страшная драма и
наш  товарищ бросился за нами вдогонку, чтобы сообщить нам об этом. В Гоа он
нашел эту красивую яхту и перегнал нас.
     - Чистейший самообман, мой бедный Рама!
     - Смотри,  вот  он  опять на палубе, не спускай с него подзорной трубы;
если это он, то сейчас же ты увидишь с его стороны какой-нибудь знак.
     - Но,  неисправимый  ты резонер, если он догонял нас с той целью, чтобы
сообщить  что-нибудь  важное,  почему  же  он  до сих пор не явился сюда? Он
двадцать раз мог подплыть сюда на своей лодке.
     - Это,   по-моему,   неопровержимое   доказательство,   -  нерешительно
поддержал его Нариндра.
     - Это  Барбассон!  -  упорствовал Рама. - И я прекрасно понимаю, почему
он ждет ночи, чтобы явиться сюда.
     Сердар  для очистки совести навел еще раз на яхту подзорную трубу. В ту
же  минуту  индусы увидели, как он побледнел... Не успели они еще обратиться
к  нему  с  вопросом, как Сердар с совершенно расстроенным лицом обратился к
ним и сказал шепотом:
     - Это  Барбассон! Он также смотрел в подзорную трубу и, узнав меня, три
раза  притронулся  указательным  пальцем  к  губам,  как бы в знак молчания.
Затем  он  протянул  руку  к  западу, что я понимаю так: как только наступит
ночь,  я  буду  у вас. Ты был прав, Рама, - в Нухурмуре случилось что-нибудь
особенное.
     - Или только готовится еще!
     - Что ты хочешь сказать?
     - Подождем  до  вечера;  объяснение будет слишком долгое и не обойдется
без  восклицаний, жестов удивления, компрометирующих выражений лица... и без
этого уже довольно... Нариндра меня понимает.
     - Если ты все будешь говорить загадками...
     - Нет!  Ты  знаешь,  Сердар,  как  мы тебе преданы, так вот" одолжи нам
несколько  секунд  еще,  ну,  несколько  минут, солнце скоро уже сядет... Мы
хотим  объясниться  непременно в присутствии Барбассона; сердце говорит мне,
что нам при нем легче будет объяснить то, что мы хотим тебе сообщить.
     - Однако...
     - Ты   желаешь...   пусть  будет  по-твоему!  Мы