несколько   минут  не  в  состоянии  был  сделать  ни  одного  движения.  Но
авантюрист  отличался  энергичным  характером,  он  понял,  что невозможно и
опасно  допускать  себя  до  обморока  в том ужасном положении, в котором он
находился,  а потому, собрав все свои силы, поспешно двинулся вперед и скоро
догнал  Барнета.  Он  решил  не сообщать ему о том, что случилось, зная, как
легко  тот  поддается  унынию,  а  в  такую минуту опасно было отнимать даже
малейшую дозу мужества.
     Стены,  выложенные  кирпичом  и  цементом,  скоро  кончились, и проход,
служивший  для  приема воды во время периодических дождей, состоял теперь из
земляных  стен  с  неровностями на каждом шагу. Они ползли по каким-то ямам,
местам,  расширенным  и  изрытым  водами,  или,  напротив,  попадали в такие
пространства,  что  им  приходилось  с невероятными усилиями протискиваться,
причем  несчастный  Барнет  изо  всех сил работал руками и ногами, царапая и
раня  их  до  крови. Провансалец в сравнении со своим другом покоился, можно
сказать,  на  розах...  Но  это  было  еще  не  все; с изменением устройства
прохода  изменилось  и положение друзей. Каждую минуту слышал Барнет впереди
какое-то  странное шуршание, сопровождавшееся тоненькими вскрикиваниями; все
это  заставляло  его вздрагивать и приводило в неописуемый ужас, которого он
никак  не мог побороть. Целые толпы нечистых животных избрали своим убежищем
эту  сырую  землю,  где  они могли легко рыть себе норы и устраивать гнезда.
Толстые  крысы,  вонючие  мангусты  выбегали, захваченные врасплох, из своих
нор,  пробегая  мимо,  притрагивались  к  лицу его своим тошнотворным мехом.
Несчастный  двигался  вперед,  хлопая  руками  то  направо, то налево, чтобы
испугать  зловонных обитателей этого места и заставить их бежать подальше от
себя.  Отовсюду,  из  всех  нор,  из  всех  ям неслись зараженные испарения,
которые  останавливались  у  него в горле и вызывали невыносимое отвращение.
Воспользовавшись  тем,  что  попал,  наконец,  в такое место, где можно было
свободно  двигаться,  он  остановился и сказал Барбассону, что хочет немного
отдохнуть.
     - Мужайся,  мой  бедный  друг,  мы  приближаемся к концу, - отвечал ему
Барбассон.  -  Я  вполне  отдаю себе отчет о том направлении, по которому мы
следуем; верь мне, нам осталось недолго ползти.
     - Да  услышит  тебя  Бог, Барбассон! Твое положение ничто в сравнении с
моим;  клянусь  тебе, что я ни за что не согласился бы начать снова, если бы
это понадобилось... я выбился из сил.
     - Не  допускай  себя  до  уныния  в тот момент, когда мы приближаемся к
цели.
     - Из чего ты это заключаешь?
     - Очень  просто...  Пока путь пролегал под храмами, необходимо было для
прочности  всего сооружения и особенно для оздоровления его, чтобы ход этот,
предназначенный  для  стока  воды,  мог  противостоять  сильному давлению, -
отсюда  кирпичи  и  цемент  на  всем  протяжении  его первой части. Раз храм
кончился,  достаточно было обыкновенного рва; ты хорошо знаком с равнодушием
и  ленью  индусов,  а  потому  должен быть уверен, что они не продолжили его
больше, чем нужно для удаления вод из-под фундамента храма.
     - Возможно, но мне кажется, что мы никогда не выйдем отсюда.
     Барбассон  понял,  что во что бы то ни стало надо помешать своему другу
предаваться зловещим предчувствиям.
     - Полно,  -  сказал  он,  - подумай, что Сердар погибнет без нас... Еще
одно усилие, последнее.
     И  они  снова  принялись  ползти...  Ход шел теперь наклонно и с каждой
минутой  становился  круче;  провансалец поспешил заметить своему другу, что
это  доказывает  приближение  их  к  выходу...  Зловещие  обитатели  галереи
становились  еще более многочисленными, и испарения их делались положительно
невыносимыми.  Вдруг  голова  Барбассона стукнулась о ноги товарища, которые
судорожно ерзали по земле, но ни на шаг не подвигались вперед.
     - Что случилось? - спросил провансалец.
     Несчастный  Барнет отвечал сдавленным голосом, который еле достиг слуха
Барбассона.
     - Я застрял... Здесь слишком тесно, я не могу двинуться вперед.
     Наступила очередь Барбассона прийти в отчаяние.
     - Мужайся! - крикнул он. - Соберись с силами!
     - Я  сделал  все,  что  только в человеческих силах... Я только сильнее
застрял между стенами... Я попробую двинуться назад... Вернемся обратно.
     Неужели  придется умереть здесь? Кровь Барбассона застыла в жилах, - он
один  знал  весь  ужас их положения. Барнет был еще относительно спокоен, он
воображал,  что возврат возможен. На это, конечно, потребуется время, потому
ползти  назад  не  так  удобно, как вперед, но во всяком случае там, где они
прошли,  они  пройдут  еще раз. Но он, Барбассон! Он знал, что узкая галерея
сделалась непроходимой... О! Что он чувствовал!
     - Барнет,  - крикнул он в приступе бессильного бешенства, - копай землю
ногами,  зубами,  но  ради всего, что у тебя есть святого на свете, двигайся
вперед,   несчастный,   вперед!   Это   необходимо...   галерея   сзади  нас
обрушилась!..
     При  этих  словах  Барнет  испустил  крик  ужаса  и,  почти обезумев от
страха,   собрал   остаток   всех   своих  сил,  уперся  ногами  в  стены  и
сверхчеловеческим  усилием  двинул  свое тело вперед... Ему удалось втиснуть
себя  всего  на  несколько сантиметров дальше, и он остановился неподвижный,
разбитый, задыхающийся... ничего не оставалось теперь, как ждать смерти...
     Тут произошла потрясающая сцена.
     - Вперед!  Вперед!  -  кричал, ревел Барбассон, который от страха дошел
до  безумия,  - я не хочу умирать здесь... Вперед! Вперед, несчастный, или я
тебя убью.
     И  подкрепляя  слова  действием,  он  принялся  колотить  своего  друга
кулаками и царапать его ногтями.
     - Ты мне делаешь больно, - простонал янки умирающим голосом.
     Слова  эти, сказанные голосом ребенка, которого мучают, сразу привели в
себя провансальца. Ему стало стыдно, и он заплакал.
     В  ту  же минуту он услышал голос своего друга, в котором ничего больше
не было человеческого.
     - Тащи меня, Барбассон! Спаси меня! Спаси меня! Змея!
     Змея!  Как не подумали об этом несчастные прежде, чем отправиться сюда,
в  эту  галерею?  В  Индии  все  решительно  колеи на дорогах и полях служат
убежищем  этим  несчастным  животным,  а здесь, среди развалин... Достаточно
было  самого  простого  размышления,  чтобы  понять,  как  безумна  была  их
попытка.  Змеи,  да  их  были  миллионы впереди Барнета; они бежали от него,
пораженные  непривычным шумом, а там, в углу, которого янки не мог видеть, в
нескольких  футах  от  его  головы,  сидела  в гнезде кобра вместе со своими
детенышами...  Разбуженная  шумом,  она  вылезла  из своей грязной дыры, где
спала,  и бросилась к нему, шипя от злобы... На этот раз все было кончено, и
бедный  Барнет  погиб; по его собственному предсказанию, ему не суждено было
видеть восход солнца на следующий день.
     Одним  прыжком  бросилась кобра на несчастного; она обвилась вокруг его
шеи  и  с бешенством принялась кусать ему щеки, нос, губы, всюду, где только
могла  притронуться  ее слюнявая, зловонная пасть... А несчастный ревел в ее
ужасных  объятиях,  открывая рот и пробуя в свою очередь разорвать чудовище;
но  усилия его продолжались недолго; крики становились постепенно слабее, яд
производил   свое   страшное,   неотразимое  действие...  Всего  три  минуты
продолжалась эта ужасная сцена... и все стихло... Барнет был мертв.
     Барбассон потерял сознание.
     Когда  после  продолжительного  обморока  он  пришел  в себя, - обморок
длился  два  часа,  -  ему  показалось,  что  он в Нухурмуре и лежит в своем
гамаке.  Но  заблуждение  это  продолжалось  недолго.  Подземелье было полно
каких-то   странных   криков,   глухих   ворчаний,   тявканий,   прерываемых
пронзительными  криками и страшным щелканьем зубов; можно было подумать, что
здесь собрались хищники и стучат челюстями, раздробляя кости.
     Ошибиться  нельзя  было  -  шакалы  пожирали труп умершего... Барбассон
едва  снова  не  потерял  сознания,  но  страх вернул ему силы. Он знал, что
шакалы  не нападают на живых, и затем, не было у него разве мускулистых рук,
чтобы  задушить  первого,  который  вздумал бы сунуться к нему? Он осторожно
протянул  руку  вперед...  но  ничего  не  нашел перед собой, а между тем он
притрагивался  к  своему  бедному другу перед тем, как потерять сознание. Он
прислушался...  Теперь  он лучше отдавал себе отчет в своих чувствах и, судя
по  крикам  шакалов,  догадался, что последние должны быть далеко от него...
Кончили  ли  они свое страшное дело?.. На свежем воздухе они менее чем в два
часа  могут  съесть  человека,  но там, в этом узком пространстве, им не так
легко  было бы справиться. Отрывая, однако, мясо кусок за куском, им удалось
освободить из тисков свою жертву и вытащить ее на воздух.
     Барбассон  установил  этот  факт,  постепенно  и  осторожно  подвигаясь
вперед;  узкий  проход, через который не мог протиснуться Барнет ввиду своей
тучности,  для  него,  сухощавого  и  мускулистого,  не представлял никакого
затруднения,  и  он  пополз  со всею быстротой, на какую был способен. Менее
чем  через  двадцать  метров он увидел мерцающие на небе звезды, и перед ним
было свободное пространство... Несчастный Барнет погиб у самого выхода.
     В  один момент вскочил Барбассон на ноги, и испуганные шакалы с громким
тявканьем  разбежались  по  кустам.  Первым движением его было бежать к тому
месту,  где  перед  ним  была  стая  шакалов, в надежде отнять у прожорливых
животных  останки своего бедного друга, но он ничего не нашел там, - беглецы
унесли с собой в джунгли все до последнего куска.
     Осторожно  стал  он  пробираться  в  чащу, время от времени оглядываясь
назад,  чтобы  убедиться,  не  заметили  ли  его  побега  в  лагере тугов. К
счастью,  выход из галереи находился в совершенно противоположной стороне, а
в  шалашах,  устроенных  среди  развалин,  все  покоилось  мирным  сном. Как
безумный,  бросился  он  в  сторону  Веглура,  находившегося  в десяти милях
оттуда,  на  окраине  равнины,  где начинались первые уступы Нухурмура. Было
часа  три  утра,  и  свежий  ночной  воздух  действовал успокоительно на его
взволнованную  кровь;  он  употребил  два  часа  на  то, чтобы пробежать это
пространство,   -   настоящий   подвиг,  которому  позавидовали  бы  древние
состязатели в беге и который боги Индии совершают ежедневно.
     Солнце  не  показывалось  еще,  когда он постучался в дверь Анандраена,
члена  общества "Духи Вод", который втайне исполнял все поручения обитателей
Нухурмура.
     - Кто там? - спросил индус, не выходя из дверей.
     - Отвори скорее, это я, Барбассон.
     - Пароль?
     - Ах,  да,  -  воскликнул  авантюрист,  -  я  и  позабыл:  "Мысль  Нары
(божественный дух) носится над водами".
     - Войди! - сказал индус, отворяя дверь.
     - Скорей,  скорей!  Лошадь!  -  крикнул  Барбассон. - Дело идет о жизни
Сердара.
     Спокойно,  не волнуясь, вынул индус серебряный свисток и извлек из него
пронзительный свист, на который тотчас же явился молодой метис.
     - Куда ты хочешь ехать? - спросил Анандраен.
     - В Гоа.
     - Через сколько времени ты хочешь быть там?
     - По возможности скорее.
     - Оседлай Нагура, - приказал индус метису.
     Затем  он  обратился  к  провансальцу,  называя его тем именем, которое
было известно туземцам:
     - Что случилось, Шейк-Тоффель?
     - Сердар уехал на Цейлон.
     - Знаю.  Сами  приходил вчера вечером из Нухурмура и спрашивал меня, не
видел ли я тебя с Барнетом.
     - Барнет умер.
     Индус не моргнул бровью и спросил только:
     - А Сердар?
     - Сердара  ждет  не  лучшее, если я не попаду в Гоа раньше его отъезда.
Вильям  Броун,  губернатор,  предупрежден об его приезде, и наш друг рискует
угодить прямо в засаду.
     - Надо  присоединиться к нему раньше, чем он прибудет в Пуант де Галль,
если ты не застанешь его в Гоа.
     - Как же догнать "Диану"?
     - Найми яхту!
     - Найду ли в Гоа?
     - Найдешь.
     - Где? Я никого не знаю.
     Анандраен   тотчас  начертал  чье-то  имя  на  пальмовом  листе,  какие
балаганы или люди с весом носят всегда при себе. Барбассон прочитал:
     - Ковинда-Шетти.
     - Это  туземный  судохозяин,  - продолжал индус, - член нашего общества
на португальской территории.
     В  эту  минуту привели Нагура, чудную лошадь с острова Суматры, которая
была достойна занимать место в конюшнях раджи.
     - Обыкновенной  лошади  нужно  два дня, чтобы добежать до Гоа, - сказал
Анандраен, трепля лошадь по шее, - с Нагуром ты будешь там сегодня вечером.
     - Салам, Анандраен, - сказал провансалец, вскакивая в седло.
     - Салам, Шейк-Тоффель!
     - Чуть  не  позабыл!  - воскликнул Барбассон. - Предупреди в Нухурмуре,
что  их  ждет  посещение  тугов; пусть ни Сами, ни принц не отворяют никому,
каков бы ни был сигнал или пароль, данный им, и так до нашего возвращения.
     - Хорошо! Поезжай с миром, это уже сделано.
     - Как ты узнал?
     - Я знаю все... Для Духов Вод не бывает тайн.
     - Хорошо,  я  ничего  не  боюсь,  раз ты заботишься о них. До свидания,
Анандраен, да благословят тебя боги.
     - До свидания и да хранят тебя боги, Шейк-Тоффель!
     Барбассон  слегка щелкнул языком и понесся, как стрела... Час спустя он
проезжал  мимо Нухурмура, но не останавливался там, чтобы не терять времени.
Взобравшись  на  гору,  он  пустил  Нагура  во  всю  прыть по крутым склонам
Малабарского  берега,  чтобы  выбраться  таким образом на дорогу, по которой
следовал Сердар.
     К  вечеру  он  был  уже  в  Гоа  и поспел как раз к тому времени, чтобы
видеть  "Диану",  выходившую  из  порта с французским флагом и на всех парах
спешившую в открытое море.
     - На  двадцать  четыре часа опередил меня! - с отчаянием воскликнул он.
-  Да,  Сердар  не  имеет  привычки  забавляться  в  дороге. Догоню ли я его
теперь?  Я  не знаю судна, которое могло бы соперничать с "Дианой"... Что ж!
Пойдем до конца... если час его наступил, ничто не устранит судьбы.
     Он  тем  же  аллюром  помчался  через  Гоа  и, встретив сиркара, просил
указать  жилище  Ковинды-Шетти;  он  прибыл  к  индусскому судохозяину в тот
момент,  когда  тот  стоял  с  подзорной  трубой  в  руке,  следя  за  всеми
движениями  "Дианы",  которая  скоро скрылась на горизонте. Барбассон тотчас
же  передал  ему  "олле"  Анандраена и приготовился отвечать на его вопросы,
когда  богатый  купец, с минуту измерив его пристальным и холодным взглядом,
сказал ему прямо и без всяких предисловий.
     - Я  дам  тебе свою собственную яхту; ночью будет попутный ветер и ты с
парусами  и  паром  догонишь  "Диану" за пять часов до прихода ее в Пуант де
Галль.
     Барбассон  был  поражен,  ошеломлен.  Как  мог  этот  человек  с  такой
точностью  знать  о  цели  его посещения? Ничего не было проще как объяснить
это.  Под именем, начертанным большими буквами, Анандраен поставил целый ряд
линий,   напоминающих  собою  клинообразные  письмена,  которые  провансалец
принял за обыкновенные штрихи. Линии эти говорили между тем следующее:
     "Податель  сего  должен  во  что  бы  то ни стало догнать "Диану" до ее
прихода в гавань?
     Члены  общества  "Духи Вод" всегда переписывались между собой с помощью
таких шифрованных знаков.
     Кованда-Шетти   попросил   Барбассона   следовать  за  со  бой,  и  оба
направились  к  порту, где на воде грациозно покачивался "Раджа" - название,
данное  купцом  своей  яхте;  она вполне заслуживала этого названия красотой
своих  форм и быстротой. Маленькое судно, которое будет играть важную роль в
этом  эпизоде  нашей истории, было все целиком выстроено из тикового дерева.
Длинное  и  узкое,  оно  было оснащено как бриг, несмотря на вместительность
всего   в  пятьдесят  тонн;  свинцовая  обшивка  на  всем  киле  делала  его
необыкновенно  прочным  и  позволяла  выдерживать  высокие  снасти. Оно было
снабжено  машиной  в  сто  лошадиных сил - огромная мощь для его величины, а
потому    делало    двадцать    два   узла,   тогда   как   "Диана"   делала
восемнадцать-двадцать.
     Барбассон   сразу  понял,  что  при  такой  скорости,  увеличенной  еще
попутным  ветром,  все шансы на его стороне, чтобы догнать Сердара, несмотря
даже  на  короткий  срок. Полчаса было совершенно достаточно, чтобы развести
пары  на "Радже". Провансалец пришел положительно в восторг при виде порядка
и  дисциплины,  с  какими  машинисты,  кочегары  и  матросы  исполняли  свои
обязанности  и  приказания  своего капитана. Подобное ему приходилось видеть
только на военных судах, где он раньше служил.
     - Я  даю  тебе  первоклассное судно, - сказал Кованда-Шетти, - каких ты
найдешь  мало. Если ты не достигнешь своей цели, то лишь потому, что боги не
пожелают изменить того, что написано в книге судеб.
     Вот  от  какого  маленького  судна  зависела  жизнь  Сердара... Да, она
действительно   зависела   от  нескольких  часов  неверного  управления,  от
уклонения  в  компасе  или  в  определении  места  по  карте, от небрежности
рулевого...
     Барбассону  поэтому  приходилось призывать на помощь не только все свои
качества  превосходного  моряка, но еще следить за тем, чтобы никто на борту
не   совершил   ни   малейшей  оплошности.  Когда  он  объяснил  судохозяину
абсолютную  необходимость  встретить  Сердара до его прибытия на Цейлон, тот
отвечал ему:
     - В  таком  случае  тебе  незачем  гоняться за "Дианой", держи прямо на
остров,  а  так  как  ты  наверное  придешь  в Пуант де Галль раньше нее, то
крейсируй  у  входа,  пока  не  заметишь  ее. Раз тебе не нужно будет искать
подвижной  точки  в  пространстве, тебе нечего бояться ошибки, тем более что
отсюда до Пуанта де Галль самый короткий путь вдоль берега.
     - Ты  прав,  - сказал Барбассон, пораженный верностью этого суждения, -
успех моего предприятия теперь обеспечен.
     - Желаю  тебе  этого,  - отвечал индус, - но помни, что на море никогда
нельзя быть уверенным в следующем часе, а тем более в следующем дне.
     Спустя  несколько  минут  "Раджа" выходил из порта легкий, как чайка, и
несся   к   морю.   Провансалец,   стоя  на  мостике  вахтенного  офицера  с
развевающимися  по  ветру  волосами, чувствовал, как им овладевает то жгучее
удовольствие,  которое  истинные моряки испытывают всякий раз, когда выходят
в  открытое  море  после  долгого  пребывания  на земле. И он, обратившись к
грациозному  судну, указал ему движением руки на обширное пространство воды,
сверкавшее тысячами огней, и воскликнул, пародируя древнее изречение:
     - Вперед! Ты везешь Барбассона и счастье Сердара!


 * ЧАСТЬ ПЯТАЯ *

ТАЙНЫ ПОДЗЕМЕЛИЙ


I

          Последние уловки Рам-Шудора. - Приезд "Дианы" на Цейлон.
          - Барбассон замечен на яхте. - Хитрость факира. - Вильям
          Броун   предупрежден.  -  План  Барбассона.  -  Смертный
          приговор факиру. - Заклинатель и пантеры. - Повешен.

     "Диана"  очень  быстро  совершила  свой  переезд.  По прошествии сорока
восьми  часов,  -  а даже самые лучшие суда употребляют на это от пятидесяти
шести  до шестидесяти часов, - она на заходе солнца была уже в виду Паунт де
Галль,  т.е.  на  другой  день  после  своего  отъезда  из  Гоа. Прибудь она
получасом  раньше,  она  могла  бы  войти  в порт, теперь же она должна была
провести   ночь  на  море;  после  шестичасовой  пушки  фарватер  становится
недоступным ввиду множества песчаных мелей, которыми он был усеян.
     Всякий,  кому  приходилось  раньше  жить  с  Сердаром,  не узнал бы его
теперь;  веселый,  довольный,  неистощимый  говорун, он как будто бы начинал
вести  новое  существование,  и  друзья его Нариндра и Рама, всегда видевшие
его  мрачным  и  сосредоточенным,  удивлялись бы, конечно, такой радикальной
перемене  в  его  характере,  не  знай они печальной тайны его жизни,