ы  не отчаивался". Послушай, Утсара, что говорит священная
книга,  и  трепещи,  что  ужасный приговор ее не исполнен на тебе. "Тот, кто
посягнул  на  свою  жизнь,  будет  присужден  к  следующим мукам. Тысячи раз
побывает  он  в  телах  пауков,  змей,  хамелеонов, водяных птиц, зловредных
вампиров;  затем  он  перейдет  в тело собаки, вепря, осла, верблюда, козла,
быка  и,  наконец,  в тело парии". Так говорит Ману... Где же ты тут видишь,
чтобы  человеку  позволено  было  уничтожить  себя для избежания страданий и
испытаний, посланных ему богами?
     Все  ничтожное  образование,  получаемое индусами, заключается в знании
стихов  Веды  и Ману, которые их заставляют учить на память с самого раннего
детства;  факир,  так  же  хорошо  знавший  эти стихи, как и падиал, глубоко
задумался,  когда последний напомнил ему о них. Слова священной книги всегда
производят   сильное   впечатление   на   индусов.  После  нескольких  минут
размышления Утсара отвечал:
     - Ты, быть может, прав; чего же ты хочешь от меня?
     - Чтобы  ты  вместе  со  мною  терпеливо  ждал  и  обратился  к  духу -
покровителю  твоей  семьи. Я поступлю так же. И если при первых муках голода
к  нам  не  явится никакой помощи ни с неба, ни от людей, ну, тогда, клянусь
тебе,  страшной клятвой, я первый убью себя на твоих глазах, - ибо не думаю,
чтобы  боги  радовались,  когда два человека, точно хищные звери, набросятся
друг на друга.
     - Пусть  так! Я согласен, - отвечал факир, пересиливая себя, - но когда
наступит час, вспомни свою клятву.
     Вера  преобразила падиала; это был уже не тот человек. Как все слабые и
суеверные  люди,  он  не  размышлял  о безысходности своего положения, нужно
было  чудо, чтобы спасти их, но он глубоко верил в такое чудо - и этого было
достаточно,  чтобы  к нему вернулось мужество, на которое факир, привыкший к
его трусости, не считал его способным.
     Он  хотел  отвечать  своему товарищу, что тот может рассчитывать на его
слово,  как  вдруг  остановился  в  самом  начале  своей  фразы и так громко
вскрикнул от удивления, что факир вздрогнул.
     - Что с тобой еще? - спросил он.
     - Смотри, смотри! - воскликнул падиал с невыразимой радостью.
     - Куда? - спросил факир, который успел уже потушить свою свечу.
     - Туда! Туда! В воду!
     Факир  взглянул  на  указанное  ему  место  и  не  мог  удержать  крика
удивления.  На  двадцати  метрах  глубины под водою виднелся на ровном месте
светлый круг, окруженный лучами.
     - Видишь,  факир!  Видишь!  -  кричал падиал вне себя от восторга. - Не
сами  ли  боги посылают нам этот знак, чтобы показать нам, что они слышали и
одобряют наше решение?
     - Увы!  Еще  одна  мечта,  мой  бедный  Хамед!  -  отвечал факир, сразу
понявший   причину  этого  явления.  -  Это  напротив  уничтожает  последнюю
надежду,  которая  нам оставалась, ибо указывает на то, что длинная галерея,
в  которой  мы  находимся,  устроена для проветривания, как я и предполагал.
Солнце,  проходя  в эту минуту прямо над колодцем, бросает свое изображение,
видимое  нами  на  дне. Смотри! Вот круг меняет уже свою форму по мере того,
как  светило дня дальше совершает свой путь... Он появится завтра и даст нам
возможность  -  жалкое  утешение! - точно определять дни, оставшиеся нам для
жизни...
     Был   действительно   полдень,   и,  как  сказал  факир,  светлый  круг
постепенно  изменял  свою  форму. Затем он исчез, и они снова остались среди
безмолвной и зловещей темноты...


III

          Смертельная  тоска.  - Тяжелые сны. - План факира. - Две
          минуты под водой. - Бегство. - Замурованный в погребе. -
          Браматма. - Спасение. - Отъезд.

     Остаток  дня прошел, не принеся никакой перемены в положении пленников;
кроме  уверенности  в  том,  что  никакая  помощь  не придет к ним извне, их
воображение  поражала  еще зловещая тишина, царствовавшая кругом. Тишина эта
в конце концов привела их в состояние, близкое к кошмару.
     Им  стало  казаться,  что  они  слышат  странный шум и жужжанье и видят
перед   собой   фантастические   призраки;   казалось,   к   лицу   их  и  к
полуобнаженному  телу  прикасаются  холодные,  костлявые  руки скелетов. Они
пробовали  кричать, но голос, парализованный страхом, останавливался у них в
гортани;  покрытые  холодным  потом,  еще  более  увеличивающим муки голода,
которые   начинали   терзать   их,  несчастные  впали  в  полное  физическое
изнеможение, перешедшее, к их счастью, в глубокий сон.
     Утсара  проснулся  первый.  Он не мог дать себе отчета, сколько времени
он  спал.  Он чувствовал только, что отдых этот подкрепил его силы. Ровное и
спокойное  дыхание  товарища  указывало  на  то, что тот еще спит, а потому,
оставив  его в этом счастливом забвении своего положения, факир стал в сотый
раз  обдумывать  средство  выйти из этой адской тюрьмы. Он приступил к этому
без  особой  надежды,  ибо  ему  казалось, что им исчерпаны уже все разумные
предположения.   Не   могло  быть  сомнения,  что  на  помощь  извне  нечего
надеяться,   и   в   сотый   раз   уже  приходил  факир  к  сознанию  полной
беспомощности.  Число трупов, скопившихся в верхнем подземелье, говорило ему
ясно, что подземелье не возвращало жертв, доверенных ему.
     Вдруг  в уме его, более спокойном и более ясном, чем накануне, возникла
мысль,  которую  он  с  первого  раза  оттолкнул  от  себя,  как  совершенно
неприменимую.  Затем,  -  как  это  всегда  бывает, когда долго ломаешь себе
голову  над одним и тем же вопросом, который представлял сначала одни только
затруднения,  - последние мало-помалу стали казаться менее ужасными, а шансы
на  успех  более возможными. Результатом такого размышления у факира явилось
желание  попытаться привести в исполнение задуманный им план, хотя бы даже с
опасностью  для  жизни.  Не  лучше  ли  умереть,  пробуя спастись, чем ждать
терпеливо неизбежного конца?
     Придя  к такому заключению, он решил разбудить Дислад-Хамеда и сообщить
ему  о  задуманном;  он не знал, обладает ли падиал необходимыми качествами,
чтобы  следовать  за  ним  в  смелом  плане,  на  который он решился. Он уже
протянул  руку,  чтобы  пошевелить  спящего,  и  вдруг остановился... Бедный
падиал  видел  какой-то  сон  и громко говорил... Снилось ему, что он был на
башне   и  исполнял  обязанности  ночного  сторожа;  он  только  что  пробил
последние  часы ночи, объявив о появлении первых проблесков зари, - и Утсара
услышал,  что  он  шепчет  чудное  воззвание  к солнцу, молитву из Риг-Веды,
которое  все  индусы  читают  утром при восходе солнца, когда совершают свои
омовения:

                Дитя златого дня, мать радостной Авроры,
                Ночь, в усыпальницу проникни божества,
                Чтоб лучезарный царь из огненных чертогов
                Восстал сверкающий в молитвах бытия.

                О, солнце! Восходя, ты озаряешь жнивы,
                И лотоса несешь тончайший аромат.
                Чисты в лучах твоих рожденные молитвы,
                Сменяет времена твой светоносный взгляд.

                Минувшие века! Да обновит вас Шива,
                Дыханьем вечности в эфире возродив.
                Скажите, сколько раз бессмертное светило
                Ласкало бренный прах в лобзаниях немых?

                Восстанем, смертные!.. Вот Дух, огонь несущий,
                От лона Вечности пред нами восстает,
                И "Все Великое" дыханьем вездесущим
                Малейшим атомам жизнь мощную несет...

     Факир  при  первых же словах падиала вспомнил, что в первый раз в своей
жизни,   здесь   в   Колодце   Молчания,   забыл  он  исполнить  религиозные
предписания,  которые  каждый индус должен исполнять ежедневно при восходе и
заходе  солнца.  Сон  товарища  он принял поэтому за предупреждение богов и,
простершись  ниц,  прочел  громким  голосом  молитвенное  воззвание,  первую
половину  которого  произнес  во  сне  Дислад-Хамед.  Потом,  спустившись по
ступенькам   до   самой   воды,   омывающей   конец  лестницы,  он  совершил
предписанное   правилом  омовение  и  прочитал  обычный  речитатив,  которым
заканчивается утренний церемониал:

                Божественный зародыш, Дух Великий,
                Сваямбхува, златого сын яйца,
                Что озираешь вечно хаос многоликий
                И смертному даруешь благости творца,
                Не отвращай молитв наших смиренных!
                Источник благостный и светлый жизни сей,
                Прими твоих рабов надежды, гимны тленных
                У каменных, священных алтарей.

     Подкрепив  себя  этой молитвой, которая должна была умилостивить богов,
факир  почувствовал  прилив  новой энергии и уверенность, что не пройдет еще
этот  день, как они выйдут из ужасной тюрьмы. Он поднялся к своему товарищу,
продолжавшему спать, разбудил его и сказал:
     - Падиал,  во  время твоего сна мысль Вишну посетила меня и внушила мне
план, от которого зависит наше спасенье.
     - Кто  говорит  со мной? Где я? - спросил сторож, унесенный сном далеко
от печальной действительности.
     - Это я, Утсара, твой друг... Приди в себя, - отвечал факир.
     - О!  Зачем  ты  нарушаешь мой покой? Я находился в своей хижине, среди
своей семьи, приносил богам возлияния и читал священные молитвы.
     - Падиал,  теперь  не  время  снов,  надо  действовать,  если ты хочешь
видеть свою семью на яву.
     - Ты  сам знаешь, что у нас нет никакой надежды выйти из этого ужасного
подземелья,  мы  столько раз пытались... А спать так было приятно. Сон это -
забвение...
     - В  том  состоянии,  в  котором мы находимся без пищи для подкрепления
сил, сон - это смерть, падиал! Я не хочу умирать здесь.
     - Что же ты хочешь сделать?
     - Я  уже  говорил  тебе,  что  получил внушение свыше. Слушай меня и не
перебивай!  Время  не  терпит, и если мы пропустим благоприятную минуту, нам
придется  ждать  завтрашнего  дня  для  исполнения моего плана. А кто знает,
хватит ли у нас сил на это...
     - Говори, ни одно слово не сорвется у меня с языка.
     - Ты  заметил  вчера  светлый  круг,  -  он  показал  на дне воды в тот
момент,  когда  солнце  проходило  над отверстием колодца. Нет сомнения, что
существует  сообщение  между водою, омывающей лестницу, на которой мы стоим,
и  колодцем на поверхности земли. Так вот, когда сегодня снова появится этот
круг,  мы  должны  воспользоваться  теми несколькими минутами, пока свет его
освещает  точку сообщения двух резервуаров: нырнув под воду, мы доберемся до
светлого  круга;  а  попав  туда,  нам  ничего  не будет стоить добраться до
выходного  отверстия  по  внутренним выступам стен и выйти на свободу... Что
ты  скажешь  о  таком  внушении?  Не  само  ли небо послало мне его?.. Ты не
отвечаешь!
     - Увы,  мой  бедный  Утсара!  Весьма  возможно,  что твой план удастся,
но...
     - Ты не умеешь плавать? - прервал его факир.
     - Плавать  я  умею,  -  грустно отвечал Дислад-Хамед, - но я никогда не
нырял, и не в силах буду следовать за тобой.
     - Хорошо,   -   отвечал   факир,  -  я  попробую  один.  А  результатом
воспользуемся мы оба; тебе даже легче будет, чем мне...
     - Как!  Ты  хочешь  меня  покинуть  и  еще смеешься над моей несчастной
участью...
     - Клянусь  Шивой,  падиал!  Ты еще не совсем проснулся... Ребенок понял
бы,  что  я  говорю. Неужели ты не знаешь, что мне известны все тайные входы
во  дворце  Омра;  чтобы  не  возбуждать  подозрения, я вернусь к тебе ночью
через  верхнее подземелье, как я это сделал, когда два дня тому назад пришел
к тебе.
     - Прости  меня,  -  сказал  бедняга,  начавший  дрожать  всем телом при
мысли,  что  останется  один  в этом мрачном убежище, - но я так ослабел без
пищи, что не понял тебя.
     - Знай,  падиал:  Утсара  не  принадлежит  к  тем,  что  бросают  своих
товарищей  в  несчастии;  хотя  ты  и  повинен во всем, что произошло, но ты
будешь  спасен, клянусь тебе тенями предков, - если только план мой удастся.
Об  одном  только  попрошу  я  тебя,  когда  вернусь, - помочь мне отомстить
злодею Кишнае.
     - О!  В  этом  охотно поклянусь тебе, - отвечал падиал вполне искренним
тоном, не дававшим возможности усомниться в его правдивости.
     - Хорошо,  Дислад!..  Теперь  позволь  мне  приготовиться... мне нельзя
терять ни минуты времени, когда появится светлый круг.
     Когда  факир  собирался  похитить  ночного сторожа у тугов, он снял всю
одежду,  и  на  нем  оставался  только передник, повязанный вокруг чресл. Он
снял  его и передал товарищу, чтобы ничто не мешало ему, когда он направится
вплавь  по  узкой трубе, служившей сообщением двум резервуарам. Какой-нибудь
самый   незначительный  выступ  мог  зацепить  за  полотно  и  помешать  его
движениям.
     Сделав  это,  он  набрал рукой воды и принялся растирать ею все суставы
на   ногах   и  руках,  чтобы  предотвратить  возможность  судорог  в  самом
критическом месте отважного плавания.
     - Как  жаль,  что  вчера  я из-за тебя потерял свой кинжал, - сказал он
падиалу,  продолжая  размягчать  свои  члены,  -  я  выйду отсюда без всяких
средств к защите.
     - Я  нашел  его,  - отвечал сторож, - но не говорил тебе об этом, чтобы
ты снова не обратил его против себя... Вот он!
     - Благодарю... он пригодится.
     Затем  он  заплел  длинные  волосы,  падавшие ему на плечи и укрепил их
узлом на макушке головы.
     - Вот  я  и  готов, - сказал он, - остается подождать... Главное в том,
чтобы   не   пропустить   надлежащей   минуты   и  воспользоваться  коротким
промежутком  времени,  когда  будет освещено место сообщения. Никогда еще не
было так дорого время для меня.
     Стоя  на  последней  ступеньке  и устремив пристальный взгляд на черную
глубину  впереди себя, оба с лихорадочным волнением ждали появления светлого
круга,  который  должен  был  принести  им  освобождение или смерть... Они с
нетерпением  ждали  какого  бы  то ни было конца; они боялись, что не успеют
обменяться  впечатлениями до появления солнечного луча, и минуты казались им
вечностью...
     Готовясь  прыгнуть  в  воду  при  первом появлении света, Утсара сказал
своему товарищу:
     - Как  только я скроюсь, подымись по лестнице до того места, где кости:
если  кругом  дворца  все  пусто  и если возможно будет войти в него днем, я
сейчас же приду освободить тебя.
     - А если ты не придешь? - спросил падиал, вздрагивая.
     - Неужели ты считаешь меня способным забыть свое обещание?
     - Нет,  но  мне  пришла в голову мысль, которая заставляет меня бояться
за тебя.
     - Какая?.. Ты колеблешься; не бойся, я готов на все.
     - Не  может  ли  случиться,  -  продолжал  нерешительно  падиал,  - что
сообщение  между  этим  резервуаром и колодцем окажется настолько узким, что
ты,  попав  туда,  не  будешь  в  состоянии двинуться ни назад, ни вперед; в
таком случае...
     - Я погибну от удушения! Ты это хотел сказать?
     - Да, я думал именно об этом.
     - Так  что ж, мой бедный Дислад-Хамед; я также думал об этом, но ни ты,
ни  я  ничем  здесь  помочь  не  можем,  а потому лучше не заниматься такими
случайностями...  Я  добьюсь  успеха  или погибну... Если ты не увидишь меня
через  несколько часов, то напрасно будешь смотреть завтра в эту точку: свет
не   покажется  на  дне  резервуара,  если  тело  мое  закроет  собою  трубу
сообщения.
     При  этих  словах, которые факир произнес с беззаботным видом, несмотря
на   то,   что   готовился   пожертвовать   свою   жизнь,  сторож  Беджапура
почувствовал,  как  снова  к  нему  возвращается  прежний  ужас...  И какая,
действительно,  ужасная смерть ждала его, - медленная, беспощадная и в таком
месте,  которое  воображение  его  населяло уже призраками и фантастическими
существами!
     - Я  присоединюсь  к  тебе  под  водою,  - прошептал он факиру, - лучше
кончить таким способом, чем умереть от голода...
     Снова  водворилась  тишина  под  сырыми  сводами  погреба,  и  только у
ступенек  лестницы  слышался  время  от  времени  дряблый  звук,  как  бы от
падающего  в жидкую грязь камня: шум производила какая-нибудь из исполинских
жаб,  которая,  привыкнув  к  виду  двух  неподвижно стоящих людей, решалась
выйти из воды и принималась за ползанье по ступенькам грязных лестниц.
     Так  прошел целый час, но свет не показывался. Пленники, не имевшие при
себе  указателя  времени,  вообразили  уже,  что они во время сна пропустили
благоприятный  момент,  и  с  ужасом  начинали  думать,  что  попытку факира
пожертвовать  собой для общей пользы придется отложить до завтра. Но вдруг в
глубине   воды   показалось   едва   заметное  беловатое  пятнышко,  отблеск
солнечного  света, лучи которого падали еще в косом направлении на отверстие
колодца.  Общий  крик  вырвался из груди пленников, и в него они вложили всю
силу  своей  души.  Факир  не  ждал больше: схватив в зубы кинжал, он сложил
руки  и  отважно  бросился  в  липкую  и  грязную воду резервуара, сказав на
прощание только два слова Дислад-Хамеду:
     - Жди и надейся!
     В  течение  одной  минуты  падиал  мог  следить  только  за  различными
движениями,  происходившими  под  водой.  Но  светлый  круг,  увеличиваясь в
размерах,  становился  с  тем  вместе  и  светлее,  и  Дислад  в продолжение
нескольких  секунд  видел,  как к этому кругу приближалась черная масса; вот
она  остановилась,  как бы исследуя место, вот снова двинулась дальше, затем
вытянулась,  а  с тем вместе стало уменьшаться и светлое пространство. Затем
все исчезло: факир проник в проход.
     Дислад-Хамед  упал  на  колени  и  вознес  молитвы  за своего товарища,
обращаясь  к  добрым духам, которые покровительствуют людям во всех делах их
жизни.  Но  не успел он произнести и нескольких слов своего воззвания, как с
криком  радости вскочил на ноги и принялся танцевать, как безумный, - рискуя
потерять  равновесие на скользкой лестнице и упасть в воду... Все страхи его
сразу  исчезли.  Не  прошло  и  минуты,  -  наибольший промежуток времени, в
течение  которого  самый  здоровый  человек  может остаться под водой, - как
светлый  круг  снова предстал перед восторженными взорами ночного сторожа...
Сомнений  нет!  Факир  успел  в  своем  отчаянном  предприятии  и  с большою
легкостью,  насколько  мог  судить  падиал...  Теперь  он мог спокойно ждать
прихода  своего  друга;  освобождение  становилось  вопросом минут, часов, -
смотря  по тому, когда факир проникнет в замок... Когда прошли первые минуты
упоения,  падиал  поднялся по ступенькам подземной лестницы, вошел в подвал,
куда  Кишная  приказал  его  запереть,  -  и  ждал  там,  чтобы быть готовым
ответить на первый же зов своего товарища.
     Утсара  провел  часть своей жизни в Сальцете и, как все индусы, живущие
вблизи  океана  и  больших рек, был превосходным пловцом и водолазом; тем не
менее  он  мог  бы  потерпеть полную неудачу в своем предприятии, встреть он
хоть  малейшее  препятствие  в  подводном  сообщении между мрачной тюрьмой и
колодцем.  Сообщение  это  было  устроено  на  глубине  тридцати  метров  от
поверхности  воды.  Самый искусный ловец жемчуга может нырнуть на глубину не
более   шестнадцати-восемнадцати  метров,  а  потому  Утсара  мог  только  с
сверхчеловеческими   усилиями,   цепляясь   за  камни  промежуточной  стены,
добраться  до  сообщения между двумя резервуарами воды... В ту минуту, когда
у  него  не  хватало  уже  дыхания  и  сдавленная грудь, несмотря на все его
усилия,  требовала  нового  запаса воздуха, невообразимое чувство отвращения
едва  не  заставило  его  открыть  рот, и он с трудом поборол это судорожное
движение...  Он  увидел  себя  среди  целой  массы огромных и отвратительных
водяных  саламандр;  дрожа  всем  телом  и понимая, что малейшая капля воды,
попавшая  в  бронхи,  может  вызвать  обморок  и погубить его, он призвал на
помощь  последнюю  энергию  своих сил и благополучно проплыл сообщени