быть вполне уверены, я без
малейшей  зависти  смотрю  на  нее.  Я  человек не военный, и мне ни в каком
случае  не могли поручить такого важного предприятия; я сейчас же немедленно
передам  вам  свои полномочия и уеду отсюда. Раз война объявлена, английские
крейсеры  тотчас  же  примутся  преследовать наши пакетботы, и тогда нелегко
будет  вернуться  во  Францию.  Французский пароход из Индо-Китая прибудет в
Пуант  де  Галль  дня  через  два, но я уеду сегодня же вечером, если только
меня  с  семьей  примут на шхуну, на которой вы приехали. Событие это на так
скоро  станет  всем  известным,  а  раз  так,  дней  через десять мы будем в
Красном  море,  мы  без  всяких затруднений прибудем в Египет. Тогда, если я
даже  проеду  через Сирию, я уверен, что вернусь во Францию, не попав в руки
англичан.
     - Могу  заверить  вас,  что  хозяин  этой  шхуны  будет  очень счастлив
предложить вам свои услуги.
     - Поспешим  же  на  берег,  генерал!  Сообщение ваше так важно, что мне
нельзя  терять  ни  минуты времени, если я не желаю оставаться в Пондишери в
роли  частного лица все время, пока будет длиться война Франции с Англией, а
я  должен  признаться  вам,  что  здоровье  мое,  пошатнувшееся  от здешнего
климата, требует воздуха родины.
     В  то  время,  как  разговор  этот  происходил  в  гостиной,  на палубе
разыгралась   презабавная  сцена.  Военный  комиссар,  считавший,  что  долг
вежливости  требует  от  него вступить в разговор с артиллерийским генералом
из  свиты нового губернатора, подошел к Барнету, который в своем застегнутом
на  все  пуговицы  и  затянутом  мундире походил на бульдога благодаря своей
короткой и толстой голове, и спросил его:
     - А что, генерал, вы очень страдали от морской болезни?
     - Гм, гм! - отвечал Барнет, хорошо помнивший, что ему сказал Сердар.
     Но   Барбассон,   бывший   настороже,  быстро  приблизился  к  военному
комиссару и сказал ему, стараясь говорить наиболее изысканным тоном:
     - Э...  видите  ли,  вы можете из пушек стрелять кругом него, он ничего
не услышит, потому что глух, как котел.
     Группа  молодых  офицеров  и  адъютантов,  стоявших на палубе, с трудом
удерживалась  от  смеха;  не  имея,  однако,  никакого  желания следовать за
губернатором  в  отставке  и заметив, кроме того, что незнакомый генерал как
будто  недоволен,  они  успели  кое-как  овладеть  собою.  Возвращение обоих
губернаторов  на  палубу окончательно избавило офицеров от пытки смотреть на
Барнета,  который  бешено  ворочал  глазами,  желая  придать себе важный вид
перед  лицом  подчиненных,  вынужденных из уважения к нему стоять неподвижно
на  своем  месте.  Обратный  переезд  к  берегу  совершился  так же легко, и
шествие  направилось к дворцу губернатора, где тотчас же начался официальный
прием,   так   как  новый  губернатор  объявил,  что  не  чувствует  никакой
усталости.
     Депутация  всех  раджей юга явилась поздравить его с приездом и заявить
о своей преданности Франции.
     - Принимаю  поздравления ваши как представитель своей страны, - твердым
голосом  отвечал  Сердар,  - мне скоро придется обратиться не только к вашей
преданности,  но  и  к  вашему  мужеству:  наступает время освобождения всей
Индии.
     При  этих  словах  трепет  пробежал  по  телу присутствующих и из груди
вырвались громкие, продолжительные крики:
     - Да здравствует Франция! Да здравствует губернатор!
     - Смерть  англичанам!  -  крикнул  один  из  офицеров  туземного отряда
телохранителей при дворце.
     Казалось,  будто  все  только  и  ждали  этого  сигнала, ибо крик этот,
повторенный  несколько раз со страшным взрывом энтузиазма, услышали снаружи,
и  в  ту  же  минуту  десять  тысяч  человек  на площади, на улицах, даже на
набережной  подхватили:  смерть  англичанам!  И  по всему городу с быстротою
молнии разнеслась весть, что война объявлена.
     Минута  действительно полного величия! Присутствующие на приеме раджи и
офицеры  обнажили  свои  шпаги  и,  потрясая ими перед обоими губернаторами,
клялись  умереть  за  независимость  Индии и славу отечества. Сердце в груди
Сердара  билось так, что, казалось, сейчас готово было разорваться на части.
Наконец  наступил  тот момент, которого он так жаждал в течение долгих дней:
план  его  удался  благодаря  его смелости, в руках его был Пондишери и полк
морской  пехоты,  командиры  которого  с  полковником  Лурдонексом  во главе
только  что  представлялись ему... Им овладело такое сильное волнение в этот
торжественный  час,  что  он  едва не упал в обморок; перед ним, как во сне,
быстро  мелькнуло  трехцветное знамя Франции, за которое он раз двадцать уже
жертвовал  своею  жизнью...  и  это  знамя  победоносно развевалось над всем
Индостаном.  Он  один  отомстил  за всех героев, ставших жертвою английского
золота,  начиная  от  Дюплекса  до Лалли, часть которых умерла в Бастилии, а
часть на эшафоте - за то, что они слишком любили свое отечество.
     Увы!   Бедный  Сердар!  Торжество  его  было  непродолжительно;  он  не
заметил,  что  в  ту  минуту,  когда  ему представили полковника Лурдонекса,
последний  не  мог удержать выражения сильного удивления, которое еще больше
увеличилось,  когда  его  глаза  обратились  на  Барнета,  одетого  в мундир
артиллерийского покроя.
     По  окончании  представления  полковник немедленно удалился на огромную
веранду  дворца,  чтобы  там на свободе думать о том, что он видел, и о том,
что  повелевал  ему  свершить долг чести. Дело в том, что он всего пять дней
тому  назад  приехал  из  Франции  на  пакетботе "Эриманта" и был в Пуант де
Галле,  когда пароход останавливался там в день осуждения и побега Сердара и
его  товарищей.  Он  слышал  рассказы  о  подвигах Сердара против англичан и
почувствовал  необыкновенное  влечение к этой легендарной личности, а потому
поспешил  на  берег,  чтобы  видеть  его,  желая  втайне  способствовать его
побегу, если бы к этому представился благоприятный случай.
     Ему  удалось  попасть  на  то  место,  мимо  которого  Сердар, Барнет и
Нариндра   шли  на  смертную  казнь,  и  это  дало  ему  возможность  вполне
рассмотреть  их...  Можете  вообразить себе его удивление, когда он очутился
перед  героем  восстания  в  Индии,  одетым в мундир французского генерала и
играющим  роль  нового  губернатора. Сначала он подумал, что это один из тех
странных  случаев  сходства,  которые  встречаются иногда и весьма возможны;
когда  же  вслед  за  этим  он узнал Барнета, а затем Нариндру, сомнения его
окончательно рассеялись.
     Полковник  сразу  понял, какие патриотические побуждения заставили этих
двух  людей  прибегнуть  к такому способу действий, но он чувствовал, что не
вправе  дать  этому  приключению  разыграться  до  конца.  Он вполне разумно
рассуждал,  что  авантюристы эти не имеют права бросать Францию на тот путь,
к  которому  правительство  ее  не  подготовилось, а потому ввиду тех важных
осложнений,  которые  подобное  событие  должно было вызвать во всей Европе,
он,  французский  полковник,  не  имеет права колебаться в том, чего от него
требуют честь и долг его службы.
     Он  решил  действовать  спокойно  и  без всякого скандала; он знал, что
полк  никому  не  будет  повиноваться,  кроме него, и у него будет еще время
действовать, когда это окажется необходимым.
     В  эту  минуту  Барнет,  совсем  задыхавшийся в своем мундире, вышел на
веранду,  чтобы подышать на свободе. Полковник поспешил воспользоваться этим
случаем,  чтобы  рассеять свои сомнения и прибавить последнее доказательство
к тем, которые он уже имел. Он подошел к Барнету и сказал ему:
     - Что, любезный генерал, там, видно, очень жарко в гостиных?
     Барнет  смутился;  ему  так хотелось ответить, поговорить о чем-нибудь,
невольное  безмолвие  так  угнетало  его;  но  в то же время он понимал, что
дьявольский  акцент  его  совсем  неприличен  для  французского  генерала, а
потому,  вспомнив  придуманный  Барбассоном  предлог,  он  кивнул  и показал
полковнику  на  свои  уши,  желая  этим  дать  понять,  что он не слышит. Но
Лурдонекс не так-то легко поверил этому и продолжал смеясь:
     - Держу  пари, генерал, что, несмотря на страшную жару здесь, вам было,
пожалуй,  еще  жарче в тот день, когда в Пуант де Галле вы с веревкой на шее
и в сопровождении ваших товарищей шли на виселицу.
     Услыша  эти  слова,  Барнет  едва не упал от апоплексического удара и в
течение   нескольких   секунд   не  мог  произнести  ни  слова;  ничего  нет
удивительного,  если  на  этот  раз  у  него  все  пересохло  в горле и язык
отказывался  служить  ему.  Когда  наконец  он мало-помалу почувствовал силу
говорить, он отвечал:
     - Что  вы  хотите сказать, полковник?.. Повешена... Веревка на шее... Я
не понимаю.
     - Полноте!  Вот и глухота ваша прошла, и, мне кажется, мы сейчас поймем
друг  друга.  Я стоял подле того места, где вели на казнь вас, Сердара и еще
одного  туземца;  я  узнал  всех  вас троих, и вы понимаете, конечно, что, с
одной  стороны, вы не можете разуверить меня, а, с другой стороны, я не имею
права допустить вас разыграть эту комедию до конца.
     - Неужели вы думаете, черт возьми, что она очень забавляет меня!
     - Хорошо, по крайней мере, что вы не желаете унижаться до лжи.
     - Я  во сто раз больше предпочитаю свой охотничий костюм этой шерстяной
кирассе,  в  которой  я  задыхаюсь,  а  так  как вы угадали нашу тайну, то я
сейчас  же  предупрежу об этом своего друга и мы недолго будем надоедать вам
своим  обществом...  Вам лучше было бы молчать об этом, во всяком случае вы,
таким  способом возвратили бы Индию Франции, и при этом вас никто не обвинил
бы в обмане.
     - Вы,  быть  может,  правы,  но  мне, видите ли, придется идти во главе
своего  полка,  а это, примите во внимание, налагает на меня ответственность
и  не  позволяет  поэтому  молчать. Подите и скажите вашему другу - я сам не
хочу  его  видеть,  я  питаю  слишком  большое  уважение  к  его характеру и
героическому  поведению  в  Индии с самых первых дней революции и не в силах
одним  ударом разбить хладнокровно все его иллюзии, - скажите, что я даю ему
до  вечера  десять  часов времени, чтобы удалиться с французской территории,
что  по  истечении  этого  срока  я  расскажу губернатору о комедии, жертвой
которой  он  едва не сделался... До свиданья! Это мое последнее слово, но не
забудьте засвидетельствовать ему мое уважение.
     Барнет  вырвал  листок  из  записной  книжки и написал на нем несколько
слов:  "Найди  какой-нибудь  предлог, чтобы поскорее кончить эту бесполезную
комедию... все открыто... ты все узнаешь".
     Пять минут спустя испуганный Сердар прибежал к своему другу:
     - Что случилось? - спросил он.
     - А   случилось   то,  что  полковник  морской  пехоты,  которого  тебе
представили,  был  в  Пуант  де  Галле в день нашего побега и узнал всех нас
троих.
     - Роковая случайность!
     - Так  вот,  видишь ли, у одного человека может встретиться двойник, но
у троих сразу, это уж слишком.
     - Ты не пытался отрицать этого?
     - Отрицать!  Ты, кажется, с ума сошел. Тебе следовало оставить на шхуне
меня  и Нариндру, и дело пошло бы, как по маслу. Но все мы трое здесь, когда
пять  дней  тому  назад нас также видели вместе, а при таких обстоятельствах
лицо человека легко запоминается!..
     - Послушай,  Барнет, я решился на все. Потерпеть крушение у самой цели,
когда  все предвещало успех, это невозможно, я теряю голову! Все здесь верят
моему  назначению...  я  прикажу  арестовать  полковника, ссылаясь на тайное
предписание, и...
     - Полно!  Ты  не  только  теряешь  голову,  ты ее потерял уже... Кто же
исполнит твое приказание?
     - Правда  твоя,  -  сказал  Сердар с отчаянием, - но видеть погибающими
мечты  свои  о  мести  и  славе для своего отечества!.. О, Барнет! Я проклят
судьбой  и  не  знаю, что удерживает меня от того, чтобы не покончить сейчас
же с жизнью.
     Сердар  схватил  револьвер, и рука его поднялась... поднялась к голове.
Барнет  вскрикнул,  бросился  к  нему  и  вырвал  у него из рук смертоносное
оружие: минута замедления - и Сердар перестал бы существовать.
     - Что  нам  делать  теперь? Как выйти из этого положения, не сделавшись
предметом насмешек?
     - Хочешь выслушать совет?
     - Умоляю тебя.
     - Полковник  принадлежит  к  числу  твоих  поклонников,  и  только долг
мешает  ему  принять участие в этом заговоре, ввиду того, что он догадался о
нем;  но  он  дает  тебе  возможность  выпутаться  с честью из него и срок в
десять  часов  для  устройства  наших  дел.  Знаешь,  что ты должен сделать,
по-моему?  Продолжай  играть  роль  губернатора,  а  вечером мы тихо, смирно
скроемся  отсюда,  а я предупрежу Шейка-Тоффеля, чтобы он держал "Диану" под
парами.
     - Пусть  так,  раз  это  нужно!  Пошли  ко  мне  Раму  и  Нариндру, мне
необходимо поговорить с ними прежде, чем я выйду в приемный зал.
     Барнет отправился исполнить желание друга.
     Сердар  остался  один,  и  в  ту  же  минуту на веранду вошел полковник
Лурдонекс с листком голубой бумаги в руке.
     - Я  не  хотел  сначала  видеть  вас,  -  сказал он Сердару, - но нашел
средство спасти вас от смешного положения. Вот оно.
     И  он подал листок Сердару. Последний колебался сначала, но кончил тем,
что  взял  его;  крупные  капли слез покатились у него из глаз. Растроганный
полковник протянул ему руку, и Сердар, судорожно пожимая ее, сказал ему:
     - Я  ничего  не  имею против вас, и я хорошо понимаю требования военной
службы...
     И с подавленным вздохом он продолжал:
     - И я поступил бы, как вы... прощайте!
     - Прощайте,  и  всякого  вам  успеха!  -  отвечал  полковник,  уходя  с
веранды.
     Сердар  развернул  бумагу, которую тот передал ему. Это была поддельная
депеша,  написанная  печатными  буквами  и  на настоящем телеграфном бланке.
Полковник воспользовался для этого телеграфным походным аппаратом.
     Депеша гласила:
     "Серьезные   осложнения   в   Европе,   передайте   управление  обратно
губернатору де Рив де Нуармон, возвращайтесь в Европу."
     Это  действительно избавляло Сердара от насмешек. Когда Нариндра и Рама
вошли  на  веранду  вместе  с  Барнетом,  он сейчас же сообщил им содержание
депеши и сказал:
     - Мы едем через два часа.
     Затем   он   приказал   Раме  немедленно  отправиться  к  своему  брату
Сина-Томби-Модели  и  тотчас  же  провести  их  на шхуну вместе с Эдуардом и
Мари, которых он проводил сюда.
     Влетев   затем,   как   бомба,  в  приемный  зал,  он  протянул  депешу
губернатору.
     - Прочтите,  пожалуйста,  - сказал он, - меня зовут обратно во Францию,
а  вы останетесь в Пондишери. События так же непостоянны, как ветер и волны;
я   сохраню   вечное  воспоминание  о  вашей  любезности  и  величии  вашего
характера... Позвольте же мне проститься с вами...
     В   Пондишери   до   сих   пор  еще  уверены  в  том,  что  французское
правительство  готовилось  уже  объявить  войну  Англии  во  время восстания
сипаев  и  только  интриги и золото Англии были виною тому, что оно отозвало
два  часа  спустя  после  приезда  генералов,  которых министр командировал,
чтобы стать во главе франко-индийской армии.
     Незадолго  до захода солнца Сердара вместе с Барнетом проводили на борт
с  торжеством  все  власти Пондишери с губернатором во главе. На Шаброльской
набережной  был  выстроен  в  боевом порядке весь полк морской пехоты. Когда
показался  Сердар, полковник отдал приказ играть походный марш и отдал честь
оружием.
     Когда  Сердар  и  друг  его  проходили  по  знаменной  линии, полковник
приказал  приветствовать его склонением знамени. Видя, что оба задыхаются от
волнения, честный полковник тихо проговорил, но так, чтобы они слышали:
     - Да здравствует Сердар!
     Спустя несколько минут "Диана" неслась на всех парах к острову Цейлон.


VIII

          Потерянные   надежды.   -  Отъезд  в  Гоурдвар-Сикри.  -
          Воспоминание    детства.   -   Английская   эскадра.   -
          Преследование. - Подвиги "Дианы". - Ко дну.

     Надежда  привлечь  весь  юг  к  восстанию  была  навсегда  потеряна для
Сердара.  Раджи,  более простого народа понимавшие истинную силу европейских
государств,  знали,  что  Англия  готова  будет  идти  на  самые неслыханные
жертвы,  чтобы  подавить  восстание.  Не уверенные в успехе его и опасаясь в
таком  случае  всевозможных  репрессий,  они объявили, что согласны восстать
только  во  имя Франции и с ее согласия, и Сердар знал, что они сдержат свое
слово.  С  бешенством в душе решил он поэтому отказаться от всех грандиозных
планов  своих  на  Декан  и  заняться  одним  только  спасением  несчастного
Кемпуэлла;  Гоурдвар-Сикри  был  накануне  сдачи,  и,  если  бы  ему удалось
вырвать  мужа  Дианы  из  рук  людей,  поклявшихся  убить  его,  успех  этот
вознаградил бы его за неудачу в Пондишери.
     Но  сколько  затруднений  придется  побороть для достижения результата!
Удрученный  гибелью  самых  дорогих  ему  иллюзий,  он  увиделся  с  молодым
Эдуардом,  которого он полюбил с истинно отцовской нежностью; один вид этого
юноши   делал   его   моложе   на  двадцать  лет,  благодаря  воспоминаниям,
относившимся  к  самой счастливой эпохе его жизни. Но с ним сделалось еще не
то,   когда   он   увидел  сестру  его,  прелестную  Мари.  Он  остановился,
пораженный,  как  громом,  и  даже  потерял  на минуту способность говорить;
никогда  еще  природа не передавала такого разительного сходства от матери к
дочери:  это были те же самые черты лица, те же ласковые и глубокие глаза, в
которых   отражалась  вся  девственная  чистота  ее  души,  то  же  ясное  и
приветливое  выражение  лица, те же прелестные очертания рта, те же мягкие и
волнистые  волосы  того  же  красивого  цвета,  как  и  у белокурых красавиц
венецианских художников.
     А  когда  прелестное  дитя  обратилось к нему - и тот же голос возник в
его  воспоминании,  -  умоляя его со слезами спасти отца, он от всего сердца
отвечал:
     - Клянусь,  что  отец  ваш  будет  жив,  хотя бы для этого мне пришлось
поджечь Индию со всех четырех концов.
     Затем  он  напомнил  им,  чтобы  они  совершенно  забыли  здесь фамилию
Кемпуэлл,  которая  увеличит  только  затруднение  при  исполнении данной им
клятвы.
     - Если  по  несчастью,  - сказал он им, - здесь на борте узнают, что вы
дети  коменданта  Гоурдвар-Сикри, я не буду, весьма возможно, в силах спасти
вас,  несмотря  на  то,  что  я здесь хозяин; сохраните же за собой до новых
распоряжений  имя  вашей  матери.  Я  уверен,  оно  принесет  вам счастье, -
добавил он с нежной улыбкой.
     Крепость  Гоурдвар  находилась  на  равнинах  верхней Бенгалии, на реке
Ганге,  у  выхода  ее  из  верхних  долин Гималаев. Ее трудно было бы взять,
потому  что  она, подобно орлиному гнезду, была построена на верхушке скалы,
но  гарнизон  ее,  не  ожидавший восстания, был так быстро захвачен врасплох
армией  Наны-Сагиба,  что  не  успел  сделать  необходимого запаса провизии,
которой  у  него  оставалось  всего  только  на  три месяца, тогда как осада
длилась  уже  четыре месяца. Правда, все тотчас же согласились на половинную
порцию,  но  тем  не  менее  никто не верил, чтобы несчастные выдержали даже
пятый месяц осады. Надо было спешить поэтому, чтобы попасть туда вовремя.
     В  ту  минуту,  когда Коромандельский берег исчезал из виду, сливаясь с
вечерним  туманом,  Барбассон постучался в дверь каюты, где Сердар сидел уже
несколько часов.
     - Командир, - сказал он, - вы забыли сказать мне маршрут.
     - Обогните  остров  Цейлон,  избегая  английской эскадры, которая здесь
крейсирует,  и  держите  затем  путь  на  Гоа; это единственный порт, где мы
можем  высадиться...  Сколько  времени,  думаете  вы,  нужно  "Диане", чтобы
добраться до португальского порта?
     - Если  мы  разведем  все  топки,  то  разовьем скорость в два