Посошков,  перегибаясь, неслышно облетел помост и появился
на  трибуне.  Федор  Иванович  любил  его  движения,  всю   его
собранность,  четкость.  Лицо  Светозара  Алексеевича стало еще
худощавее, черные глаза поблескивали на дне мягких  теней,  там
угадывались  страдание,  твердость  и  интерес к происходящему.
Серая дощечка усов была  четко  подстрижена,  подчеркивала  все
оттенки  настроения  академика,  давно  уже  не  выходившего на
арену, и вот решившего обнажить сталь.
     Все почувствовали эту его решимость. Пролетел легкий шумок
и мгновенно опал. Саул -- тот только это и  видел.  Заулыбался,
чуя начало драки.
     Но  Посошков  не  выхватил  свою сталь. Он завел длинный и
спокойный отчет о поездке советской делегации по чужой  стране.
Начал  рассказывать  об  опытах с удвоением хромосом у гречихи.
Сказал мимоходом:
     "У нас все раньше Владимир Владимирович Сахаров сделал и с
большим  эффектом".  Потом  перешел  к   полиплоидной   свекле,
рассказал  об урожаях последних лет на свекловичных плантациях,
о  том,  чем  шведы  объясняют  этот  прирост  --  и  опять  же
оказалось,  что  наряду с применяемой системой земледелия здесь
значительную  роль  играет  внедрение  предложенных  генетиками
новинок,  широкое  использование  растений  с удвоенным набором
хромосом. Корнеплоды получаются крупнее и содержат больше белка
и крахмала, богаче сахарами, кислотами и витаминами.
     -- Светозар Алексеевич! Светозар Алексеевич! --  это  Саул
не  выдержал  и, как он это делал всегда, металлическим голосом
молодого грача с улыбкой прервал Посошкова.-- Все знают о ваших
симпатиях. Достаточно нам  реакционных  теорий.  Не  нужно,  не
нужно нас агитировать!..
     -- Какая  наглость...-- сказал академик, и усы его гадливо
двинулись в сторону Брузжака.
     Саул нежно улыбнулся в зал.  Посошков,  взявшись  за  край
трибуны  сухими пальцами, сверкнув большим обручальным кольцом,
сморщил лоб, вспоминая, на чем он остановился, и продолжал свой
отчет. Да, он был опытным бойцом,  он  хотел,  чтобы  противник
напал  первым.  Завел пространный рассказ о том, что Шведские и
датские ученые не ограничиваются колхицином, что найдено  много
новых   средств   воздействия   на   клетку.   Так,   например,
синтезированы   новые   вещества-мутагены   --   этиленимин   и
нитрозогуанидин. Есть и еще...
     Его  остановила  нарастающая  волна  искреннего  смеха. Он
посмотрел в зал сначала удивленно,  потом  с  интересом.  Федор
Иванович уже понял, в чем дело: смеялись над странными словами.
     -- Светозар  Алексеевич!  --  послышался женский басок. --
Ой!  Повтори,  пожалуйста,  второе   слово   Женское   ухо   не
принимает...    Как    это...    "Нетрогайгавнидин"?   Повтори,
пожалуйста...
     -- А-а-анна Богумиловна! -- Посошков протянул к ней  руки.
-- У  вас  же  марксистское  ухо!  Марксистка,  а  смеетесь над
материей! Над мыслью, познающей вещество!
     Тут Саул,  взявший  карандаш  у  Варичева,  несколько  раз
звонко ударил по графину.
     -- Светозар  Алексеевич! Оставьте эту схоластику себе! Эта
материя, над которой совершено  такое  насилие,  сама  себя  не
узнает!
     -- Меня пригласили, как я понимаю... -- рыкнул неожиданным
баском  Посошков,  --  чтобы  послушать,  что  я  там увидел, и
подвергнуть критике мое выступление на  конгрессе.  Бестактные,
малообразованные  элементы, распущенные всяческими потачками ..
Совершенно не знакомые с нормами поведения в среде ученых... --
при  этом  он  холодно  смотрел  на   Саула.   --   И   излишне
самоуверенные...  меня здесь все время перебивают. Председатель
их не останавливает. Отлично! Стало быть, отчет мой  не  нужен.
Задача облегчается, я ухожу с трибуны.
     И  он все так же ловко облетел трибуну и сел на свое место
в первом ряду.
     -- Светозар Алексеевич! -- Варичев застенчиво  зашевелился
на  своем  месте.  --  Мы  просим  у  вас  прошения Пожалуйста,
продолжайте, перебивать вас больше не будут.
     -- Нет, я больше ничего не скажу. В Швеции не работают  по
методу  академика  Рядно. О достижениях сторонников Рядно никто
на конгрессе не докладывал. Кроме меня... Я  доложил  все,  что
мне  написали.  А  у шведов -- сплошные вейсманисты-морганисты,
насилующие материю. Так что переходите к  вопросам.  Только  по
делу задавайте. Я отвечу отсюда.
     -- Хорошо,  будем  по  делу.  Нам  сообщили,  что во время
доклада  вы  допустили  отход...   Отошли   от   согласованного
текста...
     -- Кто  сообщил?  В  чем  заключался  отход?  -- трескучим
голосом спросил академик, как бы головой отбивая мяч.
     -- Мне позвонил... Я думаю в этом нет тайны...  Официально
уведомил  нас  академик  Рядно.  Сообщил, что вы отклонились от
утвержденного текста...
     Лицо Варичева еще больше отяжелело. Он медленно произносил
страшные слова и, словно  не  узнавая,  с  легким  любопытством
смотрел  на  того,  кто  сидел  перед ним в первом ряду, как бы
распятый на спинке стула, раскинувшись, как для прыжка  вперед.
В зале стояла тишина.
     -- Вы  отклонились  от  текста. Я это повторяю. С чувством
сожаления... Вы объявили, что в СССР якобы произведено успешное
скрещивание дикого  вида  картофеля  "Контумакс"  с  культурным
"Солянум туберозум"...
     -- Кассиан  Дамианович  прав.  Я  сделал такое объявление.
Только не якобы, а просто произведено. Дальше...
     -- Откуда у вас эти сведения?
     -- Вся работа шла у меня на  глазах.  Я  же  проректор  по
науке...
     Смех зала на миг тронул тишину.
     -- Напрасно смеетесь, товарищи. Настоящий проректор обязан
заниматься настоящей наукой.
     -- Мы  принимаем  к  сведению ваше вызывающее заявление...
Еще вопрос. Статья для "Проблем  ботаники"...  Вы  пользовались
ею?
     -- В числе других материалов.
     -- Кто автор статьи?
     -- Напечатано, что Дежкин.
     Зал   тревожно   зашумел.  Варичев  ударил  карандашом  по
графину.
     -- Кто дал вам оттиск?
     -- В Москве получил. От кого -- поклялся молчать.
     -- Если вы поклялись молчать...  значит,  вы,  я  полагаю,
знали,  что  советская  общественность  не  одобрит  то, что вы
поклялись от нее скрыть...
     -- Разумеется. Сегодня не одобрит. А завтра...
     -- Завтра вы с  Менделем  будете  на  свалке  истории!  --
крикнул кто-то в глубине зала. Варичев выждал паузу, перевернул
какие-то листки.
     -- Вы  дали  оценку  описанной  в  статье  так  называемой
работе, назвали ее выдающейся...
     -- Не   я.   Хотя   она   действительно   выдающаяся.   На
международном  конгрессе  я  не  мог  из  этических соображений
назвать  работу,  сделанную  в  моей  стране,  выдающейся.   Не
полагается...  А  присутствующие  на конгрессе ученые из разных
стран назвали ее блестящей. Некоторые оценили ее как величайший
успех науки, открывающий новые пути в селекции картофеля.
     -- Кто, например?
     -- Вот, я захватил... Вот что  говорит  в  своем  интервью
датский  ученый  доктор  Мадсен.  -- Посошков встал и развернул
газетную вырезку. -- Вот он тут: "Мы думали  с  коллегами,  что
будет   перечисление   уже   известных  чудес...  И  знаменитое
изложение полурелигиозных представлений  о  „живом  веществе"  и
порождении новых видов из старых. Но академик Посошков произвел
на  этот  раз  подлинную сенсацию. Многие из нас не верят. Но я
знал уже,  правда,  понаслышке,  о  некоторых  работах  доктора
Стригалева,  в частности, о его красивом и тонком эксперименте,
дающем возможность в  ряде  случаев  определить  или  исключить
родителей  гибридного  растения.  Этот эксперимент уже входит в
некоторые  наши   учебники   для   биологических   факультетов.
Сообщение  академика Посошкова вызвало сильнейший интерес. Ведь
в случае, если это скрещивание удалось,  советская  генетика  и
селекция  картофеля,  как  и  вся  биологическая  наука  в этой
стране, выходит на новый, современный и очень высокий  уровень.
Так  не бывает, чтобы один ученый столь далеко вырвался вперед,
оставив коллег где-то позади, в  тумане  заблуждений.  У  него,
конечно,  есть  школа,  и она, несомненно, скоро заявит о себе.
Правда, в том, что она до сих пор не дала о  себе  знать,  есть
основание   к  общему  недоверию.  Сомнения  резонны  --  после
стольких   безуспешных   попыток   Запада   покорить    упрямое
растение...   не  напрасно  названное  „Контумакс",  что  значит
„упрямый", русские, с их примитивным уровнем исследований, берут
его неожиданным приступом. В этом есть что-то от их  характера.
Но  характер -- не доказательство. Поверить в такие вещи можно,
только потрогав объект руками..."
     Светозар Алексеевич кончил  читать  и  сел.  Долго  стояло
непонятное, подогретое любопытством молчание. Потом Саул затряс
около виска пальцем:
     -- Товарищи!  Давайте  вспомним, кто мы и чью газету читал
нам академик Посошков! -- голосом подростка прорезал он тишину.
-- Испытанное правило! Оно никогда нас не  подводило:  то,  что
враги хвалят, мы должны уничтожать!
     -- Вы  не  уничтожаете,  а крадете это. И выдаете потом за
свое.
     -- Светозар Алексеевич! -- Варичев даже привстал. -- О чем
вы? Такие обвинения надо подтверждать ..
     -- О чем? Про "Майский цветок" я. Его  у  меня  на  глазах
растил  Иван  Ильич.  И  начинал  с  проклятого  колхицина. Без
колхицина не было бы никакого "Майского цветка"! И на глазах  у
меня  было  несколько  попыток  украсть  с  делянки  ягоду.  И,
наконец, автором сорта стал академик Рядно.
     -- Наглая  ложь!  Он  вырастил   этот   сорт   на   основе
мичуринского учения! -- крикнул кто-то в задних рядах.
     -- Во-первых,  Мичурин  имеет  к  нему лишь косвенное... А
во-вторых, это не  учение,  --  ответил  Посошков,  привстав  и
оглянувшись  в  зал.  --  Это настроение. С его помощью сорт не
вырастишь. Если не начнешь  с  того  приема...  О  котором  это
учение умалчивает... Приема, известного всем нам... Многократно
применив  который,  Адам  и  Ева  произвели  род  человеческий.
Классический  вейсманистско-морганистский  прием   с   участием
тончайших   клеточных   структур.   С   участием   того  самого
единственного объекта, который изучают эти схоласты, как вы  их
называете...
     -- Ближе  к  делу,  Светозар Алексеевич, -- Брузжак совсем
лег на бок, сладко любуясь Посошковым. -- Художественные образы
у  вас  получаются,  мы  давно  это  знаем.  Вы  же   златоуст.
Объясните,  почему  вы,  как  князь  Курбский,  кинулись искать
правды в стан врагов? Не похоже ли это на измену Родине?
     -- Изменить Родине -- это значит, дать  что-нибудь  врагу.
Чтобы  он  мог  воспользоваться против нее. А я ничего врагу не
дал... Я Родине спас то, что вы совсем было похоронили...
     -- Ничего  врагу  не  дал!   --   громко   зашипел   Саул,
прицеливаясь.  --  Кроме грязи! Кроме гря-а-ази! Чтоб швыряли в
нас!
     -- Ага!  Так-так...  Вы  считаете   это   грязью.   Ценное
признание.  Так  вот,  вся  эта грязь пока осталась здесь. Туда
попала слава. Там кричат о нашем приоритете, об успехе, вы  это
слышали. Да, теперь кое-кому придется почесаться, грязи налипло
достаточно. Потому что про Ивана Ильича услышат теперь все...
     -- По-моему,   и   вы...  вы  были  председателем  на  том
собрании, где мы Стригалева... -- Варичев  кисловато  улыбнулся
одной щекой и одним глазом.
     -- Вот  я  и  внес свою часть в дело очищения... -- тут же
ответил Посошков. -- Но я о  другом.  Узнают  не  столько  там,
сколько  здесь.  Те,  кого вы старательно обошли информацией. В
итоге могут быть приняты  меры,  полезные  и  для  престижа,  о
котором  вы  печетесь,  по-моему, неискренне... И для освежения
воздуха и науке.
     -- Вы считаете,  что  скандал  поднимет  наш  престиж?  --
негромко спросил Варичев.
     -- До  скандала  еще  очень  далеко.  И потом стоит ли его
бояться тем, кто не замаран? Скандал --  это  факел,  говорящий
всем, что общество не терпит злоупотреблений ни с чьей стороны.
Скандал  порочит  людей,  но  не  общество.  А  вот  уклонение,
сокрытие  скандала  оберегает  людей,  но   порочит   общество.
Пожалуйста. Выбирайте!
     -- Где вы берете ваш колхицин? -- спросил Саул.
     -- Колхицин?  Вот  он!  Могу  показать, кто не видел. -- У
Светозара Алексеевича в руке уже ярко белел флакон с  порошком.
Академик  высоко  поднял  его. -- Подарил эту вещь для передачи
Ивану Ильичу доктор Мадсен, чью  статью  я  сейчас...  Один  из
крупнейших...
     -- Махровый реакционер, генерал от вейсманизма-морганизма,
-- вставил Саул.
     -- Один  из крупнейших исследователей растительной клетки,
автор нескольких известных сортов картофеля. Он передал это для
Ивана Ильича. Это чистый  белый  колхицин,  редчайшей  чистоты,
нигде не найдешь такого, даже за золото...
     -- Он  вам колхицин, а вы и хвать... Поймите, он же вас за
руку взял и в стан расистов!
     -- Ох... -- вздохнул Светозар Алексеевич и повел  усами  в
сторону Саула. -- Прямо хоть караул кричи. Я вам толкую простые
вещи.  Как  этого не понять? -- заговорил он тихо, но почему-то
эти тихие слова стали особенно слышны. -- Что  украшает  народ?
Деятельность.   Ее   плоды.   Вот  передо  мной...  перед  нами
неоспоримый плод... Который должен украсить... Товарищ  Брузжак
требует, чтобы я этот плод вытравил, живьем закопал. Потому что
плод  получен  вопреки  построениям  "корифея". Кое-кто за этим
плодом, к тому же, охотится. Что же делать? Как спасти и  плод,
и  наш  приоритет?  Писать  товарищу  Сталину?  Уже  писано, не
помогло, чуть не испортило дело...
     -- Хулиганство! -- отрывисто, но без огня выкрикнул кто-то
в зале.
     -- Погубить?  --  Светозар  Алексеевич  словно  не  слышал
выкрика.  -- Это можно. Это даже патриотично: не будет опорочен
"корифей", сохранится "авторитет академика Рядно". Но  я  решил
не  губить  плод.  И  спасти если не автора, то хоть его имя. В
зале начал расти шум.
     -- Еще полслова, -- сказал Посошков, складывая перед собой
обе руки в острую лодочку, обращаясь  к  залу.  Федор  Иванович
закусил губу от тихой боли.
     -- Ну  почему  бы вам не восхититься моей непримиримостью!
-- небывалым трубным стоном  воззвал  Светозар  Алексеевич.  --
Почему  вас  не  радует честность, прямота, верность принципам?
Почему бы вам не порадоваться, что  такие  есть  среди  вас?  А
полтора года назад, когда я каялся перед вами и вы знали, что я
лгу  и  совершаю  низость,  низость! -- почему вы аплодировали?
Почему вы все так настаиваете: соверши опять подлость,  сдайся,
пади и будешь наш!..
     -- Больше не поверим! -- крикнули вдали.
     -- Светозар  Алексеевич,  я вынужден вас прервать, -- тоже
отрывисто и без огня возгласил Варичев. -- Это уже спекуляция.
     -- Да я и сам больше ничего не скажу,  --  тихо  и  твердо
проговорил Посошков. -- Я -- пас. Ведите совет без меня.
     И он сложил руки на груди.
     -- Как,  товарищи?  Откроем  прения?  -- дав улечься шуму,
спросил  Варичев.  Саул  сказал  ему  что-то.  Варичев  показал
голубоватые  глаза  и  кивнул.  --  Саул  Борисович  предлагает
заслушать  и  Дежкина.  Федор  Иванович!  К  вам  вот   есть...
несколько  вопросов. Вот это сочинение... Статья о новой работе
Стригалева...  Ею  воспользовался  Посошков  для   доклада   на
конгрессе.  Это и есть та работа, которую вы готовили по плану,
утвержденному академиком Рядно?
     -- Да. Эта самая. Одна из работ.
     -- Ах, у вас еще есть?
     -- Конечно! Задуман ряд работ.
     -- В каком же они свете будут рисовать...
     -- Проблема еще не решена, -- сказал Федор Иванович.
     -- А общее, общее направление?
     -- Разумеется, оно соответствует утвержденному плану.
     Варичев с угрюмым интересом взглянул на него.
     -- Это действительно так? Федор Иванович, мы с вами  ведем
здесь серьезный разговор.
     -- Действительно так.
     -- А как же эта, которая...
     -- Я  не  мог  отрицать  бесспорное  достижение. Если бы я
попытался игнорировать его или уничтожить... на чем  настаивают
здесь  некоторые...  Меня  бы  в тридцатых годах назвали за это
вредителем, врагом народа. Не могу так рисковать. Пусть  врагом
называют тех, кто настаивает...
     -- Слушай, старик... -- начал было Саул.
     -- Вы  мне  не  подали руку при встрече. И подчеркнули это
словесно. Значит, я вам уже не старик. Имейте в виду,  к  таким
вещам я отношусь серьезно.
     -- Федор  Иваныч!  --  раздался сзади него зычный бас Анны
Богумиловны. -- Ты хороший же парень, что ты нашел  интересного
у этого монаха, у Менделя?
     -- Он,  Анна  Богумиловна,  хоть  и  монах,  а не побоялся
объективную истину под  носом  у  самого  бога  подсмотреть.  И
заявил об этом. А вот наши монахи...
     -- Значит,  вы считаете, что законы Менделя -- объективная
истина? -- спросил Варичев.
     "Черт, быстро же я дал себя  накрыть",  --  подумал  Федор
Иванович.
     -- Опыты  Менделя  я  повторял, и результат был тот же, --
сказал он.
     -- Где вы их повторяли? -- спокойно спросил Варичев.
     "Опять подставил бок", -- подумал Федор Иванович.
     -- В  Москве,  в  институтской  оранжерее.  Их  результаты
отражают  закономерность,  существующую  вне  нашего  сознания.
Отрицать это будет невежеством или притворством.
     -- Скажите, Федор Иванович... Правильно я вас называю?  --
холодно  обратился  Саул.  --  Вот  это сочинение... Вот это, о
грибе якобы... Напечатанное в "Проблемах"... Это чья работа?
     -- Моя!  --  послышался  запальчивый   тенорок   Светозара
Алексеевича.  -- Я провел исследование, я установил, что это не
серая ольха, а та же береза, пораженная болезнью, и  я  написал
работу. Могу и черновичок показать...
     Целую минуту после этих слов длилась тишина. Потом по залу
пошел  легкий  шум  -- люди приходили в себя, они не привыкли к
такой дерзости.
     -- Докатился... -- послышался голос из зала.
     -- Зачем псевдоним взяли? -- крикнул кто-то сзади.
     -- Разумеется, чтобы скрыть имя подлинного автора, --  как
бы отмахиваясь от мухи, бросил через плечо академик.
     -- Впервые   вижу  такое  рыцарство!  --  покачал  головой
Брузжак. -- Наперебой спешат захватить пальму реакционности!
     Он взглянул на Варичева, как бы сладко потягиваясь,  встал
и  пошел  к  трибуне  --  говорить  речь. И исчез в этом ящике,
только чуть был виден черный, протертый  посредине  войлок  его
волос.
     -- Надо,  надо,  товарищи,  наконец... Наконец и навсегда!
Покончить  с  остатками   непомерно   затянувшейся   дискуссии,
разоблачить   и   разгромить  до  конца  антинаучные  концепции
менделистов-морганистов-вейсманистов, -- он  на  высоких  нотах
капризно  проныл  эти  слова,  и  пение  его  не обещало ничего
хорошего.  --  В  наших  вузах  преподается   история   партии,
преподается  курс  ленинизма.  И рядом в щелях прячется живучая
моргановская  генетика.  А  теперь  схоласты,   осмелев,   даже
нападают  в  открытую...  Не  пора ли, товарищи? Не пора ли нам
почистить эти щели партийной щеточкой? С кипяточком!
     "Попробуй, разберись, что он в это время думает", -- Федор
Иванович, слушая Брузжака, с исследовательским интересом вникал
в его интонации. Зная Саула, он видел,  что  сейчас  карликовый
самец принял свое очередное обличье и занимается любимым делом.
"Что  же  он  думает  в это время? -- не отставал вопрос. -- Не
может быть, чтоб он так думал. Он создает образ,  читает  роль.
Речь идет отдельно, а собственные мысли -- отдельно".
     Интересное явление, которое Федор Иванович, подперев щеку,
наблюдал, отвлекало его, снимало страх.
     -- Не  схола-асты,  не схоласты нападают, -- громко сказал
он, не шевельнувшись. -- Материя, материя  вышла  и  бьет  вас!
Фактами бьет!
     -- Открытые  заявления  двух вейсманистов, -- вытягивалась
тем временем из фанерного  ящика,  словно  цепь  с  одинаковыми
звеньями,  гладкая  речь.  --  Открытые  заявления  пойманных с
поличным вейсманистов, которые, не стесняясь, смотрят  в  глаза
общественности,  призвавшей  их,  нако