еренные?
     -- Данные точные, сынок. Устал я от  этой  всей  шарманки.
Заменил бы ты меня...
     -- Ведь я время убью зря, если это не так...
     -- Не  бойся. Убивай время. С пользой убивай. Он сейчас не
только  шкуру  свою   спасает.   Ценности,   ценности   прячет.
Государственные...   Народу   принадлежат...  Ты  ж  понимаешь,
Федька, наш с тобой долг... Мы должны оказаться на высоте.
     Они опять замолчали. Федор Иванович удивился --  до  какой
степени  точно  слова  Касьяна  соответствовали  ключу! И опять
академик несмело позвал:
     -- Федь...
     -- Да, я тут. Никак в себя не приду от новости.
     -- Ты слушай. Батько наверх уже  пообещал.  И  тебя  ж  не
забыл  упомянуть.  Один из лучших сотрудников, Дежкин, работает
на главном направлении, -- такой сделал  текст.  Понял?  Нас  с
тобой  на  особый контроль взяли. Так и записали -- новый сорт.
Теперь, брат, или грудь в крестах... Смысл доходит до тебя?  До
твоей  честолюбивой башки? Я ж у тебя в руках, Федя. Сделай мне
это дело, и я сразу пойму, что Федька мой...
     -- Самый лучший собака?
     -- Ох, и зубастый стал. Злой кобель какой. Сразу между ног
берет... Вот что значит -- батько тебя не порет. Ты сделай, что
прошу. Медаль повешу. На ошейник, х-хы...
     -- Для этих дел, Кассиан Дамианович, нужно, чтоб уцелевшие
вейсманисты-морганисты  мне  поверили.  Меня   ведь   боятся...
Придется всего себя намазывать медом.
     -- Намажься медом! Прошу тебя!
     -- Не  знаю,  как это у меня получится. И потом -- своя же
оса может сесть на этот мед. Из вашего улья. Так ужалит, что  и
не встанешь. Генерал ваш смотрел тут на меня...
     -- Он  на  всех  смотрит, не бойся. Я ж буду на страховке.
Скажу ему.
     -- Мне бы гарантию...
     -- Ну  ты  ж  и  зануда,  Федька,  стал.  В  такое   время
торговаться...  Все,  все  бери себе, только успокой! -- заорал
Касьян. -- Снимай с меня штаны!
     -- Ладно, Кассиан Дамианович. Сегодня же медом намажусь.

     * * *

     Едва он положил трубку, как телефон опять зазвонил.
     -- Федор Иваныч? Не  узнаешь?  Это  Ходеряхин.  Загадочная
грусть,  как  и всегда, чуть заметно сквозила в этом ломающемся
мальчишеском голосе. Звонил обойденный удачей человек.
     -- Я слушаю вас, Анатолий  Анатольевич,  --  оберегая  его
самолюбие, приветливо отозвался Федор Иванович.
     -- Так вы, что же, не пошли?
     Здесь,  в  этом  институте  Федор Иванович уже научился не
показывать удивление, когда ему задавали неожиданный вопрос.
     -- А вы? -- спросил легким голосом.
     -- Ну -- я... Меня не приглашают на такие  ограниченные...
На такие узкие... Я не гожусь.
     -- А куда надо было пойти?
     -- Я  думал,  вас обязательно... Они там пленку раздобыли.
Фильм. Вы точно ничего  не  знаете?  Так  не  теряйте  времени,
слушайте.       Они       раздобыли       откуда-то      фильм.
Вейсманистско-морганистский.  Похоже,   тот   самый.   Поскорей
притащили аппарат и сейчас крутят. В ректорате...
     -- Кто они?
     -- Да Варичев же. Со товарищи.
     -- Интерес-сно... Бы еще кому-нибудь сообщали об этом?
     -- Ни одной душе. Только вам и хотел...
     -- И  не  сообщайте. При этом условии и я никому не скажу,
что вы мне...
     -- Идет!
     Учтиво дождавшись, когда он положит трубку, Федор Иванович
медленно положил свою и некоторое время стоял посреди  комнаты,
глядя  на  лакированную  доску  стола.  Прямо на крестообразный
знак, изображающий  две  сведенные  остриями  бесконечности  --
внутреннюю и внешнюю. Внешняя все время ставила перед ним новые
задачи.  Уйдя  глубоко  во внутреннюю, он соображал: как должна
вести себя в открывшихся ему сейчас новых условиях правая  рука
академика  Рядно.  Побарабанив по столу пальцами и завершив эту
трель последним -- выразительным -- щелчком,  он  быстро  надел
"сэра  Пэрси",  вышел на улицу и сразу набрал скорость. Взбежал
на крыльцо ректорского корпуса, легко и бесшумно, словно  летя,
прошагал  по  коридору и вошел в приемную ректора. Здесь никого
не было.  За  приоткрытой  кожаной  дверью  кабинета  двигалась
загадочная  живая полутьма, угадывалось напряженное присутствие
людей.  Проскользнув  туда,  Федор  Иванович  тут   же   увидел
лунно-голубой  квадрат  экрана и на нем шевелящиеся пальцы двух
прозрачных рук, разводящих эти пальцы к двум полюсам.  Прижался
спиной к стене, напрягшись, стараясь разглядеть присутствующих.
     -- Редупликация,   --  слышался  сквозь  стрекот  аппарата
уверенный козлиный  голос  Вонлярлярского.  Как  специалист  по
строению  растительной  клетки  он  давал  пояснения. -- Сейчас
наступает телофаза...
     -- Стефан Игнатьевич! -- с благодушной усмешкой  взмолился
Варичев. -- А по-русски, по-русски нельзя?
     -- Петр   Леонидович,   это   международная   терминология
вейсманистов-морганистов...
     -- Ну и черт с ней. Мы-то не  вейсманисты.  Зачем  нам  их
терминология?
     -- Она  и должна быть непонятной, в этом ее... Если я буду
транспонировать...  поневоле  прибегая   к   усилиям...   чтобы
изобразить в понятном свете это ложное учение, я буду выглядеть
как  адвокат...  как  скрытый  адепт,  использующий  случай для
пропаганды... И любой честный, сознательный ученый, а я  думаю,
таких здесь большинство...
     -- Ладно, понял тебя, ты прав. Шпарь с терминологией.
     -- Ну  его  к черту, может, выключим? -- послышался чей-то
тоскующий голос. -- Потом будет лезть в голову. Вот этим они  и
запутывают нормальных людей...
     Аппарат умолк.
     -- Толковая  пропаганда! -- гаркнула Анна Богумиловна. Она
сидела во тьме, в двух шагах от Федора Ивановича.
     -- Фальшивка или нет? -- спросил кто-то.
     -- Провоцируешь? -- весело отозвалась Анна Богумиловна.
     -- Да  хватит  вам!  --  зашикали  кругом.  --  Потом  вас
послушаем.   Давай   крути   до   конца!  Хромосомы  на  экране
задвигались.
     -- Образуется веретено, и аллели расходятся к полюсам,  --
опять    заговорил    Вонлярлярский    снисходительным    тоном
специалиста.
     -- Нет, Стефан Игнатьевич, так не пойдет. Придется Дежкина
позвать, -- Варичев  протяжно  крякнул.  Это  была  всего  лишь
шутка,  он хотел всех немножко попугать этим Дежкиным, которого
все боялись.
     -- Я здесь! -- громко заявил Федор Иванович,  отталкиваясь
от стены.
     Экран тотчас погас, и аппарат остановился. Вспыхнули лампы
под потолком,   все  заговорщики  обернулись  туда,  где  стоял
неожиданно свалившийся на них свидетель их активного интереса к
запретным вещам. В свободных позах, раскинувшись на стульях и в
креслах сидели туманно улыбающийся в сторону академик Посошков,
деканы, профессора. Растерянно-веселая  Побияхо  уставилась  на
Федора Ивановича.
     -- Он  уже здесь! Петр Леонидыч, ты обладаешь способностью
вызывать духов!
     Варичев, растекшийся в своем  кресле,  ухмыльнулся  на  ее
шутку и положил на край стола громадные мягкие кулаки.
     -- Сам  не ожидал, что у меня такое свойство. Оказывается,
вы здесь, Федор Иванович!
     -- Я не совсем понимаю, почему это всех удивило...
     -- Мы тебя искали и не нашли, -- явно соврала Побияхо.  --
С ног сбились.
     -- Я был дома и как только позвонили...
     -- Кто  ж  этот... счастливец, который смог вас разыскать?
-- спросил Варичев.
     -- Женщина какая-то. Не Раечка.
     -- Не Раечка? -- Анна Богумиловна посмотрела  на  ректора,
советуясь с ним взглядом.
     -- Ладно,   неважно  кто,  --  сказал  Варичев,  оглядывая
собравшихся, спокойно ведя корабль  среди  мелей  и  рифов.  --
Главное,  Федор  Иванович  здесь,  и мы можем продолжить. Федор
Иванович! Тут на  ваше  имя  поступил  пакет...  Из  шестьдесят
второго  дома. Раиса Васильевна его второпях распечатала, выпал
загадочный ролик с фильмом,  а  дальше  пошло-поехало.  Научный
интерес,  жажда  познания,  любопытство...  Что  там  еще, Анна
Богумиловна?
     -- Влечение к запретному плоду, -- пробасила Побияхо.
     -- Словом, притащили проектор, и вот сидим, ломаем головы,
что это такое перед нами на экране. Какие-то червяки...  Стефан
Игнатьевич  говорит,  что  хромосомы... Шевелятся, понимаешь...
Жаль, думаем, Федора Иваныча нет, он бы нам разъяснил...
     -- А сопровождающее письмо было? -- поинтересовался  Федор
Иванович, подходя к столу.
     -- Есть  и  сопроводиловка...  --  Варичев подвинул к нему
несколько сколотых листов.
     -- Между прочим, номер с двумя нулями,  --  заметил  Федор
Иванович,  читая  сопроводительное  отношение.  --  Как  же это
она... Распечатать такой конверт... Бумага особо секретная...
     -- Да, такая вот бумага... -- Варичев лениво отвел глаза в
сторону.
     По согласованию с академиком Рядно, "при сем", то есть при
этом письме тов. Ф. И. Дежкину препровождалось постановление  о
производстве научной. экспертизы рулона с кинопленкой, изъятого
в  ходе  предварительного  следствия по делу преступной группы,
оперировавшей в городе.  Над  заголовком  "Постановление"  было
напечатано:  "Утверждаю", и прямо по этому слову наискось круто
вверх взбирался длинный зеленый зубчатый штрих, и с  конца  его
на   текст   постановления  свисал  задорный  изогнутый  хвост.
"Ассикритов",  --  прочитал  Федор  Иванович  полную   значения
надпись в скобках.
     -- Вы хотите просмотреть весь рулон? -- спросил он, строго
и прямо  оглядывая  всех сидящих в кабинете. При этом он слегка
вытаращил глаза, как догматик, и потянул в себя  воздух  сквозь
сжатые губы.
     Все молчали.
     -- Это  же  мне  адресовано.  Если я распишусь в получении
этого разорванного пакета,  выйдет  так,  что  данный  просмотр
организовал я, что я распространил среди вас...
     -- Мы   все  дали  Петру  Леонидычу  честное  слово...  --
рявкнула Побияхо, колыхнувшись.  Варичев  посмотрел  на  нее  с
усмешкой и покачал головой.
     -- Раз я, как главное отвечающее лицо, оказался втянутым в
эту историю,   придется  кому-то  об  этом  сказать?  --  Федор
Иванович все еще слегка таращил паза.  Он  много  раз  за  свою
жизнь  видел  такие  вытаращенные от страха глаза, изображающие
неискреннюю  сознательность.  Ему  легко   было   вспомнить   и
повторить знакомое выражение лица.
     Все  сидели  как прибитые. Только Посошков тонко и грустно
улыбался в сторону, рассматривая  пальцы  на  изящной  и  сухой
руке.
     -- А  если  не  скажу...  Если  не  скажу,  получится, что
прикрываю? Тем более,  в  настоящий  момент,  когда  привлечено
такое пристальное внимание. Когда ведется следствие... Прямо не
знаю,  что  и делать. Я откровенно вам скажу -- мне не хотелось
бы оказаться на месте Стригалева, как вы его тогда... Как мы  с
вами  его  на  собрании...  Возьмете  вы это дело на себя, Петр
Леонидович?
     -- Пока  действует  принесенная  присутствующими  присяга,
ничего страшного нет, -- сказал Варичев не очень уверенно.
     -- Петр  Леонидович,  необходимость взять на себя появится
как раз тогда, когда  кто-нибудь  не  выдержит  и,  разумеется,
соблюдая необходимый такт...
     -- Какой  уж  тут  такт,  --  Варичев, невесело усмехаясь,
оглядел всех,  задержал  взгляд  на  неподвижном,  окостеневшем
Вонлярлярском.  --  Если кто из нас бросится опережать события,
тут уж будет не до такта... Видите ли, Федор Иванович,  мы  все
здесь  --  люди  проверенные.  В  том смысле, что все -- люди в
возрасте,  семенные...   И   до   известной   степени   тертые.
Сработались.  Зря  шум  никто  поднимать  не стал бы. Привычный
тонус  жизни  кто  захочет  ломать?  Но  вот  эта  промашка   с
пакетом...   Эта  секретность...  Ваши  резонные  слова...  Тут
ситуация    существенно    меняется.     Появляется     элемент
непредсказуемости...
     -- Надо  нам  вместе  подумать...  Я  полагаю,  мы  сможем
вернуть ситуацию в безопасные рамки, -- Федор Иванович перестал
таращиться и улыбнулся. -- Мы ее спокойно  вернем  в  русло.  Я
никогда   не  сел  бы  писать  такое  экспертное  заключение  в
одиночку, не посоветовавшись со старшими  коллегами...  Которых
хорошо и давно знает академик Рядно.
     Все вздохнули, зашевелились.
     -- И,  кроме того, надо посмотреть сам фильм. Если в нем и
есть что-нибудь, представляющее опасность, мы должны,  сохраняя
равновесие...
     -- Башковитый мужик, -- негромко пробасила Побияхо.
     Все закивали. Посошков улыбнулся еще тоньше.
     -- Состав присутствующих, я вижу, примерно такой, каким бы
мне и  хотелось  видеть... Если бы инициатива принадлежала мне.
Словом, давайте продолжим просмотр. Я  доложу  вам  кое-что  по
ходу.  И  затем попрошу помочь мне в формулировании объективной
точки зрения.  Поскольку  я  сам  первый  раз  в  жизни,  волей
обстоятельств, подведен к необходимости...
     -- Ну  ты,  Федор  Иваныч,  и  дипломат же! -- раскатилась
рыком повеселевшая Побияхо.
     -- Давайте, пожалуйста, фильм, -- деловито приказал  Федор
Иванович.
     -- Сначала, сначала! -- ожили голоса.
     -- Давайте   сначала.  Перемотайте,  пожалуйста...  Пленку
перемотали, свет погас, и на  экране  задрожали  первые  кадры.
Федор Иванович хорошо помнил лекцию Стригалева.
     -- Перед  нами клетка... -- начал он. -- По-моему, чеснок.
Аллиум сативум.  Здесь  мы  видим  то  же,  что  и  на  учебных
препаратах.  Только клетка живая, окрашивать ее нельзя. Снимали
без окраски... Видимо, манипулировали светом...
     Началось деление клетки. Как только цикл  закончился,  все
зашумели.
     -- Невероятно! -- прошептал кто-то.
     -- Почему?   --   скромно  спросил  Посошков.  Потребовали
остановить аппарат и  показать  деление  еще  раз.  В  молчании
смотрели несколько минут, потом заспорили еще жарче.
     -- Чистая  туфта!  --  бас  Анны  Богумиловны  подавил все
голоса. -- Тише, сейчас нам Федор  Иваныч  скажет...  Останови,
останови аппарат!
     Зажгли свет. Побагровевшая Побияхо подалась вперед.
     -- Скажи,   Федор   Иванович,  я  верю  только  тебе.  Это
фальшивка?
     -- Я так же знаю это, как и вы. Пожалуйста, говорите.
     -- По-моему, фальшивка. Чистой воды туфта.
     -- Только, пожалуйста, Анна  Богумиловна,  аргументируйте.
Конечно,  лагерное  слово  "туфта" там поймут, но мы же ученые!
Мне же заключение писать. Хоть подпись и будет  моя,  это  наше
общее дело.
     -- Правда, я видела когда-то в Москве в одной лаборатории,
как снимали  развитие  зародыша  в  курином  яйце. Засняли, как
бьется сердце... Но  весь  процесс  деления  клетки,  чтоб  так
четко...   Такого   не  может  быть.  Обман.  --  Побияхо  даже
отвернулась.
     -- Позвольте, -- Варичев налег на стол, поднял два толстых
пальца и, соединив их в  щепоть,  показал:  --  Это  же,  Федор
Иванович,  вот какая структура. Это же микро... микроструктура!
Что-то не верится.
     -- Почему?  --  спокойно  проговорил  Федор  Иванович.  --
Техника  микрофильмирования ушла сейчас далеко. Этим занимались
еще до войны. Между прочим,  в  подвале  нашего  факультетского
корпуса  стоит  трофейный аппарат "Сименс". На нем можно делать
такие  штуки.  Я  не  уверен,  что  сразу  получится,  тут  вся
сложность  в  том,  чтобы  получить  культуру  клетки. Выделить
живую.  И  среду  надо  подобрать.  Сразу  не  выйдет,   но   в
принципе...
     -- А  как  вы  поместите  клетку  под объектив? -- спросил
Вонлярлярский не без превосходства. -- Как она  будет  там,  ин
витро,  отправлять  свои  функции?  Должен  же быть непрерывный
обмен!
     -- Вот-вот. Именно! -- сказал кто-то.
     -- Да, да, -- негромко подтвердили несколько человек.
     -- Все дело в составе среды и в  культуре,  --  проговорил
Федор   Иванович.  --  Вы  должны  знать  эту  технику,  Стефан
Игнатьевич.  На  предметное  стекло  кладете   два   стеклянных
капилляра.  На  них  покровное  стекло.  Закрепляете  по  углам
капельками воска. Под стекло пипеткой пускаете ваш  раствор.  С
другой  стороны  подтягиваете жидкость фильтровальной бумажкой.
Создается непрерывный ток. Вот только жидкость  эту  --  с  нею
нужны  эксперименты.  И,  конечно,  сама культура -- это тонкое
дело.
     -- А ведь точно,  там,  в  подвале,  стоит  эта  трофейная
бандура,  --  сказал  кто-то  из профессоров. -- Пылится. Я все
думал, что это сверлильный станок.
     -- Давайте еще раз посмотрим! --  подал  голос  московский
доцент.
     Свет  погас,  и  на экране опять зашевелились серо-голубые
прозрачные пальцы. Почти  весь  экран  заняла  одна  гигантская
клетка  с  двойным  набором  хромосом.  Побияхо  сразу заметила
непорядок.
     -- Федор Иванович, что это она? Вот опять... Что это?
     -- Экспериментатор взял пипеткой слабый раствор  колхицина
и пустил под стекло. Самую малость...
     -- Вот,  вот!  --  заревела  Побияхо  радостно.  -- Во-от,
хо-хо! Начинается  вейсманизм-морганизм!  Теперь  все  понятно.
Во-от! О!
     Ее  поддержали  еще  несколько  голосов.  Клетки на экране
отчетливо удваивались, одна за другой. Потом стали распадаться.
Мелькнул какой-то иностранный  текст,  и  аппарат  остановился.
Вспыхнул свет.
     -- Да-а!  --  сказала  Побияхо,  оглядывая  всех. -- Пиши,
Федор Иваныч. Вражеская стряпня!
     -- Вы, Анна Богумиловна, в данную минуту говорите  не  как
ученый, -- отчетливо послышался сквозь шум немного надтреснутый
голос  академика Посошкова. -- Разве вейсманизм-морганизм может
быть заснят на пленку? Это  --  ложное  учение,  коренящееся  в
головах буржуазных схоластов. Оно может быть изложено в тексте,
в  комментариях к кадрам. А здесь таких комментариев нет. Перед
нами удачно снятая делящаяся клетка чеснока.  Сначала  делилась
нормально,  потом попала под действие колхицинового раствора. И
чеснок,  и  безвременник,  из   которого   получают   колхицин,
существуют в природе, ваши обвинения к ним адресовать нельзя. И
встреча одного с другим в природных условиях не исключена.
     -- Но колхицин!
     -- Это алкалоид. Его получают из луковиц безвременника. То
есть колхикума.   Как   никотин   из   табака.  Эксперименты  с
колхицином могут ставить и противники вейсманизма-морганизма...
     -- Если найдутся такие храбрецы... --  сказал  кто-то  под
общий смех.
     -- Могут  ставить  такие эксперименты... Чтобы разоблачить
это лжеучение. Так что само по себе удвоение хромосом в клетке,
попавшее  на  этот  экран,   не   может   рассматриваться   как
вейсманизм. Мы должны все познать. И не бояться.
     -- Но   есть   очередность   в   познании   даже   фактов,
существующих  в  природе,  --  это  Варичев,  опомнившись,  уже
издалека   почуял   душок  в  словах  Посошкова.  Показав  свою
твердость, он стал набирать силу. Все его  картофельные  глазки
растеклись  и  заулыбались.  -- Тут я вам, Светозар Алексеевич,
должен   возразить.   До-олжен,   ничего   не   поделаешь.    В
вейсманизме-морганизме  есть, друзья, одна такая частность: это
лжеучение  использует  несущественные  факты,   чтобы   отвлечь
внимание   прогрессивной  науки  от  решения  задач,  диктуемых
современностью.
     -- Простите, не согласен. Как это мы можем делить факты на
существенные и несущественные? Да, именно факты, которые  вчера
казались  мелочью,  сегодня,  по мере их познания, становятся в
центре науки и практики.
     -- Извините, Светозар Алексеевич, -- Варичев  поднялся  и,
улыбаясь, зарычал. -- Мы должны помнить, что и в науке проходит
линия  фронта,  что  существуют  передний  край и тыл. Скажите,
какой  объект  сегодня  важнее  для  изучения  --  корова   или
мушка-дрозофила?   Мушка   тоже   дитя   природы,   и   она  не
предполагала, что  ей  так  повезет.  Что  вейсманизм-морганизм
поместит ее на своем знамени...
     -- Корова  за  год дает одно поколение, а мушка двадцать с
лишним.  Поэтому  мушка  может  быть  использована  как  крайне
удобное   средство   для   изучения   того,   что   станется  с
наследственностью  коровы  через   две   тысячи   лет.   Законы
наследственности  одни  и  те же и для коровы, и для мушки. Вот
почему мушку нельзя противопоставлять корове. Но я должен здесь
оста