и новых контрмин моей  конструкции.
Тогда же и воспоследовало это приглашение.
   Григорию  Александровичу  надоели  знаки  внимания,  оказываемые   со
стороны Бергсона, неожиданно он бросил карты на стол и небрежно сказал:
   - Как жарко! Пойдем купаться.
   Вместе с другими гостями я отправился в летний сад резиденции  князя.
Впереди я видел все того же Бергсона, козликом скакавшего вокруг  своего
могущественного покровителя.
   -  Где  же  мы  станем  раздеваться?  -  спросил  Бергсон,   преданно
заглядывая в глаза князя и поглаживая накладку на залысинах лобной части
головы.
   - А зачем нам раздеваться? Пойдет и так, - ответил князь и прямо  как
был в парадном облачении вошел в воду пруда.
   Бергсон было отстал, но его подхватили под белы и, заведя на глубину,
окунули в воду прямо в вицмундире. И окунали до тех пор,  пока  вода  не
смыла с его головы волосяную накладку.
   После купания князь  переоделся  во  все  сухое,  а  вот  Бергсон  за
неимением смены платья вынужден был танцевать  в  мокрой  одежде,  служа
всеобщим посмешищем. Мелким бесом прыгал он в центре залы, а вокруг него
водили хоровод царедворцы. Над лысиной Бергсона торчком стояли волосяные
рожки...
   Очнулся я от шума и сдавленного вскрика, как я понял,  предсмертного.
Тело охранника сверху упало прямо к моим ногам. Его горло было аккуратно
перерезано от уха до уха. Я поднял  глаза  и  тоже  вскрикнул.  В  узкой
горловине ямы показался силуэт... Бог мой, ну вылитый Бергсон  из  моего
сна. Даже рожки есть, Я  ущипнул  себя  за  руку,  чтобы  убедиться,  не
продолжается ли мой сон наяву. Похоже,  в  гости  ко  мне  заявился  сам
сатана!
   - Тебе хорошо здесь, убогий? - раздался сверху знакомый голос.
   Ох, да  это  же  кривоногий  барон!  Я  даже  почувствовал  некоторое
облегчение. По крайней мере все ясно без какой-то там чертовщины.
   - Лучше не бывает, - буркнул я.
   - Я рад. Тебе  будет  еще  лучше!  Этой  ночи  тебе  не  пережить.  К
сожалению, смерть твоя будет легкой, и  я  не  смогу  насладиться  видом
твоих мучений. Ты умрешь быстро,  а  это  непорядок.  Но  ты  все  равно
умрешь. Ведь ты посмел встать на моем пути.
   - Кто ты таков? Какому государю служишь?
   - Государю? - захохотал барон. - Неужели ты думаешь, что  я  способен
служить  и  являть  чудеса  изворотливости  и  смелости  ради  какого-то
чахоточного придурка в короне,  каковой  вполне  серьезно  считает,  что
правит  этим  миром?  Ты  глупее,  чем  мне  казалось.  Я  с  теми,  кто
действительно правит миром. Я - один из тех, кто им правит.  И  я  стану
одним из первых, кто правит им!
   - Так кому же все-таки ты служишь? Кто такой ваш Великий?
   - И это ты слышал... У тебя острый слух, и  он  значительно  укоротит
твою жизнь.
   О моей смерти  барон  говорил  как  о  вопросе  предрешенном,  и  мне
оставалось лишь тянуть время, надев на помощь стражников.
   - Великий - это тот, чья тень простирается над всем  сущим,  по  чьей
воле падают звезды и тонут континенты. Он -  ум,  сила,  он  -  энергия,
питающая наши стремления. Он - мощь, но не слабость и благодушие.
   - Сатана, - прошептал я.
   - Сатана. Верховный демон Тьмы! Люцифер,  Вельзевул  -  каких  только
имен не придумал для него человек. Тебе, который считает, что поклонение
Иисусу, жалкому сыну человеческому, есть цель жизни, не понять  никогда,
каково ощущение власти  истинной  силы,  истинное,  не  скованное  ничем
блаженство тьмы. Равно как не понимаете  вы,  жалкие  слюнтяи,  что  все
обречены. И обречены не на царство Христово, как ют ваши ложные и глупые
проповедники,  погрязшие  мелких  страстях,   а   на   великое   царство
Антихристово, царство великой, всепоглощающей тени и не  менее  великой,
карающей и возвышающей ночи.
   - Сатанисты! Бог ты мой...
   Я перекрестился, но на миг мне стало даже смешно, я позабыл, где и  в
каком положении нахожусь. Ну  конечно,  сатанисты.  Горстка  помешанных,
служащих  дьяволу  и  нарочито   коверкающих   все   обряды.   Ущербные,
перепуганные людишки, прячущиеся от всего мира и лишь  во  тьме  укрытий
ощущающие свою мнимую силу.  Такой  жалкий  культ  и  такое  самомнение!
властители мира! Дурак набитый, вот кто этот барон!
   -  Можно  сказать,  что  ты  прав,  -  самодовольно  проговорил   мой
противник.
   -  Тогда  вы  занялись  не  своим  делом.  Ваша  работа   -   чертить
пентаграммы, плевать на иконы и растирать в порошок сушеные жабьи ножки,
- не удержался я, хотя ирония в моем положении вряд ли была уместна.
   Я думал, что барон после таких  слов  придет  в  неистовство,  но  он
только рассмеялся:
   - Хорошо иметь дело с людишками, чей разум жалок и плутает во  мраке.
Неужели ты думаешь, что власть Великого действительно слаба?
   Эти слова были произнесены так, что у  меня  перехватило  дыхание.  Я
будто заглянул в бездонный колодец. - Твое время истекло.
   Он приблизился к  отверстию,  собираясь  проникнуть  внутрь,  но  тут
послышался  шум,  Барон  оглянулся,  прорычал  себе  под  нос   какое-то
ругательство, выхватил пистолет и навел  его  на  меня.  Я  откатился  в
сторону,  уйдя  из-под  прицела.  Затем  послышался   топот   убегающего
человека, К яме подходила стража сераскира Измаильского..."

***

   Отъехав от медицинского  центра,  я  остановил  машину  у  городского
парка. Там было пустынно. Хлопнув дверцей, я подошел к ажурной  беседке,
стоящей здесь еще с  тех  времен,  когда  это  место  являлось  богатыми
помещичьими угодьями, оперся о перила. Город  был  передо  мной  как  на
ладони. На меня нахлынул поток неясных чувств. На мигя  отдался  на  его
волю. Ветер все крепчал. Низкие тучи  с  бешеной  скоростью  неслись  по
серому небу. И тогда я ощутил, как нарастает ЗЛО, вырывается  из  тесных
оков. На миг мне показалось, что огромный смерч засасывает в  себя  весь
город...
   Я обессиленно упал на  сиденье  "Жигулей",  провел  ладонью  по  лбу.
Ладно, очнись. Не майся дурью, надо работать... Я связался  по  рации  с
дежурным по городу услышал:
   - "Буран" (это позывной  дежурного  по  городу)  вызывает  АП-ЗиАП-8.
Срочно.   Восьмой   микрорайон,   Рылеева,   восемнадцать.   Вооруженное
сопротивление, блокировать район со стороны Чкаловской и Шереметьевской.
   - АП-3 понял.
   - АП-8 выдвигается.
   - "Буран", ответь "Астре-1",  -  произнес  я  в  микрофон.  -  Ответь
"Астре-1".
   - Говорите, "Астра-1". "Буран" на связи.
   - Что случилось в восьмом микрорайоне?
   - Какой-то псих зарубил топором  сожительницу,  забаррикадировался  с
охотничьим ружьем и открыл стрельбу. Район блокируется. Группу  спецназа
я направил.
   - Понял. Двигаюсь туда.
   Я со стуком поставил  магнитную  красную  мигалку  на  крышу  машины.
Поехали! Восьмой микрорайон - то другой конец города. Быстрее  будет  по
набережной - там почти нет светофоров...
   Через пятнадцать минут я вырулил с набережной у  кинотеатра  "Орион".
Вот и нужный микрорайон. Улица Рылеева  передо  мной.  Крошечные  наделы
земли с  деревянными  и  кирпичными  домами.  Новостройки  сюда  еще  не
добрались, и, наверное, уже не доберутся. Ого сейчас  что  строит?..  На
улице  стояло  несколько  автомашин:  милицейские  "уазики",   "Жигули",
"скорая помощь". Я выскочил из машины.
   Крутом сновали санитары, сотрудники милиции. У столба курил  Семеныч.
Зеленый бронежилет делал то  еще  крупнее,  в  руке  он  держал  шлем  с
пуленепробиваемым забралом.  На  плече  висел  короткоствольный  автомат
АКС-74У.
   - Ну как, Семеныч?
   - Нормально, Виктор Иванович. Взяли мы его.  Бабу  он  свою  намертво
уложил...  Потом  ворвался  к  соседям  и  ранил  еще   двоих.   Там   и
забаррикадировался с мешком патронов. Мы двенадцать выстрелов насчитали,
которые он по нам сделал. Пока ружье перезаряжал, Сережа Шипунов и  Вася
Матюхин его через окно взяли. Живым.
   - Пошли, поглядим на этого "вольного стрелка".
   Он забился в угол спецназовского "пазика" - татуированный,  с  литыми
мышцами бык. Разорванная рубаха открывала мощную волосатую грудь. Руки в
наручниках были заведены за спину. Я подсел к нему.
   - Ты чего так разгулялся?
   - С-суки, жалко из вас никого не замочил, - зашипел он  и  поднял  на
меня абсолютно пустые глаза со зрачками, превратившимися в черные точки.
И вдруг в его глазах промелькнула какая-то  алая  искра.  -  У,  гад!...
Ты-то мне и нужен  был.  Тебе  моя  пуля  предназначалась.  Опоздал  ты,
лягавый. На свое счастье опоздал.
   Что-то безумное было в нем. У меня возникло ощущение, что передо мной
не человек, а кукла. Зомби, ведомый черной волей. Вопрос только чьей.
   - Ну ничего, падла, все равно тебе каюк!
   - Сволочь, -  Семеныч  поочередно  врезал  правой  и  левой  ладонями
негодяю по ушам, и тот полетел на пол автобуса. - На, тебе,  поганец!  -
Затем командир спецназа звезданул бандита по ребрам тяжелым башмаком.
   - Оставь его, - сказал я.
   - Надо было этого подонка грохнуть на месте, - сквозь  зубы  процедил
Семеныч.
   Мне стало худо. А ведь правда - не загляни  я  в  медицинский  центр,
наверняка успел бы к основной части программы, и, вполне  возможно,  его
пуля нашла бы меня.
   Я отдал соответствующие распоряжения и  отправился  домой  дочитывать
рукопись Курнакова...

***

   "Янычар было  четверо.  Представляю,  что  они  почувствовали,  когда
увидели распростертый на земле труп одного из охранников.  Второй  лежал
внизу, рядом со мной. Размахивая руками, янычары  сбивчиво  и  торопливо
загалдели,  перемежая  ругательства  с  взываниями  к  Аллаху.   Наконец
сообразив, что охранников убил все-таки не я, они несколько успокоились.
   Высокий начальник обшарил карманы убитого, но ничего в них не  нашел.
Он нагнулся над ямой и приказал:
   - Вылезай, собака!
   - Я не могу сам выбраться. А собака - это ты! - с вызовом  воскликнул
я и, видя, как высокий хватается за  оружие,  усмехнулся.  -  Ну  давай,
давай, убей меня, облезлый шакал. Убей того, кто спас жизнь сераскиру, и
ты почувствуешь, как пахнет твое мясо, поджаренное палачом.
   Янычар зло сплюнул, потом крикнул:
   - Ты ошибаешься, пес! Не мне сегодня гореть... Они вытащили  меня  из
ямы и поволокли к дворцу. Рослый янычар собирался наградить меня пинком,
потом остановился, предложив:
   - А может, зарубим его? Скажем, что пытался бежать и на наших  глазах
убил тех двоих...
   - Проницательный  паша  не  поверит  этим  сказкам.  Русский  прав  -
сераскир за него спустит с нас шкуру.
   Вскоре я очутился в подвале с низким потолком. Там жарко горел  огонь
в открытом очаге, повсюду висели какие-то странные крючья,  устрашающего
вида. Я  поглядел  на  троих  полуголых  турок  мощного  телосложения  с
лоснящимися  от  пота  тупыми  физиономиями  и  подумал,  что  угодил  к
древнегреческому богу Гефесту, в его  собственную  кузню.  Но  это  было
что-то совсем другое. Меня цепями приковали в самом дальнем углу. Только
после этого янычары ушли, а трое "кузнецов" принялись  раздувать  и  без
того  жаркий  огонь  и  калить  на  нем  здоровенные  щипцы,  звездчатые
молоточки и какие-то тонкие прутья.
   Не прошло и пяти минут, как янычары вернулись, притащив  чуть  ли  не
волоком двух русских пленников в оборванном обмундировании. Их  повесили
у самого огня и... Только тут до меня дошло, что я нахожусь  в  пыточной
камере и что эти двое несчастных сейчас будут замучены до смерти прямо у
меня на глазах. О себе думать в тот момент я даже не посмел...
   Раздался страшный утробный крик боли,  и  запахло  горелым  мясом.  Я
крепче зажмурил глаза, но уши заткнуть не мог...
   - Молчи, браток! Откуси язык, но молчи! Пусть эти ироды не услышат от
нас ни слова! - сквозь стон кричал один солдат другому.
   Сколько продолжалась пытка, не могу сказать, ибо  на  какое-то  время
мое сознание угасло и я очнулся только тогда, когда  стало  очень  тихо.
Открыв глаза, я покосился на то место, где  только  что  корчились  тела
пленных. Но там уже  никого  не  было.  Только  лужицы  дымящейся  крови
говорили о совершенном здесь изуверстве.
   Палачи  отдыхали,   наслаждаясь   холодным   щербетом   и   попыхивая
сладковатым дымком из одного на всех  кальяна.  Наконец,  пожилой  палач
что-то тихо сказал самому молодому из своих подручных и указал  на  меня
корявым пальцем. Молодой быстро вскочил  на  ноги  и  направился  в  мою
сторону, прихватив по дороге раскаленный  докрасна  металлический  прут.
Мне показалось, что шел он ко мне очень неторопливо, какой-то скользящей
походкой.  Время  замедлилось,  сжалось   до   мельчайшей   пылинки.   Я
почувствовал,  как  путешествует  по  телу   мое   собственное   сердце,
опустившись сначала в пятки, а потом, поднявшись до  самого  горла,  где
оно и застряло так, что я не мог даже продохнуть.
   Подручный  палача  бесстрастно  поднял  руку  с  прутом  и  нацелился
бесчувственными рыбьими  глазами  на  мою  грудь.  Я  ощутил  обжигающее
дыхание огня, раскаленный металл был уже в  вершке  от  моей  трепещущей
плоти,  как  вдруг  подручный  палача  издал  удивленный  вскрик-всхлип,
выронил прут  и  повернулся  ко  мне  спиной.  И  тут  я  увидел  нечто,
заставившее мои глаза округлиться  от  удивления.  Из  спины  подручного
торчала рукоятка метательного ножа, украшенная перламутром,
   - Я же  приказал  не  применять  к  нему  пыток!  -  прогремел  голос
трехбунчужного паши. - Этот человек спас мне жизнь и потому умрет легкой
смертью, но не сейчас...
   Телохранители паши подхватили меня под руки, сорвали цепи и  потащили
куда-то вверх по лестнице. Они оставили меня в каком-то  странном  узком
помещении. Сверху обрушились потоки воды. Вскоре она  затопила  пол  под
ногами,  затем  стала  доходить  мне  до  пояса,  плеч,  шеи...  Я   уже
распрощался с жизнью, как вдруг  вода  схлынула  в  какое-то  отверстие,
открывшееся внизу. В комнату втиснулся один из здоровяков-телохранителей
и бросил мне большое махровое полотенце и чистый персидский халат.
   - Вытрись и оденься, - сказал турок и отошел в сторону, встав там  со
скрещенными на груди руками. Я исполнил то, что от меня требовали.
   - Тебя приглашает сам превосходительный...
   Не прошло и минуты, как я уже восседал на ковре тонкой ручной работы,
а возле меня стояли блюда с различными  кушаньями.  Напротив  на  мягких
подушках сидел сам трехбунчужный. Он  приглашающим  жестом  обвел  рукой
импровизированный стол и произнес:
   - Все для тебя, мой спаситель. Дважды  приглашать  ему  не  пришлось,
аппетит у меня после всего пережитого проснулся просто зверский.
   - Хорошо быть  молодым  и  полным  жизни!  -  покачал  головой  паша,
наблюдая за мной.
   Когда я  заморил  червячка,  паша  хлопнул  в  ладоши,  и  в  комнату
впорхнули полуобнаженные красотки.
   - Танцуйте перед моим гостем! - приказал он.
   Я сразу же приметил ту девушку, которая чуть было  не  распознала  во
мне чужака. К тому же я видел красавицу  еще  раньше,  в  банях,  хорошо
запомнив ее гибкий стан. А как она танцевала! Я не мог  отвести  от  нее
восхищенных глаз. Увидеть такое хотя бы раз - и умереть, о большем  я  и
не мечтал. Однако с небес на землю меня вернул голос паши.
   - Зачем ты спас меня? - спросил он.
   - Хотел предотвратить бесчестное убийство. Его  собирались  совершить
слуги врага рода человеческого. И я нашел в себе силы встать на их пути,
поднявшись   над   мелочными   чувствами,   которые   заставляют    моих
соплеменников и твоих воинов уничтожать  друг  друга,  -  ответил  я,  с
трудом отводя взгляд от красотки. - Нам надо объединиться для совместной
борьбы с нашим общим врагом...
   - И кто же он?
   - Не знаю, как называете его вы,  мусульмане.  Мы  же,  православные,
называем его сатаной.
   - По нашим понятиям, это шайтан... Пожалуй, я  смогу  сохранить  тебе
жизнь, неверный, если ты примешь мусульманство и станешь честно  служить
мне.
   - Я уже служу верой и правдой своему Отечеству,  -  ответил  я.  -  И
потом, я слишком увлечен философией...
   - Философы - мудрецы, - перебил меня трехбунчужный. -  Я  их  уважаю.
Еще Ибн-Сина  в  начале  нашего  тысячелетия  считал,  что  высшая  цель
человеческого бытия заключается в познании "деятельного разума", который
порождает также и бессмертные человеческие души. Достойная цель жизни!
   - Совершенно  верно!  Но,  если  ты  помнишь,  был  и  другой  мудрец
Ибн-Рошд,  который  сумел  переспорить  многих  собратьев  по  перу.  Он
обосновал превосходство разума над  верой  и  доказал  не  правомочность
богословов заниматься философскими проблемами.
   - За что и был навечно  проклят  мусульманской,  а  заодно  и  вашей,
христианской, религиозной мыслью! А его учение до сих  пор  искореняется
огнем и мечом!
   - Значит, Ибн-Рошд был прав, когда призывал философов  не  разглашать
свои учения перед "широкой публикой", прозревая то, что слишком  большие
знания могут разрушить религиозные  убеждения  и  повредить  здоровью  и
самой жизни их носителям.
   Сираскир помолчал, обдумывая мой ответ, а затем спросил:
   - Так что же я могу сделать для тебя, скажи.
   - Сдать крепость русским без боя, - тихо проговорил я.
   - Что?! Да как ты смеешь просить меня об  этом?!  Никогда  не  бывать
такому святотатству, скорее небо обрушится в Дунай, чем я сдам Измаил!
   - Этого и добиваются слуги дьявола, -  проговорил  я.  -  Они  желают
истребить и турок, и русских под стенами твоей крепости.  Так  зачем  же
исполнять их прихоти и потакать их злобным начинаниям?
   - Мы с тобой, неверный, по-разному понимаем деяния,  как  ты  назвал,
"врага рода человеческого". Мы, мусульмане,  считаем,  что  все  в  этом
подлунном мире есть промысел  Аллаха.  Плохое  и  хорошее.  Как  я  могу
перечить воле Аллаха? Нет, я никогда  не  сдам  Измаил,  не  говори  мне
больше об этом! Не порть последние часы своей жизни. Об этом все. Теперь
другое. Скажи, тебе по нраву вот эта девушка? Да? Тогда она твоя. На эту
ночь. И знай, что на рассвете тебя расстреляют. Это все, что я могу  для
тебя сделать.
   Меня оставили наедине с красоткой, которую я страстно возжелал, а  до
рассвета оставалось еще целых два часа!
   Красавица измучила меня настолько,  что  я  и  сам  не  заметил,  как
заснул. По-видимому, сказалось и то,  что  до  этой  ночи  пришлось  мне
многое увидеть и пережить. А как известно (у всякого человека есть  свой
предел возможностей, выше которого не прыгнешь.
   Проснулся я уже тогда, когда рядом со мной на ложе  любви  никого  не
было. Мое время вышло, с ним кончалась и жизнь...
   Глянув в окно, я убедился, что  рассвет  уже  наступил,  и  подивился
тому, что за мной никто не приходит. И  тут  только  до  моего  все  еще
затуманенного сном сознания дошло,  что  разбудил  меня  нескончаемый  и
непрерывный грохот канонады и разрывы артиллерийских снарядов в саду. За
дверью раздалась гортанная команда, которая  мне  все  разом  объяснила:
"Неверные пошли на приступ...  Все  на  стены!  Так  повелел  пресветлый
паша!"
   "Пора искать пути к спасению! - подумалось мне.  Быстро  одевшись,  я
бросился к двери, но за нею послышались  отдаленное  бряцанье  оружия  и
топот приближающихся шагов. - Сераскир верен своему слову! Это  идут  за
мной, чтобы отвести на казнь..."
   Я подбежал к окну, но оно  было  слишком  узким  для  меня.  В  самый
последний момент, перед тем, как двери распахнулись,  я  неожиданно  для
себя подскочил к одной из уходящих к потолку мраморных колонн.  Отчаяние
придало мне силы, и я каким-то чудом сумел вскарабкаться наверх,  где  и
устроился, усевшись  на  металлических  цепях,  поддерживающих  огромные
светильники. Тут-то в опочивальню и  ворвались  обозленные  тургаузы.  В
первый момент они остолбенело взирали на пустое ложе, а потом  принялись
топтать и крушить  все,  что  им  подвертывалось  под  руку.  Обстановка
"алькова" была  уничтожена  мгновенно,  но  это  не  успокоило  палачей.
Несолоно хлебавши, они бросились разыскивать меня в  других  помещениях.
Теперь настало время попытать