давно я восхищался казаками, воздавал им  хвалу
в мыслях своих, наивно и безоговорочно. Теперь же я понял, что  и  среди
них тоже встречаются разные люди. Хотя  наверняка  Перебийнос  такой  же
казак, как Прянишников - егерь. Я запутался в этих  тайных  делах.  Поди
разберись тут - кто есть кто.
   - Пангос, возвращайся  в  лагерь.  Ты  знаешь,  что  тебе  делать,  -
послышался голос второго - это был барон-драгун. - А нам пора.
   Прянишников ушел, а двое моих врагов приблизились к большому валуну у
кромки берега, повозились  около  него,  а  потом,  будто  по  мановению
волшебной палочки, исчезли. Я не мог поверить своим глазам.
   Подождав еще немного и не заметив никакой опасности,  я  выбрался  на
берег и подошел к камню. Осмотрев его, я додумался до того, что  надавил
на камень с одной стороны, потом -  с  другой,  и  неожиданно  для  меня
огромный валун легко поддался. Я не ошибся!
   Под камнем виднелся узкий проход. Разбитые каменные  ступеньки  круто
уходили вниз.
   Кем, когда, зачем был построен этот подземный ход? Да кто его  знает!
Однако удивляться тут  особенно  нечему.  Подземные  ходы  -  неизменный
придаток крепостей и замков. Интересно, куда он ведет? Уж  не  в  Измаил
ли?
   Если бы доводы разума, которые еще недавно  имели  для  меня  большое
значение, оказывали на меня хоть какое-нибудь влияние  и  теперь,  то  я
возвратился бы  в  лагерь,  прямо  и  откровенно  доложил  бы  обо  всем
начальству, это мне надлежало сделать уже давно. Поступи я так  два  дня
назад, то не только сам уберегся  бы  от  многих  неприятностей,  но  и,
возможно,  Терехин  остался  бы  жив.  Но  какой-то  бес  любопытства  и
неуемного честолюбия продолжал гнать меня вперед. Хотя нет, скорее, сама
судьба толкала меня в нужном направлении. Как бы то ни было, я,  мокрый,
дрожащий от холода и нервного потрясения,  всего  лишь  несколько  минут
назад едва не пропоротый кинжалом, решился на безумный поступок.  Набрал
побольше воздуху, задержал дыхание, будто перед прыжком в воду, и юркнул
в подземелье, прошептав при этом себе под нос:
   - Ну и дурак...
   Забыв о холоде, где ползком, а где и в  полный  рост,  продвигался  я
следом за двумя огоньками факелов, маячавших впереди. То, что ход  ведет
прямо в Измаил, догадаться не составляло труда.
   Тем  временем  враги  мои  остановились  около  одного  из  тоннелей,
уволивших куда-то в сторону от основного направления. Я тоже  встал  как
вкопанный, стараясь вжаться  в  стену.  Интересно,  что  они  собирались
делать дальше?
   Повозившись у стены, драгунский  офицер  нажал  на  какой-то  выступ,
после чего со скрежетом открылась ниша. Барон вытащил  из  нее  какие-то
тряпки.  Это  были   части   восточного   костюма,   очевидно,   некогда
принадлежавшие османскому воину. Только теперь я начал понимать что-то в
происходящем.  Однако  додумать  свои  мысли,  оформить  их  в  какое-то
конкретное мнение помешал разговор, который, не таясь, вели между  собой
мои противники. За разговором барон стягивал с себя форменную драгунскую
амуницию и облачался в  цветастые  одежды  янычара.  Казак  помогал  ему
поскорее справиться с переодеванием.
   - Настало время объяснить тебе все, слуга Великого. Магистр - глупец,
Он считает, что лишь ему и Мудрым дано владеть тайнами движения светил и
угадывать  последствия  незначительных   событий,   несерьезных   причин
серьезных последствий. Мудрые просчитались. Они не поняли главного  -  в
этом месте, в Измаиле, решается  все!  Наступает  высшая  точка  большой
петли Асмодея, и  именно  здесь  сейчас  находится  область  высочайшего
конфликта и напряжения.  Ты,  низкий  слуга  великого  хозяина  жизни  и
смерти, ты, букашка перед лицом Его, понимаешь это?
   - Понимаю, брат мой.
   - Лжешь, ты понимаешь весьма мало. Для того чтобы понять  это,  нужно
обладать мудростью веков. Точка петли  и  мы  на  Острие  Иглы  -  такое
случается лишь  с  избранными.  А  глупец  Магистр,  уверенный  в  своей
непогрешимости,  способен  в  невежестве  своем  все  испортить.  Но  он
ошибается. Оружие Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного - сейчас я,  а
не они, не все эти Мудрые и Магистры! - с торжеством в  голосе  произнес
барон. - Понимаешь ты это?
   - Да, господин. И нет для меня большего счастья, чем преданно служить
великому делу.
   - Если все получится, я перешагну через врата. Нет, через двое  врат.
Подобное удавалось немногим. Я сравняюсь с ними,  брат  мой!  Удар  Иглы
будет неотразим, и ось содрогнется, как не содрогалась  еще  никогда!  И
будет сделано сие вот этими руками! Слушай, что нужно...
   - Я весь внимание, господин.
   - Три связи, три узла Лимпериума необходимо разрубить.  Один  узел  -
судьба русского  князя.  Она  будет  предрешена,  если  огонь  и  железо
коснутся его тела. Если он через неделю обожжется о кочергу, то прорыв в
цепи событий еще через восемь дней приведет его  к  гибели  -  глупой  и
случайной.  Но  это  возможно  лишь  при   развязывании   второго   узла
Лимпериума. Паша склонен сдать Измаил без боя. Если здесь не  разгорится
кровавая бойня, узел  останется  неразвязанным.  Этой  турецкой  свиньей
займусь я. Думаю, будет лучше, если он умрет и не станет  смущать  своих
подданных собственной нерешительностью. Ты же  должен  заняться  князем.
Огонь и железо - запомни это!
   - Как все это сделать? - удивился и растерялся казачий офицер.  -  Не
вложу же я ему кочергу в руку...
   - Мудрость от тебя так же далека, как Луна от Земли.  Не  обязательно
вкладывать  что-то  в  руки.  Существует  третья,   второстепенная,   но
необходимая нам связь. Третий узел. Завтра вечером с семи до  десяти  ты
должен убить подпоручика Смирнова, одного из любимцев князя, после  чего
причины увяжутся со следствиями, астральные силы закрутят их обоих.  Все
произойдет само собой.
   - Повинуюсь, брат мой.
   - Я отблагодарю тебя, когда пройду через вторые врата. Да будет так!
   - Слава Черному образу!
   - Слава Тьме и тени!
   Переодетый барон растворился во тьме, а  Перебийнос  некоторое  время
стоял, прислонившись к стене,  -  потом  покачал  головой  и  недовольно
буркнул:
   - Барона понесло... Но  никуда  не  денешься.  Он  направился  в  мою
сторону. Когда казак проходил мимо,  я  решился  на  отчаянную  выходку.
Нащупав большой камень, я со всей силы ударил его по затылку. Ударил,  а
потом подумал: чтобы с подобной головой  что-нибудь  сделать,  нужен  по
меньшей мере пудовый  валун.  Со  страхом  представил  себе,  как  казак
обернется, схватит меня за шею могучими  руками  и  свернет  ее,  словно
жалкому цыпленку.  Перебийнос,  будто  бы  решая,  что  делать,  постоял
секунду-другую на ногах, а затем тяжело рухнул на пол.
   Я склонился над ним. Все-таки удалось свалить  этого  быка  с  одного
удара. Вынул у него из-за пазухи нож. Нужно-признаться, я не  так  много
понял из разговоров этих двух людей,  за  исключением  лишь,  что  в  их
словах кроется какая-то силища, невероятная и мощная, поэтому  я  должен
сделать все, чтобы предотвратить исполнение их планов.  И  первым  делом
необходимо было добить Перебийноса. Да, да, этим самым ножом, который  я
держал сейчас в руках.
   Прошла минута, прежде чем  я  окончательно  понял,  что  не  в  силах
ударить ножом беззащитного человека-это выше моих сил. Не могу - и все.
   Тут казак приоткрыл  глаза  и,  не  мешкая,  схватил  меня  стальными
пальцами за горло. Голова его еще не прояснилась, действовал он вяло, но
мне от этого было не легче. Бороться с ним - все равно  что  драться  на
кулачках с голодным медведем. Вторично  за  этот  вечер  я  ощутил,  что
расстаюсь с жизнью и мучиться осталось уже недолго.
   Ошибка Перебийноса заключалась в том, что он  оставил  в  моих  руках
свое оружие, и я, почти теряя  сознание,  воспользовался  этим,  воткнув
лезвие ножа во что-то мягкое и упругое. Один раз, затем другой.
   Обследовав нишу, я обнаружил там форменную одежду барона. Под  ней  я
нащупал тонкую материю и потянул  ее  за  край  на  свет.  Это  оказался
восточный женский наряд из дорогой парчи и шелка.
   И тут мне в голову пришла совершенно безумная мысль: а  что,  если  я
переоденусь в это платье и последую за бароном в логово врага?  Турецкий
язык я знал и в случае чего мог объясниться. А время вместе с  проклятым
бароном уходило все дальше и дальше, и я перестал колебаться.  Стянул  с
себя остатки одежды и кое-как облачился в женское  платье,  которое  мне
показалось несколько маловато.
   Спрятав под платьем два заряженных пистолета и кинжал, я со всех  ног
бросился в ту сторону, куда неторопливо удалился барон. Мне  повезло,  я
нагнал его у самого выхода из подземелья, и то  только  потому,  что  он
пережидал, когда наверху  уйдут  люди  с  факелами,  находившиеся  возле
полуразрушенной старой мечети. Именно здесь был  замаскированный  выход.
Барон  с  трудом  протиснулся  в  расщелину  между   огромными   глыбами
известняка и, осторожно ступая,  поспешил  вперед.  Я  вылез  за  ним  и
огляделся. Я успел  заметить,  как  барон  скрылся  за  деревьями  сада.
Впереди виднелось приземистое белое  здание  непонятного  назначения.  Я
последовал за бароном, не забыв опустить чадру на лицо.
   Белое строение оказалось  городскими  термами.  Это  я  понял,  когда
окончательно  потерял  след  переодетого  драгуна,  очутившись  в  жарко
натопленном помещении с резервуарами для воды и резким  серным  запахом.
То, что барон вошел именно сюда, у меня не  вызывало  сомнений.  Но  вот
куда он отправился потом?
   Я решил идти направо. Неожиданно чья-то рука,  обнаженная  до  плеча,
схватила  меня  за  край  одежды,  и  нежный  женский   голосок   пропел
по-турецки:
   - Ханум, вам совсем в другую сторону! Сюда ходят только мужчины...
   Как я уже говорил, по-турецки я понимал и изъяснялся ничуть не  хуже,
чем по-татарски, но боязнь того, что тембр голоса выдаст во мне мужчину,
заставила  меня  ответить  легким  наклоном  головы.  Я  отправился   за
провожатой, болтавшей неумолчно:
   -  Вы,  наверное,  плохо  себя  чувствуете,  ханум?  Это  и  понятно.
Нечестивцы обрушили на наши бедные головы  столько  смертоносного  огня,
что немудрено сойти с ума. Проходите вон в то помещение, где  бассейн  с
фонтаном, теперь  у  нас  совершают  омовение  по  ночам,  когда  меньше
стреляют...
   Только тут до меня дошло, что я принят  за  женщину  и  меня  привели
прямиком в женскую половину бань... Мне очень  захотелось  улизнуть,  но
было уже поздно, турчанка со словами: "Раздеться можно  здесь,  а  после
омовения  я  сама  поухаживаю  за  ханум  и  умащу  ее  прекрасное  тело
благородными маслами" скрылась в клубах пара.
   В помещении находилось пятнадцать-двадцать женщин  разного  возраста.
Не обращая на меня никакого  внимания,  они  расслабленно  плескались  в
большом бассейне, томно возлежали на горячих  каменных  ложах,  позволяя
прислуге втирать в свою кожу какие-то пахучие масла  и  мази.  Я  сделал
вид, что собираюсь раздеться, а сам, сдерживая буйное дыхание и стараясь
унять сердцебиение, пожирал глазами открывшуюся мне пленительную картину
бессознательного женского бесстыдства. Право же, я оказался  благодарным
зрителем!...
   Особенно мое  внимание  привлекала  высокая  стройная  красотка,  чья
точеная  фигурка  то  и  дело  возникала  перед  моими  глазами,  словно
поддразнивая меня. Ее гибкий стан заставлял вспомнить  о  молодой  лани,
высокие груди, больше походившие на фантастические молочно-белые плоды и
увенчанные острыми коричневыми сосками, призывно подрагивали при  каждом
движении, которые были плавными и изящными, а осиная талия и холмы бедер
казались такими совершенными, что  вызвали  бы  буйный  восторг  даже  у
пресыщенных женской красотой ваятелей античности.
   И все же приятного понемножку. Пора  было  и  честь  знать.  Пока  не
вернулась из служебных помещений моя провожатая,  я  потихоньку,  бочком
двинулся к выходу. Выйти мне удалось без особого труда.
   Оказавшись у того самого места, откуда я был "похищен" служительницей
терм, я заметил, что по другую сторону от  входа  вдоль  стены  крадется
какой-то оборванец. Я увидел, что  он  прошмыгнул  мимо  двери  в  бани,
отошел чуть в сторону и, оглядевшись, быстро юркнул в какой-то  павильон
с полуразрушенным куполом.  Подойдя  ближе,  я  услышал  знакомый  голос
господина барона.  Так  вот  где  он  спрятался!  Потихоньку,  чтобы  не
привлечь к себе внимания, я последовал за оборванцем.
   Пользуясь  темнотой,  мне  удалось  пробраться   туда   и   не   быть
обнаруженным. Я юркнул за тюки,  набитые  каким-то  тряпьем.  Отсюда,  с
расстояния всего лишь в несколько метров, я мог хорошо  разглядеть  ярко
освещенное помещение, где на коврах тонкой ручной работы  возлежали  мой
враг и какой-то толстый янычар с красными,  как  у  плотвы,  глазами,  и
слышать все, о чем там говорилось.  Первым  делом  я  увидел  оборванца,
склонившегося в подобострастном поклоне. Он, судя по всему, выдавал себя
за дервиша.
   - Я все осмотрел вокруг, мой господин, - сказал дервиш.
   - Кроме рослой женщины, никто здесь не появлялся.  Женщина  прошла  в
бани,.
   "Смотри-ка, все же он меня заметил! Надо быть осторожней!"
   - Хорошо, Ибрагим, ты  свободен.  Я  запомню  твою  верную  службу  и
отблагодарю за нее, не сомневайся.
   - Мой отец служил вам честно. Еще с вашим отцом он участвовал в  боях
с иноземцами. Да воздаст Аллах  истинным  правоверным  за  их  муки!  Да
покарает он неверных огнем и мечом!
   - Иди, Ибрагим, иди! Я знаю, что ты надежный человек. Иди и следи  за
всеми, кто здесь ходит.
   Ибрагим,  пятясь,  выскользнул  из  помещения  и,  не  заметив  меня,
выскочил во двор.
   - Мы встречаемся с тобой, барон, не  впервые  в  этом  благословенном
приюте покоя и неги, - неожиданно перешел на немецкий рослый янычар.
   - Да, слуга Великого. Но русские пушки достают уже и досюда.
   - Они обстреливают весь город... Отдыхай, барон!  На  этом  ковре  ты
можешь отведать настоящие восточные сладости. Все для твоей милости.
   - Я не могу даже помышлять о еде, пока не выполню свой долг, -  хмуро
проворчал переодетый барон.
   - В чем же он состоит? - спросил толстый турок.
   - Я должен выполнить свое предназначение,  но  для  этого  необходимо
нарушить естественный ход вещей...
   - Как, барон?
   - Ты ведь, Селим-паша, занимаешь высокое положение в турецкой армии?
   - Еще бы, - хвастливо промолвил толстяк. - Я двухбунчужный паша! Меня
ценит сам сиятельный сераскир Измаильский!...
   - А как ты думаешь, брат, что скажет твой сераскир,  если  ему  вдруг
станет известно, что к безвременной  кончине  самого  турецкого  султана
Абдул Хамида приложил руку некий Селим-паша?
   - Как это может случиться? - беспечно спросил толстяк.
   - Пути нашего великого господина неисповедимы. Всем хорошо  известно,
что султан, потрясенный падением  Очакова  и  другими  поражениями,  уже
подумывал о подписании мира с неверными. Так?
   - Да...
   - Но вместе с его смертью надежды на прекращение войны рухнули. А вот
вступивший на  престол  двадцатидевятилетний  Селим  Третий  не  пожелал
начинать свое правление с позорного мира. И поэтому  война  вспыхнула  с
новой силой,.. А кто подливал масло в огонь?
   - Мы...
   - Опять правильно! А кто убил старого султана?  Каким  ядом,  кстати,
воспользовался убийца?
   - Моим фамильным ядом...
   -  Ну  а  если  подробности  об  убийстве  станут   известны   вашему
трехбунчужному сераскиру?
   - Нет, нет! Ты не  сделаешь  этого!...  Хотя  бы  ради  нашей  давней
дружбы!
   - Конечно, не сделаю, если ты ради нашей давней дружбы уничтожишь еще
и сераскира Измаильского,
   - Что?!
   - Да, брат! Это необходимо! Знай же, трехбунчужный  собирается  сдать
Измаил русским без боя, а этого не желает наш великий господин...
   - Яне пойду на это!...
   - Горячишься, брат... Подумай как следует.
   - Нет, нет и нет!
   - Зря... Ну что же, найдутся  другие  дети  сатаны,  которые  сделают
это...
   Я успел заметить, как в пиалу с чаем, стоявшую перед толстяком,  упал
какой-то черный шарик, ловко подброшенный туда бароном. Он растворился в
жидкости моментально, не  изменив  обычного  цвета  и  вкуса  ароматного
напитка.
   - Допивай свой чай и расходимся, - сказал барон, пристально  глядя  в
глаза янычару.
   Тот каким-то подневольным движением схватил пиалу и отпил из нее. Тут
же глаза  его  закатились,  а  все  тело  затряслось  в  судорогах.  Это
продолжалось не более минуты, после чего  все  кончилось,  и  Селим-паша
взглянул помутневшими глазами на барона.
   - Чего изволишь, повелитель? - спросил он.
   - Я - сатана! - сказал барон. - Я твой великий господин. Я приказываю
тебе, ничтожный, пойди в дом сераскира  и  убей  его  ударом  кинжала  в
грудь!
   - Я понимаю тебя, мой великий хозяин!
   - Ты убьешь его вот этим кинжалом!
   Барон вложил в руку двухбунчужного стилет. На его рукоятке  я  увидел
знакомый символ - змея, опоясывающая солнце.
   - Я убью его! - яростно прорычал толстяк и, сжимая рукоятку  стилета,
выскочил в сад.
   - Не сомневаюсь в этом! - ухмыльнулся барон и безмятежно разлегся  на
коврах.
   Я вышел вслед за одурманенным Селим-пашой на свежий воздух. Теперь  я
знал, что мне делать..."

***

   Этот  сон  был  еще  ярче,  чем  предыдущие.  Он  выглядел  настолько
реальным,  что  возникал   вопрос:   а   где   же   все-таки   настоящая
действительность - там или здесь, в моей двухкомнатной квартире? Я видел
вновь перед собой шахматную доску. Рядом был еще кто-то.
   Он стоял ко мне спиной, и я  никак  не  мог  осознать,  имеет  ли  он
определенную материальную форму или просто является сгустком  тьмы.  Это
был мой враг. Он начал оборачиваться, и тут я проснулся в холодном поту.
Часы показывали без четверти восемь.  Аля  спала,  натянув  простыню  на
голову и съежившись под одеялом. Она пошевелилась и проснулась...
   Мы сидели и завтракали. Я без  всякого  аппетита  жевал  бутерброд  с
колбасой. По утрам я почти ничего не ем.
   - Сегодня что-то случится, - каким-то неживым голосом произнесла Аля.
   - Что случится?
   - Что-то страшное.
   - "Случилось страшное", как поется в телерекламе.
   - Я чувствую, сегодня будет какая-то  развязка  клубку,  который  нас
опутал.
   - Если  верить  убийце,  отправившему  на  тот  свет-беднягу  монаха,
сегодня мой последний день. И нужно уже заботиться о поминках.
   - Ты все еще никак не можешь поверить в то, что я тебе говорю.
   - Во что-то могу поверить. То, что я видел в лаборатории,  приходится
воспринять как данность, но доверять всей чуши, которую вы с  Димой  мне
наговорили... Нет, это слишком.
   - Витя, сегодня правда твой последний день. И мой -  тоже.  И  сейчас
идут последние часы, когда мы еще можем как-то повлиять  на  обстановку.
Дальше мы будем просто раздавлены.
   - Ты такие вещи говоришь... Это тебе не  карточные  масти  угадывать,
тут замах шире нужен.
   - Я говорю то, в чем уверена. - Аля со стуком поставила чашку с  чаем
на стол. Чашка треснула, и по скатерти  начало  расплываться  коричневое
пятно.
   - Что ты от меня хочешь?
   - Не знаю. Это можешь знать только ты. Я  уверена,  ты  единственный,
кто способен еще повернуть ситуацию.
   - Может быть, ты и права, - вздохнул я. - Но я просто  не  знаю,  что
могу сделать. Понимаешь, не знаю,
   - У тебя осталось еще немного времени, чтобы узнать это, дорогой.
   - Тебя подвезти до работы?
   - Не надо.
   - Будешь ухолить, закрой дверь на два оборота, Ключ -  на  трюмо.  До
вечера.
   - До вечера еще неизвестно, что произойдет...
   Погода сошла с ума. Ветер крепчал, пригибая деревья, стуча сучьями по
металлической   крыше   гаража.   Я   подсоединил   дворники,   отключил
противоугонное устройство, снял с педали  колоду,  включил  зажигание  и
вывел машину со двора.
   Люди спешили по суетным утренним улицам  на  работу,  ждали  автобус,
пригибались под порывами ветра, о