ожиться на скамье в моем доме.
   - Хотите пива? - спросил  я,  переводя  дыхание.  Мне  стало  немного
легче, и я твердо решил не сдаваться болезни, и вообще как можно  меньше
демонстрировать свое состояние. Мне сегодня уже надо ели всеобщая забота
о моем здоровье. - Местные  жители  совершенно  не  знают  толк  в  этом
божественном напитке.
   - С удовольствием.
   Мы выпили из больших кружек, и мне стало  полегче.  Тревога  немножко
отступила, но я знал, что она рядом и готова броситься  на  меня  вновь,
как хищник из зарослей.
   - Не люблю эти скорбные дела, - вздохнул  Кессель.  -  Расстраиваюсь.
Знаете ли, обостренное чувство жалости... Знакомо оно вам?
   - Несомненно.
   -  Мне  оно  мешает   жить   с   младых   лет.   Вокруг   так   много
несправедливости. Каждый день видишь то,  что  Ш  не  может  не  вызвать
сострадания. В результате жизнь становится сущим адом.
   - Вы правы, - его слова нашли отклик во мне. - Это чувство владеет  и
мной. Может быть, потому я и | хотел с самого начала врачевать людей.
   Я не лгал. Я действительно любил людей и почитал Господа. Я, которому
теперь дана  сила  от  врага  человеческого.  Я,  который  не  может  ее
отвергнуть. За что мне такое?
   - Лекарь борется с самым  беспощадным  врагом  -  смертью,  -  сказал
Кессель.
   - И она в итоге побеждает. Рано или поздно.
   - Смерть терпелива... Она всегда дожидается момента.
   - О чем мечтали вы в детстве?
   - Я? О богатстве... Хотел обладать всеми сокровищами  мира,  чтобы  в
один прекрасный день распахнуть кладовые,  озолотить  бедных,  накормить
голодных... Вот такими мечтами я тешился. Глупо, конечно...
   - Да уж! Этот мир проклят и обречен на несправедливость.
   - Вы, как я посмотрю, тоже склонны к  философии.  Похвально.  В  этом
городе философы с недавних времен начали пользоваться спросом. И вообще,
Эрлих, вы мне нравитесь. - Кессель отхлебнул из кружки и поставил ее  на
стол. - Вы человек тонко чувствующий.  Но,  кажется,  склонны  к  лишним
переживаниям.
   - Склонен, герр Кессель, еще как склонен. Сейчас, например, я склонен
к чувству страха. Верите или нет, но он пропитал  меня.  Я,  как  губка,
впитываю его. Я боюсь, Кессель!
   - Что случилось, фриц? - он обеспокоено посмотрел на меня. - Не  могу
ли я чем-нибудь вам помочь?
   - Я попал в какую-то  дикую  карусель.  Вокруг  меня  витает  смерть.
Смерть и кошмар. Сначала меня хотели убить. Я сам убил человека.  Теперь
вот Бауэр... Я боюсь, Кессель!
   Я выпалил все разом. Мне необходимо было хоть чуть-чуть приоткрыться,
поделиться переживаниями. Я не мог один нести эту ношу.
   - При чем тут Бауэр? - пожал плечами Кессель.
   - Все связано между собой. Я это чувствую. И все вертится вокруг этих
проклятых вещей - броши и книги.
   - Какой книги? Которую я нашел на полу рядом с вами? Признаться, я не
заметил в ней ничего зловещего.
   - О! В ней дьявольская сила. Вы же сами говорили...
   - Бросьте. Это только в сознании моего  старого  профессора  подобные
предметы могли представлять какой-либо интерес, кроме ювелирной работы и
высокой цены. Я не верю в их могущество. Все это  противоречит  промыслу
Божьему. И мне не нравится, что вы принимаете происходящее так близко  к
сердцу. К чему вы скопировали нарисованный в книге  охранительный  круг,
который я тщательно  стер?  Для  чего,  Фриц?  Эти  фантазии  губительно
сказываются на нервах.
   - Возможно. И все-таки расскажите мне поподробнее о броши.
   Кессель замялся. Я видел, он жалеет, что затеял вчера этот разговор о
потусторонних явлениях.
   - Говорите! - как можно тверже потребовал я.
   - Ну хорошо, если вы так настаиваете. Только не  забывайте,  что  все
это сказки. Ваша брошь, дорогой сосед, обладает  чудодейственной  силой.
Ее никто никогда просто так не находил. Подобными  талисманами  обладают
только те,  кому  предстоит  стать  Магистром.  Так,  кажется,  называют
властителей тайной мощи. Об этих  Магистрах,  вероятно,  можно  говорить
много,  но  мой  старик  профессор,  к   сожалению,   ограничился   лишь
несколькими невнятными фразами. Я понял только,  что  эти  люди  однажды
становятся  обладателями  тайной  силы.  С  ними  начинают   происходить
странные события, в их окружении появляются странные  люди,  совершающие
странные поступки. Например... - Кессель замолчал.
   - Что?
   - Вы воспринимаете все слишком серьезно... Ах, ладно!  В  общем,  эти
странные люди непонятно почему  хотят  убить  нового  Магистра.  Магистр
должен выдержать экзамен и одолеть их всех, лишь после этого  он  станет
неуязвимым.
   Я до боли в пальцах  сжал  кружку  и  так  стукнул  ею  о  стол,  что
выплеснулось пиво.
   - Кажется, я опять напугал вас? - забеспокоился Кессель. - Эх, нечего
было распускать язык...
   -  Не  беспокойтесь.  Неужели  вы  думаете,  что   я   поверил   этим
россказням?
   Я потер шею. Нельзя так много говорить. Ведь мои проблемы -  это  мои
проблемы, и нечего впутывать в них посторонних. А что же я сам? Верю  ли
я во все это?  А  что  мне  остается  делать?  Действительно,  необычные
события, странные люди, Бауэр, ночные убийцы. Ну и этот, как его, лекарь
Винер. Кровь стынет в жилах  от  его  холодного  паучьего  взгляда.  Все
сходится - они хотят моей смерти. Ночной кошмар... Да, черт возьми,  мне
это  не  приснилось!  Все   это   было   наяву,   на   самом   деле,   в
действительности!
   Нужно приспосабливаться  к  новым  обстоятельствам.  Как  там  сказал
Кессель? Главное - победить сейчас, и тогда я буду неуязвим! Неуязвим!!!
   Когда мой сосед ушел, я проверил и зарядил оба  пистоля.  Отполировал
бархоткой кинжал. Затем убрал брошь  в  ларец  и,  отодрав  доску  пола,
надежно спрятал его.
   "Так-то лучше", - подумалось мне. Главное, как можно быстрее прийти в
себя,  восстановить  здоровье  и  быть  готовым  к   новым   смертельным
неожиданностям.

***

   - Пришел навестить  вас,  мой  друг,  -  сказал  Зонненберг,  радушно
улыбаясь.
   Неприятности последних  дней  немного  поколебали  его  оптимизм,  но
только  на  один  день.  Сейчас  передо  мной  стоял  прежний  жизнелюб,
добродушный и доброжелательный.
   - Я искренне рад вас видеть, - сказал я, действительно довольный, что
этот человек нашел утром время проведать меня.
   - Помните влиятельную особу, у которой мы были позавчера?
   - Да, конечно.
   - Вы произвели на князя самое благоприятное впечатление, и он желает,
чтобы вы осмотрели его тетушку. Имейте в виду, что это весьма  капризная
особа, но очень богатая. Если вам удастся найти с  ней  общий  язык,  то
успех в этом городе обеспечен. Вы согласны?
   - О чем речь? Когда и куда я должен идти?
   - Князь Одоевский хотел, чтобы вы сделали это сегодня, но вы все  еще
нездоровы...
   -  Я  здоров  и  могу  приступить  к   исполнению   своих   врачебных
обязанностей.
   - Я все же боюсь...
   - Нет, нет, все в полном порядке!  -  сказал  я  и  легко  поднял  на
вытянутой руке тяжелый стул.
   - Да, теперь я вижу, что вы в полной форме,  ха-ха-ха,  -  обрадовано
рассмеялся Зонненберг, - Лично я никогда не был так здоров. Ну  что  же,
пошли.
   Запряженный двумя лошадьми экипаж, отдаленно напоминающий  карету,  а
здесь именуемый почему-то колымагой, по мосту  доставил  нас  на  другую
сторону Москвы-реки.
   - Это место называется Замоскворечье,  -  пояснил  Зонненберг.  Пошли
утопающие в зелени, окруженные садами домики, многие из них каменные.  -
Это интересное место. Здесь две сотни лет назад  великий  князь  Василий
велел отстроить слободу для своих телохранителей, Здесь селились наемные
иностранные  солдаты,  и  наши  соотечественники.  И  место  это   тогда
называлось Нали.
   - Что за слово такое?
   - Простое слово. От русского "налей", Телохранителям  великого  князя
было дозволено держать и пить здесь мед и пиво в любое время, тогда  как
народу это дозволялось только в праздники. А чтобы не  смущать  горожан,
их и выселили за городскую черту.
   - То есть исторически это место пьяниц.
   - Еще недавно здесь  селились  стрельцы,  это  место  и  до  сих  пор
называется  Стрелецкая  слобода.  Вот  там  проходит  защитный   вал   и
деревянные укрепления, они защищали Москву от татар еще не так  давно...
Сегодня таких угроз нет. И здесь больше селятся купцы, притом не слишком
богатые. Знать в этом месте не живет. Тетушка  князя  купила  здесь  дом
исключительно из каприза... Как она говорит, чтобы не  видеть  надоевших
ей вельмож.
   - Особа с характером, - улыбнулся я.
   - И еще с каким... Вон, кстати, ее дом.
   Дом был большой, деревянный - многие  местные  жители  не  признавали
каменных домов, считая их нездоровыми.  Вокруг  был  обширный  парк,  за
которым начинались сады. Мне здесь нравилось больше, чем в толчее вокруг
Кремля, в котором положено жить боярам.
   - Мы на месте, - сказал Зонненберг. - Меня здесь не ждут,  поэтому  я
откланяюсь... Кстати, как вы доберетесь назад?
   - Не беспокойтесь. Я отлично запомнил дорогу.  Моей  новой  пациентке
досаждали постоянные головные боли. Меня она встретила настороженно.
   - Племянник прислал? Небось  опять  шарлатана?  -  властно  проронила
представившему меня слуге высокая статная дама далеко еще не преклонного
возраста. Ее надменное  лицо  довольно  успешно  хранило  остатки  былой
красоты. Одета она была не пол европейски, а в  местную  одежду,  голова
покрыта  темным  платком.  Но  это  облачение  не   придавало   ей   той
диковатости, которая  обычно  бывает  у  местных  жительниц,  одетых  по
местным обычаям.
   - Может быть, Ваша  светлость,  -  почтительно  склонился  в  поклоне
слуга. - Но почему бы не испытать его?
   - Можно. Он наверняка глух как тетерев к нашему языку. Недаром же всю
их иноземную братию у нас издавна окрестили немцами. Ты посмотри,  каков
франт, гусь заморский...
   Я позволил себе прервать лингвистические изыскания княгини,  дабы  не
поставить ее в неловкое положение.
   - О нет, сударыня! Я овладел русским языком еще до того, как моя нога
ступила на эту благословенную землю.
   Княгиня если и смутилась, то лишь на мгновение.
   - Ты глянь, он и по-человечьи  понимает,  и  говорить  обучен.  Почти
правильно произносит. Не коверкает, как остальная немчура...
   Вероятно, следует упомянуть о том, что с первого шага в доме  княгини
меня поразило совершенно  невероятное  количество  рослых  молодых  слуг
мужского  пола.  Поверхностный  осмотр  княгини,  на  редкость  спокойно
отнесшейся  к  необходимым  при  этом   манипуляциям,   подтвердил   мои
предположения Я припомнил прелестные месяцы, проведенные в Испании,  где
благодаря моим  талантам  лекаря  был  допущен  в  дома  высшего  света.
Жесточайшая   католическая   мораль   заставляла    многих    прекрасных
представительниц  знати  сдерживать   свой   огненный   темперамент   до
определенного  возраста,  находящегося  за  той  чертой,  когда   тайная
близость между мужчиной и женщиной может  принести  нежелательные  явные
плоды. Зато перешагнув  сей  Рубикон,  милые  дамы  отдавались  желанной
страсти со всей накопившейся  за  долгие  годы  воздержания  и  ожидания
энергией. Явно нечто подобное встретил  я  и  в  случае  с  вдовствующей
русской княгиней.
   Предварительно убедившись в том, что моя пациентка латынь не изучала,
я нагромоздил медицинские термины, дабы не дать ей понять, что мне  ясна
истинная  причина  ее  недомогания.  А  уж  помочь  ей   избавиться   от
последствий  чрезмерного  служения  Амуру  для  меня  не  составляло  ни
малейшего труда. Настоятельные рекомендации по дальнейшей диете  (больше
жирной и сладкой пищи), а также настойки чудесных трав, собранных мною в
далекой Индии, должны были сделать свое дело.
   Мне  показалось,  что  я  преуспел  в  общении  с  этой  своеобразной
пациенткой.
   - Посмотрим, герр шарлатан, что  дадут  твои  травы,  -  на  прощание
язвительно произнесла она, но, как мне показалось, не столько с вызовом,
сколько по привычке.
   Когда я выходил, меня догнал на редкость воспитанный и  нарядный  для
здешних мест слуга, который почтительно склонил голову:
   - Господин врачеватель, вы  единственный,  кому  удалось  понравиться
нашей хозяйке... Она сказала, что не прочь видеть вас снова,  и  просила
передать вот эти деньги за визит...
   Он протянул мне горсть серебряных рублевиков. Насколько я  разбирался
в здешних деньгах, сумма была достаточной.
   - Приказано запрячь лошадей и довезти вас до дому.
   - Благодарю покорно. Не стоит утруждаться. Я дойду пешком.
   Вскоре я понял, что безрассудно было отказываться от экипажа. Все  же
я еще окончательно  не  выздоровел,  снова  появились  головокружение  и
тошнота - люди, дома, улицы стали зыбкими, неустойчивыми. А расстояния в
городе, где живет около полумиллиона человек, немаленькие...
   Я присел на берегу, откуда открывался  изумительный  вид  на  Кремль.
Произошло чудо  -  где-то  за  полчаса  свежий  воздух  выгнал  из  меня
недомогание. Я ощутил прилив энергии... И даже отважился на прогулку  по
городу...
   Перейдя по плавучему мосту и прогулявшись по набережной, я оказался в
месте, где пока не удосужился  побывать  и  которое  на  меня  произвело
неизгладимое впечатление.  Перво-наперво  я  увидел  потрясающей  своими
очертаниями храм, который так любят мои земляки - русские  его  называют
храмом Святой Троицы, или еще Василия Блаженного, а  наши  прозвали  его
Иерусалимом. Около  него  на  земле  лежали  две  пушки,  обращенные  на
плавучий мост. А дальше простирался перед стенами Кремля огромный рынок.
Все  улицы   вокруг   представляли   собой   сплошные   лавки,   которых
насчитывалось  тысячи  и  тысячи.  На  самой   площади   ставить   лавки
возбранялось, поэтому кипела разносная торговля.
   Там толпились крестьяне в лаптях и  рубахах,  торговцы,  предлагавшие
сбрую, сукно. Туши мяса  притягивали  полчища  мух.  Там  встречались  и
простолюдины, и даже бояре, потевшие  в  кафтанах,  но  из  важности  не
снимавшие их. Несколько солдат гоготали и щипали трех толстенных  баб  в
просторных рубахах.
   Несмотря на столпотворение, здесь, при  ближайшем  рассмотрении,  был
четкий порядок. Торговля шла по рядам,  расположенным  один  за  другим,
удаляясь от Кремля. Здесь были шелковый, суконный, серебряный,  меховой,
сапожный, холстинный, иконный, ряд готового платья,  овощной,  рыбный  и
птичий.
   Стоял несмолкаемый галдеж -  кто-то  на  все  лады  расхваливал  свой
товар, кто-то в голос бранил воришку, стащившего кусок мяса, кто-то пел.
Во всех странах торговые  ряды  схожи,  люди  здесь  захвачены  желанием
получить или истратить деньги,  выбиться  из  нищеты,  преумножить  свои
богатства, дабы не опасаться голода в  тяжелый  год,  не  гнуться  перед
каждым. Люди везде одинаковы - суетливы и алчны.
   Беседовавший с лоточником  до  моего  появления  нищий  -  совершенно
лысый, с ужасным, шедшим через всю голову и лицо шрамом  -  подбежал  ко
мне и, упав на колени, схватил полу моего камзола.
   - Подай, мил человек. Подай, Христа ради, голодному!
   Я вырвал полу и кинул нищему мелкую монету.
   - Спасибо, мил человек. - Он вновь ухватился за мою  одежду.  -  Буду
молиться за  тебя.  Чтобы  Господь  все  тебе  простил.  И  убийство,  и
чародейство твое черное...
   - Что ты говоришь, негодяй? - прошипел я.
   Голова вновь закружилась. Мне вдруг стало казаться, что  происходящее
творится не со мной, что все  это  мне  только  чудится  в  лихорадочном
бреду.
   - Правду говорю, мил человек. - Он стал дурашливо дергаться и хлопать
ладонью по земле. - Ты колдуешь, но перед Богом вес равны. Вот я и  буду
за тебя молиться...
   - С чего ты взял, что я колдую?!
   - Ни с  чего,  ха-ха-ха  -  Осмысленность  на  его  лице  исчезла.  -
Ха-ха-ха, ни с чего, колдун. Дай еще денег! Дай!
   У меня возникло  желание  изо  всех  сил  пнуть  его  сапогом,  но  я
сдержался, только покачал головой, хотел кинуть еще монетку, и тут...  Я
с детства умею  не  только  ощущать  на  себе  чужие  взгляды,  но  даже
определять настроение смотрящего. На меня явно кто-то глядел-пристально,
изучающе...
   Я быстро обернулся, но разглядел  в  толпе  лишь  темную  удаляющуюся
фигуру. Узнать этого человека со спины я был  не  в  состоянии.  Видимо,
негодяй нищий с кем-то в сговоре, и  этот  кто-то  затевает  зло  против
меня. Я хотел схватить попрошайку и повернулся к  нему,  но  тот  исчез,
будто его и не было.

***

   Домой я вернулся  совершенно  разбитым,  полным  тревог  и  раздумий.
Головокружение усилилось,  но  я  выпил  приготовленный  ранее  целебный
отвар, и  мне  немного  полегчало.  И  тут  я  почувствовал  себя  таким
одиноким, несчастным и заброшенным на край света, что у меня  проснулась
жалость к самому себе. Может,  зря  я  посвятил  жизнь  поискам  чего-то
неуловимого, постоянно  ускользающего,  едва  начинаешь  приближаться  к
нему? Я всегда стремился за горизонт, ожидая, что там меня  ждет  что-то
необычное, высокое, но там ждали те же люди, те же города, только  более
или менее необычные, та же усталость, та же людская  несправедливость  и
несчастия. А может быть,  и  не  надо  было  никуда  стремиться?  Может,
счастье ждало в родном Айзенахе, таком тихом и  милом,  знаменитом  тем,
что там в заточении был сам Лютер, и именно там он кинул чернильницей  в
явившегося ему дьявола. Неужели мне плохо бы было в объятиях  прекрасной
Эльзы, с которой я был помолвлен  еще  в  двенадцать  лет?  Может  быть,
покидая свой городок и стараясь не оглядываться на плачущую у  городских
ворот  невесту,  я  навсегда  утерял  право  на  счастье   и   попал   в
заколдованный круг бесплодных начинаний и ненужных проблем?
   Но нет! Я все же немало повидал! Открыл для себя джунгли  и  пустыни,
высокие  снежные  горы  и  полноводные  реки.  Встречал  на  своем  пути
чернокожих африканцев и краснокожих  жителей  Америки.  Для  меня  стали
родными Мадрид и Лондон. Я бывал в Стамбуле и  Самарканде.  И  пусть  не
нашел я призрачного  счастья,  но  скольким  людям  облегчил  страдания,
скольких вырвал из лап смерти. Такова уж моя судьба!
   Это уже стало привычным для  меня  -  ближе  к  вечеру  в  моем  доме
появился очередной  гость.  Правда,  не  могу  сказать,  что  его  визит
обрадовал меня и помог развеять тоску. Лекарь Винер не относился  к  тем
людям, к общению с которыми я стремлюсь. Кроме того, его лицо в  отсвете
свечей приобрело воистину жуткий, дьявольский вид.
   - Рад вас видеть, герр Винер, -  покривил  я  душой.  -  Моя  персона
доставляет вам немало хлопот.
   - Это моя обязанность, мой крест, если хотите...
   - Что же, я вас понимаю! И не останусь в долгу.
   - Мне это известно...
   - Мне не хочется в наших  отношениях,  -  в  отношениях  образованных
людей,  заброшенных  на  край  света  и  делающих  одно  дело,   никаких
недоговоренностей... Герр Винер, у меня нет никаких целей составить  вам
конкуренцию. Наоборот, мне хотелось бы, чтобы мы помогали друг  другу  в
работе...
   - Вы вряд ли  станете  мне  соперником  в  моей  профессии,  -  криво
усмехнулся Винер. - Я лечу несколько иные заболевания
   - Если не секрет - какие?
   - Я пытаюсь врачевать души... А это посложнее врачевания тел.
   - Несомненно, - кивнул я без особой радости. Я всегда со скептицизмом
относился к лекарям, которые изъясняются так напыщенно. В голосе  Винера
была непоколебимая уверенность человека, которому не нужно никому ничего
доказывать. И она тоже меня настораживала.
   - Вы очень  плохо  выглядите,  господин  Эрлих.  Вам  не  нужно  было
приходить к Бауэрам.
   - Возможно, но это тоже были мои обязанность и долг.
   - У вас слишком  много  долгов,  -  скривился  Винер.  В  его  голосе
почудилась угроза.
   - О чем вы говорите?
   Винер вытащил  из  саквояжа  склянку,  налил  в  маленький  стаканчик
немного темной пахучей жидкости и протянул мне.
   - Выпейте это.
   - Благодарю. - Я посмотрел  через  жидкость  ярко-зеленого  цвета  на