не почувствовал в нем фальши.
   А потом по телу прошел холод... Больше всего на свете я сейчас боялся
себя самого. А точнее, боялся того неизведанного,  непонятного,  который
просыпается во мне и недоступен моему пониманию...

***

   - Завтра ночь Черной Луны,  -  произнес  Орзак,  почтительно  склонив
голову.  -  Астральные  течения  сойдутся  в  точке,  именуемой  Первыми
Вратами. И проявится то, что предначертано, Все скрытое обретет жизнь.
   - Так и будет.
   - Начнется твоя новая жизнь, и ты презреешь и отринешь все, что  было
раньше.
   Перед  колдуном  лежал  кристалл,  дошедший  до  нас  из  легендарной
Атлантиды, а также большая книга, куда он записывал историю  Ордена.  Он
предвкушал, как  завтра  начнет  самую  важную  страницу.  В  ней  будет
описание того, как рушатся земные устои.
   - А ведь ты,  Орзак,  до  последнего  момента  не  верил  мне.  Червь
сомнения точил тебя. Почему?
   - Ты хочешь откровенности, Хаункас? Но властители мира не любят ее.
   - Я достаточно разумен, чтобы понимать: сильных  мира  всегда  губили
иллюзии. Когда могучие императоры и  цари  оказывались  в  их  власти  и
переставали видеть вещи такими, какие они есть, - это  было  началом  их
конца.  Поэтому  карать  я  буду  лишь  за  предательство,  но   не   за
откровенность.
   - Когда ты возник из неизвестности,  напористый,  уверенный  в  своих
силах, еще не так давно осужденный на смерть, едва не погубивший  Орден,
я был поражен твоим безумством И с самого начала  не  верил  ни  единому
твоему слову.  В  тебе  была  фальшь,  присутствовало  что-то  неуловимо
враждебное. Ты был чужой. Все мастерство колдуна,  все  мои  способности
твердили об этом. Я готов был сказать  свое  слово,  но  слова  истинных
мудрецов так мало значат для Мудрых.
   - Ты  расхваливаешь  себя,  Орзак,  заботясь  о  теплом  местечке  на
будущее? Со мной это ни к чему. Говори суть.
   - Меня даже посещали сомнения: а на самом ли деле ты Магистр Хаункас?
Не секрет, что не осталось в живых никого, кто лично видел Магистра.
   Я улыбнулся. Он почти что распознал меня, и слава Богу, что Мудрые не
привыкли прислушиваться к словам колдунов.
   - Вскоре сомнения мои поколебались. Когда ты одолел Торка, я ощутил в
тебе присутствие пока что дремлющей мощи. С  того  дня  с  каждым  часом
крепла во мне мысль: ты и есть Кармагор...  Но  ты  вел  странную  игру,
направленную против иерархов Ордена. Я чувствовал, что  Лагут  погиб  не
без твоей помощи.
   - Ты ошибаешься!
   Кто мог ожидать такой проницательности от этого человека!  Он  уже  с
самого начала раскусил меня
   - Хорошо, я ошибаюсь. Но ты просил откровенности. Мне представляется,
что мой рассказ утомил тебя и ты хочешь отдохнуть.
   - Продолжай.
   - Я изучал тебя каждое мгновение, которое ты проводил в библиотеке, Я
видел, какой интерес в тебе пробуждают эти  книги,  как  всей  душой  ты
тянешься к Знанию. И я  ощущал  -  мощь  твоя  вскоре  вырвется  наружу.
Наступало  время  твоего  пробуждения...  Теперь  у  меня  нет   никаких
сомнений. Я рад, что ты сам начинаешь приходить к  этой  мысли  Она  уже
почти овладела тобой Не надо сопротивляться своему предназначению.
   - Я не сопротивляюсь. Я давно знал это.
   - Нет, Хаункас.
   Его прищуренные глаза уперлись в меня. Возникло неприятное  ощущение,
что он заглядывает в самые глубины моей  личности.  Эти  глаза  излучали
дьявольский огонь, они пронизывали меня. Таким Орзака я никогда не видел
Теперь  я  начинал  понимать,  почему  он  слыл  лучшим   чернокнижником
нынешнего времени.  Конечно  же,  не  за  многочисленные  фокусы,  а  за
способность видеть то, что укрыто от взора других.
   - Ты,  Хаункас,  не  знал  этого.  Ты  узнал  это  лишь  недавно.  Ты
наконец-то понял, где лежит твоя  дорога.  Ты  почти  вышел  на  нее.  Я
счастлив, что  дожил  до  этого  мига.  Предсказаниям  Гурта  Проклятого
суждено  исполниться.  И  кто  бы  ты  ни  был  -  Хаункас  или   кто-то
неизвестный, проникший сюда, неся в себе ненависть к Ордену  и  Тьме,  -
все это в прошлом. Твой час пробил. Ты выходишь на дорогу,  и  обратного
пути тебе не будет.
   Он пригнулся ко мне, в его  бездонных  глазах  было  что-то  воистину
дьявольское. Ну конечно же, он знал все! Может быть, с самого начала.
   Игра закончилась. Фриц Эрлих, странствующий лекарь и добрый  католик,
желавший победить зло, проиграл в этой игре.  Зато  выиграл  Кармагор  -
властелин нового, не знающего пощады и милосердия мира.
   Мысли и чувства, посетившие меня в момент, когда я стоял  над  трупом
Долкмена, были мной потом с негодованием отвергнуты.  Они  казались  мне
невозможными и дикими, и, думалось мне, одолеть меня они могли только  в
миг слабости и неопределенности, когда я лишь чуть-чуть приоткрыл  дверь
в душе злу и неверию. Но теперь я четко понимал, что противиться им  нет
никакого смысла. Ибо нет ничего в  мире,  что  могло  бы  сравниться  со
сладостным ощущением владения истиной, бескрайней Мощью. Все равно этому
миру предначертан конец, даже святые христианские книги говорят об  этом
Так пусть лучше новым хозяином измененной Земли буду я, у кого  остались
представления о чести и справедливости. Да, я буду править  справедливо.
И, как говорил Орзак, в этом мире тоже будет смысл и красота.  Возможно,
он даже будет не  хуже  нынешнего...  Впрочем,  все  это  размышления  о
чем-то, не имеющем значения.  Главное,  в  этом  мире  я  буду  обладать
властью над Силой!
   - Так кто же ты, Магистр? - голос колдуна звучал мощно,  он  продирал
меня насквозь.
   - Я - Кармагор.
   - Повтори.
   - Я - Кармагор!
   Мой крик прокатился по коридорам. Я обхватил плечи руками. Меня  била
дрожь. В подземелье не проникал холод.  Просто  озноб  проник  в  каждую
частицу моего тела и заморозил его. Но  не  только  лед  царил  во  мне.
Радость освобождения и предчувствие скорого обретения Имени.
   - Скажи, Орзак, это ты все время следил за мной? - спросил я, приходя
в себя и возвращаясь с небес (точнее, из чистилища) на землю.
   - Я не следил за тобой.  Я  не  слежу  ни  за  кем,  -  со  спокойной
уверенностью произнес чернокнижник. - Мне это не нужно. Мало ли кто  мог
следить за тобой, Магистр. Тут  каждый  шпионит  за  каждым.  Таков  наш
Орден, и иного не дано.
   - Может, и так.
   Я нашел ответы на многие вопросы. Но кто следил за мной, кто приходил
в мою комнату, чей смех я слышал, чье присутствие  ощущал  как  реальную
тяжесть, - так и оставалось неясным. Это вряд ли был кто-то из Мудрых, а
тем более из слуг. Но это уже неважно. Никто и  ничто  не  могло  теперь
помешать мне.

***

   Поздно вечером молчаливые монахи принесли мне  все,  что  понадобится
для завтрашнего посвящения. Черная накидка  из  мягкого,  не  мнущегося,
очень прочного материала, в которой было проведено  через  Первые  Врата
столько Мудрых, была почти  невесома.  В  рукоятке  острого,  с  длинным
лезвием кинжала сиял большой алмаз. Этим кинжалом завтра я рассеку  себе
ладонь, и кровь моя, капая на кристалл и породнив меня с ним, ознаменует
приход в мир великого сына Люциферова, а с ним и приход  нового  порядка
вещей...
   - Пора, - сказал молчаливый  монах,  глядя  на  меня,  облаченного  в
одежды.
   В сопровождении тринадцати монахов я проследовал в Зал Камня.  Я  был
совершенно спокоен. Я был невозмутим. Я был целеустремлен. И  ничего  не
могло  сдвинуть  меня  с  избранного   мной   окончательно   направления
движения... Я шел навстречу Судьбе, которой отказался противиться...
   Черная накидка ниспадала с моих плеч,  мои  пальцы  сжимали  рукоятку
кинжала. Я стоял  в  самом  центре  Зала  Камня  Золотой  Звезды,  перед
Цинкургом. На меня были обращены взоры всех, кто в эту минуту  находился
здесь. Не так часто проходили церемонии вхождения в Первые Врата, и лишь
счастливые имели возможность наблюдать их, чтобы потом никогда в жизни и
на миг не забывать о том, свидетелями какого зрелища явились.
   Зал Камня был ярко освещен огнями факелов и  больших  черных  свечей,
которые держали монахи в надвинутых на голову  капюшонах.  Я  оглянулся.
Вот хитро озирающийся брат Арден, который не так давно приводил меня  на
суд, а потом просил прощения. Его я знаю еще с Москвы. А вон его  хмурый
товарищ  брат  Вампа,  который  яростно  ненавидел  меня,  когда  я  был
отверженным, и будет верно служить мне, когда  я  стану  Мудрым.  А  вон
согнулся, спрятав руки под мышки, Робгур - немой горбун.  В  его  пустых
глазах сегодня тлела искра интереса к происходящему.
   Голову туманил  дым  от  жаровен,  в  которые  Орзак  кинул  какой-то
порошок, приготовляемый целых пять дней при помощи сложных  алхимических
приспособлений. Пол передо мной был расчерчен пентаграммами, незнакомыми
символами и изображениями. Стрела указывала на Цинкург. Вот это  и  есть
Первые Врата - три шага до камня, которые сможет пройти лишь  тот,  кому
судьба предначертала это.
   Рядом со мной Карвен. Ему предстояло, взяв меня за руку, провести эти
три шага. Всего лишь небольшой отрезок,  который  в  обычной  обстановке
человек пройдет за секунду. Но он отделял меня от новой жизни,  где  мне
предназначалось достигнуть вершин и изменить все сущее.  В  том  будущем
мире ожидало меня высшее наслаждение, сокровенный смысл, к  которому  я,
наверное, стремился всегда.
   Орзак чернокнижник, находившийся по другую  сторону  камня,  упал  на
колени и  бросил  щепотку  порошка  на  жаровню,  едкий  дым  пополз  по
помещению, сгущаясь и клубясь вокруг Цинкурга.  Казалось,  Камень  дышит
им.
   Орзак начал монотонно и гнусаво напевать слова  ушедшего  и  забытого
языка. И слова эти будто взывали к стихиям, открывали щелку в иной  мир.
Недаром говорят чернокнижники,  что  звук  -  это  ключ  к  сути  вещей,
пронизывающий пласты различных миров,  а  вовсе  не  банальное  звуковое
наименование какого-либо предмета.
   Надтреснутый голос Орзака нарастал, колдуну вторил хор монахов.  Меня
начинала бить дрожь, мелкая и сильная, но не такая, как  от  страха  или
холода. Наоборот, Это энергия  слов  мертвого  языка  передавалась  мне,
вибрировала в каждой частице моего тела.
   Цинкург притягивал мой взор. В камне опять  открывался  вход  в  иную
сущность, куда  разумом  мог  проникнуть  только  счастливый  избранный.
Сейчас в Цинкурге царила не зияющая пустота, где нашел  свое  пристанище
Торк. В нем теплилась жизнь. Непонятная, непостижимая. В мире, входом  в
который служил Камень, все  устроено  на  какой-то  иной,  неподвластной
нашему разуму основе. Там было Нечто, затягивающее в свой круг звезды  и
планеты, переустраивающее все на свой лад, не выносящее  рядом  с  собой
ничего  иного,  отличающегося  от  него.  Там  было  Нечто,  великое   и
потрясающее разум. Я понял, моя задача, цель Кармагора - распахнуть  эту
дверь. Швырнуть Землю к его ногам. И цель эта была прекрасна!  -  Пошли,
брат.
   Пальцы аббата сжали мою руку. Мне стало  понятно,  что,  несмотря  на
свое будущее величие, я жалок и бессилен пред лицом Его, перед ужасающим
Нечто.
   Не имело теперь значения, хочу ли я служить Ему, по душе ли  мне  это
служение, захочу ли я открыть Ему врата. Выбора у меня нет.  Меня  будто
влекла вперед полноводная река, и смешно мне, жалкой щепке,  противиться
могучему потоку. Потоку, который растворял в себе целые Вселенные
   Я сделал свой первый шаг, а хор все нарастал, и уже  не  существовало
вокруг меня ничего, кроме этих голосов да непостижимой глубины  Цинкурга
- Камня Золотой  Звезды,  который  растворял  меня  в  себе  Отныне  мои
помыслы, стремления, поступки безраздельно принадлежали хозяину Камня. Я
не думаю,  чтобы  кто-нибудь  из  предшествовавших  мне  Мудрых  испытал
что-либо похожее. Я ведь был первым Кармагором,  и  потому  чувства  при
прохождении через Первые Врата у меня должны были быть исключительные
   Еще шаг Напевы становились оглушительными. На самом деле или мне  это
казалось, из глубин  шара  Он  смотрел  на  меня  -  безмерно  мудрый  и
невыразимо ужасный. Этот ужас был готов перешагнуть порог моего мира,  и
перед ним все, что было создано на пути постижения Зла человечеством  до
этой поры - пытки инквизиции и кровь крестовых походов, терзания  первых
христиан и ритуальные убийства племени инков -  все  это  было  мелко  и
несерьезно. Этот ужас был квинтэссенцией, чистой идеей кошмара,  которым
нет в человеческом языке достойного обозначения.
   Но  пустота,  отвращение  и  отчаяние  держались  во   мне   недолго.
Невыразимое счастье от прикосновения к этой невиданной Силе  переполнило
меня, и я окончательно понял, как привлекательно Зло  и  почему  столько
душ попадает в силки дьявола.
   Упоенный незнакомым мне доселе ощущениями, слегка оглушенный, глубоко
вдохнув густого, словно кисель, воздуха, я сделал третий шаг.  И  вот  я
почти вошел в Первые Врата, и они готовы  были  пропустить  меня.  Через
мгновение прозвучит в зале имя нового самого великого сына Тьмы.

   КАРМАГОР!!!

   Оставалось немногое. Я прошел тернистый путь от неверия и обмана,  от
стремления разрушить Орден к сознанию истинного  своего  предназначения,
истинного порядка вещей. И всего-то-навсего, что мне нужно было  сделать
сейчас, - пролить кровь. Свою кровь.
   - Торопись, время подходит, - прошептал Карвен.
   - Да, - выдавил я с трудом.
   Я сильнее и сильнее сжимал рукоятку кинжала, мне казалось, что желтый
алмаз вот-вот рассыплется в моих стальных пальцах.
   - Кровь, Хаункас! Ты должен скрепить этот союз кровью.
   - Кровь... - прошептал я чуть слышно.
   При этом слове, будто из иной жизни, прожитой  не  мной,  а  каким-то
другим человеком, возникла картинка - девочка, нож, кровь. Ее  кровь  на
Камне Золотой Звезды. Это было, наверное,  несколько  тысяч  лет  назад.
Может, еще до потопа, до того, как Атлантида  ушла  в  бушующие  морские
воды. Нет, не правильно. Мой затуманенный мозг  все-таки  смог  нащупать
нить - это было всего несколько дней назад. Ее кровь открыла путь Торку.
Моя же кровь - кровь не жертвы, а союзника, избранного Им из миллионов и
миллионов людей.
   Я поднял нож.
   Тут все сдвинулось, и секунды стали равны минутам, а минуты -  часам.
Время замедлило свой ход, и мысли стали вялыми  и  ленивыми.  Разве  так
важно,  что  ты  думаешь?  Важно,  что  ты  делаешь.  И   порой,   будто
подталкиваемые импульсами из самых черных или светлых  глубин  души,  мы
способны еделать то,  о  чем  и  помыслить  не  можем,  о  чем  позабыли
давным-давно - несколько тысяч лет. Или всего лишь несколько дней?..
   Моя рука медленно двинулась вперед. Краем глаза я видел  застывших  в
безвременье  монахов.  Время  отныне  двигалось  вперед   только   моими
усилиями, я толкал его движением моей руки с зажатым кинжалом. Это  было
трудно. Наверное, с таким же трудом Сизиф толкал  свой  камень.  Сколько
прошло -  секунда,  минута?  Наконец  лезвие  достигло  цели.  По  самую
рукоятку оно вошло в грудь Карвена. Я повернул голову и услышал громовой
запоздалый крик:
   - Остановись!!!!

   ЭТО КРИЧАЛ НЕМОЙ ГОРБУН...

***

   Как говорил колдун, вероятность того, что  пророчество  сбудется,  не
больше восьми шансов из десяти. Даже если оно дано в Откровении великого
чернокнижника Гурта. Два шанса - это человеческая  воля  -  в  последний
момент пойти наперекор равнодушной и неумолимой судьбе,  вспомнить,  что
есть в тебе частица Творца.
   Что толкнуло мою руку, когда  все  были  уверены  и  сам  я  тоже,  в
осуществлении предначертанного? Не  знаю.  Может  быть,  воспоминание  о
детских, полных  слез  глазах.  А  может,  отвращение  к  Нему  все-таки
перевесило сладостное упоение Его мощью. Или проснулся  во  мне  старина
Эрлих,  бесшабашный  рубака  и  путешественник,  бессребреник  и  чудак,
лекарь, коему столько людей были обязаны жизнью и кто никогда  не  щадил
себя в борениях за правое дело. Или  все-таки  снизошла  на  меня  тогда
искра Божьей благодати и озарила все вокруг, высветив безобразное. Разве
поймешь. Но, как бы там ни было, кинжал не рассек мою кожу, а вонзился в
грудь последнего Мудрого, и его  кровь,  а  не  моя  хлынула  на  Камень
Золотой Звезды, Произошло самое страшное из того,  о  чем  только  могли
помыслить высшие иерархи Черного Ордена...
   Все было задумано Адептом  с  самого  начала.  Не  столь  важно  было
уничтожить  Мудрых  -  на  их  место  пришли  бы  другие.  Предотвратить
наступление часа Люцифера могло лишь уничтожение Камня Золотой Звезды. А
для этого следовало убить всех, кто связан с камнем  невидимыми  нитями,
то есть Мудрых, причем кровь  последнего  из  них  должна  была  оросить
Цинкург. А после этого надлежало разбить сам Камень Жезлом Зари.
   С последним Мудрым я все-таки разделался. Если кто-то и понял, что  я
хочу сделать, помешать мне был уже не в силах. Поздно!
   Я толкнул Карвена, зажавшего рану рукой, на камень, и он упал  грудью
на Цинкург. Капли его крови оросили колдовской шар.
   Аббат приподнялся, с ужасом посмотрел на меня и рухнул бездыханным.
   Красные капли закипели, просачиваясь внутрь Цинкурга, вызывая бурю  в
том мире. Я ощутил смятение Того, чьи глаза  еще  недавно  искали  меня,
видя во мне своего раба, свое орудие. Потом в Камне все пошло  кувырком,
пол заходил у меня под ногами, я едва не упал и лишь  из  последних  сил
оставался стоять на месте.
   Бросив нож, я выхватил из-за пазухи  Жезл  Зари  и  сжал  его  обеими
руками. Теперь мне казалось, что двигаюсь я  слишком  медленно,  что  не
успею довершить начатое.
   Но я успел! Я изо  всех  сил  опустил  Жезл  на  Камень.  Сперва  мне
показалось, что ничего не произошло. Шар отозвался  хрустальным  звоном,
от удара Жезл Зари выпал из моих рук.
   Я застонал, как от боли. Получается, что все зря. Цинкург  уничтожить
невозможно!..
   Но, вот по поверхности шара пробежала рябь, и Цинкург стал... нет, не
рассыпаться, не раскалываться  -  он  стал  расползаться,  расплываться,
будто это и не камень  вовсе,  а  какая-то  мерзкая  слизь.  Что-то  еще
недавно бывшее живым. И слизь эта стала испаряться.
   С Жезлом Зари происходило то же самое, что и  с  Цинкургом.  Когда  я
ударил Жезлом  о  шар,  то  Камень  на  его  верхушке  вспыхнул,  и  мне
показалось, что по залу прокатился вопль боли и  ужаса.  Чей  он  был  -
сатаны, кого-нибудь из его подручных, того, чью сущность нам  вообще  не
дано постигнуть разумом?
   Тут послышался настоящий, а не  кажущийся,  вопль  ужаса.  Это  вопил
Орзак, вцепившись себе в волосы и безумными глазами глядя на меня...
   Время начало течь привычно. Все  вокруг  будто  вскипело,  забурлило,
пришло в движение. Теперь я должен был умереть. Одни монахи потянулись к
развешанному на стенах оружию, другие присматривали что-нибудь  тяжелое,
третьи готовы были разорвать меня голыми руками.
   Я нагнулся и поднял испачканный кровью последнего из  Мудрых  кинжал.
Это оружие было не очень внушительным. Я мог рассчитывать  лишь  на  то,
чтобы унести с собой в могилу побольше врагов. Я был хорошим  бойцом,  и
последний мой бой должен быть достойным.
   Я перехватил летящую мне в грудь  алебарду  и  воткнул  нож  в  живот
первого нападавшего. Теперь я владел его оружием. Двух-трех, а  может  и
более, я надеялся убить, прежде  чем  свет  навсегда  померкнет  в  моих
глазах...
   - Подходи! - с отчаянным весельем крикнул я, будто  зазывая  зрителей
на представление.
   И тут началось нечто  невообразимое.  Все  вокруг  заходило  ходуном,
послышался  нарастающий  утробный  гул,  пробирающий   насквозь.   Нечто
подобное мне довелось пережить в дальнем азиатском походе - тогда  почва
вздыбилась и пошла трещинами, и за несколько мгновений богатый  красивый
город превратился в развалины. Насколько я  знаю,  наша  старая  матушка
Европа давно не подвергалась подобным буйствам стихии.
   В воздухе будто лопнула басовая струна. Раздался оглушительный звон -
это со стен начали сыпаться металлические  щиты  с  гербами  Ордена.  По
стенам, будто