быть все это интересно?  По  телевизору
гнали какую-то чушь, которую мне смотреть не хотелось. Не было и желания
усесться за какую-нибудь книгу. И завалиться на боковую не  хотелось.  И
вообще   ничего   не   хотелось.   Иногда   бывает    такое    состояние
неопределенности, когда в душе пусто и гулко,  как  в  театральном  зале
поздней ночью. Душа рвется наружу, хотя понимаешь, что рваться ей  особо
и некуда... Все, надо избавляться от минорных мыслей и хандры! А  заодно
и от головной боли.
   С головной болью я справился одной таблеткой Цитрамона. С настроением
оказалось сложнее. В голову лезли неприятные мысли. Первый рабочий  день
и первая рабочая ночь  дались  мне  тяжело.  Оказалось,  месяца  отпуска
достаточно,   чтобы   поотвыкнуть   от   такой   банальной   милицейской
обыденности, как трупы, убийцы, лужи свернувшейся крови. Я снова и снова
вспоминал  тело,  распростертое  на  "бульнике".  Вспоминал  и  маньяка,
пообещавшего мне скорую смерть. Интересно, почему он из всех, кто с  ним
общался ночью, выбрал именно меня объектом для своих  угроз?  Почему,  к
примеру,  не  Володьку?  Или  не  старшину-охранника?  Или  перепуганную
молоденькую медсестру из "скорой", которая приезжала за ним?  Сказал  бы
девчонке замогильным голосом: "Ждет  тебя,  несчастная,  через  три  дня
жестокая погибель".  Уж  в  ее  лице  он  нашел  бы  более  благодарного
слушателя. Напугать же  такой  дешевкой  начальника  уголовного  розыска
нелегко.
   На моем веку мне немало угрожали. Когда мы начали  прижимать  местную
воровскую братву, главный городской авторитет по кличке Чума  пришел  ко
мне наводить "дипломатические мосты": "Всю хиву переполошил,  начальник.
Ты  нас,  авторитетов,  не  трогай,  а   мы   тебе   обеспечим   процент
раскрываемое. Будем каждый месяц кого-нибудь из  братишек  посылать,  он
будет брать на  себя  все  нераскрытые  преступления.  Орден,  командир,
получишь". Послал я его тогда по матушке. И принялись  мы  за  братву  с
новой силой.
   После очередной успешной операции Чума заявил:
   - Ты, Аргунов, у нас первый в списках  на  уничтожение.  Теперь  тебе
каюк.
   Я ему набил морду и упек на пятнадцать суток. А вскоре  взял  его  на
вымогательстве и прописал "путевку на Север". Все эти угрозы  -  обычный
бандитский понт. Желание выглядеть крутыми. Но все же  в  словах  убийцы
монаха было что-то,  неприятно  задевшее  меня.  Они  оставили  какой-то
тяжелый осадок... А тут еще приключения в  морге.  Сейчас  они  казались
совершенно  нереальными.  Будто  и  не  со  мной  все  было.  Хотя  если
разобраться, что случилось? Лопнула лампочка и прошел полуголый мужик  в
простыне. Ну и что такого? Все остальное - только чувства, предчувствия,
ощущения, - как говорится, к делу  их  не  подошьешь.  Призрачный  свет,
холодная игла в сердце - мало ли что  почудится  после  бессонной  ночи,
созерцания истерзанного трупа, разговоров с чокнутым убийцей и  чокнутым
патологоанатомом.
   Через некоторое время я понял, что мне не хватает. А не  хватало  мне
приятного общества. Если точнее - общества  женского.  Ну  а  если  быть
совсем точным, мне не хватало общества Али.
   Я потянулся к телефону, и мои пальцы забегали по кнопкам.
   - Але...
   - Мне, пожалуйста, Алю.
   - Все Алю  да  Алю.  Будет  вам  сейчас  Аля,  -  закаркал  в  трубке
старушечий голос.
   - Слушаю. - А вот этот молодой напористый голос принадлежал Але.
   - Здравствуйте.
   - Привет. Кто говорит?
   - Это Виктор.
   - Виктор?
   - Да, Виктор Аргунов. Вы что, забыли своего спасителя? Впрочем, стоит
ли рассчитывать на долгую память красавицы.
   - Склероз еще меня не доконал.
   - Вас уже выпустили?
   - Выпустили?.. Да, выпустили. Распахнулись двери темницы. На мне  все
заживает как на кошке.
   - И как вам на воле?
   - На воле? Честно?.. Не слишком хорошо. У вас, судя по  голосу,  тоже
не все в полном порядке.
   - У меня? Не в порядке? Да что  вы!  -  Я  попытался  придать  своему
голосу побольше бодрости. Всегда боялся прослыть унылым типом, погрязшим
в самокопании. Никогда не относился к тем, кто охмуряет девиц,  давя  на
их жалость.
   - Но я же чувствую, что вы не в своей тарелке.
   - Немного устал. Бессонная ночь. У нас было серьезное убийство.
   - Серьезное убийство? Бывают несерьезные?
   - Не бывает... Аля, мне бы хотелось встретиться  с  вами,  -  взял  я
сразу быка за рога.
   - Где?
   - Ну, мы могли бы где-нибудь посидеть, - протянул  я,  прикидывая,  в
какое заведение в городе может начальник уголовного  розыска  пригласить
даму без страха разориться в прах и заложить золотой зуб,  установленный
в прошлом году вместо выбитого  мощным  кулаком  Анвара  Файрутдинова  -
знатного городского разбойника.
   - Бросьте, я ненавижу кабаки.
   - Если вас это не смущает, мы можем  посидеть  и  поговорить  у  меня
дома, - сказал я, сам поражаясь своему нахальству.
   - Хорошо, маркиз, ждите меня в полночь в вашем фамильном замке. Буду.
   - Если хотите, я заеду за вами.
   - Не надо. Где вы живете?
   - Суворова, шестнадцать, квартира десяти.
   - Мне до вас всего три остановки.
   - Когда ждать?
   - О маркиз, я уже лечу. Получив такое приглашение, женщина  не  может
медлить ни секунды.
   Она появилась через сорок минут. Очки у нее были еще больше  прежних,
разбитых в автокатастрофе. Легкий синий костюмчик из тонкой  материи  не
подходил для сегодняшней прохладной погоды. Аля  никак  не  походила  на
человека, недавно побывавшего в аварии и  только  сегодня  вышедшего  из
больницы. Лишь бинт на руке напоминал об этих печальных обстоятельствах.
   - Вы аккуратист, Виктор. Для дома, в котором отсутствует  женщина,  у
вас удивительный порядок.
   - Привычка. Не люблю беспорядка.
   - Понятно. У следователя все бумаги должны быть разложены по  папкам.
Так?
   - Почти так.
   - Для меня уборка квартиры всегда в тягость.
   - Кстати, могу накормить вас обедом.
   - Нет, спасибо. Если только чашечку кофе.
   - А не испить ли нам кофею? - спросил граф. Помните этот анекдот?
   - В детстве слышала.
   Я отправился на кухню, покопался в своих скромных запасах, выудил  из
ящиков банку шпрот, гусиного паштета, коробку  конфет  "Вечерний  звон",
немецкий ананасовый кекс в вакуумной упаковке, два апельсина -  хватило,
чтобы вполне пристойно сервировать низкий столик  на  колесах.  Потом  я
принялся за приготовление кофе. Я люблю этот процесс. Растворимый кофе -
это уродец технической цивилизации. Кофе следует варить в  турке,  лучше
всего на углях, что в городской квартире  весьма  затруднительно.  Зерна
нельзя  молоть  в  электрической  кофемолке,  ингредиенты  должны   быть
выверены как в аптеке.  Я  с  закрытыми  глазами  мог  приготовить  кофе
по-румынски с сахарной пудрой и ложкой какао, по-ирландски  -  с  виски,
по-венски - с шапкой из сбитых сливок, по-варшавски - с горячим молоком,
знал еще несколько десятков рецептов. Остановился на "Экспансии" -  этот
рецепт я узнал  из  одноименного  романа  Юлиана  Семенова.  Секрет  его
состоял в добавлении ложечки меда и ползубчика чеснока.
   - Просто изумительно, - заявила Аля, попробовав кофе.
   - Это я умею.
   - А я плохо готовлю, - продолжила Аля перечисление своих недостатков.
   Мы сидели, неторопливо болтая обо  всем  и  ни  о  чем.  Я  про  себя
поражался   своей   легкомысленности.   Специфика   работы   накладывает
определенный отпечаток на весь образ жизни.  Сотрудникам  МВД,  особенно
оперативных служб, рекомендуется избегать лишних  знакомств,  ограничить
круг общения. А я пригласил домой женщину, которую видел всего два  раза
и о которой почти ничего  не  знал.  Но  я  почему-то  испытывал  к  Але
доверие, хотя в жизни привык мало кому доверять.
   - Мне было пятнадцать лет, когда родители  переехали  сюда,  -  вдруг
погрустнела Аля. - Отца назначили директором  строительного  управления.
Помню, как мне не хотелось жить здесь. Я плакала.  Пару  месяцев  ходила
как в воду опущенная. Мне здесь сразу не понравилось.
   - Тмутаракань, конечно. Тут с вами трудно не согласиться.
   - Дело не в этом. Мы жили раньше в еще худшей дыре. У  меня  не  было
друзей и подруг, разлука с  которыми  сильно  меня  огорчила.  Просто...
просто я сразу почувствовала: тут что-то не в порядке.
   - Что вы имеете в виду?
   - Вам никогда не приходило в голову, что здесь живет мутная ЗЛОБА.
   - Вы читаете мои мысли. Живет. Злоба. Мутная. Кому как не  мне  знать
это. Столько самой различной сволочи, сколько здесь, мало где встретишь.
Чего греха таить, мне здесь не нравится. Не прикипел я душой  к  местным
просторам.
   - Да нет, я не о том. Мне иногда кажется, что  под  боком  существует
какая-то черная, возможно, осмысленная СИЛА. Именно она наполняет  людей
ненавистью, собирает обильную кровавую жатву.
   - Какой слог, Аля. Он вызывает невольное уважение.
   - Напрасно смеетесь, - поджала губки Аля.
   - Да не смеюсь я. По-моему, вы все усложняете. "Тень сатаны лежит  на
этом краю"... Все гораздо проще. Я не знаю, что  такое  вселенское  зло.
Зато я знаю, что такое зло в конкретном человеке. Я знаю, что это  такое
- тупые, опухшие от пьянства, позабывавшие все  на  свете  подонки,  для
которых что кровь, что водица... Знаю, что такое дети алкашей-родителей,
не видящие белого света, с младых лет готовые порвать горло кому угодно.
Я знаю, что такое  наркоши,  способные  на  все,  ради  частички  своего
больного, ублюдочного счастья. Знаю, что такое бес жадности, вынуждающий
людей забывать все Христовы заповеди.
   - Частности. Все действительно сложнее. И страшнее...
   - Я не философ, я - сыщик. Я привык к частностям. И привык бороться с
ними...  Виктор  Козлов,  старший  зоотехник  совхоза,   имел   привычку
отлавливать в лесу детей, насиловать, а потом еще живых палить в костре.
Можно что угодно говорить о высоких материях борьбы добра  со  злом.  Но
все элементарно. Просто он  был  генетический  отброс,  ошибка  природы,
человек с мутным сознанием, извращенной сексуальностью. Зверь... Ключник
- четыре судимости за злостное хулиганство и причинение тяжких  телесных
повреждений. Наконец, зарубил топором пятерых собутыльников -  обиделся,
что недолили ему "красненького". Тоже мразь и выродок. Он таким родился,
и никакие космические силы тут ни при чем. А Сулейман - боевик, один  из
главных наемных убийц московских чеченских бригад. Не слышала о таком?
   - Нет.
   - На нем было около пятидесяти убийств. Эдакий "терминатор",  человек
необычайной физической силы, когда  его  взяли  под  Москвой,  умудрился
выбить дверь в СИЗО, "отключить" конвоиров и сбежать.  Один  из  корешей
пригласил его на свадьбу. Сулейману приглянулась невеста, недолго думая,
изнасиловал ее почти на глазах у супруга,  а  потом  убил  его,  выколов
ножом  глаза,  чуть  ли  не  отрезав  голову.  В  прошлом  году   прошла
информация, что он скрывается в одном из домов в поселке Пречистый.  Ему
было от кого скрываться. Он числился в федеральном розыске. Кроме  того,
минимум пять московских  бандгруппировок  искали  его,  чтобы  выпустить
кишки. Нас он встретил огнем из автомата. А когда наш командир  спецназа
Семеныч поднимал пистолет, чтобы всадить ему пулю  в  лоб,  эта  скотина
ползала на брюхе и целовала землю, прося пощады. Не дождался... Сулейман
был просто животным. Подлой гиеной..., Все очень  просто,  Аля.  В  мире
есть подонки, не имеющие права называться людьми, а есть  обычные  люди,
которым эти твари мешают жить. Все остальное - пустые фантазии.
   - Есть абсолютное добро и зло.
   - Ну да. "Черное и белое, Свет и Тьма". Вот читаю старинную рукопись.
Она полна  этими  рассуждениями.  Нет,  Аля,  добро  и  зло  всего  лишь
противоречия внутри каждого из нас. Или человек способен жить среди себе
подобных и относиться к ним как к себе  самому,  хотя  бы  стремиться  к
этому и жить по установленным правилам, или не способен, и ему  нравится
нарушать эти правила. Чем более серьезные правила он нарушает, чем более
разрушительным страстям предается, тем  больше  в  нем  зла.  Все  очень
просто.
   - "Все очень просто, сказка - обман", как пел Макаревич.
   - Согласен.
   - А я не согласна. Вам не кажется, что добро  и  зло  существуют  вне
зависимости от каждого индивидуума, вне его? Что они являются отдельными
могущественными, может, и разумными силами и стремятся увлечь не  только
человека, но  и  целые  народы,  может,  все  человечество?  Иногда  зло
прорывает все преграды и плотины.  Оно  увлекает  за  собой  людей,  как
увлекает цунами песчинки.  Гитлер,  Пол  Пот.  Две  мировые  войны.  Это
только,  заметьте,  двадцатый  век.  В   движении   человеческих   масс,
сплоченных  единой  черной  силой,  всегда  было   что-то   мистическое.
Вторжение мирового хаоса.
   - Понятно. Черти воду мутят.
   - А что, и мутят.
   - И черти... Бог с ними, со всеми.
   - Послушайте, а что за рукопись, о которой вы мне говорили?
   - По случаю досталась.
   - Дадите посмотреть?
   - Пожалуйста. - Я протянул ей папку.
   Аля углубилась  в  чтение.  Читала  она  быстро,  перелистывала  одну
страницу за другой. Я задал ей несколько вопросов по поводу прочитанного
и убедился, что она ничего не упускает и все  запоминает.  Наконец,  она
пододвинула ко мне папку, чем очень меня порадовала.  Мне  уже  начинала
надоедать эта изба-читальня.
   - Ну как?
   - Очень интересно... И очень важно.
   - Для кого важно?
   - Возможно, что для вас... и для меня... Виктор, неужели вы ничего не
чувствуете?
   - Почему же ничего? Я чувствую, что у вас  ладный  и  модный  костюм,
новая прическа, приятные духи. И что вообще вы мне нравитесь.
   - Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло после  автокатастрофы?
- произнесла она строгим и требовательным тоном. - Если, конечно, это не
военная тайна.
   - Да вроде нет.
   Что-то меня озадачило в ее голосе. И я выложил ей все. И об убийстве,
и об убийце, и о  происшествии  в  Морге.  Естественно,  по  возможности
окрасив все в легкие  цинично-ироничные  тона,  -  иначе  получилось  бы
трагическое повествование в стиле Хичкока.
   - Что вы, Аля, скажете по поводу этой печальной истории? -  улыбнулся
я.
   -  Тот  патологоанатом  сказал  вам,  что  в  нашу   жизнь   ворвался
потусторонний мир. Он всегда рядом с нами,  но  обычно  его  присутствие
ненавязчиво и незаметно, так что многие люди до самой смерти не верят  в
его существование.
   - Один из этих недоумков перед вами.
   -  Вскоре  вы  убедитесь,  что  к  нам  этот  мир  вломится  с  мощью
курьерского поезда, сметающего все на своем пути.
   - А, понятно.
   - Все, что происходит с вами, - происходит не просто так. Надвигается
буря.
   - "Скоро, скоро грянет буря". Горький. "Песня о Буревестнике".
   - Я чувствую, что мы с вами оказались в центре урагана.  Наши  судьбы
как-то связаны. Мы избраны для какой-то роли. И мы находимся под  ударом
какой-то силы.
   - Аля, и откуда ты такая умная? Где ты все это прочитала?  -  спросил
я, переходя на "ты".
   - Этого не объяснишь. Это ЗНАНИЕ приходит откуда-то со стороны.
   - Когда бабка колдунья, и не такое бывает.
   - У меня иногда подобное случалось - вещие  сны,  предсказания...  Но
сейчас... Сейчас будто приоткрывается  дверь  в  иной  мир,  за  которой
мертвенный, жуткий свет, - прошептала она.
   Я вздрогнул и поежился. Получалось у нее настолько  убедительно,  что
на миг мне пришла в голову мысль: а может, она права?  Может,  я  полный
дурак, который предпочитает не  видеть  очевидного,  потому  что  больше
десятка лет назад его обучали марксистско-ленинской философии и диамату,
а кроме этого, он больше знать ничего не  желает?..  Нет,  все-таки  это
бред...
   - Знаешь, Аля, как говорится, без стакана водки здесь не разобраться.
В крайнем случае - без фужера шампанского.
   - У вас есть шампанское?
   - Есть. Немецкое. "Шлоссер" называется. Это, кажется, по-русски будет
"замок"?
   - Точно.
   - Ну так как?
   - Все мужчины одинаковы. Сначала умный разговор. Потом шампанское...
   - Вы против?
   - Пожалуй, нет.
   После второго фужера я поцеловал ее. А потом... У нее было прекрасное
гибкое тело, высокая, мягкая грудь. Чувствительностью и страстностью Аля
могла дать сто очков всем женщинам, которые у меня были раньше. Но  дело
даже  не  в  этом.  Те  мгновения  были  просто  неповторимыми,  в   них
присутствовало нечто гораздо большее, чем  просто  секс.  Такое,  что  в
какой-то миг я даже готов был поверить Алиным бредням.  Мне  показалось,
что я живу ее чувствами и мыслями, а она - моими, мы  будто  проникли  в
какие-то иные пространства...
   - Мне нужно домой, - сказала Аля.
   - Еще рано.
   - Уже одиннадцать.
   - Без двадцати. Я довезу тебя.
   - Доберусь сама.
   - Троллейбусы ходят редко.
   - Я доберусь.
   - Когда ты появишься?
   - Не знаю. Как получится.
   - Но ты придешь?
   - Приду.
   - По-моему, я люблю тебя. - Эти слова  я  еще  не  говорил  ни  одной
женщине.
   - Я тоже, - деловито произнесла она. - До свидания.
   Она ушла. А я остался один. Если не считать того тепла,  которое  она
оставила.
   ... Мне снился прекрасный город. Такие города бывают только во снах и
в сказках. Невесомые  хрустальные  мосты  соединяли  ажурные  изумрудные
башни. В видимом беспорядке, за которым  скрывались  гармония  и  высшая
правда, громоздились здания из всех эпох. Этот город не раз  возникал  в
моих детских снах. Теперь  он  снился  мне  снова,  и  казалось,  что  я
вернулся  домой.  Мой  взор  двигался  по  нему,  взбирался   ввысь,   и
обрушивался в глубины,  наполненные  полутьмой  и  тишиной.  Наконец,  я
очутился перед огромной, уходящей  к  горизонту  шахматной  доской...  Я
стоял перед ней, и мне было одиноко и грустно. В  этом  городе  не  было
никого. Он был прекрасен... И мертв...

***

   Передо мной лежит старая рукопись с пожелтевшими страницами.  На  чем
же я тогда остановился? А, вот где!...
   "Петр Васильевич Терехин нравился мне все больше и больше. Он  теперь
не задавал лишних вопросов и беспрекословно исполнял все, о  чем  я  его
просил. Вот и теперь,  когда  мне  понадобилось  узнать  о  расположении
старой заброшенной мельницы, он сразу же вышел из нашей общей палатки  и
вернулся, разузнав то, что меня интересовало.
   - Ветряных мельниц в  окрестностях  с  добрый  десяток,  -  задумчиво
произнес он. Но вас, как понял, интересует скорее всего водяная мельница
на Чертовой речке... Местные жители не любят это место. Считают, что там
по ночам собирается нечистая сила,  не  так  давно  сгубившая  мельника.
По-моему, это пустая болтовня.
   - Спасибо, друг мой, - поблагодарил я. - Этой ночью сопровождать меня
не потребуется. Спите спокойно. Считайте, что я  получил  увольнение  из
лагеря на ночь для улаживания амурных дел.
   - Но ведь... - попытался что-то возразить мой добрый капитан.
   - Провожатый мне не  понадобится!  -  отчеканил  я  каждое  слово,  и
Терехин оставил меня в покое.
   Я понимал, что все глубже увязаю в какой-то авантюре и что мне  вовсе
не следовало отказываться от помощи и сломя  голову  бросаться  в  пасть
тигру. Но что мог значить все более слабеющий голос разума  перед  лицом
тайны.  Полночь,  Чертова  мельница  -  красиво  и   изысканно,   чем-то
напоминает французские романы. А мне еще ко всему  и  везет.  Как  ловко
прознал я о месте встречи. Это вселяло в меня уверенность в  собственных
силах и веру  в  удачу.  Поэтому  я  самонадеянно  устремился  навстречу
неизвестности, никому ничего не сказав и оставив озабоченного  Терехина,
опасающегося за меня.
   Часам к  одиннадцати  лагерь  угомонился,  и  окрестностями  овладела
тишина, изредка нарушаемая перекличками постов, фырканьем лошадей и лаем
собак, которые обычно прибиваются к полкам и  сопровождают  их  во  всех
сражениях. Я поднялся, укутался в темный плащ, который не только  спасал
от холода, но и скрывал в темноте меня самого.
   Несмотря  на  долгое  бездействие,  прерыва