считывает  информацию  из
будущего.
   - Не пори чепухи.
   - А ты что, сам не видишь?
   Я видел. Мне стало жутко. Я будто заглянул в бездонный колодец.
   Закончив серию, Дима сел за обработку данных. Вскоре компьютер  выдал
заключение.
   - Так, Аля, - сказал Дима, читая  распечатку.  -  Биополе  на  уровне
среднего практикующего экстрасенса. Довольно  неплохо.  При  желании  вы
могли бы лечить людей, если  бы  немного  подучились.  Что  же  касается
дистантной чувствительности и прогноза - тут что-то  удивительное.  Аля,
мы должны работать с вами.
   - Подопытным кроликом я быть не желаю, увольте.
   - Расшибусь в лепешку, а найду, как вас вознаградить. Даже  если  все
вещи придется продать из дому. - В  голосе  его  зазвучали  просительные
нотки.
   - Я подумаю.
   -  Аля,  неужели   вы   никогда   не   замечали   за   собой   ничего
такого-эдакого?
   - Замечала. Изредка. А вот несколько дней назад мне будто  распахнули
ставни в иной мир. Я стала ощущать нечто. Соприкоснулась с иным миром  и
стала ощущать его присутствие. Удача в ваших опытах, наверное,  является
следствием этого.
   - Расскажите подробнее.
   - Я устала. Да и моему кавалеру все прекраснр известно об этом. - Она
напряженно посмотрела мне в глаза.
   Я отвел взор.
   - Вить, а давай тебя тоже испытаем.
   - Никакого желания.
   - Вить, пожалуйста, - попросила Аля.
   И я очутился сидящим на стуле,  опутанный  проводами,  как  ожидающий
казни на электрическом стуле. Когда  Дима  включил  свой  аппарат,  меня
пронзили тысячи иголок. Не слишком сильно, но достаточно  чувствительно.
Я  вытерпел  это.  Потом  начались  опыты  с  угадыванием  масти.  Когда
загоралась лампочка, я ничего  не  чувствовал  и  просто  называл  масти
наобум.
   Дима  занялся  обработкой  полученной  информации,  Ознакомившись   с
заключением компьютера, он потер пальцами виски и устало произнес:
   - Ну вы и парочка.
   - Сладкая парочка, - поддакнул я. - Что ты можешь про  меня  сказать,
шарлатанская твоя душа?
   - Телепат из тебя ниже среднего.  Точнее  -  вообще  никакой.  А  еще
сыщик.
   - А биополе?
   -  Параметры   просто   ошеломляющие.   Некоторые   показатели   даже
зашкаливают, тут тебе и Джуна, и Чумак, и  Кашпировский  в  подметки  не
годятся. Другие показатели на нуле, как у трупа.
   - А это что значит?
   - Это значит одно: такого просто не бывает.
   - Или то, что твоя аппаратура годится только на лом.
   - Моя аппаратура работает как часы.  Дело  не  в  ней,  а  в  тебе...
Слушай,  Виктор,  а  может  быть,  ты  не  человек,  а?  Только   честно
признайся...
   - Коне-ечно, - ехидно протянул я. - "Все мы тут окружены марсианами",
как говаривал журналист Фандор  в  "Фантомасе"...  Дим,  мне  завтра  на
работу. И твоя алхимия уже порядком осточертела. По домам?
   - Уговорил. Но надеюсь, что вы здесь не в последний раз...
   В эту ночь, лежа в постели и обнимая Алю, я думал: а может быть,  она
не так уж и не права. То, что я сегодня видел в лаборатории, просто  так
со счетов не сбросишь. Я не знал, что и подумать. Мне стало  страшно,  И
страх был совсем другим, чем тогда, в прошлом году, когда  один  подонок
спустил курок пистолета, упертого мне прямо в живот. Тогда  меня  спасла
осечка в старом парабеллуме. Что спасет меня сейчас, если  Аля  окажется
права? Не знаю...
   Я осторожно,  чтобы  не  разбудить  Алю,  встал  и  пошел  на  кухню,
прихватив рукопись. Уснуть я все равно не мог...

***

   "Добравшись до своей походной кровати, остаток ночи я провел без сна.
После подобных приключений это неудивительно. Снова меня начали  терзать
вопросы, на которые я никак не мог найти достойного  ответа:  кто  такие
Мудрые и Магистры, что им надо и что может означать вся эта  чертовщина?
Тут попахивало какой-то темной  тайной,  чуть  ли  не  чернокнижием.  Но
откуда ему взяться в наш  просвещенный  восемнадцатый  век?  И  кто  мне
поверит, доложи я о заговоре? Да никто - в этом сомнения нет.
   Сон все-таки одолел меня, но под самое утро. Очнулся я, когда  солнце
стояло высоко. Голова отяжелела, мысли - тоже.  Сказывались  последствия
ночной прогулки, К счастью, я не схватил ни простуды,  ни  даже  легкого
насморка.
   Петра Васильевича в палатке не оказалось. Он, как ранняя  птаха,  уже
улетел по служебным делам. Позавидовав его умению подниматься с восходом
солнца, я с трудом оделся,  умылся  и  принялся  уплетать  за  обе  щеки
пшенную кашу, пахнущую дымом от  костра,  приправленную  доброй  порцией
коровьего масла. Ее принес в миске разбитной денщик капитана.
   Не успел я передохнуть после завтрака, как в палатку  вбежал  веселый
Терехин.
   - Все в ажуре. Господин полковник  Золотухин  распорядился  поставить
вас  на  полное  котловое  довольствие.   Василий   Иванович   командует
Фанагорийским лейб-гвардии полком...
   - Неужели тем самым? - удивился я.
   - Да! Это суворовские чудо-богатыри, с которыми  он  наголову  разбил
османов в прошлом  году,  когда  австрийский  союзник  принц  Кобургский
запросил подкрепления и Александр Васильевич с  отрядом  из  семи  тысяч
солдат двинулся  ему  навстречу.  В  самую  распутицу,  преодолев  около
шестидесяти верст, он расположил  отряд  на  левом  фланге  австрийского
корпуса. В общем, под Фокшанами...
   - Знаю, знаю, - прервал я капитана, который готов  был  поведать  мне
то, о чем уже знал каждый русский человек. - Суворов и его чудо-богатыри
разгромили врага, число коего простиралось свыше тридцати тысяч...
   - Более, уверяю вас. Более того! По слухам, нехристей было тысяч  под
пятьдесят - не меньше. Да столько же осталось в тылу у Суворова... Я сам
был там после боя и насчитал более полутора тысяч трупов янычар.  С  боя
взяли много артиллерии, а также захватили весь боезапас турок. При  всем
том наши потери убитыми составили всего пятнадцать человек. Чуть  больше
потерь у австрийцев.
   - Да, это сражение войдет в анналы славной российской истории...
   - Всенепременно, - кивнул Терехин. - Надеюсь, и Измаил достанется нам
малой кровью... Скажу вам, как  только  граф  Суворов-Рымникский  принял
нашу тридцатитысячную армию у генерала Гудовича в день  апостола  Андрея
Первозванного, у нас всех сразу появилась  уверенность  -  быть  славной
победе! Сразу же граф Александр Васильевич приказал  строить  с  флангов
батареи, заготовлять штурмовые лестницы, делать фашины. Вся  эта  работа
закончилась  как  раз  в   день   прибытия   гренадеров-фанагорийцев   и
мушкетеров-апшеронц ее. Они прибыли в тот же день, что и вы...
   - Как думаете, турки могут сдаться без боя? - поинтересовался я.
   - Поживем - увидим, - вздохнул капитан. - Кстати, скажу по секрету, -
в лагерь доставлена конкретная карта минных подкопов Измаила,  сделанная
под началом французов. Я ознакомлю вас с ней. Таков приказ командующего.
Эти подкопы не плохо было бы обезвредить перед самым  штурмом...  Ну  да
ладно, о делах потом. Скажите-ка, дорогой друг, что с вами? Я вижу,  вас
что-то гнетет.
   Терехин заметил, как изменилось выражение моего лица. После его  слов
о секретной карте минных подкопов в моей памяти всплыли слова загадочных
участников ночного сборища. Они ведь тоже говорили о какой-то карте.  Ну
что же, все подтверждалось, дело приобретало все более серьезный оборот,
и я ясно понял, что без помощи Терехина мне не обойтись.
   - Не знаю, как и начать, - пробормотал я. -  Вот  что,  друг  мой,  в
нашем лагере действуют шпионы противника.
   - Эка удивили! Я же говорил вам - их здесь пруд пруди.
   - Вам не знаком кривоногий, низкорослый драгунский офицер, барон?
   - Мало ли среди драгунов кривоногих?.. В общем-то, я неплохо их  знаю
- там есть немало моих знакомых. Какие-нибудь приметы...
   - Он немного картавит и делает рукой вот так. - Я  продемонстрировал,
как ходит барон, будто помахивая при этом несуществующим прутиком.
   - Кажется,  я  догадываюсь,  о  ком  вы  говорите.  Вы  что,  всерьез
собираетесь заподозрить его в шпионаже?
   - Собираюсь, - кивнул я.
   - Не знаю, какие у вас основания говорить так, но я могу сказать, что
это отважный офицер, хорошо проявивший себя на  поле  брани.  Расскажите
мне все, я чувствую, что вы попали в какую-то историю.
   - Попал. И пусть мои подозрения остаются при мне.
   - Конечно, я мог бы и обидеться, видя ваше недоверие, но это было  бы
глупо. Думаю, что у вас есть основания вести себя подобным образом.  Все
равно рассчитывайте на мою помощь...
   Хотя моя голова и была забита разными тайнами, но  это  не  означало,
что я больше ничем не интересовался. В тот день, сразу  после  обеда,  я
получил  возможность   присутствовать   при   зрелище   волнительном   и
торжественном - встрече фанагорийцев  со  своим  командующим.  Меня  оно
тронуло до глубины души.  Прежде  всего,  обращением  командующего.  Так
тепло  и  сердечно  мог   относиться   к   солдатам   только   настоящий
отец-командир. Хотя немудрено - ведь этот полк создал сам Суворов, когда
еще возглавлял кубанский корпус на Тамани.
   - Готов первым доложить великому князю о победе в Измаиле, - без тени
улыбки отрапортовал командующему полковник Золотухин  -  крепыш  с  лихо
закрученными усами.
   Суворов тоже не улыбнулся, хотя лучше Золотухина знал, что до  штурма
оставалось еще несколько дней.
   - Исполняйте.
   И только после этого они обнялись  и  рассмеялись,  вспомнив,  должно
быть, как Потемкин  послал  год  назад  Золотухина  в  Петербург,  чтобы
доложить  матушке-императрице  Екатерине  Второй  о  Рымникской  победе,
которой к тому времени еще не было и в помине.
   Поздоровавшись с фанагорийцами, Суворов прошел к  строю  черноморских
казаков, стоявших при полной боевой выкладке у своих куренных  знамен  и
осмотрел их вооружение.
   - Молодцы!  -  похвалил  он  черноморцев.  -  Оружие  свое  содержите
толково.
   - Наказной атаман Захарий Чепега,  -  представился  пожилой  казак  в
ладно сидевшей на  нем  полковничьей  форме.  -  Це  ж  мы  готовы  бить
супостата.
   - Любезный Захарий  Алексеевич,  а  где  же  давнишний  атаман  Антон
Андреевич Головатый? - поинтересовался Суворов о своем знакомце.
   - Бьет турку и в хвост и в гриву за Дунаем. Намедни отхватил Тульчу и
Исакчу со всем их флотом, - и неожиданно, вовсе не по  уставному,  казак
обратился к командующему:
   - Нам бы, отец родной, вместо казачьих пик ружьишки какие ни есть  да
пушечки - дали бы этой турке горячую порку и тут.
   Я уже не услышал, что ответил Александр  Васильевич,  поскольку  меня
отвлек разговор двух старых казаков, стоявших  рядом  в  праздной  толпе
любопытных, сбежавшихся посмотреть на встречу Суворова со своим  любимым
полком.
   - Помнишь, побратим, ту зиму, когда по слову Суворова вернулись мы  с
турецкой стороны из-за Дуная и Польши, из разных мест Украины  и  встали
под знамена черноморских казаков?
   - Как же можно не помнить такого?
   - А помнишь, друже, как в конце  февраля  на  плацу  перед  крепостью
Кинбурн Суворов вручал  нашему  первому  атаману  войска  Сидору  Белому
драгоценные регалии бывшего запорожского войска - большое кошевое  знамя
с лучезарным солнцем в  центре  и  малые  куренные  знамена  Запорожской
Сечи?..
   - Как же не помнить? Даже  скажу,  сколько  знамен  куренных  было  -
тридцать восемь! Тем летом приняли мы боевое крещение  при  разгроме  на
лимане турецкой эскадры. Помнишь, как пылал адмиральский фрегат? Да  еще
флаг самого Гасан-паши захватили. Доброе было времечко, добрая забава...
   - Да! Вот только не уберегли тогда нашего вожака атамана Белого...
   - Вечная память Сидору Ивановичу - и пусть земля ему будет пухом!
   - Да уж... Зато сполна  отомстили  мы  за  него  под  новым  наказным
атаманом Антоном Головатым. Взяли штурмом укрепленный  остров  Березань,
захватили склад оружия и продовольствия. И остались турки в Очакове  без
всего - голы как соколы...
   Взирая на монолит  казачьего  войска,  слушая  разговор  стариков,  я
волей-неволей припоминал особую милость нашей государыни, проявленную  к
этому войску. Еще летом 1775 года Екатерина Вторая повелела сформировать
в дополнение к уже имевшейся у нее личной гвардии -  кавалергардам,  еще
две особые конвойные казачьи команды - Чугуевскую и Донскую.  Набором  в
эти  привилегированные  команды  занимался  лично  его  светлость  князь
Потемкин. Григорий Александрович постарался угодить императрице и выбрал
в лейб-конвойцы отменных хлопцев, всех как на подбор красавцев-удальцов.
И мундиры им скроили соответствующие. Но и эти казаки, что стояли теперь
перед Суворовым, были не хуже  своих  собратьев,  служивших  при  дворе.
Орлы!
   Переполненный впечатлениями  от  увиденного,  я  вернулся  в  нашу  с
капитаном  Терехиным  палатку  и  сразу  почувствовал  неладное.   Пахло
горелым,  а  в  углу...  лежало  распростертое  тело   моего   приятеля.
Наклонившись над ним, я обратил внимание на  его  распахнутый  мундир  и
пропитанную  кровью  рубашку.  Когда  отвернул  ворот  и  обнажил  грудь
убитого, содрогнулся. Снова, как и год назад, увидел страшную отметину -
круг и полосу под ним. Метка самого дьявола. Рядом на  серебряном  блюде
лежала кучка пепла от сожженных бумаг. И все же один  из  краев  бумаги,
обуглившись, не сгорел до конца. Я взял  его  и  осторожно  расправил  в
руках. Тут до меня дошло: убийца сжег карту минных подкопов у Измаила.
   Вечером я, тупо  уставившись  на  догорающую  свечу,  лежал  в  своей
палатке. Мысли одолевали невеселые о  погибшем  товарище.  Эх,  Терехин,
Терехин!... Ты боялся артобстрелов и имел на это полное право. Мне вновь
стало стыдно за то минутное чувство презрения к нему за это. У  Терехина
остались в Тульской губернии мать и две сестры, которые души  в  нем  не
чаяли, гордились бравым капитаном. Для них  весть  о  его  смерти  будет
страшным потрясением.
   Тут неожиданно полог палатки распахнулся, в проеме на фоне  закатного
неба возникла темная коренастая  фигура.  Рядом  со  мной  лежала  сабля
Терехина. Успею ли я увернуться от  предательского  удара  кинжалом  или
выстрела из пистолета? Если успею, тогда посмотрим, чья возьмет. Я успел
ухватить ребристую рукоять сабли, и тут...
   - Иван Алексеевич, что с вами?
   Голос этого человека был мне знаком. Он не походил на  скрипучий  бас
барона и принадлежал капитану Вепреву - доброму приятелю Терехина.
   - О, капитан, вы напугали меня... Видите ли...  Я  почувствовал,  что
краснею от сознания того, в какой дурацкой ситуации оказался.
   - Не объясняйтесь, я все понимаю. Смерть товарища, причем  при  таких
странных обстоятельствах, может выбить из колеи любого.
   В тоне Вепрева не чувствовалось и тени насмешки, а лишь сочувствие  и
понимание. Действительно, не так уж глупо выглядело мое  поведение  даже
на посторонний взгляд. А если бы он еще знал, как обстоят дела на  самом
деле...
   - Хотел бы пригласить вас помянуть  нашего  боевого  Друга,  капитана
Терехина. Собрались самые близкие его товарищи, мы хотели  бы  видеть  и
вас.
   - О да, конечно!
   У костра собралось человек десять, с большинством из которых  Терехин
успел меня познакомить. Лица  были  угрюмыми,  торжественными.  Говорили
мало, скупо. Добрыми словами помянули капитана.
   Как-то недовольно потрескивали поленья, капризный костер то  затухал,
то своенравно поднимался к небу, рассыпая вокруг  искры,  будто  наотрез
отказывался повиноваться людям. По мере  того  как  количество  выпитого
росло, языки развязывались, и опостылевшее всем  многомесячное  ожидание
смерти отступало куда-то во тьму, за  Дунай.  Кто-то  наконец  рассказал
скромный, немного грустный анекдот Но потом снова на лица легла  тень  -
разговор опять зашел о смерти Терехина. Выдвигались самые  разнообразные
предположения, но я заметил, что присутствующие стремятся свести  все  к
причинам заурядным, обыденным - месть, любовь, поединок,  старые  счеты,
ну, в крайнем случае, турецкий лазутчик. Оно и  понятно:  война  -  вещь
простая, чуждая хитросплетениям, она диктует  образ  мыслей  и  действий
всем, кто в ней участвует.
   Из общего тона и настроений  выделялся  казачий  офицер  со  странной
фамилией Перебийнос. Это  был  здоровенный  рубака  с  пышными  усами  и
ровными белыми зубами, из тех, от одного вида которых  приходят  в  ужас
солдаты, пожалуй, всех армий мира, ибо по боевым качествам казаку трудно
кого-нибудь противопоставить.
   Он хмурился и, наконец, произнес:
   - Ох, не верится во все это. В гибели капитана чувствуется некий рок,
тайна. У меня на такие случаи нюх. И я  бы  многое  дал,  чтобы  сорвать
покров с этой тайны. Дознаться бы, кто убийца - я бы  уж  нашел  способ,
как отомстить злодею за его поганое действо!
   - Скоро нам будет не до тайн, - буркнул Вепрев. - Если  этот  упрямый
осел паша не сдаст крепость, весело нам всем придется.
   После этих слов повисло общее молчание.
   Окончательно  стемнело.  Офицеры  начали  расходиться,  и,   наконец,
остались мы вдвоем с Перебийносом. Он задумчиво тыкал  ножнами  сабли  в
тлеющие угли, от чего в разные стороны рассыпались искры. Я  внимательно
следил за ним. Этот человек вызывал у меня симпатию и доверие.  Сильный,
уверенный в себе, Наверное, верный и надежный товарищ. Может,  именно  в
его лице я найду советчика и помощника. Ведь со смертью Терехина мне  не
только  некому   излить   свою   душу,   но   никто   даже   не   сможет
засвидетельствовать мои  честность  и  порядочность,  коли  уж  начнутся
разбирательства по этому делу. И я решился.
   - Вы сказали, что смерть Терехина - следствие обстоятельств еще более
странных и загадочных, чем кажутся сначала, - проговорил я неуверенно.
   - Говорил. К сожалению, это все только слова.  Но  как  дознаться  до
сути?
   - Для  этого  нужно  просто  иметь  некоторые  исходные  сведения,  а
уцепившись за них,  можно  вытащить  на  свет  Божий  и  остальное.  Мне
кажется, что тут я буду вам полезен. Равно как и вы мне. Так что, могу я
и в самом деле надеяться на ваше содействие?
   - Несомненно. Вот вам моя рука!
   Я пожал его здоровенную, похожую на медвежью лапу, ладонь. После чего
рассказал  ему  мою  историю,  опуская  некоторые  наиболее  невероятные
подробности, в том числе  и  первую  встречу  с  "батюшкой".  Перебийнос
слушал очень внимательно, кивал, задавал дельные, уточняющие вопросы. Не
видел я у него тупого недоверия и пустых сомнений.
   - История несомненно презанятная, - протянул он задумчиво.  -  Я  вам
верю,  но...  Вы  правильно  говорили,  что  соваться  с  ней  к  нашему
командованию - затея бесполезная. Где не надо - они подозрительны. А где
надо быть подозрительным - донельзя беспечны.
   - Я понимаю. Но что же делать? Один-то я ничего не смогу.
   - Вот что, я попытаюсь свести вас с  человеком,  который  мне  многим
обязан. Особа эта хоть и находится в тени, но властью обладает немалой и
в таких проблемах разбирается гораздо лучше других, уверяю вас в этом.
   - И кто же эта особа?
   - Сначала мне придется переговорить с ним. А  вы  живите  так,  будто
ничего вокруг вас не происходит,  старайтесь  меньше  обращать  на  себя
внимания. Пока вам ничто не угрожает, ибо в противном  случае  вы  давно
были бы мертвы...
   Следующий день пролетел быстро в инженерных трудах. Плохо, что карта,
точнее, новый ее экземпляр, восстановленный по оставшейся копии, все  же
не  содержал  той  исчерпывающей  информации  о  минных  подкопах,   как
уничтоженная. Это создавало немало  трудностей  в  моей  работе.  Я  жил
надеждой  на  помощь,  обещанную  Перебийносом,  а  лагерь  в  целом   -
многочисленными и самыми противоречивыми слухами. Решалось, быть или  не
быть штурму Измаила. Паша раздумывал над ультиматумом, предъявленным ему
Суворовым, и от того, куда склонятся чаши весов, зависело,  оросятся  ли
вскоре темные воды Дуная кровью.
   Ближе к  вечеру  появился  Перебийнос.  Он  отвел  меня  в  сторонку,
огляделся, высматривая, нет ли поблизости кого, чьим  ушам  не  положено