огонек свечи и поставил стаканчик на стол. - Чуть попозже.
   Несколько минут мы молчали. Я не  знал,  о  чем  говорить,  а  Винер,
ничуть не стесняясь,  впился  в  меня  выпученными  глазами,  Его  такая
ситуация ничуть не смущала.
   - Скажите что-нибудь, герр Винер, - не выдержал  я.  -  Вы  лекарь  и
обязаны развлекать больного.
   - Я несколько по-иному понимаю обязанности лекаря.
   - Неужели?
   - Признайтесь, герр Эрлих, ведь я  вам  определенно  не  нравлюсь?  -
неожиданно полушепотом произнес Винер.
   - Разве я дал вам повод так думать?
   - Да, разумеется. А вот вы мне  нравитесь.  Тем,  что  вы  отважились
познать, что такое черное и белое. Что такое зло  и  благодать.  И,  мне
кажется, вы знаете настоящую цену всему.
   Я вздрогнул. Винер сформулировал те вопросы, которые так мучили  меня
в последние дни. Черное и  белое...  Но  откуда  он  знает  это?  Угадал
случайно? Невероятное прозрение?  Впившиеся  в  меня  выпученные  глаза,
казалось, видели мое существо насквозь. И не было от них секретов...
   - Я недостаточно ясно понял ваши слова, герр Винер...
   - Разве? Как можете не понять чего-либо  вы?  Вы,  который  прекрасно
знает цену таким понятиям, как высокое и низкое, вы,  который  проник  в
суть вещей и человеческой природы.
   - Вы изъясняетесь загадками...
   - Какие могут быть загадки для вас?  -  оскал,  обозначающий  улыбку,
стал еще страшнее. -  Впрочем,  это  не  имеет  ровным  счетом  никакого
значения. Пейте лекарство, Эрлих!
   - Нет. - Я отодвинул стаканчик, и немного  жидкости  выплеснулось  на
стол.
   - Почему?  Это  прекрасное  лекарство.  Вы  вчера  имели  возможность
испытать на себе его благотворную силу. Пейте!
   Я потянулся к своему саквояжу  и  достал  заряженный  пистоль.  Затем
взвел курок и  наставил  оружие  на  моего  недоброго  гостя.  Рука  моя
дрогнула, но я был уверен, что в случае необходимости  и  за  сто  шагов
достану пулей  герра  Винера.  И  будет  у  меня  для  этого  достаточно
решимости,  ибо  почувствовал  я,  что  Винер  -  враг   мой,   злой   и
безжалостный. "Странные люди хотят  моей  смерти!...  Победить  и  стать
неуязвимым!"
   - Вон! - крикнул я.
   - Не глупите, Эрлих, - без тени страха произнес Винер. - Я  ничем  не
заслужил вашей немилости.
   - Вон!
   - Тогда до свидания! Я не говорю "прощайте", ибо  уверен,  что  очень
скоро мы вновь свидимся.

***

   Язычки пламени свечей трепетали, и слабые тени трепетали им в такт. Я
замер  на  стуле,  положив  локти  на  стол.  На  меня  нашло   какое-то
оцепенение. Лень было вставать, думать, не хотелось двигаться.  Мешанина
воспоминаний,  мыслей,  опасений  и  надежд,  которые  никак  не   могли
сложиться в моей голове в единую систему.
   Постепенно оплыли и потухли две свечи, третью задул порыв сквозняка.
   Неизвестно, сколько бы я так просидел, если бы меня не вывел из этого
полудремотного состояния шорох. Скрипнула открываемая, в который раз  не
запертая мной дверь, - я совсем обезумел  в  последнее  время,  перестал
обращать внимание на такие вещи, как запертые засовы и  замки,  и  будто
приглашал в мой дом всех злоумышленников.
   Взвизгнула половица под тяжелым шагом. Ну, лекарь Винер, теперь  меня
ничто не остановит. Я поднял пистоль...
   - Не стреляйте, я с миром! - раздался хрипловатый, немного испуганный
голос. Речь была родная, немецкая.
   - Стой, где стоишь! Иначе...
   Я высек огонь на свечу, не выпуская из поля зрения  темный  силуэт  в
углу.
   Когда  загорелся  оранжевый  огонек,  я  получил  возможность  хорошо
разглядеть посетителя. Высок, горбится, голова перевязана. Я  готов  был
поклясться, что это один из убийц, нападавших на  меня  у  дома  Бауэра.
Тот, что уцелел и трусливо бежал с места схватки, Ну вот и свиделись.
   - Я сяду? - спросил он. В его голосе не было фамильярности, наглости,
а, наоборот, чувствовались уважение и страх.
   - Садись и говори. И помни - в любой момент я могу  продырявить  тебя
насквозь.
   - О, уж это-то я понимаю очень хорошо!
   - Кто ты такой?
   - Я такой же, как ты! Не Магистр, конечно. Неизмеримо ниже. И я  один
из тех, кто пришел за твоей жизнью.
   - Ты так просто говоришь об этом, мерзавец! Пока  что  твоя  жизнь  в
моих руках.
   - Я не договорил. Мне теперь не нужна твоя жизнь. Мне больше нужен ты
сам. Живой, могучий. Я готов нижайше служить тебе, потому  что  с  тобой
Сила.
   - Почему ты решил, что я какой-то Магистр? Ведь это ложь!
   - Ну, мы же не безмозглые свинячьи  дети.  Только  ребенок  может  не
узнать настоящего Магистра.
   Голова у меня шла кругом. Странно, глупо,  но  я  верил  каждому  его
слову.
   - Почему меня хотят убить?
   - Магистру лучше знать.
   - Ничего я не знаю.
   - Мы в этих делах - пыль у ног воистину могучих, разменная  монета  в
их пальцах. Все решают столпы великой  тени,  Мудрые.  Да  что  я  тебе,
Магистр, объясняю? Кому лучше, чем тебе, известно все обо всем?
   - Зачем ты пришел ко мне?
   Странным был наш разговор. Странен и этот человек, который  вынул  из
кармана щепотку какого-то порошка, понюхал его, после чего глаза у  него
блаженно закатились. Остатки порошка он бросил на свечу, от  чего  пламя
рассыпалось трещащими искорками.
   - Я хочу, чтобы ты был жив. Я ошибался, когда  нападал  на  тебя.  Но
твоей смерти хочет Боров Геншель. Он всегда жаждет  чьей-нибудь  смерти,
но твоей особенно. Это не его воля, но он отдается  ей  всей  душой.  Он
мечтает о твоей смерти ежечасно и ежеминутно.
   - И что ты предлагаешь мне делать?
   - Тебе лучше знать. Магистр ты, а не я. То, что ты обитаешь здесь, из
братьев знаю я один. Мне поручили найти твое пристанище. И я нашел его.
   - Разве герр Бауэр не сказал вам, где я живу?
   - Он сказал, что не знает этого...
   Интересно, почему Бауэр соврал им? Может, не хотел продавать меня?  И
все-таки продал? Почему?.. Я вздохнул. В этот миг мне стало жаль Бауэра.
Я понял, что он хотя  бы  колебался,  прежде  чем  отдать  меня  в  руки
мясников...
   - Я рад, что нашел тебя, - гость буравил меня глазами, в которых жила
ненависть и обещание  покорности.  -  Кстати,  Боров  Геншель  живет  на
Никитской улице в доме купца Храпова. Там ты найдешь его! - он встал  и,
не спрашивая разрешения, скользнул к двери.
   - Стой! Ты еще многое должен мне рассказать.
   - Я еще приду. - Он склонился в поклоне. - Я приду не  как  гость,  а
как твой верный слуга, великий Магистр.
   - Стой!
   Но он, ступая мягко, как кошка, вышел  из  моего  дома  и  растаял  в
темноте. Я посмотрел в окно. Мне показалось, что за ним скользнула  тень
какой-то огромной ночной птицы. Хотя что только не  привидится  в  такую
ночь.

***

   До рассвета в мой дом больше никто не пытался проникнуть,  да  это  и
вряд ли было возможно. Я загородил дверь скамейкой и столом.
   Днем я чувствовал себя вполне нормально, если  не  считать  какого-то
мутного, будто нечистого состояния своего разума,  разъедаемого  тягучей
тревогой и  страхами...  Кто  знает,  чего  мне  стоило  заставить  себя
более-менее держать в руках. Но я нашел в себе силы на это.
   Днем я отправился  к  моей  новой  капризной  больной.  Мне  пришлось
воспользоваться  извозчиком  запряженной  одним  чахлым  конем  тележки,
который за весьма скромную плату пообещал меня домчать как  ветер  "куда
барину угодно".
   Гнал он, как бешеный, поминутно крича в разные стороны:
   - Гись! Гись!
   Народ едва успевал выскакивать чуть ли не из-под копыт А я  внутренне
сжимался, представляя, что мы сейчас перевернемся.  Но,  кажется,  такая
езда была тут привычная...
   Княгиня не брюзжать не могла, но на этот раз отнеслась ко мне гораздо
доброжелательнее.
   - Поглядим, басурманин, как дальше  пойдет  дело,  -  в  своем  стиле
сказала для порядка княгиня - Может, ты  и  правда  что-то  понимаешь  в
знахарстве... Хотя и не верю я вашему брату.
   - А это зря... Вера просто необходима для выздоровления.
   - Мне достаточно веры в Господа...
   Подошедший в конце визита князь Яков Никитович  Одоевский  был  очень
доволен тем, что  я  поладил  с  его  тетушкой.  До  меня  она  довольно
бесцеремонно отвергла трех лекарей.
   Князь даже пригласил меня тотчас же отведать с ним домашних настоек и
хмельных медов, которыми были богаты запасы этого дома, и, кстати, такое
расположение к иноземному лекарю считалось большой честью.  Правда,  мне
пришлось, как и в прошлый  раз,  выслушивать  его  сугубо  поверхностные
суждения о медицине  и  природе  болезней,  но  это  меня  нисколько  не
огорчило. У местных господ, как говорят,  с  недавних  времен  появилось
явное  стремление  знать   понемногу   обо   всем,   чему   способствует
устремленный на Запад взгляд их императора. Однако я был рад высказаться
по затронутым вопросам  и  немного  расширить  знания  этого  несомненно
обаятельного и доброжелательного человека.
   Потом князь Одоевский перешел к делу
   -   Вам   следует   сообщить   господину   Кундорату,   что   Великий
преобразователь царь Петр Алексеевич имеет намерение не только наполнить
будущий Цейхгауз всяческим оружием, но вместе с тем устроить в нем Музей
воинских трофеев. И для этого государь повелел  начать  собирать,  -  он
взял с бюро лист бумаги, заверенный размашистой подписью, и я понял, что
это подпись самого императора. Сдвинув брови, князь прочитал "В Киеве, и
в Батурине, и во всех малороссийских городах мазжеры и  пешни  медные  и
железные и всяческие воинские сенжаки  (знаки)  осмотреть  и  описать  и
росписи прислать буде явятся те, которые у окрестных государей, а именно
у султанов турецких и королей -  Польского  и  Свейского  на  боях,  где
воинским случаем под гербами их взяты и ныне  есть  налицо,  и  те,  все
собрав, взять к Москве и  в  новопостроенном  Цейхгаузе  для  памяти  на
вечную славу поставить".
   Привычная деятельность, светская болтовня и деловой разговор  привели
меня в себя, отодвинули все переживания на  задний  план.  И  порой  мне
начинало казаться, что все  происшедшее  со  мной  просто  пригрезилось.
Однако, едва я вышел из дома княгини, тревоги злыми  оводами  накинулись
на меня вновь. И внутри становилось пусто и холодно, когда я  размышлял,
что какая-то неведомая сила помыкает мной, швыряет, как щепку в  океане,
а  я  сам,  подобно  ей,  беспомощен.   Рядом   пробуждается   неведомая
богопротивная сила. Наемные убийцы ищут меня, чтобы  растерзать.  Притом
если в первое обстоятельство я до сих пор не  мог  поверить,  то  второе
было вполне реальным, а ножи убийц - острыми. Нужно что-то делать, а  не
ждать, когда какому-то Борову придет в голову мысль спалить мой  дом,  а
заодно и меня вместе с ним.
   Но что делать?  Адрес  Борова  Геншеля  я  знал.  Теперь  нужно  было
убедиться, не обманул ли меня ночной гость.
   До Никитской улицы я добрался на  извозчике,  который  гнал  не  хуже
первого. Только вот на полпути он остановился и заявил, что места дальше
глухие, и он туда не поедет Мне было понятно, что он хочет,  и  я  кинул
ему еще монетку.
   - Гись! - заорал он на москвичей, и повозка рванула с места.
   Дом купца Храпова находился рядом с трактиром, который  содержал  тот
же купец. Теперь надо попробовать незаметно все выведать.
   Я поймал за руку рыжего веснушчатого мальчишку,  слоняющегося  лениво
вокруг трактира и оглядывая пьяных подозрительно оценивающим взором -  в
общем, это был начинающий висельник, а потому он устраивал меня. Я сунул
ему копейку и сказал:
   -  Получишь  столько  же,  если  незаметно  разузнаешь,  живет  ли  в
купеческом доме немец по имени Геншель и чем он занимается.
   - Будет сделано, господин, - угодливо улыбнулся он,  мазанув  по  мне
мутными злыми глазенками.
   Вскоре он вернулся, жуя пирожок, который только что купил,  а  скорее
всего просто стянул в трактире.
   - Живет такой. К нему иногда ходят гулящие девки. Для них он  снимает
самую просторную и дорогую комнату на втором этаже. Он всегда пьян.  Еще
к нему друзья ходят. Тоже немцы.
   - Ладно, вот еще копейка.
   Все совпадало. Действительно, в этом доме живет Боров Геншель.  Хочет
ли он моей погибели? Конечно, хочет! Ежечасно и ежеминутно,  как  сказал
ночной гость. Нет никаких оснований сомневаться в  его  словах.  Правда,
нет оснований и верить в такую несусветицу, в такой бред. Но это пустое.
Я поверил во все это безоговорочно, поверил окончательно и бесповоротно.
И в книгу, и в то, что Бог или дьявол рассудил мне быть Магистром,  и  в
брошь, и в змею, опоясывающую солнце. А самое главное, поверил в Силу.
   По большому счету я не  предпринял  за  день  никаких  исключительных
усилий, во всяком случае, это не переход через пустыню,  в  которых  мне
пришлось участвовать, и не поход в горах. Но почему-то я был вымотан, и,
вернувшись домой, ощущал себя так, будто отработал день на галерах. Тело
ломило, в голове кто-то будто посадил ежа.
   Я завалился на ложе и пролежал с полчаса. Для сна время было  раннее,
да и сон не шел. А делать я ничего не мог Аппетита не было...
   Подняться с ложа меня заставил гость - герр Кессель. Ему я был всегда
рад. Он относился к тем немногим людям в этом городе, которых  мне  было
приятно видеть у себя, с кем можно было откровенно  поболтать,  от  кого
ждешь не подвоха, а помощи.
   - Вы выглядите немножко получше, Фриц.  Вчера  на  вас  страшно  было
смотреть... Но у вас камень на душе. Верно?
   - Вы наблюдательны.
   - Не очень. Я лишь, в отличие от многих, замечаю других людей,  а  не
только себя... Вас гложет эта история с Бауэром?
   - Бауэра уже нет. Это все проклятая брошь. Нет у меня теперь покоя.
   - Вы слишком впечатлительны. В который раз раскаиваюсь, что рассказал
вам все эти легенды. Это самая обычная брошь, Фриц.  Нет  в  ней  ничего
колдовского. Я просто  люблю  немного  приврать,  а  вы  восприняли  мои
выдумки о Магистрах и прочей ереси на полном серьезе.
   Славный человек Кессель, но я видел, что он просто пытается успокоить
меня. И Магистры, испытание, Сила - это не выдумки...
   - Я же прекрасно помню, Ханс, что вы говорили о броши. Странные  люди
ей  сопутствуют,  странные  слова,  странные  дела.   И   кто-то   хочет
разделаться со мной. Все сбывается. Я в сетях какого-то рока...
   - Никакого рока нет. Я же вам говорил:  это  разбойничий  город.  Тут
могут убить из-за парика и плаща. Здесь постоянно сменяются правители  и
летят головы.
   - Зонненберг говорил иное. Он считает, что это благая земля.
   - И это верно. Местные жители непоследовательны  и  непостижимы,  так
что разбой и добро здесь переплетены и связаны не рвущимися нитями.
   - Удивительно это.
   - Нам, немцам-рационалам, этого не понять. Поэтому давайте-ка выпьем,
и все станет на свои места.
   Он вынул  из  своей  сумки,  с  которой  был  неразлучен,  неизменную
бутылку, взял серебряные стаканчики с полки и наполнил их. Если бы я был
молод, то имел бы все основания опасаться, что Кессель, большой любитель
вина, приучит меня к этому занятию. Но я был уже в возрасте,  достаточно
опытен, и бояться мне было нечего.
   Я пригубил вино - оно было иное, чем-то, которым меня потчевал  гость
раньше, но тоже было изумительным.
   - Итальянское вино, - вспомнил я этот странный, горьковатый  вкус.  -
Лакрима Кристи.
   - Верно. Переводится, как вы знаете...
   - Слезы Христа...
   - Да. Оно сделано  из  винограда,  который  произрастает  на  склонах
Везувия.
   Я откинулся на спинку стула, повернул  голову  и  с  какой-то  тоской
взглянул в окно. Моя душа  наполнилась  непонятной  грустью.  На  черном
небе, как прибитая гвоздями, красовалась серебряная,  с  желтым  отливом
луна.
   - Сегодня полнолуние.
   - Ну да, - усмехнулся Кессель. - Разгул  темных  сил.  Бросьте,  Фриц
Лучше выпейте...
   Но отбросить, по его совету, тревоги я был уже не в  силах.  И  после
ухода соседа, с которым разговор у  нас  перестал  клеиться,  они  вновь
навалились на меня. Опять появился необъяснимый страх.
   Страхи вообще имеют обыкновение набрасываться на человека с  приходом
темноты, терзать и разрывать душу на части, когда так вот сидишь один  в
пустом, наполненном безмолвием и тьмой доме, а в окно светит луна.
   В целом я человек не пугливый и не отличаюсь болезненной  страстью  к
самобичеванию. Но в тот вечер я был безволен. Вскоре дремавший в глубине
сознания ужас окончательно овладел  мной.  Я  не  хотел  смерти,  боялся
врагов... Мне  запали  в  сознание  слова  вчерашнего  гостя:  где-то  в
трактире Боров Геншель мечтает о моей смерти.
   Геншель! Да, это он. Он единственный из смертельных врагов, известный
мне на сегодня.
   И тут я  понял,  что  не  должен  больше  идти  на  поводу  у  своего
благородства. Не должен больше  ждать  Я  обязан  нанести  удар  первым,
использовав новую, еще неизведанную до конца силу.
   И еще я понял, когда будто помимо своей воли,  толкаемый  посторонней
волей, которой не мог противиться, встал с места и вскрыл пол,  извлекая
ларец, что прочно становлюсь на путь зла и не  только  получаю  над  ним
власть, но и сам подчиняюсь ему Для меня, добропорядочного  христианина,
такая мысль еще недавно стала бы оскорбительной, невозможной, но  сейчас
я без колебаний смирился с ней.
   А потом был неприятный скрип мела  о  пол...  Было  тепло  оплывающей
свечи рядом со мной, над которой я проводил ладонью, не ощущая ничего. И
непонятно откуда возникший запах-сладкий, неясный...
   И вот гулко, будто отдаваясь эхом, прозвучали в тишине  пустого  дома
мои слова, почерпнутые из колдовской книги, дающей власть над стихиями и
духами- Призываю тебя, дух Луны.  Властью,  данной  мне  самим  сатаной,
Асмодеем и Бельфегором. Приди и отдайся под волю мою!
   Голова  моя  шла  ходуном.  А  в  глазах  то  мутнело,  то   предметы
приобретали необычайную четкость...
   Вокруг меня начал вращаться, набирая силу и скорость, смерч. И в этом
смерче стали возникать  заскорузлые  руки  и  безумные  глаза.  Потоками
лились кровь и гной. Чьи-то желтые  когти  рвали  свое  брюхо  и  оттуда
вываливались внутренности, которые тут  же  уносил  страшный  вихрь.  Но
ничто не могло проникнуть внутрь круга, очерченного мелом и  украшенного
пентаграммами и именами черных царей Террора.
   Дух Луны явился ко мне в теле широком и белом. Он был  огромен,  лицо
его выражало бешенство и неуемную злобу. Точнее, не лицо, а лица Четыре.
Одно там, где и положено, второе на затылке, и еще два  на  коленях.  Он
колыхался и, казалось, отражался в кривом зеркале.
   - Чего хочешь, Магистр?
   - Я жажду смерти.
   - Чьей?
   - Ты знаешь!
   - Я знаю, повелитель...

***

   С трудом я оторвал голову от подушки,  будто  голова  моя  весила  не
меньше пуда. И по этой голове били палками, как по пустому чугуну... Но,
конечно, по ней никто не бил. Просто кто-то барабанил в дверь.
   - Кто? - через силу прохрипел я.
   - Зонненберг, - донеслось из-за дверей. - Подождите минутку, сейчас!
   Я встал, торопливо оделся. Плеснул на пол  воду  из  бадьи  и  наспех
вытер очерченный мелом круг
   -  Вы  опять  больны,  -  с  укором,   будто   утверждая   печальную,
неопровержимую  истину,  покачал  головой  Зонненберг,  еще   в   дверях
остановившись и оглядев меня изучающе.
   - Немного прихворнул...
   Ночная мистерия вытянула из меня все силы, Было ощущение, что вчера я
очень крепко перебрал крепкого местного зелья, именуемого  медовухой  Со
временем, может быть, это  пройдет.  Когда  силу  темного  мира  я  буду
вызывать таким же небрежным  и  легким  движением,  как  сегодня  ставлю
кружку на стол. Но вчера я еле дополз до кровати.
   - Нужно будет снова направить к вам Винера.
   - Нет, ни в коем случае! - чересчур поспешно возразил я.
   -  О,  мой  друг.  Вам  не  следует  его   опасаться.   Он   обладает
непривлекательной внешностью, зато душа и помыслы его чисты и высоки
   - Вы забываете, что я сам врач, и уж как-нибудь о себе  позабочусь...
К тому же плохая рекомендация, когда врача леч