идента донесла о визите Ферна Челмэджеру,
президент взволновался. Очевидно, Докпуллер опять что-то затевает, а
Челмэджер - чудотворец, как бы они не поставили генерала на ноги!
  Скрепя сердце президент направился в лечебницу Челмэджера, предварительно
сообщив ему о визите. В сущности, в этом не было ничего необычного и
удивительного: естественно, что президент интересовался судьбой своего
переутомившегося министра.
  Беседа состоялась в той же комнате, на другой день после встречи с Ферном.
Челмэджер сначала молчал о намеченной операции по тем же причинам, по
каким он просил молчать о ней Ферна. Но потом у него появилась
соблазнительная мысль: а что, если и с этого удастся получить гонорар за
операцию? Для этого достаточно было промолчать о соглашении с Ферном и
представить все дело так, как будто операция производится по желанию
президента. Профессор изложил теорию "психополитической болезни" и
вырезывания идеи-фикс. Бурман внимательно слушал.
  - А не опасно? - спросил Бурман так же, как и Ферн.
  Профессор повторил те доводы, которые убедили Ферна. На этот раз, уже не
подыскивая и не смягчая выражений, он напрямик заявил, что единственная
опасность в том, что пациент может остаться идиотом. Но не это испугало
Бурмана.
  - Но может и выздороветь? - спросил он.
  Челмэджер понял, что именно это страшит президента. Но, видимо, Бурман не
хотел показать этого и начал распространяться насчет того, что случай с
Реминдолом поставил правительство в тяжелое положение, и если, выздоровев,
он, вернется на свой пост, правительство всегда будет под страхом
возможности рецидива.
  - Рецидив маловероятен, - процедил сквозь зубы Челмэджер. Ему хотелось,
чтобы Бурман высказался начистоту. Бурман тоже понял, что этого не
избежать.
  - Партия "раков", которую я имею честь представлять, - сказал он
торжественно, - считает гибельным курс генерала Реминдола. И с этой точки
зрения возвращение его к власти нежелательно. Вы могли бы помочь нам,
господин профессор.
  - Я не политик, я ученый, - дипломатично заметил Челмэджер. Помолчав, он
не менее дипломатично заявил: - Кроме того, некоторые лица думают
совершенно иначе, господин президент. Они сочувствуют операции со всеми
вытекающими отсюда последствиями.
  Бурман понял, кто эти люди и что это за "вытекающие последствия".
  - Если бы вы, профессор, отказались от операции, - сказал он веско, - мы
могли бы с избытком компенсировать вам утрату гонорара. Вы не откажете в
любезности сообщить его размер?
  - Сто тысяч.
  - В таком случае двести вас устроят? - любезно улыбнулся Бурман.
  Челмэджер задумался. Сумма была соблазнительная. Самое хорошее, если бы
можно было одновременно удовлетворить и Докпуллера и Бурмана, получив из
обоих источников, но, кажется, это было никак невозможно. На всякий случай
Челмэджер ответил:
  - Обещаю подумать, господин президент. Я вас извещу.
  Так неопределенно закончилась эта беседа.
  Челмэджер долго ломал голову, над тем, как поймать обоих зайцев: Не найдя
выхода, он со вздохом сожаления расстался с этой мыслью. Правда, то, о чем
он условился с Ферном, меньше предложенного Бурманом (сам виноват:
продешевил!), зато операция принесет ему мировую славу и обогатит науку.
Ученый должен быть бескорыстен!
  Господин Ферн был очень доволен своим соглашением с Челмэджером. Если все
кончится благополучно, хозяин убедится, что он, Ферн, недаром занимает
свое место. Возвратясь из столицы, Ферн торопился сообщить господину
Докпуллеру об успехе, но случилось так, что господин Докпуллер
почувствовал недомогание. Бывало это частенько, и в этих случаях
господином Докпуллером овладевало мрачное настроение (что вполне
извинительно при его возрасте): он никого не хотел видеть, допуская к себе
только врача. Все остальные в это время были ему противны, да и просто
опасны, как возможные носители инфекции. Вот почему Ферну удалось увидеть
повелителя лишь на пятый день. Он сразу же рассказал ему о своем
соглашении с Челмэджером. Докпуллер внимательно выслушал теорию
"психополитической" болезни.
  - Вырезать идею-фикс? - повторил он, и вдруг Ферн увидел, что господин
Докпуллер тревожно зашевелился. Он даже сделал попытку приподняться, но
снова беспомощно опустился в глубину своего необъятного кресла. Советник
подскочил к нему. - Ферн, Ферн, я вас не узнаю! - огорченно воскликнул
Докпуллер. - Да ведь он вырежет самое главное! - Ферн недоумевающе, но уже
испуганно смотрел на хозяина. А тот, перехватив этот непонимающий взгляд,
окончательно потерял спокойствие и визгливо, тоненьким голосом закричал: -
Остановить! Остановить! Сейчас же остановить!
  Потрясенный Ферн бросился вон. Он еще не мог полностью осмыслить того, что
хотел сказать хозяин, но твердо знал: хозяин всегда прав, его повеления
надо выполнять раньше, чем поймешь их сокровенный смысл.
  Прежде всего, Ферн послал Челмэджеру телеграмму с требованием отменить
операцию. Не полагаясь, однако, на это, он бросился на аэродром и через
четверть часа уже был в пути. За полтора летных часа, отделяющих столицу
Докпуллера от столицы страны, советник вполне понял ход мыслей своего
повелителя и был по-настоящему пристыжен. Боже мой, это было так просто! В
самом деле, он хотел вырезать самое главное: то, что делало генерала
безумно испуганным, а потому и безумно храбрым. Только он один мог сделать
то, о чем другие лишь болтали: пустить в ход атомную бомбу! А все эти в
здравом уме - да разве они лучше его? Разве не безумие тянуть с тем, что
потом станет невозможно?
  Профессор Челмэджер, получив телеграмму, был озадачен. Он истолковал ее
только так, как можно было ее понять: господин Докпуллер боится за жизнь и
здоровье своего фаворита. Но профессор был уверен в успехе, требование же
Докпуллера лишало его славы, с которой за эти дни он уже успел мысленно
породниться. Оставалось одно: ускорить операцию, а потом сослаться на то,
что телеграмма запоздала. Профессор отдал необходимые распоряжения своим
ассистентам.
  Как описать храм медицины, где стены сияют белоснежным блеском, где жрецы
в таких же белоснежных халатах, в белых марлевых повязках, полускрывающих
лицо, готовятся вскрыть вместилище самого сложного, тонкого и высокого в
человеке и дерзновенно вмешаться в таинственные процессы его душевной
жизни? Профессор Челмэджер, окруженный ассистентами, священнодействовал.
На столе неподвижно лежал усыпленный Реминдол. Скальпель сверкал в руке
хирурга.
  В этот торжественный момент в операционную, вопреки всем правилам, посмел
войти один из служителей и доложил, что профессора немедленно вызывают.
Челмэджер яростно посмотрел на нарушителя.
  - От господина Докпуллера, - осторожно сказал тот.
  Секунду профессор колебался.
  - Начинайте без меня! - бросил он ассистентам. - Я сейчас вернусь.
  Разговор с Ферном (это, конечно, был он) кончился быстро.
  - Вы получили телеграмму? - грозно спросил посланник Докпуллера.
  - Уверяю, ему не грозит опасность, - умоляюще сказал Челмэджер.
  Ферн не стал слушать.
  - Господин Докпуллер не желает, чтобы он выздоровел.
  Профессор не понял.
  - Во всяком случае, гонорар остается у вас.
  Это профессор понял. Ферн тревожно взглянул на закрытую дверь операционной.
  - Послушайте, там уже режут?
  Челмэджер кивнул. Ферн понял, что терять времени нельзя, и рванулся к
двери.
  - Халат господину Ферну! - едва успел приказать Челмэджер.
  Служитель набросил на плечи гостя халат. Челмэджер и Ферн вошли в
операционную.
  Ассистенты вскрыли черепную коробку и ждали профессора. Он подошел, с
сожалением посмотрел внутрь и, отойдя в сторону, сказал:
  - Нельзя! Вы же видите... - Тут профессор добавил латинский термин.
  Черепную коробку зашили. Генерала отвезли в палату.
  Когда Ферн уехал и все разошлись, профессор вернулся в свой кабинет.
Несколько мгновений он сидел неподвижно, затем взял телефонную трубку и
набрал номер.
  - Господин секретарь? - спросил он. - Профессор Челмэджер хочет немедленно
говорить с президентом Бурманом. Доложите, президент знает. Отлично,
минуту я подожду. - Челмэджер подождал. - Господин президент? Говорит
Челмэджер. Господин президент, тщательно обдумав, я решил принять ваше
предложение. Отлично. Благодарю вас!
  Челмэджер повесил трубку. Что ж, от славы пришлось отказаться... Зато...
  Так неожиданно для самого себя профессор решил задачу о двух зайцах.
Жалко, что о блестящей операции профессора Челмэджера не появилось ни
одной строчки ни в медицинской, ни в общей печати.


19. Последний луч


  Глубина падения большого человека всегда соответствует высоте, на которую
он поднялся.


  О.Бальзак. "Утраченные иллюзии"


  Президент Бурман ликовал: он вышел победителем в тайной борьбе с
Докпуллером. Как бы он был поражен, если бы узнал, что операцию остановили
не двести тысяч, переведенные им Челмэджеру, а всего лишь одно слово
всесильного Докпуллера. Как ни был опытен и ловок в политических интригах
господин Бурман, его творчество в этой области не поднималось до тех
высот, где парил докпуллеровский гений интриги. Реминдол обречен остаться
безумцем, значит, он больше не будет политическим вождем - вот примитивный
тезис, в который свято верил господин Бурман. Он и не подозревал, что из
той же предпосылки господин Докпуллер делает совсем иной вывод. Он не
понимал, что сам платил за свое будущее падение.
  Не дальше чем через неделю после несостоявшейся операции господин
Докпуллер вызвал своего советника.
  - Нельзя терять время, - сказал он, и Ферн понял. - Зачем ждать? Вы
уверены, Ферн, что теперь удастся протащить его через выборы? После этого
скандала?
  Нет, Ферн не был в этом уверен.
  - Мы в стороне, Ферн, понимаете, в стороне, что бы ни случилось. Дело
организуют патриотические лиги. Вы только финансируйте. Но помните: мы ни
при чем!
  Докпуллер кивком головы отпустил советника. На этот раз он дал более
подробную директиву, так как, раздосадованный промахами своего советника,
начинал моментами испытывать недоверие к его способностям.
  Господин Ферн, стремясь исправить свое пошатнувшееся положение, развил
бешеную деятельность. Он явился в столицу, и в столичное отделение фирмы
Докпуллера началось паломничество многочисленных вождей и глав
патриотических лиг, ассоциаций, орденов и обществ.
  Здесь побывал сенатор Хэйсбрук, Железный Командор "Великанского легиона",
человек весьма энергичный, громоподобным голосом выпаливавший обрубленные
фразы. Он нисколько не изумился предложению поставить во главе государства
безумного генерала и проревел:
  - Клевета! Клевета! Он не безумец! Я слышал его. У нас на собрании.
Призывал бросить атомную бомбу на коммунистов. Нормально, тысяча чертей,
вполне нормально!
  Сенатор Хэйсбрук любил это хотя несколько затасканное, но энергичное
восклицание, считая, что оно как нельзя лучше оттеняет его мужественный
характер.
  Побывали здесь и другие знаменитости: Великий Магистр "Ордена вольных
тюремщиков вредных мыслей" господин Хилбенкс, председатель "Великанского
действия" господин Филбс, Великий Закройщик "Золотых рубашек" господин
Литл, Император "Невидимой Империи" господин Райфлюйс, Главный Чародей и
Великий Дух "Священных мстителей" господин Бернард Дакнайр, Великий
Шеф-Повар общества "Львы-вегетарианцы" господин Плаунтетер и многие
другие. В результате всех бесед и переговоров был создан "Объединенный
штаб патриотических лиг по спасению Великании", во главе с сенатором
Хэйсбруком, который, благодаря своему часто повторяемому энергическому
восклицанию, был признан наиболее подходящим для роли руководителя.
  Так началась подготовка этого удивительного государственного переворота.
Ферн предоставил в распоряжение его исполнителей все необходимые средства,
а сам, помня указание господина Докпуллера, отошел в сторону.
  Между главами патриотических лиг сразу же возникло острое разногласие по
вопросу о том, сохранить ли по традиции за новым вождем привычное звание
президента или дать ему какое-нибудь новое, более звонкое и решительное
звание, например Великий Дракон Великой Демократической республики или
что-нибудь такое же сильное. Более радикальные элементы стояли за Дракона,
считая, что этим будет решительно подчеркнуто наступление совершенно новой
эры драконидов и все подрывные элементы будут предупреждены, что время
шуток миновало: Дракон не шутит! Более осторожные ссылались на
приверженность к традиционной терминологии.
  "Бей в морду, но не забывай приговаривать: "Свобода!", - упрямо повторял
господин Хилбенкс, Великий Магистр ордена "Вольных тюремщиков". Он твердо
держался принципа: не изменяй традициям - тогда можно изменять всему. Он
был против Дракона.
  Главный Чародей и Великий Дух "Священных мстителей" господин Бернард
Дакнайр в запальчивости назвал Хилбенкса коммунистом. (Дело в том, что
Дакнайр, надеявшийся занять место Хилбенкса, был зол на своего начальника
за то, что тот не позволил спихнуть себя.) Раздраженный Магистр в ответ
попал Чародею в скулу, даже забыв приговорить: "Свобода!", и начальник
штаба сенатор Хэйсбрук, отчаянно выкрикивая: "Сто миллионов чертей!",
вместе с другими членами штаба с трудом водворил порядок. Кроме господина
Дакнайра, слегка пострадали "лев-вегетарианец" Плаунтетер, "Невидимый
Император" Райфлюйс и "Великий Закройщик" Литл. В конце концов победила
радикальная точка зрения: страна должна была получить Великого Дракона.
  Когда все эти идейные разногласия были устранены, началась подготовка
самого дела. Начальнику штаба сенатору Хэйсбруку было поручено навестить
будущего Дракона, поставить его в известность о предстоящей ему миссии и
организовать вывод его из психиатрической лечебницы. Во исполнение этого
поручения сенатор Хэйсбрук посетил профессора Челмэджера в его лечебнице.
Челмэджер устроил свидание с Реминдолом. Генерал благосклонно выслушал
предложение и величественно дал согласие:
  - Хотя я "краб", но готов быть и "драконом".
  Хэйсбрук снова поспешил к Челмэджеру.
  - Дружище профессор, он в прекрасном состоянии! - воскликнул сенатор,
фамильярно обнимая профессора за талию. - В прекрасном!
  - Не нахожу, - возразил профессор. - Бред преследования. Вряд ли излечим.
  - Да он пышет здоровьем! - решительно возразил сенатор. - Тысяча чертей,
он министром никогда не рассуждал так логично! А сколько юмора! Хотя я и
"краб", говорит, но готов стать и "драконом".
  Тут Хэйсбрук заметил, что несколько проговорился. Взглянув внимательно на
профессора, он, однако, успокоился, убедившись, что тот ничего не понял.
  - Ей-богу, профессор, вы его вылечили! - продолжал кричать сенатор, не
выпуская талии Челмэджера. - Вот сила современной медицины! Да, отдых ему
нужен, не отрицаю, нужен. Есть такое местечко. Загородная вилла приятеля.
Семь тысяч чертей, какой воздух, какой пейзаж! Вы выполнили свой долг,
профессор. Блестяще выполнили. Патриотические лиги ценят. Патриотические
лиги благодарят. Не только на словах.
  Хэйсбрук протянул профессору Челмэджеру листок. Тот скосил глаза: это был
банковский чек. Пятьдесят тысяч! Этот генерал такой хлебный пациент, что
жалко его и отпускать! Но теперь платили именно за то, чтобы его отпустить.
  - Что ж, пожалуй, вы правы. Отдых - великая вещь, - сказал Челмэджер.
  - О, миллион чертей, величайшая вещь! - восторженно воскликнул сенатор.
  На другой день был опубликован бюллетень за подписью профессора
Челмэджера. Здоровье генерала Реминдола в полном порядке. Имеются лишь
остаточные явления резкого переутомления. Генералу предписан отдых.
  Так все было подготовлено для решительного удара. К утру исторического дня
все были на местах. Часть легионеров и членов патриотических лиг
концентрировалась в парке, у виллы Бедлера, куда перевели генерала. Здесь
он должен был возглавить свое войско и двинуться к столице. Другие отряды
патриотических лиг скрытно сосредоточивались по домам в районе телеграфа,
радио и других центров. При выступлении загородной колонны к столице
должен был прозвучать сигнал по радио: "Великий Дракон летит спасать
Великанию!" - тогда одновременно вступали в действие все отдельные
патриотические отряды. Словом, план был разработан во всех деталях. Приход
эры драконидов был неотвратим.
  Выступление было намечено с рассветом. Главы патриотических лиг придавали
этому символическое значение: с рассветом должен был наступить новый
исторический день Великании.
  Итак, ровно в назначенный час перед виллой прозвучал сигнал горниста. На
пятом этаже открылось окно, и столпившиеся внизу легионеры в свете
зарождавшегося дня увидели фигуру генерала в полной парадной форме.
  - Да здравствует Великий Дракон! - проревели они.
  Генерал поднял руку, и все смолкло в ожидании приветственной речи Дракона.
А генерал стоял и смотрел перед собой. Величественная картина открылась
перед ним. Далеко внизу расстилались поля, парки с прятавшимися в них
домами, за всем этим алела полоска утренней зари. Всходило солнце, но
легкий слой облаков у горизонта скрывал его. Вдруг тонкий солнечный луч
прорезал облака, повис над полями, над парками, ударил в окна домика на
далеком холме - все окна дома вспыхнули ярким огнем. Казалось, дом внутри
горит.
  Реминдол увидел и побледнел.
  - Луч! Луч! - в страшном смятении закричал он. - Спасайтесь! Коммунисты
напали!
  - Опомнись! Это солнце! - воскликнул стоявший сбоку Бедлер. Сенатор
Хэйсбрук, стоявший по другую сторону, схватил Реминдола за руку. Но тот с
такой силой оттолкнул его, что сенатор едва удержался на ногах. Реминдол
вскочил на подоконник и... бросился вниз.
  Солнце всходило, лучи его хлынули на поля, на сады, на дома и осветили
столпившуюся кучку людей. Внутри ее лежало то бесформенное, что осталось
от Великого Дракона.
  Окончательно победив облака и туманы, солнце поднималось все выше, и лучи
его радостно лились на оживающую землю.



  20. Рупор истории


  - Но что скажет история?..
  - История, как всегда, солжет...


  Б. Шоу. "Ученик дьявола"


  Прыжок генерала Реминдола стал мировой сенсацией. Народы мира, которые
Великания милостиво принимала под свою высокую руку, с непочтительным
оживлением встретили неожиданный аттракцион: великанский вождь выпрыгнул в
окно в страхе перед призраком, которым он запугивал их! "Даже пугая
других, надо не терять чувства меры, чтобы не испугаться самому, - писала
коммунистическая газета "Рабочий". - Это чувство меры давно уже покинуло
наших королей и правителей, поэтому-то на их фоне сумасшедший министр
выделился не как сумасшедший, а как вождь".
  Слишком большое количество людей было замешано в "заговоре дракона", чтобы
кое-какие его подробности не вылезли наружу. Стало известно, что у виллы
Бедлера, секретаря Реминдола, генерала ожидала большая толпа. Скандал
разрастался. Пришлось создать сенатскую комиссию для расследования.
  Через две недели страна услышала заключение высокоавторитетной комиссии.
  - Тысяча чертей, мы попотели над этим проклятым делом! Самым
добросовестным образом попотели! - сказал, выступая по радио, председатель
следственной комиссии сенатор Хэйсбрук. - Никаких следов заговора! Все -
злостные выдумки коммунистов!
  После столь решительного выступления "Честь", "Свобода" и другие газеты
усилили кампанию против коммунистов. Репутация генерала Реминдола не
пострадала. Ему были возданы должные почести даже президентом Бурманом -
против героев-мертвых он ничего не имел: на выборах они не мешали.
Конечно, господин Бурман о деле генерала Реминдола узнал больше того, что
угодно было господину Хэйсбруку сообщить стране. Только теперь президент
понял, какая опасность угрожала ему, если бы безумный министр своевременно
не выпрыгнул из окна. И хотя господин Докпуллер предусмотрительно устранил
все, что могло бы набросить тень на его королевскую репутацию, Бурман
очень хорошо понял, в чьих руках были нити заговора. Но именно поэтому он
и предоставил действовать сенатору Хэйсбруку, считая, что господин
Докпуллер оценит президентскую скромность. Не следовало