и критик. Это так же приятно, как
пряная приправа к жирному блюду. Но достать такую приправу в Медиане не
так-то легко. И госпожа Элеонора Прукстер была счастлива, что при
посредстве редактора Пэрча залучила к себе на именины проезжего гостя. С
наивной хитростью она выдала его за знаменитость, что было, впрочем, не
так трудно, так как медианский деловой мир не очень-то разбирался в
музыкальных знаменитостях. Критик, объезжая страну по поручению какой-то
газеты для собирания материалов о местной музыкальной жизни, попал в
Медиану, очевидно, по недоразумению: здесь только один джаз в местном
кабаре "Рыжая страсть" и то лишь в редкие, счастливые минуты имел нечто
общее с музыкой, вообще же музыка не могла быть в Медиане выгодным
бизнесом. Впрочем, и сам музыкальный критик был равнодушен к музыке, как
спящая на радиоприемнике кошка: музыка для критика также была лишь
тепленьким местечком.
  Умный разговор на музыкальные темы, к огорчению госпожи Прукстер, не
удался: у гостей на этот счет познаний было не больше, чем в санскритском
языке, и критик свои стремления к прекрасному вскоре перенес на молодую и
изящную госпожу Тинтерл, к полному неудовольствию ее супруга, уже
известного нам розовощекого старичка.
  Когда надежды на заезжую знаменитость не оправдались (критик бестактно
предпочел всему дамскому обществу только одну его представительницу), все
дамы пожелали узнать, где же обворожительный Арчибальд, единственный
двадцатидвухлетний сын Прукстеров, глава местной золотой молодежи,
футболист, автомобилист и рекордсмен во многих видах спорта.
  - Ах, боже мой, - озабоченно закудахтала госпожа Элеонора Прукстер, -
иногда мне кажется, что Арчибальд самый занятой человек на свете! Ни
минуты отдыха! Он только утром вернулся из поездки. Вы же знаете, он
капитан медианской футбольной команды "Вдребезги"! Они ездили в Комбию.
Целую неделю трудились. О, совершенно разгромили тамошний колледж. Я
забыла, Оскар, какой результат?
  - Итоговый счет сорок один на двадцать два в пользу Медианы, - сказал
господин Прукстер и, повернувшись к мэру, понизив голос, доверительно
сообщил: - Честь Медианы обошлась мне в три тысячи. Заметьте, Иолш!
  - Вы представляете, как мальчик устал? - между тем волновалась госпожа
Прукстер. - Ах, Арчи, моя малютка, говорю ему, тебе нужен отдых, отдых...
Не хочет и слушать. Днем был на автомобильных гонках... Вы знаете, Оскар
купил ему новую гоночную машину. Бесподобна, бесподобна! Тигр,
приготовившийся к прыжку... Он и назвал ее: "Тигр". Сейчас ее обмывает...
Молодежь, что поделать...
  - Как, он сам моет? - изумленно спросила госпожа Тинтерл.
  - Ах, душечка, это так говорится... - засмеялась госпожа Прукстер. - Ну,
слегка выпивают... По поводу покупки... В компании, в спортклубе "Боевой
Петух". Вы же знаете. Арчи - вице-председатель правления. И то по
молодости. Все говорят: по-настоящему надо бы председателем Арчибальда...
Но молод... Ну что ж, я не тщеславна. Можно подождать...
  Затем госпожа Прукстер пожелала показать приезжей знаменитости, что у нее
есть связи с лицом более знаменитым, чем даже знаменитый критик. Именно
поэтому она рассказала о том, как пышно прошла свадьба Маргарет Блейк,
дочери "мясного короля". Это были новости трехмесячной давности -
большинство гостей слышало это восторженное повествование не раз, но они
стоически переносили его, так как, идя к Прукстерам, знали, что это
испытание неизбежно.
  - Мне довелось тогда быть в столице. А госпожа Блейк, вы же знаете, она
моя кузина, - тут и без того пышная Элеонора Прукстер раздувалась от
гордости, - госпожа Блейк пригласила меня. Жених Мари - принц Альфонс
девятый - милейший молодой человек. Вы же знаете, он наследный принц
королевства... королевства... Как это, Оскар? Всегда забываю...
  - Собственно, не королевство, а герцогство... - сказал господин Прукстер.
- Великое герцогство... герцогство... гм... да... Оно где-то далеко... -
закончил он неопределенно.
  - Да, да, герцогство... - подхватила госпожа Прукстер. - А он - наследный
принц...
  - Я слышал, там была революция. Ему пришлось уехать, - вставил господин
Айкобл, директор-совладелец местного отделения универсального магазина
Конрой и Конрой.
  - Ах боже мой, они все там помешались на революциях! Что поделать,
отсталость...
  - Но, госпожа Прукстер, и у нас была революция, - осторожно заметил Айкобл.
  - Ах боже мой, это из учебника истории! Зачем вспоминать? Но я убеждена:
Альфонс возвратит престол, он рожден для престола! Манеры, осанка,
взгляд... Знаете, что-то величественное, царственное, я бы сказала,
божественное... - тут госпожа Прукстер закатывала глаза, пытаясь этим
передать ощущение величия. Затем она опять оживлялась: - Но моя милочка
Маргарет не уступала ему. О, она покорила платьем. Представьте: по черному
шелку серебром изречения, изречения, изречения... Господин Сэмсам,
знаменитый доктор... как это, Оскар?
  - Социология...
  - Да, вот именно доктор социологии, он очень остроумно заметил: "Это не
платье, говорит, это большая энциклопедия!" Очень милый старик...
  В этом месте гости, как обычно, смеялись...
  Рассказали несколько пикантных анекдотов из жизни замечательных
современников.
  Госпожа Тинтерл, воспользовавшись паузой, поспешно сказала:
  - А слышали, господа, о новом предсказании Баумбарлей?
  - Нет, нет, а что такое? - раздались любопытные возгласы.
  Баумбарлей была модная предсказательница, к которой обращался высший свет
столицы.
  - Вчера приехала моя кузина, - оживленно блестя глазами, рассказывала
Тинтерл. - Представьте, Баумбарлей предсказывает конец света. И до чего
точно: не только день, а часы и минуты!
  - Как астрономы - затмение солнца... Научно... Вполне научно... У меня
есть книжка... да, вот именно... у меня... затмение... - вставил судья
Сайдахи.
  - Боже мой, и когда же? - испуганно воскликнула госпожа Иолш, супруга
мэра. Она шила новое, чрезвычайно эффектное платье и теперь была
встревожена: успеет ли показаться в свете до конца света? Ох уж эти
портнихи, всегда подведут!..
  - Не помню точно... Что-то месяца через два... - все так же оживленно
сказала хорошенькая Тинтерл. Видимо, перспектива окончания света мало ее
тревожила, особенно в тот момент, когда за ней ухаживала приезжая
знаменитость.
  - Ах, душечка, неужели так скоро? - спросила госпожа Айкобл.
  - Не верю я что-то, - спокойно возразил господин Крок, директор местного
отделения страхового общества "Саламандра".
  - Это почему же? - возмутилась Тинтерл. Так как новость принесла она,
недоверие Крока она сочла личным оскорблением.
  - А очень просто, - улыбнулся Крок. - Не слышал я, чтобы госпожа
Баумбарлей стала меньше брать за свои прорицания. А у нее и без того
порядочно на счету. Зачем же ей деньги, если на носу всемирный крах?
  - Ну, не скажите... нет, не скажите! - важно заметил судья Сайдахи. -
Деньги - это... это... это деньги... Может, и на том свете... Да,
пригодятся и на том свете...
  - Разве? - ехидно спросил господин Тинтерл, искавший, на ком бы сорвать
свою злость, которую возбудила в нем кокетничавшая с критиком жена. - Но
ведь на страшном суде председательствовать будет не господин Сайдахи...
  Намек был понят, и гости, к неудовольствию судьи, засмеялись довольно
дружно.
  Редактор Милбэнксон заметил, что есть более неприятные вещи, чем
предсказания страшного суда, например, эта возмутительная коммунистическая
забастовка. Он сейчас же прикусил язык, заметив, что допустил
бестактность: тема не подходила для беседы на именинах. Но было поздно:
господин Прукстер нахмурился.
  - Нам не пришлось бы иметь этих неприятностей, если бы печать лучше
понимала свой долг перед обществом, - веско сказал он.
  Милбэнксон не посмел возразить, ограничившись своей иронической улыбкой,
впрочем, в сторону, чтобы не задеть сердитого хозяина.
  - Все это сторонники мира мутят! - решительно сказал лейтенант, командир
присланного в Медиану отряда. - Я б их живьем на улице ловил, как крыс, и
шкуру с них сдирал.
  Разговор внезапно смолк, все глаза невольно уставились на священника.
Прукстер поморщился. Конечно, лейтенант человек в городе новый, он не
обязан знать, но получилось неловко... Это было не то деликатное,
осторожное внушение, которым господин Прукстер хотел воздействовать на
заблудшего пастыря.
  Прукстер засмеялся коротким смешком и поспешно сказал:
  - Ох, уж эти рубаки-военные! Рубят сплеча! Перехватили, господин
лейтенант. Есть среди них люди и искренне заблуждающиеся... Нельзя так...
  - Знаю я их! - безапелляционным тоном заявил лейтенант. - Тряхни
хорошенько - из кармана у каждого коммунистическое золото посыплется.
Известно: все до одного иностранные агенты.
  - Нет, господин лейтенант, вы несправедливы. Другое дело: все они играют
на руку коммунистам - это верно. Но некоторые сами этого не понимают.
  Священник сидел неподвижно, точно не слыша разговора и не замечая
устремленных на него взглядов. Но при последних словах Прукстера он
повернулся к нему и спросил:
  - Почему же вы считаете, господин Прукстер, что сторонники мира играют на
руку коммунистам?
  - Неужели непонятно? - Прукстер пожал плечами. - Только коммунисты требуют
запрещения атомной бомбы и радиоактивных лучей.
  - Знаете, господин Прукстер, среди моей паствы нет ни одного коммуниста.
Но мира хотят все. Атомной же бомбы не хочет никто. И вы советуете мне
сказать им: дети мои, мира хотят только коммунисты, поэтому кто хочет
мира, пусть идет к коммунистам. Но ведь лучшей похвалы коммунистам и не
придумаешь - и вы говорите ее, господин Прукстер. Кто же играет на руку
коммунистам?
  - Софизм, - презрительно поморщив губы, сказал Прукстер. - Можно быть за
мир и за атомную бомбу. Именно с ее помощью мы достигнем мира.
  Священник улыбнулся:
  - Один мой прихожанин довольно тонко заметил о тех, кто хочет поддержать
мир атомными бомбами. "Эти люди, - сказал он, - тоже сторонники мира, но
того, который желают покойнику: мир праху твоему!"
  - Ах боже мой, к чему все эти умные споры? - вмешалась госпожа Прукстер. -
В наше время нас учили в школе просто: голод, землетрясение, война - все
от бога за грехи. Молиться надо, а не подписи собирать. Не божеское это
дело...
  - Наша любезная хозяйка права, - поддержал редактор Милбэнксон. -
Священнослужители теряют веру, становятся на путь рационализма - вот в чем
корень вопроса.
  - И соблазняют прихожан, - подхватил редактор Пэрч. - А сказано: горе
тому, кто соблазнит единого из малых сих.
  - Вера, вера нужна... - присоединился судья Сайдахи. - Зовите паству... да
зовите... молиться, да минует нас чаша сия... чтобы не испить... Вот
именно... испить... чашу сию... - закончил он и, посмотрев на свет стакан
вина, задумчиво опорожнил его.
  Тряхнув седой гривой, в разговор вступил мэр Иолш. Вообще он предпочитал
отмалчиваться, зная, что его сила не в речах, и боясь неосторожным словом
поколебать авторитет своих седин. Но вопрос был слишком важен, чтобы он
мог молчать.
  - Я вполне согласен с нашей уважаемой хозяйкой, - торжественно сказал мэр
Иолш. - Молитва сильней деклараций. Если война - кара божья, что мы можем?
Только молить о милосердии. А петиции - это незаконная попытка уклониться
от божеского наказания.
  - Уклонение от судебного приговора, да, да, уклонение... - подтвердил
судья Сайдахи, - Карается по статье... по статье...
  - Странно, что приходится говорить об этом священнослужителю, - сердито
перебил господин Тинтерл. - Видно, Баумбарлей права: настает конец света.
  Старый священник сидел молча и улыбался. Наконец он неторопливо заговорил:
  - Да, господа, молитва может творить чудеса. Но не следует искушать
господа. Человек должен сам помогать себе, и небо поможет ему. Вы
говорите: война - кара божья. Но Христом в нагорной проповеди сказано:
"Блаженны миротворцы, ибо они сынами божьими нарекутся".
  - Мир, мир! - раздраженно перебила госпожа Прукстер. - Но не с
коммунистами же! Вспомните, ваше преподобие: они безбожники!
  - Как, сударыня, - воскликнул священник, - и вы хотите, чтобы я божьим
именем благословил то оружие, которое почитают бесчеловечным даже
безбожники коммунисты?
  - Они считают его бесчеловечным только потому, что у них его мало, -
возразил господин Прукстер.
  - А у нас его достаточно? - спросил священник.
  - Больше, чем у них, - ответил Прукстер.
  - Хорошо. Значит, меня-то подозревать в неискренности у вас нет оснований?
Я называю его бесчеловечным только потому, что оно бесчеловечно.
  - И все-таки вы помогаете коммунистам.
  - Ах, господин Прукстер, поверьте, простые люди даже не интересуются тем,
у кого атомных бомб больше. Они не хотят терять своих детей и свои очаги.
И они справедливо не верят, что война от бога, - они видят, что это вы,
господин Прукстер, готовите смертоносные лучи. Сказано в заповеди: "не
помяни имени господа бога твоего всуе..."
  - Не понимаю одного, - с досадой возразил Прукстер. - Нагорная проповедь
была произнесена две тысячи лет назад. Почему же священнослужители всегда
благословляли наше оружие? Мой отец был религиозным человеком и построил
на свои средства храм святой Бернадетты, где вы проповедуете, отец
Фредерик. Мы были всегда друзьями. Что же случилось? Почему теперь вы
путаетесь в наши дела?
  - В ваши дела? - иронически переспросил священник. - Потому, очевидно, что
простые люди перестали считать это только вашими делами. Когда речь идет о
том, что будут уничтожать их детей, их жизнь, их дома, - они думают, что
это также немного и их дела. К стыду нашему, это простые люди заставили
нас, священнослужителей, - увы, далеко еще не всех - открыть наши духовные
очи. Да, вы правы, еще две тысячи лет назад тот, чье имя мы, христиане,
носим, принес в мир благостное слово мира. Теперь пришли сроки; вы сами
выковали то оружие, которое разбило молчание двадцати веков. И вы же
спрашиваете: что случилось?
  - Опасные речи... да, да, опасные... подрывные... коммунистические... -
сердито сказал судья Сайдахи. - Карается по статье... по статье...
  - Не поможет, господин судья, - возразил священник. - Господин лейтенант
назвал крысами тех, кого Христос нарек сынами божьими. Но не поможет, если
даже по рецепту господина лейтенанта с них будут сдирать шкуру...
  Лейтенант побагровел. Лицо его, украшенное многочисленными угрями, стало
пятнистым.
  - И буду драть! - злобно воскликнул он и вскочил из-за стола. Прукстер
шагнул к лейтенанту, который, казалось, готов был привести свою угрозу в
исполнение. В воздухе запахло скандалом.
  - Вы, господа, не желаете иметь дела с коммунистами, потому что они
безбожники, - сказал священник. - Неужели вы считаете христианином эту
заблудшую овцу? - он сделал жест в сторону лейтенанта, который было
рванулся к противнику, но был удержан Прукстером и Айкоблом.
  - Господа, господа, ради бога, успокойтесь! - говорил Прукстер. - Мы не на
политическом диспуте. Пощадите дам!
  - Прошу прощения, господа, - священник встал. - Меня зовут пастырские
обязанности... Я обещал провести ночь у церковного сторожа... Старик при
смерти...
  Он поклонился и не спеша удалился.
  Лейтенант сделал попытку вырваться из державших его рук, впрочем, не очень
энергичную, и, отдуваясь, опустился на стул. Вскоре он увлекся бутылками и
госпожой Тинтерл: хозяин просил ее успокоить отважного воина.
  - Господа, и откуда на нас эта напасть? - воскликнул Крок, когда порядок
восстановился. - Священник с коммунистами! Когда это было?!
  - В самом деле, Оскар, ты слишком добр! - сделанной томностью протянула
Элеонора Прукстер. - Разве можно терпеть этого коммуниста в рясе - и где?
- у нас, на военном заводе!
  - Сейчас каждый лезет в политику, - сказал редактор Милбэнксон. - Все
стали государственными деятелями. Ученые рассуждают о политике, священники
рассуждают о политике...
  - Да что там! - перебил редактор Пэрч. - Маленькие дети рассуждают о
политике. Недавно в Томбире эти сторонники мира устроили демонстрацию.
Вперед пустили ребятишек с плакатами: "Мы не хотим быть убитыми атомной
бомбой". Даже дети считают своим долгом иметь политические взгляды!..
  - Вот именно! - подхватила снова госпожа Прукстер. - Раньше было проще:
каждый делал то, к чему приставлен. И правильно: раз ты священник -
молись, ученый - изобретай... Ведь вот Оскар: раньше завод производил
прожекторы, а теперь понадобились эти "лучи Ундрича" - и что же, разве
Оскар рассуждает о политике? Нет, он молча делает что требуется...
  - Ах, госпожа Прукстер, - восторженно воскликнул редактор Пэрч, -
поражаюсь я вашей способности так просто и ясно излагать самые важные
вопросы...
  - Хорошо, если бы этой способностью обладали ваши газетные работники, -
мрачно заметил Прукстер.
  - Мы делаем, что можем, - скромно сказал Пэрч.
  - Что можете!.. Мало вы можете... Священник открыто проповедует мир, а вы
терпите...
  - Но он же отъявленный коммунист!..
  - Э, бросьте, Пэрч! Вы не хуже меня знаете, что он такой же коммунист, как
вы турецкий султан. Давайте же, черт возьми, хоть себе будем говорить
правду. Себя-то зачем обманывать?
  - Да, да, правду... Иногда хорошо... Правду... Себя обманывать... вот
именно... хорошо... - вставил судья Сайдахи.
  - Постойте, не мешайте, господин судья, - отмахнулся Прукстер. - Ведь что
мы можем противопоставить этому проклятому воззванию? Только уверения, что
оно коммунистическое. Но если его начинают подписывать такие люди, как
этот Фредерик... Рушится единственный аргумент... Элеонора права: каждый
должен делать то, к чему приставлен. Но у нас так: и священник, и ученые,
и дети делают политику, а вот господа журналисты, которые именно и
приставлены к этому делу, ворон ловят. - Прукстер обратился явно к обоим
редакторам. - Да-с, господа, дети своими плакатами делают больше, чем вы
своими газетами. Поучитесь у детей!
  Хозяин был совсем не в духе. Он, конечно, был несправедлив к своим
редакторам: оба трудились, не щадя ни сил, ни остатков совести, но ведь
всегда так: если человек богат, он найдет на кого переложить вину за
собственную оплошность. Господин Прукстер никак не мог признаться себе,
что сделал оплошность в переговорах с рабочими. Снова и снова приходится
повторять, что господин Прукстер был принципиален, а одним из принципов
его и была твердая вера в то, что хозяин не может ошибаться, не может быть
виноват. Что вообще значит слово "виноват"? Значит, кто-то, рассудив,
признал за ним вину. А разве смеют хозяина судить?!
  Вряд ли кто из редакторов посмел бы возразить разгневанному "прожекторному
королю". Но тут из соседнего кабинета донесся резкий телефонный звонок.
  - Что там такое? - недовольно воскликнул хозяин. Он быстро вошел в кабинет
и так же быстро вышел обратно. Гости испугались, увидев его искаженное
гневом лицо.
  - На заводе пожар! - отрывисто бросил он и метнулся к двери. - Я еду.
  - Оскар, ради бога, осторожней! - закричала Элеонора Прукстер. - Это
забастовщики! Вызови охрану!
  - Охрана на заводе! - Прукстер был уже за дверью. Оба редактора, как
охотничьи собаки за хозяином, кинулись за Прукстером.
  Гости стали разъезжаться.



  11. Звезда Бена Дакнайра


  Деньгами можно купить только людей. А есть вещи, о которых ничто не
думает, и купить их нельзя! Случая не купишь...


  О.Бальзак. "Блеск и нищета куртизанок"



  Прожекторный завод и особняк господина Прукстера были расположены на
противоположных концах Медианы. Вблизи завода теснились рабочие домики -
это был демократический район. Перед заводом, со стороны главного входа,
простиралась довольно обширная площадь с храмом св. Бернадетты,
построенным еще отцом Прукстера: очевидно, зачинатель военного бизнеса
хотел видом постоянно находящейся перед глазами рабочих церкви внушить им
мысль, что они работают на божье дело.
  Особняк Прукстера был в аристократическом квартале, на другом социальном и
географическом полюсе. Но так как Медиана не так уж велика, добраться из
дому до завода на автомобиле хватало пятнадц