ь к воспитанию. "Дети, что
это вы затеяли какую-то глупую игру в новую демократию? Зачем вам новая,
когда есть отлично зарекомендовавшая себя старая демократия?"
  - Во главе с Докпуллером, - снова вставил Чьюз.
  - Хотя бы и так, - согласился генерал. - Где еще возможен Докпуллер? Он
был разносчиком газет, - вы знаете это, профессор? Из разносчиков в
миллиардеры - это возможно лишь в стране демократии, при великанском
укладе жизни.
  - Как вам сказать? - заметил ученый. - Шантаж и розги - доктрина не
новая...
  - В мировом масштабе! - восторженно воскликнул генерал, но тут же
спохватился: - Однако к чему такие вульгарные слова, профессор? Дипломатия
их не знает. А это именно дипломатия! Нам, военным, ничего не остается,
как облачиться в дипломатические фраки, а прежние мундиры вместе с пушками
и пулеметами сдать в исторические музеи. На земле воцарится вечный мир.
Чего не могли добиться разные там Кампанеллы, того добьемся мы, генералы...
  - Боюсь обидеть вас, генерал, - вдруг сказал Чьюз, - но должен заметить,
что ваша доктрина мирового господства не отличается особенной новизной.
Недавно мы были свидетелями полного краха доктрины подобного рода...
  - Вы меня нисколько не обижаете, - спокойно возразил генерал. - Я не из
тех, кто пугается названий. У фашистов не было подходящего оружия. У нас
оно будет. В этом вся разница.
  - Только в этом? - Чьюз хитро прищурился. - Теперь, генерал, я вас вполне
понял. Но, заметьте, фашизм тоже был уверен в непобедимости своего оружия.
Однако не все покорились... А если и теперь не все испугаются?.. Если у
некоторых найдутся даже свои лучи или что-нибудь вроде этого... Тогда как?
  Генерал поднялся из-за стола, огромный, грузный, грудь его раздулась,
орденские ленточки тревожно зашевелились.
  - Уничтожим! - прорычал он.
  Из резиденции генерала Ванденкенроа машина отвезла профессора Чьюза уже в
тюрьму.



  14. Потомки Джордано Бруно


  И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих.


  Дж. Бруно


  Осуществление своего открытия он начинал с добровольного заключения в
металлической лаборатории. Это было всего лишь четыре месяца назад. Теперь
трагикомедия с "лучами жизни" также кончилась заключением, но уже тюремным.
  Мог ли он когда-нибудь думать, что попадет в тюрьму? Скорее бы он
допустил, что окажется на луне или на Марсе. Для ученого это было бы
вероятнее.
  Чьюз ходил по камере - три шага вперед, три назад. Итак, он прожил
семьдесят лет, вероятно, уже всю свою жизнь; делал удивительные научные
открытия, но наиболее удивительным из них была все-таки сама жизнь. Только
теперь он открыл ее. Только теперь он узнал, понял, почувствовал, что в
жизни существуют подлость, глупость, война, тюрьма, голод...
  В сотый раз он оглядывал нехитрую обстановку своего неожиданного жилья.
Койка, табурет, стол - все это было крепко привинчено к стене. Здесь даже
предметы были лишены свободы. Тусклый свет с трудом проникал сквозь
небольшое грязное окно. Оно было под самым потолком, и все-таки его
закрыли металлической решеткой.
  Он почти вплотную подходил к стене, опускался на корточки и пытался
заглянуть снизу в просвет окна, чтобы увидеть небо. Но в окно была видна
лишь какая-то грязно-серая масса, может быть, соседняя стена...
  Иногда ему начинало казаться, что мир перестал существовать. В своей
загородной лаборатории он привык к тишине, но здесь тишина была особенная:
какое-то молчание небытия. Нельзя было понять, как среди огромного шумного
города мог возникнуть этот остров молчания.
  Он очень удивился, когда, подсчитав, понял, что находится в тюрьме всего
шесть дней.
  Шестой день ознаменовался необычайным происшествием: тюремщик, приоткрыв
оконце в двери, сообщил о посетителе.
  Когда Чьюза ввели в комнату, дневной свет ослепил его, и он зажмурил глаза.
  Адвокат Самуэль Ношевский крепко пожал ему руку. Их оставили вдвоем.
  Чьюз жадно слушал. Джо вернулся. "Милый мальчик, наконец он на свободе!"
  Но возвращение Джо газеты использовали в интересах Докпуллера. Ношевский
принес пачку газет, различавшихся между собой только названиями. Все они
негодовали, что Чьюз посмел обвинить Докпуллера в краже ребенка.
  Чьюз тихонько смеялся. Пусть его теперь ругают! Все-таки им пришлось
вернуть Джо и без лучей.
  В газетах было напечатано заявление Луизы. Она подтвердила, что
необходимые для выкупа пятьдесят тысяч получила от профессора Чьюза. Ее
спрашивали, что она знает о требовании отдать за ребенка "лучи жизни". Она
отвечала, что никогда не слышала об этом.
  - Чем же, однако, объяснить заявление Чьюза? - допытывались у нее.
  - Дед очень любит внука и в то же время боится похищения лучей, - отвечала
она. - Кроме того, он очень переутомлен. Нервное расстройство...
  Старик был потрясен. Значит, и Луиза против него? Но он сейчас же взял
себя в руки: она не могла поступить иначе, ее, конечно, заставили так
отвечать. Ради Джо она готова на все. Понимает ли она хотя бы, что это он,
дед, сдержал свое обещание спасти внука?
  Только теперь Чьюз понял, как удача с Джо осложнила его собственное
положение. Ведь если кража ребенка не имела никакого отношения к лучам, то
и никакого покушения на лучи вообще не было. Было просто убийство
Меллерта. Именно в этом духе и высказывались все газеты. "Ученый-убийца! -
захлебывались "Горячие новости". - Убийство человека в экспериментальных
целях! - кричали они. - Не сам ли злодей Чьюз, - спрашивала газета, -
открыто, цинично называл людей "микробами в пиджаках"?.. Над этими
"микробами" он уже творит свои смертоубийственные "опыты".
  Особенно возмущало газету то, что коварный изобретатель сам же и уничтожил
свои приборы. "Убийца всегда стремится уничтожить орудие убийства, -
писала газета. - Но ему ничто не поможет. Улики налицо!"
  "Ученого убийцу - на электрический стул!" - тоном приговора требовала
газета "Руки по швам!", орган ордена "Вольных тюремщиков вредных мыслей".
Газета сообщала, что преступник пытался бежать в Коммунистическую страну.
Власти вовремя захватили убийцу в его кровавом притоне. Видя безвыходность
положения, он в бессильной злобе уничтожил свои приборы.
  Газета "Рекорд сенсаций" рекомендовала властям и вообще всем желающим
хорошенько пошарить в подвалах, катакомбах и застенках злодейского притона
Чьюза, порыться в его саду и во дворе. "Нет никаких сомнений, - утверждала
газета, - что там покоятся кости сотен замученных жертв". Газета напомнила
все случаи загадочных исчезновений за последний год. "Теперь ясно, -
догадывалась газета, - что разговоры о каких-то бандитских трестах были
досужей чепухой. Нет, все дороги ведут в кровавый застенок "ученого"
Чьюза!"
  "И какое коварство! - кипел от негодования "Вечерний свет". - Убить
коменданта студенческой охраны, той самой, что, хотя и заблуждаясь,
искренне и самоотверженно стояла за Чьюза! Хороша благодарность! Пусть же
студенты из разных "Союзов защиты Чьюза" призадумаются над тем, кого они
защищали".
  Газеты посвящали прочувствованные строки Меллерту. Репортеры
интервьюировали родственников, квартирную хозяйку, соседей - все эти
интервью рисовали образ честного, скромного, трудолюбивого, аккуратного,
доброго юноши. "Бывало, мухи не обидит", - сказала двоюродная тетя
Меллерта сотруднику "Горячих новостей". "Очень вежлив, при встречах всегда
раскланивается, хотя мы и не знакомы", - сказала соседка ("Вечерний
свет"). "Очень аккуратен: ни разу не задержал платы за квартиру", -
сказала хозяйка ("Рекорд сенсаций"). "Держался великанского образа
мыслей", - сказал содержатель бара, куда покойный нередко забегал выпить.
Образ мыслей человека, как известно, лучше всего раскрывается во время
выпивки, так кому же и знать его, как не содержателю бара, - поясняла
газета "Руки по швам!". "Чистил зубы нашей пастой "Идеал", - сказал
представитель фирмы "Великий парфюмер". По сообщению следственных властей
в комнате пострадавшего обнаружен начатый тюбик пасты "Идеал". По
заявлению врача, производившего вскрытие, зубы пострадавшего найдены в
цветущем состоянии. Паста "Идеал" сохраняет зубы идеально белыми и делает
вашу улыбку неотразимой. Чистите зубы пастой "Идеал".
  Последнее интервью, наиболее пространное, было напечатано во всех газетах.
Обвинение Чьюза против Докпуллера было разбито в пух и прах.
  "О каком вообще обвинении может идти речь? - возмущались "Горячие
новости". - Кто видел этот мифический договор, на котором строит свое
"обвинение" Чьюз? Да, он потрясал перед изумленной аудиторией каким-то
листком, но на столь почтительном расстоянии, что никто ничего не видел.
Где же теперь этот грозный обвинительный "документ"? Увы, его нет, но
господин Чьюз не смущается, - он требует, чтобы ему верили на слово.
Слышали ли вы что-нибудь более мерзкое, чем это "честное слово" убийцы?.."
  "Если бы соглашение было у меня, я им доказал бы!" - с горечью подумал
Чьюз. Он спросил Ношевского:
  - Как вы думаете, договор у них? После собрания он исчез.
  Ношевский помолчал, внимательно осмотрелся вокруг, подошел к двери,
послушал... Потом он сел рядом с Чьюзом и, наклонившись к его уху, тихо
сказал:
  - Он у меня.
  Чьюз удивленно взглянул на Ношевского.
  - Когда вы потеряли сознание, я подбежал первым. Прежде всего, я спрятал
соглашение, - так же тихо объяснил Ношевский.
  - Почему вы тогда же не сказали? - хотя и возмущаясь, но тоже тихо, в тон
Ношевскому, спросил Чьюз. Он понимал, что здесь и стены имеют уши.
  - Чтобы соглашение сразу попало в лапы следователю? Кроме того, как вы
докажете, что его принес вам Меллерт? Не забывайте, что там ваша подпись.
Знаете, куда соглашение попало бы от следователя? А уж Докпуллер, будьте
покойны, заставил бы вас выполнить все обязательства: подпись есть подпись.
  - Что же делать?
  - Это единственный оставшийся экземпляр? - спросил Ношевский.
  Чьюз кивнул.
  - По-моему, и его надо уничтожить. Без вашего согласия я не решался.
Сейчас он надежно спрятан.
  - Нет, нет, Ношевский, я не согласен. Надо опубликовать. Понимаете, пусть
этим я не сумею защитить себя, но Докпуллер будет разоблачен: там есть его
подпись.
  - И ваша.
  - Неважно. Я рассказал, что меня заставили силой. Моя подпись
недействительна. Лучей я им не дам никогда, - слышите, - никогда!
Докпуллер хочет получить эту бумажку, но вряд ли он хочет, чтобы
содержание ее стало известно публике.
  - Да кто ее напечатает? "Горячие новости"? "Рекорд сенсаций"?
  - Найдутся люди, которые напечатают, - возразил Чьюз, вынимая из пачки
газет "Рабочего".
  - Коммунистическая газета?! - не то удивляясь, не то ужасаясь, воскликнул
Ношевский.
  - Э, бросьте, Ношевский, - сказал Чьюз. - Я уже не раз обращался к
"Рабочему"... Вы это знаете...
  - Как хотите, - с явным неодобрением ответил адвокат.
  - Я хочу именно так, - подчеркнул Чьюз. - Смотрите, что они пишут. - Он
развернул газету.
  "Рабочий" призывал к решительной защите профессора Чьюза.
  "Лучи жизни", оказавшись в надежных руках народа, - писала газета, - дали
бы всеобщее изобилие, уничтожение болезней. Это, разумеется, невыгодно
монополистам. Докпуллер пытается силой завладеть "лучами жизни", чтобы
превратить их в "лучи смерти". Что и говорить, коммерсантам,
промышленникам, финансистам куда приятней заработать на убийстве людей,
чем проиграть на изобилии.
  Никогда перед трудовым народом не было такой реальной возможности
обеспечить себя дешевой пищей, спастись от болезней, как теперь. Не
допустим гибели великого мирного изобретения и превращения его в
сверхмощное оружие!
  Свободу Чьюзу! "Лучи жизни" - народу!"
  Итак, рабочие откликнулись на его зов. А что же ученые?
  Он спросил об этом у Ношевского.
  - Конечно, ученые не верят газетной клевете, - ответил адвокат. - Но... -
Ношевский замялся.
  - Что же? Говорите, - настаивал Чьюз.
  - Многие все-таки считают, что убийство недостойно ученого...
  - Значит, лучше было отдать лучи?
  - Этого, конечно, не думают...
  - Так что же они вообще думают? - уже раздражаясь, крикнул Чьюз.
  - Говорят, что нужно было отдать преступника в руки правосудия...
  - Как чемодан на хранение? Узнаю школу профессора Безье.
  Ношевскому начинало казаться, что Чьюз слишком уж резок. Может быть,
тюрьма так на него подействовала?
  - Успокойтесь, профессор, - сказал он как можно миролюбивее. - Большинство
ученых за вас. "Ассоциация прогрессивных ученых" поручила мне защищать
вас. В наше время общественное мнение кое-что значит. Слава богу, мы живем
не в средние века...
  - О да, романтическое средневековье вытеснено рационалистическим веком
техники, а торжественный костер - индустриальным электрическим стулом.
  - Профессор, я понимаю вашу горечь, но вы преувеличиваете. Электрический
стул вам не грозит. Ученые погибали на кострах, но еще ни один из них не
погиб на электрическом стуле.
  - И это позор для ученых!
  - То, что их не сажают на электрический стул? - в изумлении воскликнул
Ношевский.
  - Да, именно это, - резко ответил Чьюз. - Сожженный Джордано Бруно - это
позор для инквизиторов, но профессор Безье, торгующий отравой для людей, -
это позор для ученых. А профессор Уайтхэч, который в секретной лаборатории
ищет лучи для убийства людей? Вот наши ученые! Бруно пошел на костер. А
нынешних ученых не сжигают, не сажают на электрический стул. Они сами идут
к пушечным королям и служат им. Почему же одинокий Бруно пошел за науку в
огонь, а нас тысячи, но мы не можем, не хотим защитить науку, защитить
человечество? Почему?
  Чьюз спрашивал с такой страстностью, как будто от ответа на его вопрос
зависела судьба мира. Но Ношевский молчал.
  - Мне стыдно, что я ученый! - воскликнул Чьюз, тяжело дыша.
  "Да ты и впрямь потомок Джордано Бруно!" - подумал Ношевский. Ему
захотелось сказать Чьюзу что-то значительное, как-то высказать ему свое
уважение, но он вдруг почувствовал, что не находит слов: не потому ли, что
в душе его не было этого пламени, а только тлел слабый огонек слегка
насмешливого, но почти всегда равнодушного скептицизма?
  Вошел тюремщик. Свидание кончилось.
  Ношевский пожал руку профессору. После нескольких дней одиночного
заключения эти четверть часа утомили старика. Лицо его осунулось, глаза
погасли, на лбу и на щеках резко обозначились морщины.
  Ношевский покинул тюрьму с тяжелым чувством. Он упрекал себя в том, что не
нашел нужных слов и не высказал их этому удивительному старику.



  15. Мильон терзаний старого демократа


  "Мудрец садится посредине" - почему нередко садится на землю.


  Р. Роллан. "Кола Брюньон"


  Ношевский никак не мог отделаться от тяжелого чувства, оставшегося у него
после посещения тюрьмы. Перед ним вновь и вновь возникало осунувшееся,
изможденное лицо старого ученого. Долго ли он выдержит в тюрьме?
Необходимо прежде всего добиться его освобождения!
  Поможет ли делу опубликование договора? Адвокат не был в этом уверен.
Соглашение подписано обеими сторонами и поэтому является обоюдоострым
оружием. Конечно, опубликование его доказало бы, что Докпуллер
действительно стремится превратить "лучи жизни" в "лучи смерти", - но и
только. Никаких доказательств того, что Чьюз подписал соглашение под
угрозой насилия, - нет, Убийство Меллерта остается неоправданным. С другой
стороны, Ношевский, как юрист, не мог не понимать, что опубликование
договора дало бы Докпуллеру повод требовать и его выполнения - любой суд
подтвердил бы это. Конечно, Докпуллер добился бы освобождения Чьюза, но
тогда ему удалось бы завладеть лучами.
  В особенно трудное положение ставило Ношевского то, что Чьюз требовал,
чтобы договор был опубликован в "Рабочем". Адвокат понимал, что в другую
газету действительно не имело смысла обращаться, но все-таки...
коммунистическая газета. За всю свою многолетнюю адвокатскую практику он
никогда не прибегал к помощи коммунистов. Гордившийся своим
последовательным демократизмом, он, конечно, не одобрял правительственных
репрессий против коммунистов, но в то же время не одобрял и самих
коммунистов. Идти к ним, говорить с ними, признать, что только они могут
напечатать правду, - все это было очень неприятно старому адвокату. Он
старался уверить себя, что это будет вредно и для Чьюза, еще больше
озлобит и без того злобных врагов, окончательно закрепит за ним кличку
коммуниста. И, наконец, еще где-то глубже, в подсознании, таилось
опасение, как бы обращение к коммунистам не повредило его адвокатской
практике. Впрочем, эту мысль Ношевский гнал от себя. Он никогда не
признался бы в ней даже самому себе.
  Можно было, конечно, опубликовать соглашение в бюллетенях "Ассоциации
прогрессивных ученых" и в других изданиях подобного рода, но все это были
журналы с ограниченным тиражом, распространявшиеся лишь среди ученых.
  В этих терзаниях адвокат провел целый день, так ни на что и не решившись.
А на следующее утро, просматривая газеты, он был поражен: газета "Свобода"
взяла Чьюза под защиту. Сколько уже раз этот орган, называвший себя
радикальным и независимым, менял свое отношение к Чьюзу!
  Газета называла глупыми, смехотворными и вредными попытки обвинить
профессора Чьюза в смертоносных опытах над людьми.
  "Какой убийца публично, по собственной инициативе, признается в этом? -
спрашивала газета. - Профессор Чьюз имел полную возможность скрыть
убийство, никто его не заподозрил бы. Единственный вывод: это
действительно была самооборона, защита своего изобретения. Надо
расследовать, кто и зачем пытался похитить лучи. Независимо от того, кто
бы это ни был, виновный должен держать ответ перед лицом закона. А старый
ученый, вплоть до окончания следствия, должен быть освобожден хотя бы под
залог (а, в сущности, достаточно и честного слова, ведь это же не
уголовный преступник, а ученый!). Правительственная партия сделала
серьезную ошибку, допустив арест ученого по обвинению в совершенно нелепом
преступлении. Вообще всей своей политикой по отношению к профессору Чьюзу
правительство показало полное непонимание интересов страны. Вместо того,
чтобы договориться с ученым и использовать лучи в интересах народа и
республики, оно равнодушно смотрело на травлю ученого, оно арестовало его,
оно заключило его в тюрьму, подвергая опасности его жизнь (вспомните его
возраст!). Правительственная партия ответит за эти ошибки на выборах:
начавшиеся забастовки являются первыми, но грозными предупреждениями".
  Ношевский читал - и не верил своим глазам. "Неужели это писала та самая
"Свобода", которая недавно сама травила Чьюза? Не она ли вытащила на свет
версию о старящем действии лучей? Что же это - очередной трюк со скрытыми
целями? Или газета в самом деле все-таки способна объективно рассуждать?
Во всяком случае, надо иметь большую смелость, чтобы так решительно
выступить против правительства. Несомненно, Керри показал себя храбрым и
независимым человеком. "Какие бы цели он ни преследовал, сейчас нам с ним
по пути, - решил Ношевский. - Опубликование договора явится лучшим ответом
на вопрос о том, кто и зачем пытался похитить лучи".
  Словом, Ношевский решил обратиться в "Свободу". Он не сомневался, что
такой шаг одобрил бы и сам Чьюз: лишь отсутствие выбора заставило его
остановиться на "Рабочем". Правда, "Свобода" несколько раз меняла фронт,
но все же эта газета солиднее, чем коммунистический "Рабочий". К тому же,
разоблачение врагов Чьюза будет даже убедительнее в устах недавнего врага.
Савл превратился в Павла - это произведет впечатление!
  Но внезапное решение не заставило Ношевского забыть об осторожности. Он,
разумеется, не таскал соглашения в кармане пиджака. Не понес он его и в
редакцию. Даже теперь, когда никто, кроме Чьюза, не знал, что соглашение
находится у него, он все же не чувствовал себя в безопасности. Конечно,
агенты Докпуллера присутствовали на собрании ученых и теперь рыщут в
поисках документа.
  В редакцию он принес заранее заготовленную фотокопию соглашения, Керри
принял его, как всегда, любезно. Он очень заинтересовался копией, но
сказал:
  - Вы понима