ете, господин Ношевский, нам нужен оригинал. Он всегда должен
быть под рукой. Мы вступаем в борьбу с самим Докпуллером. Конечно, мы
независимы и не боимся никого! Но нам нужны неопровержимые доказательства.
Вы юрист и понимаете: против нас начнут судебное дело.
  Адвокат, хотя и был согласен с доводами редактора, все же насторожился:
выпустить соглашение из рук он ни за что не хотел. Ношевский все-таки не
чувствовал полного доверия к новому "союзнику". Да и зачем редактору
соглашение? В случае надобности Ношевский представит его суду.
  Ношевский умолчал о своих опасениях и выдвинул только это последнее
возражение. Керри, конечно, понял и обиделся:
  - Простите, господин Ношевский, наше сотрудничество возможно только на
основе полного доверия. Раз вы нам не доверяете... - Керри развел руками.
  Ношевский снова почувствовал себя во власти мучительных терзаний. Может
быть, он упускает единственный случай опубликовать документ в солидной
газете? В то же время опыт старого юриста предостерегал его от
опрометчивого шага.
  Керри видел, что адвокат колеблется, и молчал с демонстративно обиженным
видом.
  - Я подумаю, - сказал Ношевский прощаясь.
  - Как хотите, - сухо ответил Керри.
  Возвращаясь домой, Ношевский терзал себя одним и тем же вопросом:
правильно ли он поступает? И вдруг ему пришла в голову простая мысль: а
ведь "Рабочему" он не побоялся бы оставить соглашение... Коммунисты
никогда не выдали бы его Докпуллеру. Значит, все-таки надо идти туда? Но
ведь это же коммунисты!..
  Терзания продолжались.



  16. Раки и крабы


  Рак вообще не то существо, на котором можно построить благополучие людей и
взаимопонимание между народами. Как бы этот символический рак своими
клешнями не разодрал мир на части!


  А.А. Фадеев. Речь на митинге в Мэдисон-гардене (Нью-Йорк) по случаю
закрытия конгресса деятелей культуры и науки в защиту мира, март 1949 г.


  Выступление "Свободы" в защиту Чьюза впервые связало борьбу вокруг "лучей
жизни" с предвыборной борьбой. Парламентские выборы приближались.
Избирательная кампания, конечно, не могла остаться в стороне от событий,
взволновавших всю страну. Рабочие требовали освобождения Чьюза и
использования "лучей жизни" для производства продовольствия. "Свобода"
снова резко выступила против правительственной партии.
  Избирательная система в Великании, как и все в этой стране, называлась
демократической и была очень проста. В стране были две основные
политические партии, программы которых обычно формулировались столь
кратко, что их легко привести полностью.
  Программа партии РК: "За республику, за демократию, за свободу народа!"
  Программа партии КРБ: "За демократию, за республику, за народную свободу!"
  Более подробно программы партий не разрабатывались из опасения стеснить
внутрипартийную демократию, которая была превыше всего!
  РК и КРБ - так назывались эти партии. Полные их названия не сохранились.
Весьма вероятно, что эти буквы, как всякие сокращения, некогда что-то
обозначали, но уже много лет все пользовались исключительно сокращенными
названиями, и с течением времени избиратели, да и сами партийные деятели,
естественно, забыли, что же именно обозначали эти буквы. Конечно,
пройдохи-историки, которые, как известно, расшифровали даже египетские
иероглифы, могли бы, наглотавшись пыли в партийных архивах, докопаться до
смысла этих таинственных букв, но, видимо, надобности в этом было меньше,
чем в расшифровке египетских иероглифов. Дело в том, что партии уже давно
назывались: "Раки" и "Крабы". Все так привыкли к этим названиям, что стали
видеть в них и самую сущность программы обеих партий.
  Перед очередными выборами отсутствие развернутых программ компенсировалось
избирательными лозунгами, платформами и обещаниями. Все это в равной мере
служило тому, чтобы обеспечить победу на выборах, а следовательно,
опять-таки было совершенно одинаковым у обеих партий.
  Естественно, возникал вопрос: чем же все-таки руководствовались
избиратели? Почему одна партия побеждала, а другая проигрывала?
  Ответить на этот вопрос весьма просто. Если последние три года у власти
стояли раки, то большинство избирателей еще помнило, что своих
предвыборных обещаний раки не выполнили. О том же, что три года назад
совершенно то же самое случилось и при крабах, избиратели, естественно,
уже успели позабыть. Поэтому на очередных выборах побеждали крабы. Через
три года роли менялись - и побеждали раки.
  Так как программы и платформы были абсолютно одинаковы, то предвыборная
борьба шла, главным образом, вокруг личных качеств кандидатов. Раки,
например, широко оповещали избирателей, что у кандидата крабов двоюродный
брат пять лет назад был уличен в шулерстве и жестоко бит. Крабы отвечали,
что кандидат раков сам шулер, а если пока и не уличен, то только благодаря
ловкости рук.
  Кроме того, предвыборная борьба шла вокруг партийных букв.
Расшифровывались они так, как это было полезно в данной конъюнктуре. Когда
раки считали полезным обвинить крабов в реакционности, они называли их
консерваторами-рабовладельцами, когда же, напротив, выгодней было обвинить
их в революционности, то раки утверждали, что КРБ - это не что иное, как
крайние революционеры-безбожники. Крабы соответственно расшифровывали
раков то как реакционеров каменнолобых, то как революционеров-анархистов,
крикунов.
  Кроме того, использовались следующие варианты:

  Раки:

  радикалы-конституционалисты;
  республиканцы-консерваторы;
  реформисты-карикатуристы.
  Крабы:


  конституционалисты-радикалы;
  консерваторы-республиканцы;
  карикатуристы-реформисты.
  В названии крабов, как видно, нерасшифрованной оставалась буква Б.



  Впрочем, один из столичных старожилов, старик лет девяноста, который, как
подобает старожилу, все знал и все помнил, как-то заявил в интервью
корреспонденту "Горячих новостей", что политическая партия крабов пошла от
спортивного клуба рекордсменов бокса. Партийные деятели крабов не считали
нужным отречься от такой родословной, во-первых, находя ее достаточно
почетной, а во-вторых, надеясь, что она привлечет к ним голоса любителей
бокса.
  Поговаривали даже о том, чтобы эмблемой партии избрать кулак.
  Таким образом, некоторая загадочность в названиях партий, приятная уже
сама по себе, являлась вместе с тем стимулом для полнокровной
избирательной борьбы.
  С другой стороны, она позволяла каждой партии гостеприимно открывать двери
перед людьми самых разнообразных взглядов: каждый расшифровывал название
той или иной партии сообразно своему политическому вкусу.
  Много шуму вызвал конкурс, проведенный "Институтом опроса общественного
мнения". Участники конкурса должны были ответить на один вопрос: в чем
разница между обеими партиями? До сих пор никто не задумывался над этим
вопросом. Теперь прославленные чемпионы кроссвордов, ребусов и шарад
тщетно ломали голову над неожиданной загадкой. Спортсмены забыли о
футболе, бейсболе, баскетболе, члены клубов уклонились от своих прямых
обязанностей, канцелярские служащие забросили дела - все только и делали,
что искали проклятую "разницу". Конкурс, так необдуманно начатый
институтом, перерастал в национальное бедствие. Премию размером в двадцать
тысяч едва не получила десятилетняя девочка. Ее лаконичный ответ гласил:
"Разницы никакой. И раки и крабы - одинаково безобразные звери". К
сожалению, она не могла обосновать свое суждение. Но то, что было не под
силу незрелому уму подростка, блестяще выполнил такой оригинальный
мыслитель, как автор прославленного трактата "О природе человека", доктор
философии и социологии Сэмсам.
  "Нет разницы! - прогремел на всю страну его вещий голос. - Нет разницы, не
может ее быть и не должно быть, потому что она противоречила бы
великанским понятиям демократии и свободы! В самом деле, если бы разница
была, то можно было бы утверждать, что одна партия более права, чем
другая, следовательно, у одной партии мог бы образоваться более
значительный постоянный контингент избирателей, а это повело бы к тому,
что она захватила бы власть навсегда. Только наличие двух партий
предоставляет великанцу свободу выбора, а отсутствие разницы между
партиями гарантирует ему непогрешимость. Такой порядок настолько
естественно демократичен, что может быть подтвержден любым количеством
аналогий из мира животных. Когда аист устает стоять на одной ноге, он не
философствует на тему о разнице между своими ногами, а попросту меняет
ногу". Доктор Сэмсам получил премию.
  Избиратель Докпуллер и все подобные ему избиратели, несомненно,
придерживались тех же взглядов, что и доктор Сэмсам.
  Благодаря этому "короли" были наиболее демократическим элементом в
избирательной системе Великании, являя собой изумительный образец
широчайшего и просвещенного свободомыслия: они одинаково щедро
финансировали обе партии как для целей рекламы (это называлось
избирательной кампанией), так и непосредственно для покупки избирательных
голосов (свобода торговли, как одна из основных свобод в Великании,
естественно, ничем не ограничивалась).
  Благодаря всем этим демократическим удобствам избиратели сейчас же после
выборов забывали, кого они выбирали, а избранные депутаты забывали об
обещаниях, которые они дали.
  Эта демократическая идиллия тянулась до приближения новых выборов. Теперь
время выборов настало - и все вспомнили: по пути прогресса и свободы
последнее время страну вели раки.



  17. Господин Докпуллер держит ответ перед лицом закона


  Судили, думали, рядили
  И наконец придумали закон.
  Вот вам от слова в слово он:
  "Как скоро Волк у стада забуянит
  И обижать он Овцу станет,
  То Волка тут властна Овца,
  Не разбираючи лица,
  Схватить за шиворот и в суд тотчас
  представить".


  И. Крылов. "Волки и овцы"


  Генеральный прокурор республики господин Уолтер Брайф недовольно посмотрел
на бумажку, которую положил перед ним секретарь. Это была самая
обыкновенная повестка о вызове гражданина Великой Демократической
республики к прокурору для показаний по делу номер такой-то. Повестка была
напечатана типографским способом; секретарь проставил только фамилию.
Это-то и не понравилось прокурору. Он неодобрительно посмотрел на своего
молодого секретаря Чарли и принялся сам сочинять повестку. Он сердился,
морщился, повестка не удавалась. С одной стороны, надо было сохранить
достоинство закона и государственной власти, с другой же стороны...
  После длительных раздумий и колебаний он вызвал секретаря и отдал на
машинку результат своего хотя и краткого, но нелегкого труда. Итак,
повестка была отправлена. "Вследствие представившейся необходимости,
генеральный прокурор ВДР Уолтер Брайф просит господина Джона
Докпуллера-старшего пожаловать в один из ближайших дней для дачи показаний
в процессе предварительного следствия по делу профессора Эдварда
Чьюза-старшего" (имеющиеся в стандартном тексте указания на санкции в
случае неявки прокурор благоразумно опустил).
  В один из ближайших дней к генеральному прокурору, вместо господина
Докпуллера, пожаловал ответ. "Г-н Джон Докпуллер-старший поручил сообщить
генеральному прокурору ВДР г-ну Уолтеру Брайфу нижеследующее. По состоянию
здоровья г-н Дж. Докпуллер лишен возможности посетить в ближайшие месяцы
г-на генерального прокурора. Однако, если г. Уолтер Брайф имеет к г-ну
Докпуллеру срочное дело, г. Докпуллер готов принять его в любой день,
кроме воскресенья и среды". Подписано: "Профессор Ферн".
  - Чарли, приготовьте все к поездке. Вы будете сопровождать меня, - сказал
господин Брайф, вертя в руках письмо. - Ничего не поделаешь, старику
девяносто шесть лет, - заметил он примирительно.
  В тот же день генеральный прокурор прибыл со своим секретарем в резиденцию
господина Докпуллера. Двухчасовой перелет нисколько не утомил прокурора, и
он намеревался тотчас же приступить к исполнению своих обязанностей. К
сожалению, господин Докпуллер отдыхал. Гостей попросили подождать.
  - Ничего не поделаешь, старику девяносто шесть лет, - сказал генеральный
прокурор своему секретарю, когда они остались вдвоем в огромной приемной,
увешанной картинами и портретами.
  Прошел час, другой. Генеральный прокурор начал проявлять признаки
нетерпения. Он уже осмотрел все картины и рамы на них, познакомился со
всеми предками Докпуллера и убедился, что не дальше как прадед нынешнего
миллиардера был, судя по его костюму, грузчиком или угольщиком. Господин
Докпуллер не только не стыдился своего плебейского предка, но, наоборот,
гордился им.
  - Вот она, демократия! - наставительно сказал генеральный прокурор своему
молодому секретарю.
  По указанию патрона, Чарли заполнил ответы на все формально неизбежные
вопросы протокола. Не отнимать же у Докпуллера время на расспросы о его
фамилии, возрасте, занятиях!.. Отвечая на вопрос о занятиях, секретарь
запнулся:
  - Миллиардер, что ли? - неуверенно спросил он.
  - Свободный предприниматель, - строго сказал генеральный прокурор.
  Когда не оставалось уже решительно ничего, чем можно было бы заняться, в
приемную торжественно вошел седой господин в костюме, представлявшем собой
фантастическую смесь всех эпох и стилей. На нем были туфли на высоких
каблуках и с серебряными пряжками. Белые чулки, плотно обтягивавшие икры,
и короткие панталоны из светлого шелка с бантами на коленях напоминали о
временах французских Людовиков. Темно-синяя бархатная куртка с золотыми
пуговицами, позументами, аксельбантами, медалями, орденами и лентами
заставляла предположить, что это не кто иной, как главнокомандующий армией
одной из тех экзотических республик, где генералов больше, чем солдат.
  Молодой Чарли поспешно вскочил, по неопытности приняв вошедшего за самого
Докпуллера: юноша ни разу в жизни не видал живого миллиардера. Но это был
только дворецкий. Он позволил себе спросить, не угодно ли господам
осмотреть картинную галерею, где они смогут увидеть оригиналы Рафаэля,
Рембрандта, Рубенса и прочих господ художников, выполнявших заказы
господина Докпуллера.
  Генеральный прокурор раздраженно заметил, что у него нет времени смотреть
картинные галереи, и попросил передать господину Докпуллеру просьбу
поторопиться с приемом. Главнокомандующий с достоинством выслушал и,
торжественно звеня медалями, удалился. Через час он вернулся с
приглашением пожаловать к господину Докпуллеру.
  Чарли почувствовал, что наступил тот исторический момент, о котором он с
гордостью будет рассказывать внукам и который намного повысит гонорар за
его мемуары (материалы для них Чарли уже собирал). Илья-пророк, взятый на
небо живым, вероятно, не чувствовал такого благоговейного трепета, какой
испытывал сейчас молодой секретарь. Сам генеральный прокурор сделал
героическое усилие, чтобы сохранить на лице привычное выражение
достоинства, независимости и справедливости.
  Господин Докпуллер полулежал в громадном кресле. Со стороны казалось, что
он спит. Лишь губы его иногда шевелились. Возле него сидел профессор Ферн.
Он молча указал гостям на кресла. Гости сели, и Чарли был очень рад этому:
от волнения у него подкашивались ноги. Ни вид старика, очень похожего на
труп, который забыли похоронить, ни карикатурная фигурка его советника -
ничто не нарушало величия минуты. Это были миллиарды, а не все ли равно, в
каком виде они являются!..
  Генеральный прокурор господин Уолтер Брайф отступил от обычной формы
допроса (к тому же, многие сведения уже были записаны) и коротко объяснил
причины, вынудившие его обеспокоить господина Докпуллера.
  Докпуллер спал.
  - Сам господин Бурман интересуется делом и просил представить ему доклад,
- сказал прокурор.
  Докпуллер проснулся.
  - Кто? - переспросил он.
  - Бурман, - повторил прокурор.
  - Кто это? - спросил Докпуллер.
  - Президент республики, - склонился Ферн к патрону.
  - А... а... - равнодушно протянул Докпуллер. Немного пожевав губами, он
снова спросил: - Какой это? Не припомню что-то...
  - Был юрисконсультом у Блэйка, - сейчас же дал справку Ферн.
  - А... а... - Докпуллер опять пожевал губами и снова закрыл глаза.
  Генеральному прокурору очень не понравилось такое начало, и он решил
перейти на более официальный тон. Чарли тоже чувствовал себя очень плохо:
он никак не мог сообразить, надо ли записывать этот разговор в протокол.
Да и вообще писать было неудобно: столика не подали, попросить же он
стеснялся.
  - Профессор Эдвард Чьюз показал, - сухим, официальным тоном начал
прокурор, - что некто Меллерт, проникший обманом в его лабораторию, был
убит им в порядке самообороны при попытке насильственно отнять его
изобретение. По заявлению того же Меллерта Чьюзу, он выполнял поручение
господина Докпуллера. Что вы можете показать по этому поводу, господин
Докпуллер?
  Докпуллер спал.
  Прокурор посмотрел на Чарли, Чарли - на прокурора. Потом оба они
посмотрели на Ферна. Ферн сидел неподвижно, как изваянный из камня
уродливый божок, и равнодушно молчал.
  Генеральный прокурор подождал и, не дождавшись ответа, продолжал:
  - В лаборатории профессора Чьюза найдены обрывки бумаг. Некоторые куски
исчезли, другие обгорели, но нам удалось склеить, хотя и с пробелами, два
документа. Оба одинаковы, благодаря чему один восполняет пробелы другого.
Можно понять, что это договор об организации общества по производству
сверхмощного оружия, каковым являются изобретенные Чьюзом лучи. На одном
реставрированном документе сохранилась ваша подпись, господин Докпуллер.
Что вы можете показать по этому вопросу?
  Докпуллер спал.
  - Господин секретарь, предъявите господину Докпуллеру названный мною
документ, - тем же подчеркнуто официальным тоном сказал прокурор.
  Чарли вытащил из портфеля странную бумагу, которая несколько смахивала на
тряпку, сшитую из разноцветных лоскутьев. Он нерешительно держал ее в
руках, не зная, что с ней делать дальше.
  - Господин Докпуллер, признаете ли вы свою подпись? - повысил голос
генеральный прокурор.
  Докпуллер открыл глаза.
  Чарли хотел было поднести бумагу, но Докпуллер сказал:
  - Не признаю.
  - Не угодно ли, однако, взглянуть? - настаивал прокурор.
  - Не признаю, - повторил Докпуллер, не проявляя к документу ровно никакого
интереса.
  - Должен ли я понимать это таким образом, что ваша подпись подделана?
  Докпуллер закрыл глаза.
  - Я повторяю вопрос: подпись подделана?
  - Объясните, Ферн, - не открывая глаз, промолвил Докпуллер.
  - Господин Докпуллер этого не сказал. Он сказал только, что не признает
своей подписи, - разъяснил Ферн.
  - Но позвольте, - изумился прокурор, - если подпись не подделана, остается
только ее признать.
  - Вы так думаете? - Докпуллер открыл глаза. - Ваш президент признает свою
подпись?
  - Не понимаю, при чем тут президент...
  - Объясните, Ферн. - Докпуллер закрыл глаза.
  - Господин Бурман не так давно подписал международное соглашение, - начал
Ферн тоном терпеливого учителя, объясняющего урок неспособному ученику. -
Во всех газетах была воспроизведена его подпись. Во всех кинотеатрах было
показано, как господин Бурман подписывал соглашение своей вечной ручкой.
Есть ли сейчас хоть один пункт из этого соглашения, который не был бы
нарушен? Недавно ваш министр публично заявил, что возврата к этому
соглашению быть не может. Что же, господин Бурман сместил министра за то,
что он не признает подписи президента?
  - Но позвольте, какое все это имеет отношение?.. - растерялся генеральный
прокурор.
  - Как какое отношение? Президент не признает своей подписи под
международным соглашением, а вы подсовываете господину Докпуллеру какую-то
лоскутную бумажку и требуете, чтобы он признал подпись!
  Прокурор молчал.
  Чарли, которому впервые пришлось присутствовать при таком допросе,
окончательно запутался и, показывая на протокол, тихонько спросил
прокурора:
  - Про президента писать?
  - Не надо! - сердито буркнул прокурор. - Пишите: Докпуллер не признал
своей подписи.
  Чарли склонился над своими бумагами.
  - Чем, однако, объяснить, - возобновил допрос генер