оде самих лучей.
  Заканчивался он все тем же "планом оздоровления". Чьюз писал, что лучшей
оценкой его работы была бы не премия, а реализация плана. Государству это
пока оказалось не под силу. Если господину Докпуллеру расходы также
покажутся слишком большими, то он просит провести план хотя бы частично, в
экспериментальных целях. В заключение Чьюз приглашал комиссию ученых на
месте ознакомиться с его опытами.
  Комиссия приехала и была поражена тем, что ей пришлось увидеть. Прежде чем
лично доложить о своих впечатлениях, ученые телеграфировали в институт
только одно слово: "Изумительно!" Они еще не успели уехать, как пришла
телеграмма: "Господин Докпуллер приглашает профессора Чьюза".
  Старику очень не хотелось ехать - резиденция миллиардера и его институт
находились в другом конце страны. Чьюз много лет не покидал столицы, и ему
было странно, что он несколько дней не сможет заходить в свою лабораторию.
К тому же, придется прервать опыты над маленьким Гарри. Но раз этого
требовало дело - надо было ехать.
  Он отправился в резиденцию Докпуллера вместе с ученой комиссией.
  Поездка оказалась еще более длительной, чем он предполагал. Докпуллер был
болен и со дня на день откладывал прием. Конечно, почтенный возраст
миллиардера - девяносто шесть лет! - извинял его, но он, Чьюз, тоже не
мальчик и не может бесконечно ждать!
  Чьюз осмотрел институт, поговорил с учеными - многое было интересно, но
все-таки он тосковал по своей лаборатории, томился, по несколько раз в
день решал уехать... Нет, положительно, пока выздоровеет Докпуллер, он,
Чьюз, заболеет!
  От нечего делать Чьюз объехал, в сопровождении специально приставленного к
нему гида, обширную резиденцию Докпуллера. Среди садов были разбросаны
особняки, в которых проживали отпрыски семейства Докпуллеров: сын Джон
Докпуллер-младший, шестидесятилетний "наследный принц", внуки, правнуки -
все будущее "короли". Они и нумеровались подобно королям: Джон Докпуллер
III, Джон Докпуллер IV. На холме высился мрачный замок с зубчатыми стенами
и остроконечными башнями.
  - Настоящий средневековый, - с гордостью сообщил проводник.
  Оказалось, что главный архитектор господина Докпуллера приобрел замок у
разорившегося герцога в горах одной из тех заокеанских стран, названия
которых невозможно запомнить. Замок был разобран, распилен на куски и в
ящиках доставлен господину Докпуллеру.
  - Пять тысяч ящиков! - в восторге воскликнул проводник.
  - Который же из Докпуллеров там живет?
  - В нем никто не живет. Очень неудобный и темный.
  - А скажите, гору тоже привезли? - уже раздражаясь, спросил Чьюз.
  Проводник, не допускавший, видимо, и мысли о том, что кто-нибудь может
иронизировать по отношению к господину Докпуллеру, простодушно ответил:
  - Нет, гора местная.
  - Ну, конечно, если уж перевозить, то не меньше Монблана... Или еще лучше
  - Олимп...
  Средневековый замок, упакованный в ящики, вызвал у Чьюза такое
раздражение, что он наотрез отказался от осмотра картинной галереи и даже
замечательной многоэтажной конюшни с лифтом для чистокровных кобыл.
  Докпуллер принял его на четвертый день. Старик был еще нездоров. Он
полулежал в большом кресле, ноги его были закрыты пледом. Рядом, на
небольшом столике, лежала кислородная подушка. Чьюз уселся напротив
Докпуллера.
  Его поразило лицо миллиардера. Лишенное растительности, оно выставляло
напоказ все свои многочисленные морщины, глубокие, как борозды вспаханного
поля; маленькое, сморщенное, оно походило на лицо старухи.
  Докпуллер был первым человеком, начавшим беседу не с поздравлений, которые
только раздражали Чьюза. Профессор даже увидел в этом хорошее
предзнаменование. До сих пор все самые любезные поздравления заканчивались
неизменным отказом помочь делу. Может быть, на этот раз будет наоборот?
  Чьюз не знал, что Докпуллер чувствовал себя настолько выше окружающих, что
ему просто в голову не приходило чему-то удивляться и кого-то поздравлять.
  Впрочем, без нескольких теплых слов все же не обошлось.
  - Мои ученые очень хвалили вас, профессор, - медленно, скрипучим голосом
сказал Докпуллер.
  Чьюз не воспринял это как похвалу - он не нуждался в рекомендации ученых
Института имени Докпуллера. Неужели миллиардер этого не понимает?
  - Они советовали наградить вас Большой Национальной премией моего имени, -
продолжал Докпуллер. - Я согласился...
  - А как мой план? - перебил Чьюз.
  Докпуллер замолчал, пожевал губами, задумался: он не привык к тому, чтобы
его перебивали.
  - ...и как только премии будут распределяться, - продолжал он, - вы
получите ее.
  Он подождал немного, но, убедившись, что Чьюз не воспользовался паузой для
выражения благодарности, спросил:
  - Скажите, профессор, вы действительно считаете возможным уничтожить
заразные болезни?
  Чьюз объяснил.
  - А против смерти средства не нашли?
  - Не искал.
  - А разве вы не боитесь смерти?
  Чьюз посмотрел на собеседника и вдруг увидел перед собой не самого
могущественного человека страны, которому принадлежали земли, леса, реки,
моря, воздух, люди, а жалкого старика, у которого не было ничего, кроме
страха смерти.
  - Не смерть страшна, а умиранье! - резко сказал Чьюз.
  На лице миллиардера мелькнула не то испуганная улыбка, не то гримаса
внезапной боли. Чьюз поспешно сказал:
  - Смерти бояться не надо... Я не боюсь смерти, я ее ненавижу! Слышите,
всеми силами души ненавижу! - Он вдруг загорелся. - И не за то, что жизнь
неминуемо кончается смертью. С этим ничего не поделаешь. Должна же жизнь
кончаться когда-нибудь, так же, как и начинаться. Нет, я ненавижу смерть
за то, что она не дает человеку естественно кончить жизнь. Разве мы знаем
настоящий конец жизни, настоящую смерть? Разве дети умирают? Их убивают!
Та смерть, которую мы ежедневно видим кругом, - это только самозванец,
грязный убийца детей, гнусный вор, самый глупый, мерзкий, наглый, крадущий
единственное сокровище у бедняка. Можно ли бояться этой мерзости? Ее можно
только ненавидеть! Но и ненавидеть ее мало! И я не только ненавидел! Всю
свою жизнь я искал, как уберечь человека от этого самозванца. Только в
этом смысле и можно говорить о борьбе против смерти... И в этом смысле я
нашел против нее средство.
  Миллиардер, как загипнотизированный, смотрел на Чьюза пустыми, вылинявшими
глазами.
  - Да, да, вы правы! - вдруг заторопился он. - Преждевременная смерть!
Почему человек должен умирать в семьдесят, в восемьдесят, в девяносто лет?
Я читал, будто один погонщик скота дожил до ста сорока. Это возможно?
  - Вполне.
  - Вот видите!.. Погонщик... Ему и делать-то нечего на свете... А человек,
который дал работу, жизнь, тепло, счастье миллионам людей, - этот человек
не дотянет и до сотни! Почему?
  Чьюз был очень удивлен столь неожиданным оборотом дела. Он вернулся к
своей теме.
  - Несомненно, человек может жить дольше, и наука этого добьется. Но сейчас
важнее добиться, чтобы не умирали годовалые дети, двадцатилетние юноши и
девушки. А со стариками не так срочно.
  - Не так срочно... - как эхо, отозвался Докпуллер. - Умрешь - будет поздно.
  - Другие останутся, - спокойно сказал Чьюз.
  Миллиардер испуганно уставился на него.
  - А, может быть, вы все-таки поискали бы для стариков, - неожиданно
просительным тоном сказал миллиардер, с явной надеждой глядя на Чьюза. -
Вы крупный ученый. Другим не удавалось, вам удастся...
  - Поздно... - возразил Чьюз, не зная, как оборвать этот странный разговор.
  - Мне семьдесят. Не успею. Да это и не моя специальность...
  - А не могли бы вы, профессор, быть моим домашним врачом? - вдруг спросил
Докпуллер.
  Чьюз терпеливо объяснил, что он занят исключительно научной работой и
медицинскую практику давно оставил. Любой молодой врач будет полезнее, чем
он.
  Докпуллер помолчал, пожевал губами и удивленно произнес:
  - Странно, что вы отказываетесь.
  Он снова замолчал и закрыл глаза, отчего сразу стал похож на мумию.
  Так он сидел довольно долго. Казалось, что он заснул.
  Чьюз наконец решился спросить:
  - А как же мой план, господин Докпуллер?
  Мумия вздрогнула и открыла глаза. Маленькие красновато-мутные, они сначала
ничего не выражали, потом в них появилось изумление - хозяин, казалось,
недоумевал: откуда взялся этот человек? Кто он?
  - А, это вы... - наконец сообразил он и пожевал губами.
  - Как мой план, господин Докпуллер?
  - План?.. А, да, да, ваш план... Мои ученые советуют... принять и...
финансировать... Я передам... на консультацию... экономистам... Вас
известят.
  Окончательно утомленная мумия снова закрыла глаза.
  Чьюз понял, что аудиенция закончена, и осторожно вышел.
  Зачем же Докпуллер его вызывал? Только затем, чтобы сделать ему свое
нелепое предложение?
  Впрочем, Чьюз перестал жалеть о потерянном времени, когда ученые Института
имени Докпуллера поздравили его с успехом. Консультация с экономическими
советниками - не больше, чем формальность. Ничто не минует их рук - так уж
заведено у господина Докпуллера. Видимо, и на этот раз он не хотел
отступить от обычного порядка. По существу же, его слова означают, что
план принят.



  6. Столкновение двух наук


  Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать все чернейшее белейшим,
Все гнусное - прекрасным...
  Это - из-под голов больных подушки вырвет.

  В. Шекспир. "Тимон Афинский"


  Прошло еще три томительных дня - и Чьюза вторично пригласили на прием, но
на этот раз не к Докпуллеру, а к его главному экономическому советнику
профессору Ферну.
  Переступив порог кабинета, Чьюз в изумлении остановился: к нему, семеня
ножками, спешил низенький человечек с непомерно большой головой, вытянутой
назад и напоминавшей дыню. Маленькие безбровые глазки его сверкали,
большие оттопыренные уши, казалось, двигались...
  - Уважаемый коллега, - сказал человечек тонким, почти женским голосом, -
прошу садиться!
  И так же поспешно побежал к своему столу. Чьюз подумал, что, сидя, он,
вероятно, не достает ногами до пола.
  - Мы, экономические советники господина Докпуллера, - начал уродец, -
рассмотрели ваш план и единодушно пришли к решению, которое утвердил
господин Докпуллер. Мы решили, что осуществление вашего плана
нецелесообразно.
  - Что? - Чьюз широко раскрыл глаза от изумления. - Ничего не понимаю!
Позвольте, профессор, ведь ваши собственные ученые дали моему плану самую
высокую оценку.
  - Совершенно верно: медики, бактериологи, - спокойно возразил Ферн, - а я
говорю о представителях экономической науки.
  - Если у господина Докпуллера не хватает свободных денег на весь план, то
хотя бы частично... Я просил об этом...
  - Нет вещи, на которую у господина Докпуллера не хватило бы денег! - гордо
ответил экономический советник. - По правде говоря, расходы по
осуществлению всего вашего плана были бы для нас совершенно неощутимы. Но
даже небольшие расходы должны быть экономически оправданы.
  - Вы хотите сказать, что мой проект не дает экономического эффекта
непосредственно для вас? - догадался Чьюз.
  - Напрасно вы считаете нас такими эгоистами, - возразил Ферн. - Пример
Института имени Докпуллера опровергает такое мнение: разве мы имеем от
него какую-нибудь пользу для себя? Поверьте, господина Докпуллера недаром
называют покровителем науки. Нет, мы не эгоисты. Мы думаем не о себе, а
обо всем обществе: для него ваш проект представляет опасность.
  - Опасность? - воскликнул окончательно пораженный Чьюз. - Спасти миллионы
жизней - это опасно?
  - Да, опасно, - спокойно ответил экономист. - Вы не волнуйтесь, профессор.
Обычная история: даже крупные представители естествознания беспомощны в
экономических вопросах. Вы же понимаете, что ваше открытие имеет дело не
только с микробами, но и с общественными отношениями. Если ваши действия
по отношению к микробам строго научны, то таковы ли они в отношении
общества? Спасти миллионы человеческих жизней - говорите вы. Простите,
профессор, это - сентиментальность, несовместимая с наукой. Ученый должен
ставить вопрос научно: нужно ли это спасение человеческих жизней, полезно
или вредно оно для общества?
  - Да что вы говорите? - воскликнул Чьюз. - Как же это может быть вредно?
  - Очень жаль, что вы этого не понимаете, - все тем же спокойным тоном
продолжал Ферн. - Вы говорите, что спасете миллионы жизней... А я приведу
вам другие цифры: в стране десять миллионов безработных, на каждого в
среднем приходится два-три члена семьи - иждивенца, - итого
двадцать-тридцать миллионов человек, по существу, не имеют средств для
жизни! Таков непреложный экономический закон: на земле стало тесно, она не
может прокормить всех. И в этой борьбе за существование, обоснованной
вашим же коллегой Дарвином, наименее энергичные, наименее способные
остаются за бортом. И вот к этим миллионам вы хотите добавить еще
несколько миллионов, которые без вас были бы убраны болезнями. Зачем?
Чтобы стало еще теснее? Чтобы средств для жизни было лишено не тридцать
миллионов, а пятьдесят, восемьдесят, сто миллионов?
  - Мне кажется, я с ума схожу! - воскликнул Чьюз в полном отчаянии. -
Десятки лет я искал, как уничтожить болезни, а теперь мне говорят, что это
вредно! Что же вредно? Жить вредно? Тысячи лет человечество ищет спасения
от болезней - и это вредно?
  - Профессор, вы преувеличиваете. Никто не говорит, что не нужно лечить
людей. Но лечить - это одно, а уничтожать все болезни - это совсем другое.
Ваше изобретение вызвало бы такой переворот в экономической и социальной
жизни, какого вы в своей лаборатории и предвидеть не можете...
  - Нет, нет, тут что-то не так! Современная медицина - это не мелкий
провинциальный врач, подлечивающий больных. Она стремится именно
уничтожить болезни. Так почему же ваша наука идет против этого? Пусть я не
знаю вашей науки, но как бы различны науки ни были, не может одна идти
против другой!
  - Конечно, не может! - подтвердил Ферн. - Но ведь это вы пытаетесь идти
против экономической науки, более того - против своей же науки, против
биологии, против ее основного закона выживания наиболее приспособленных.
Вы заменяете этот ясный, суровый закон своими
сентиментально-моралистическими побуждениями. Это антинаучно!
  - Антинаучно? - в страшном гневе закричал Чьюз. - Пятьдесят лет я
занимался научными работами, а вы будете учить меня, что такое наука?
По-вашему, чума, оспа - это естественные законы, не надо им мешать? Во что
превратилось бы человечество с такой "наукой"!
  - Человечество, человечество, - пренебрежительно сказал Ферн. - Что такое
человечество? Фикция, абстрактная логическая категория. Люди слишком
разные, не равноценные, чтобы говорить о человечестве. Гуманисты
превратили человечество в самоцель, в божество. Человечество - средство, а
не цель, говорит Ницше, - и он тысячу раз прав. Человечество, - говорит
он, - материал для опыта, поле обломков. А разве не то же самое говорит
наука, Дарвин? Тысячи червей гибнут для того, чтобы остался один, наиболее
приспособленный червь. Тысячи людей должны погибнуть, чтобы выработался
один настоящий человек.
  - Теперь я понял вашу экономическую науку, - уже спокойно сказал Чьюз. Ему
даже стало стыдно своего гнева: с кем он спорит? - Вы хотите, чтобы люди
оставались червями. А мы хотим сделать людей людьми. Да, да, всех сделать
людьми!
  - Не будем спорить, - сказал Ферн. - Господин Докпуллер просил передать
вам два предложения: во-первых, установить ваши приборы в его доме и в
саду.
  - Как, только для него?
  - Во-вторых, принять участие в изучении проблемы продления жизни.
  - Чепуха! - снова раздражаясь, воскликнул Чьюз. - И потом это же увеличит
число безработных, да еще каких: стариков!
  - Господин Докпуллер приглашает вас на службу с тем, чтобы вы нашли
средство к продлению его жизни. Других это не касается.
  - Разных там погонщиков скота...
  - Что?
  - Итак, Докпуллер хочет прожить до двухсот лет, а дети пусть умирают! Вот
она, ваша наука! Но я молчать не буду! Я разоблачу вас! Я напишу в газеты!
  - Что ж, попробуйте! Вы просто не представляете, профессор, что говорите.
  Не прощаясь, Чьюз выбежал вон.



  7. Профессор Чьюз пробует изменить направление лучей


  Лекарство не хуже ли болезни?


  О. Бальзак. "Утраченные иллюзии"


  Что же делать? Да, да, что делать дальше? Вернувшись в свою лабораторию,
Чьюз мучительно думал над этим. Последняя надежда исчезла. Миф о
"просвещенной филантропии", которому он уже готов был поверить, рассыпался
при первом же прикосновении к нему. Сам "великий филантроп" превратился в
чудовищную карикатуру.
  И все-таки даже не это было самым ужасным. Чьюза неустанно терзала мысль о
том, что десяткам миллионов людей нечем жить.
  Он знал о безработице, но ему никогда не приходило в голову, что между
безработицей и его научными работами может быть какая-нибудь связь. Если
же на земле действительно тесно, к чему его работы, к чему лучи? От чего
приятней умирать: от туберкулеза или от голода?..
  В то время как он ломал голову в поисках выхода, Ферн считал, что все в
порядке - законы биологии, Дарвин, борьба за существование... Зачем ему
иной порядок! Пусть погибают миллионы "червей" - ведь "сверхчеловек"
Докпуллер живет! По одному его требованию ему доставят в ящиках земной шар!
  Борьба за существование! Но разве человек только животное? Разве история
человечества лишь разросшаяся глава из Брэма? Животным тесно, потому что
они ищут готовую пищу, но человек работает, производит, сеет, - разве не
может он создать для себя достаточно пищи?
  И вдруг Чьюз вспомнил... "Да, да, возможно, здесь разгадка?"
  Он заперся в лаборатории - и все опять вошло в норму. Дни и ночи он не
прерывал своего уединения. Профессор впускал к себе только маленького
Гарри, продолжая опыты облучения, да Роберта, который приносил ему пищу и
необходимые материалы.
  Чьюз вышел из лаборатории через месяц. Таким оживленным Роберт не видел
его уже давно, с самого момента открытия этих "проклятых лучей" (иначе
Роберт их и не называл - столько беспокойства внесли они в его прежде
размеренную жизнь). Профессор даже что-то напевал себе под нос - Роберт
знал, что это случалось с ним чрезвычайно редко, в самые счастливые минуты.
  В таком настроении Чьюз поехал в совершенно новое место: в министерство
земледелия. Его принял сам министр Моррисон. Он был озадачен приездом
ученого. Чьюз это заметил.
  - Вас, господин министр, видимо, удивляет мой визит, - сказал он. -
Действительно, до сих пор я работал над проблемами, далекими от вашего
ведомства. Быть может, вы слышали о "лучах жизни"?
  - Нет человека, который не слышал бы о вашем великом изобретении! - с
пафосом ответил министр.
  - И нет человека, который взялся бы его осуществить! - раздраженным тоном
возразил Чьюз. - Находят его и дорогим и ненужным. В стране миллионы
безработных, тесно, не хватает пищи - к чему же уничтожать болезни?
  Моррисон молчал. Он недоумевал, какое отношение все это имеет к нему и его
министерству.
  - Но ведь люди - не животные, - продолжал профессор. - Они могут увеличить
количество пищи, и наука обязана помочь в этом. Вы знаете, конечно, что
мои лучи уничтожают микробов. Если же повысить их интенсивность, ими можно
уничтожать и более крупные организмы. Ими будут уничтожены вредители полей
- никакими другими средствами вы не достигнете таких результатов. Не знаю,
насколько именно снижают сейчас урожай вредители, но уверен, что цифра
изрядная. Не правда ли?
  - Да, порядочная, - подтвердил Моррисон, удивленный неожиданным оборотом
дела. - Но...
  - Но это еще не все! - не слушая, с увлечением продолжал Чьюз. - Вы
знаете, господин министр, когда я открыл свои лучи, они, к моему ужасу, не
только не вредили микробам, а, наоборот, были очень полезны для них. Под
их действием микробы размножались гораздо быстрее. Вскоре, однако, я
выяснил, что стоит увеличить интенсивность облучения, и оно станет
смертельным для микробов. И вот теперь я вспомнил о лучах, полезных для
микробов. Я испробовал их не на микробах, а на кроликах,