заметил
Эрнест.
  - Докпуллер, конечно, был уверен, что у генерала хватит ума не оглашать
его письма, - сказал Рэдчелл. - Но когда господа генералы входят в раж,
они окончательно теряют способность соображать и выбалтывают самые
сокровенные секреты. Теперь этот кукольный кандидат в диктаторы получит
хорошую нахлобучку! Может быть, даже Докпуллер прикажет подыскать другого
генерала - этого товара, сами знаете, вдоволь.
  - Да, отец, - сказал Эрнест, - все дело в том, что ты породил великана.
Наше же государство, пока им командуют докпуллеры, может называться
Великанией - увы! - только в ироническом смысле. Конечно, страна наша
велика. Докпуллеры, оседлав ее, возомнили и себя великими. Самая нелепая,
самая смешная мания величия! Именно они-то, докпуллеры, мешают и нашей
стране и нашему народу стать по-настоящему, по-человечески великими.
Великания! Нет, они превратили нашу страну в "Великоманию", в страшилище и
посмешище для всего культурного человечества. Тюрьма даже в сто этажей -
все-таки тюрьма. Вот почему душно тебе, отец, почему твоему изобретению,
этому настоящему великану, тесно в Великании докпуллеров. Они могут
применить его только для войны, чтобы поработить весь мир, чтобы
превратить всю нашу планету в тюрьму...
  - Так что же делать? - с тоской спросил старик.
  - Мне не хотелось воскрешать нашего старого спора... Вся беда в том, что
ты аполитичен.
  - Я аполитичен? - Старик вскочил как ужаленный. - Да, было время, я
многого не понимал, я ошибался... Но теперь, ты же видишь, Эрни, все
изменилось...
  - И все-таки ваш сын прав, - спокойно сказал Рэдчелл. - Вспомните, как вы
пришли к ученым и бросили свой призыв. Вы думали, что все сейчас же пойдут
за вами. Вы думали, что стоит лишь вам прозреть, как прозреют и все ваши
коллеги. А они взяли и не прозрели... - Чьюз молчал. - А когда вы
убедились в том, что они не прозрели, то сразу впали в панику. Я был на
собрании и слышал вас. Вы заклинали их, вы предупреждали, что мир без них
погибнет. Но вы забыли о миллионах простых работающих людей, которые не
собираются погибать.
  - Ради них, ради их спасения я только и говорил, - перебил Чьюз.
  - Но вы видели в них лишь объект для спасения - вот они беспомощно ждут,
пока их спасут уч„ные. А эти люди спасут не только себя, но и вас и все
человечество. Конечно, ученые могут помочь им, и еще как помочь! Но без
миллионов простых людей ученые - просто нуль.
  Чьюз молчал. Но, странно, прямые и резкие слова Рэдчелла не обижали его.
Наконец-то он начинал понимать, что такое это таинственное абстрактное
человечество, о котором все говорили по-разному. Вовсе оно не таинственно
и не абстрактно. Это - миллионы людей труда, в том числе и он, профессор
Чьюз, потому что и он прежде всего трудящийся человек.
  Рэдчелл некоторое время молчал.
  - И вот теперь, - снова заговорил он, - после того, как вы призывали
уничтожить "микробов в пиджаках", эти микробы приняли новое обличье. А вы
сразу поверили им и отдали им свои лучи. И вы еще сердитесь, когда вас
называют аполитичным!
  "Да, да, он прав, - думал Чьюз. - Они явились ко мне в обличье голубя с
оливковой ветвью".
  В дверь постучали.
  - Вас хотят видеть, профессор, - сказал вошедший Роберт. - Вчерашний
господин... От президента.
  - А, голубь! - закричал Чьюз, вскакивая с кресла. - Давай его сюда!
  Рэдчелл и Чьюз-младший с удивлением посмотрели на старика.
  Фреди Джофаредж, придав лицу официально-торжественное выражение,
приготовился к длинной речи. Он лишь колебался, как назвать ученого:
по-старому - "высокоуважаемый господин профессор" или по-новому -
"господин председатель государственной комиссии"? В последний момент он
решил, что скажет и то и другое.
  Войдя в кабинет, он увидел профессора Чьюза-младшего и - о, ужас! -
коммунистического депутата. Это так озадачило Фреди, что приготовленная
речь сразу вылетела у него из головы.
  - А, господин голубь! - воскликнул Чьюз. - Оливковых ветвей притащили?
  Фреди был шокирован, но лицо его сохранило величественное выражение.
  - От господина президента, - сухо сказал он, передавая Чьюзу большой пакет.
  Это было официальное сообщение о назначении профессора Чьюза на пост
председателя "Комиссии по изучению и исследованию практических
возможностей для использования в мирных целях лучистой энергии". Оно
сопровождалось любезным личным посланием президента (на восьми страницах).
  Ученый не стал его читать.
  - Передайте президенту, что это назначение мне не подходит.
  Фреди так изумился, что лицо его чуть не потеряло своей величественности.
  - Но, господин профессор, еще вчера...
  - То было вчера, - перебил Чьюз. - Вчера я принял вас за голубя. А сегодня
вижу, что вы за птица.
  И тут - впервые в жизни - лицо изменило Фреди Джофареджу. Он уже не мог
скрыть своего возмущения.
  - Но, профессор... Лучи - уже государственная собственность. Никто не
может отменить закон. Государственная власть... Прерогативы...
  - Я уже сказал! Сейчас вы получите письмо президенту.
  Чьюз присел к столу. Фреди не знал, что ему делать. Будь он наедине с
профессором, он, конечно, переубедил бы его. Но этот коммунистический
депутат. Он молчал, но выражение лица у него было явно насмешливое. И он
даже не пытался скрыть этого. До чего невоспитанный человек! Впрочем, что
можно требовать от коммуниста? Конечно, это он повлиял на профессора!
  Чьюз встал из-за стола и прочел вслух:
  - "Господин президент! Вчера на ваше предложение о передаче государству
"лучей жизни" для мирного использования - подчеркиваю: мирного - я ответил
согласием. Но вчера же в парламенте военный министр заявил об
использовании лучей в военных целях, и это было поддержано парламентом.
Ввиду нарушения правительством нашего соглашения я считаю себя свободным
от принятых обязательств. Впрочем, судя по всему, правительство
заинтересовано лишь в военном применении лучей, а так как для этих целей
оно, по заявлению генерала Ванденкенроа, получает лучи от господина
Докпуллера, то, следовательно, мой отказ не имеет никакого значения".
  - Вот, господин голубь, получайте письмо и летите с благостной вестью -
так, кажется, вы изволили вчера выразиться?
  Эрнест Чьюз не выдержал и рассмеялся.
  - Но закон, закон! - растерянно повторил Фреди.
  - Что ж, закон остается в силе, - успокоил его Эрнест. - Государственной
собственностью станут те лучи, которые передаст вам национальный гений
Докпуллер.
  Убедившись, что дальнейшие препирательства бесполезны, господин Фреди
Джофаредж, личный представитель президента республики, с величественным
видом удалился из кабинета.
  - Теперь дело пойдет в Верховный суд, - сказал Эрнест. - Там будут долго
выяснять, значит ли это вообще передачу или передачу только в мирных
целях, и как дважды два четыре докажут тебе, отец, что ты неправ и что
лучи нужно отдать.
  - Никакие силы в мире не заставят меня отдать им лучи! - гневно воскликнул
старик. - Мне стыдно, что я было поверил им... Это не люди! Скажите, разве
в них есть что-нибудь человеческое, какие-нибудь человеческие чувства?
  - Может быть, и есть, - усмехнулся Рэдчелл. - Вероятно, господин Докпуллер
любит своих правнуков так же нежно, как и вы, профессор, своего Джо.
Возможно, господин Мак-Кенти так же трогательно умиляется приходу весны,
как иной поэт или ребенок. О, на эту тему можно было бы даже написать
целый роман! Но, видите ли, все это, нисколько не помешает им отправить на
тот свет миллионы людей, если это увеличит их миллионы. Так стоит ли
говорить о "человеческих чувствах" этих господ?
  - Да, наука не может служить человечеству в мире докпуллеров, - сказал
Чьюз. - Этот мир надо разрушить. Я - ученый, значит, я обязан помочь в
этом. Я рядом с вами, Рэдчелл, Эрни! На этом буду стоять - и не сойду.



  1956-1961



С.Розвал


                               HЕВИHHЫЕ ДЕЛА


  Часть I. Мозговой трест

  Секрет профессора Уайтхэча
  Наука и дипломатия
  Инженер Грехэм пытается решить квадратуру круга
  Сюрприз инженера Ундрича
  "Лучи смерти"
  Об атомных бомбах и кремневых ножах
  Что такое оптимизм?
  Сюрприз инженера Грехэма
  Свой парень
  Сверхчеловек найден!
  Посрамление Цицерона

  Часть II. Таинственная агрессия

  Возвращение победителя
  Кошка в рамке
  Мой дом - моя крепость!
  Сила принципов
  "Небесная черепаха" в заливе Невинности
  Слава "Святому Маврикию"!
  Осложнения в Медиане
  Страшное слово
  Кузнец своего счастья
  Испорченные именины
  Звезда Бена Дакнайра
  Последние дни Помпеи
  Генерал Реминдол громит врагов
  Умиротворение Медианы
  Джон Джерард снова встречается со "своим парнем"
  Мой дом - моя крепость!
  Заикающаяся Фемида

  Часть III. Бизнес безумия

  Исповедь майора Дауллоби
  День неожиданностей
  Загадка "сигары"
  Профессор Уайтхэч обеспокоен
  Пробный шар
  Каждый делает свой бизнес
  Первая крыса с тонущего корабля
  Профессор Чьюз обвиняет
  Пресс-конференция у инженера Ундрича
  Неожиданный свидетель "невинных" дел
  Король мыльного пузыря
  "Час настал!"
  Жертва таинственных лучей
  Нить Ариадны
  Некто ј 354
  Энтузиазм! Энтузиазм!
  Ученый консилиум
  Блестящая операция профессора Челмэджера
  Последний луч
  Рупор истории
  Раньше или позже...

  Часть IV. В мире призраков

  Разговор на разных языках
  Секреты кухни
  Что же делать?
  Результат неожиданного приглашения
  Инженер Грехэм меняет маршрут
  Светлые Грезы погибли!
  Маленький червяк и большие неприятности
  Гордиев узел
  Еще одно последствие пожара
  "Лучи У-Г"
  Драгоценности индийского раджи
  Анонимная компания "Жизнь - это реклама!"
  "Голубой Лев" делает прыжок
  Не дозволено Юпитеру - дозволено быку
  Слава господина Деневена
  Сквозь дремучий лес
  Богиня - или...!
  Правосудие сказало свое слово


  Эпилог





  Часть I. Мозговой трест



  1. Секрет профессора Уайтхэча

  Мы работаем совсем не беспристрастно... Беспристрастный ум - это
бесплодный ум.
  М.Уилсон. "Живи с молнией"



  Профессор Герберт Уайтхэч недовольно поморщился, когда секретарь
лаборатории доложила ему, что у телефона господин президент республики.
Секретарь была до того миловидна, что даже на лице профессора Уайтхэча,
навеки окаменевшем в брезгливо-кислой маске, иногда пробивался отдаленный
намек на улыбку. Но на этот раз лицо его стало еще кислее (хотя это и
казалось уже абсолютно невозможным). Он очень хорошо предвидел содержание
беседы. Конечно, произойдет она не сейчас - телефон для этого не годится,
- но ясно, времени, чтобы подготовиться к встрече с президентом, немного.
Да и как готовиться? Им нужны не слова...
  В самом деле, господин Бурман приглашал явиться сегодня же. "Очень хорошо,
господин президент", - проскрипел в трубку профессор Уайтхэч, хотя ему
было совсем не хорошо. Сидя за письменным столом, он раздумывал, как выйти
из щекотливого положения. Высокий (это было видно даже, когда он сидел),
худощавый, совершенно лысый старик со сверлящим взглядом, он у каждого,
видевшего его впервые, оставлял какое-то смутно-неприятное и тревожное
ощущение: что-то инквизиторское сквозило во взгляде, в колючей фигуре, и
надо было сделать усилие, чтобы согласиться, что это ученый.
  Профессор Уайтхэч действительно был крупным ученым, в свое время
прославившимся рядом выдающихся открытий и изобретений. Но уже много лет,
как он принял руководство секретной государственной лабораторией лучистой
энергии; естественно, работы его теперь не публиковались, его стали
забывать. И вот тут-то, в этой секретной лаборатории, и появился у
профессора Уайтхэча свой особый секрет. Он почувствовал, что на карту
поставлена его научная судьба. Вне лаборатории он мог бы сделать еще ряд
открытий и войти в науку тем ученым второго ранга, которого почитают и
награждают при жизни, в надгробной речи клянутся не забыть вовеки и
забывают прежде, чем успевает осесть земля на могиле. Нет, участь
чернорабочего в науке не прельщала Уайтхэча. Он уже давно постиг ту
истину, что крупные научные открытия в наше время вряд ли увидят свет: они
могут изменить всю жизнь человечества - разве допустят это те, кто
наверху? Зато наука сейчас плодотворна, как никогда, для войны. Мысль эта
казалась профессору Уайтхэчу до того простой и ясной, что он с жалостливым
презрением смотрел на ребячью возню идеалистов-ученых, которые по инерции
все еще продолжали веровать в спасительную силу науки. Впрочем, пусть их
забавляются - для себя он твердо выбрал путь: только у военной науки
блестящие перспективы! Что же касается чувствительной болтовни не в меру
стыдливых профессоров о том, что наука-де должна не уничтожать, а
благодетельствовать человека, то профессор Уайтхэч полагал, что всем этим
слезливым теориям прекрасно противостоят теория руководящей роли Великании
и теория спасения от коммунизма. Да и вообще - победителей не судят! Кто
станет слушать в наши дни обвинительную речь по адресу изобретателя
пороха? А атомная бомба - это порох XX века. Таким образом, с моральной
стороны у профессора Уайтхэча все обстояло благополучно. Неблагополучие
было в другом, и это-то и составляло секрет Уайтхэча.
  В научную душу профессора Уайтхэча начинало закрадываться сомнение:
суждено ли ему быть победителем? Вложена ли в него та искра, из которой
только и может разгореться пламя? Проще говоря - ученый ли он? Впрочем, он
убедился, что его теория блестяще подтверждена трагикомической историей
изобретения Чьюза.
  Этот мечтатель хотел своими лучами облагодетельствовать человечество - ему
не позволили; ему предложили использовать их для войны - он отказался; и
вот результат: вся огромная научная работа погибла. Нет, он, Уайтхэч, не
настолько наивен, он давно выбрал иной путь. Ему даже было несколько жалко
этого ученого младенца. И все-таки... И все-таки Чьюз - ученый, большой
ученый, это несомненно... А он, Уайтхэч, ученый ли? Вот вопрос, который
мучил Уайтхэча.
  Он очень хорошо знал Чьюза. Двадцать лет назад тот работал с ним в
университете. Чьюз не думал ни о славе, ни о премиях Докпуллера и Нобеля
(о чем втайне мечтал Уайтхэч - самому себе можно было в этом признаться),
и все же Чьюз достиг того, что так не давалось Уайтхэчу. В чем же дело?
  Что ж, он, Уайтхэч, все-таки не ученый? Неправда, тысячу раз неправда! Был
же он уверен в себе раньше, что же случилось теперь? В чем, в конце
концов, разница между ним и Чьюзом? Только в том, что в Чьюзе так наивно
слились вера в науку и вера в ее спасительность для человечества? "Для
меня наука - только то, что служит благу человечества", - так он сказал,
когда Уайтхэч посетил его. Но ведь это наивно, фантастически наивно! Наука
- это просто наука, ей решительно все равно, для чего ее применяют.
Вопрос: для чего? - просто бессмыслен. И неужели все-таки эта наивная вера
помогла Чьюзу? Так что же, он, Уайтхэч, ошибся? Разве не стоит он обеими
ногами на твердой почве фактов? Так он сказал тогда Чьюзу, и он, черт
возьми, докажет это! Он найдет те самые лучи! Чистая случайность, что
Чьюзу удалось это раньше.
  Он вспоминал свое посещение Чьюза. Это был неприятный визит. Признаться в
том, что он отстал от Чьюза, просить его о сотрудничестве, о помощи?..
Даже сейчас вспоминая разговор с Чьюзом, Уайтхэч болезненно морщился.
  Он никогда не пошел бы к Чьюзу. Он слишком хорошо помнил его, чтобы
поверить, будто Чьюз согласится отдать свое изобретение для войны. Глупец
Бурман заставил его пойти на это бессмысленное унижение. А сейчас он же
требует: деньги получили - подавайте лучи! Ему кажется, что лучи так же
просто купить, как голоса на выборах.
  Вот какие мысли мучили Уайтхэча. Но никому - даже своим ближайшим
помощникам - он не решился бы их высказать. Впрочем, и помощники причиняли
ему немало забот. Инженер Флойд Ундрич просто раздражал его. Задумываться
тут, правда, не приходилось: Ундрич прозрачен, как стекляшка, и так же
бесцветен. Давным-давно Уайтхэч убедился в своей ошибке: раньше он ждал
чего-то большого от Ундрича потому, что тот работал у Чьюза. Но Ундрич
ничего не сумел взять от своего учителя, своего же у него не было ничего,
- только удивительная для пятидесяти лет, несокрушимая трудоспособность -
свойство, необходимое для науки, но, не подкрепленное талантом,
бесплодное, как мельница без жерновов.
  Зато инженер Чарльз Грехам, ближайший помощник и любимый ученик, все чаще
заставлял Уайтхэча задумываться. Он талантлив, чертовски талантлив! А ведь
он молод: и сорока нет. Если пойдет так дальше, то ему, Уайтхэчу, ничего
другого не останется, как уйти на покой: он действительно не ученый. Да,
да, расписаться в своей несостоятельности, передать руководство
лабораторией Грехэму и добровольно живым лечь в могилу забвения. Но сможет
ли Грехэм руководить именно этой лабораторией? Он талантлив - это он,
честно говоря, открыл большую часть тех лучей, которые составляют
секретный фонд лаборатории, - но почему его всегда тянет в сторону?
Сколько раз Уайтхэч останавливал своего пылкого ученика:
  - Все, что вы предлагаете, Чарли, очень хорошо, но, согласитесь, для наших
целей не пригодится! К чему же уклоняться?
  - Ах, боже мой, учитель, неужели только на войну работать? - возражал
Грехэм. - А если мы побочно дадим что-нибудь полезное и для гражданской
жизни? Неужели наука...
  - При чем тут наука?.. - строго перебивал Уайтхэч. - Речь идет не о науке,
а о нашей лаборатории. Наука может работать на что угодно. Но в нашей
лаборатории она должна работать только на военные цели - вот и все.
  Чарльз умолкал, но Уайтхэч видел, что он не удовлетворен. Более того, его
пыл вдруг охладевал; Уайтхэч подозревал, что Чарльз работал бы куда
горячее, если бы ему позволили свернуть на свой "побочный" путь.
  Вот почему Уайтхэч все-таки попробовал поговорить с учеником вполне
откровенно, до самого конца. Надо было предохранить его от пустых
мечтаний, вредных для работы. Он долго раздумывал над тем, как искусней
подойти к щекотливой теме, и, в конце концов, решил никакого
предварительного плана беседы не строить - для таких натур, как Чарли,
откровенность и искренность важнее всего, а потому пусть разговор течет
сам собой.
  - Послушайте, Чарли, - сказал Уайтхэч, - я вижу, что-то в последнее время
вас угнетает. Мне бы хотелось поговорить с вами откровенно. Не забывайте:
я почти вдвое старше вас - значит, прошел не только через ваш возраст, но,
возможно, и через свойственные ему сомнения и колебания. Может быть, я
помог бы вам...
  - Да нет, учитель, вам показалось... - неуверенно возразил Грехэм.
  - Грустно, если мы будем играть в прятки, - сказал Уайтхэч, и грусть
прозвучала вполне искренне: Чарльз был его единственный ученик, и он любил
его. Любил ли он еще кого-нибудь? Но кого же? Семьи у него не было, а,
видимо, природа даже для таких высушенных экземпляров, как Уайтхэч,
отпускает какую-то минимальную потребность любви. Больше не, на кого было
пролить ее.
  - Да, грустно... - повторил старик тем тоном, каким подводят печальный
итог всей своей жизни. И в самом деле, разве не печально, что любимый
ученик пытается спрятать свои мысли от учителя?
  - Что ж, я буду смелее вас, Чарли, - снова заговорил Уайтхэч. - Только
условимся: если я ошибаюсь, вы прямо так и скажите - на том разговор
обещаю покончить. Но, если я угадал, имейте мужество не вилять.
  Уайтхэч испытующе посмотрел на ученика. Тот молча кивнул головой.
  - Так вот, Чарли, мне кажется, что у вас в мозгу завелся червячок. Этакий
червячок сомнения: на правильном ли мы пути? Целесообразна ли наша
работа?.. Постойте, постойте, выслушайте до конца! - Уайтхэч отвел
протестующий жест ученика. - Я говорю даже не о наших исканиях, а о чем-то
более широком. Вы понимаете?
  Уайтхэч помолчал.
  - Как будто бы начинаю понимать... - тихо ответил ученик.
  - Отлично! Теперь, когда вы решились заговорить, пойдет легче. Итак, вы,
Чарльз Грехэм, ученый, крупный ученый - я имею право это сказать, -
усомнились: на правильном ли пути