тон" добывала детей только в богатых семьях, которым ничего не стоило
заплатить несколько тысяч за своего ребенка. Господин Айртон даже считал,
что его деятельность помогала формированию нормальной семьи. Известно, что
люди начинают по-настоящему ценить вещь, когда ее теряют и тем более когда
платят за ее возвращение хорошую цену.
  Кроме того, Айртон был убежден, что это стимулирует не только любовь
родителей к детям, но и любовь детей к родителям. Право же, любить
родителей за то, что они произвели тебя на свет, - по меньшей мере
странно. Подумаешь, велика заслуга! Но если за тебя не поскупились
заплатить несколько тысяч - это уже действительно достойно любви и
уважения. К тому же, это воспитывает в детях послушание: если отец тебя
еще и купил, то он твой хозяин и его надо слушать...
  Таковы были морально-философские предпосылки деятельности Тома Айртона.
  Айртон создал первоклассные базы-приюты, в которых удобно было содержать
детей. Огорченный отец представлял себе мрачную картину: его наследник
валяется в темном подвале, связанный по рукам и ногам. Он и не
догадывался, что его отпрыск беспечно резвится с такими же сорванцами на
солнечной лужайке одной из баз всемирно известной фирмы "Том Айртон".
Только полиция очень хорошо знала об этом. Следовательно, Том Айртон мог
быть совершенно спокоен. Конечно, закон неподкупен - тем дороже надо
платить его слугам.
  И Чьюз не мог, конечно, догадаться, где Джо.
  Том Айртон не поймал мальчика на улице, не набросил ему на голову мешок,
не всунул кляпа в рот. К бульвару, где Джо гулял со своей няней, подъехал
изящный автомобиль. Любезный шофер передал няне записку от мамы Джо. Мама
писала, чтобы они на этой машине ехали к одному дяде, она подъедет туда
позднее. Так Джо оказался у старого дяди. Правда, мама почему-то не
приехала, он уже немного соскучился по ней, но все-таки ему было весело.
  Дядя относился к нему с большой сердечностью. Джо был очень выгодный
клиент. Назначенная за него сумма во много раз превышала таксу.
  Айртон отвел Джо отдельную комнату, завалил его игрушками, книжками,
картинками, подарил паровоз и игривого пушистого котенка.
  Правда, он не одобрял телефонных разговоров мальчика с родными. Он считал,
что это ни к чему. За мальчика и так заплатят. Однако он был очень
доволен, когда Джо рассказывал родным о том, как ему хорошо в гостях у
доброго дяди.
  Дело в том, что господин Айртон действительно был очень добр. Да и кого не
сделала бы добрым многолетняя работа с детьми! Надо было видеть, как, сидя
среди своей детворы, дедушка Том счастливо улыбался, гладил детские
головки и ласково пошлепывал шалунов, забиравшихся к нему на колени.
  Том Айртон отлично изучил детскую натуру! Он никогда не вмешивался в драки
мальчишек. Он понимал, что мальчику свойственна воинственность и ее надо в
нем воспитывать. "А ну-ка, Боб, дай сдачи Фреду!" - кричал он в азарте.
Понятно, он и его помощники следили за тем, чтобы все было прилично и
чтобы ребята не калечили друг друга (убытки!). Но он охотно позволял Бобу
поставить легкий фонарь Фреду, а сам в это время размышлял: "Боже мой,
есть же на свете чудаки, воображающие, будто когда-то не станет войн.
Посмотрели бы они на детей".
  Том Айртон, как уже сказано выше, был философ. К сожалению, в этой области
он оставался лишь талантливым дилетантом. Поэтому он никогда не узнал, что
эти его размышления совершенно совпадали с некоторыми тезисами знаменитого
трактата "О природе человека", принадлежавшего перу доктора философии
Сэмсама. В этом объемистом труде Том Айртон мог бы с сочувствием прочесть
такие строки: "Драки детей - вот неопровержимый аргумент против
беспочвенных и вредных мечтаний об исчезновении войн. Увы, война так же
необходима природе человека, как воздух, пища и деньги".
  Именно из-за философского склада своего характера Том Айртон остался
холост и бездетен. "Зачем мне жена? - говорил он. - Ссориться? У меня
добрый характер. Детей рожать? Я их могу купить сколько угодно". Правда,
он остался и без детей. Не одного хорошего мальчика он уже присмотрел для
себя, но на хороших ребят всегда был спрос и приходилось уступать их
покупателям.
  Словом, Том Айртон был переполнен добродетелями. Он был свободолюбив
("Дайте каждому свободу делать свои прибыли"), но не вольнодумен. Он
признавал равенство людей, но с разумными ограничениями ("Господь бог для
того и создал одних белыми, других черными, чтобы никто не посмел
вообразить, будто все равны"). Он был в меру прогрессивен и в меру
консервативен и даже клуб для себя выбрал такой, в названии которого очень
удачно сочетались демократия, консерватизм и романтика: "Свободолюбивый
троглодит". Он был религиозен, но не фанатичен: будучи членом церковной
организации "Христовы овечки", он искренне верил, что только "овечки"
внидут в царствие божие, но это не мешало ему иметь деловые отношения и с
инакомыслящими. Он голосовал за ту политическую партию, победа которой
приносила более благоприятную конъюнктуру для фирмы "Том Айртон". Он
субсидировал "Орден рыцарей великанского духа". Являясь горячим патриотом,
он в то же время был и космополитом, то есть считал, что Великания - для
стопроцентных великанцев, а остальные страны - тоже для них. Он был
убежден, что те народы, которым не посчастливилось родиться великанцами,
ждут мудрого руководства Великании, а мешают этому только козни красных.
Но скоро красных уничтожат - и тогда фирма "Том Айртон" откроет свои
филиалы по всей вселенной. Короче говоря, господин Том Айртон был
идеальным воплощением великанского образа мыслей.
  Обидно, что Луиза Чьюз ничего не знала о Томе Айртоне и не подозревала, в
каких надежных руках находится ее Джо. К сожалению, она всецело пребывала
во власти устарелых представлений о кровожадных похитителях детей в стиле
Чарльза Диккенса.



  5. Мать, ребенок и человечество


  Я не хочу быть права, мне не нужна правота... Мне нужны мои дети.


  К. Чапек. "Мать"


  Луиза переходила от отчаяния к бурной радости и от радости снова к
отчаянию... Но это было то отчаяние, которое не обессиливает человека, а
удесятеряет его силы. Она готова была бежать на край света и драться со
всем миром. Но куда бежать? С кем драться?
  Узнав о том, что Джо жив, Луиза обезумела от счастья. Полученные от Чьюза
пятьдесят тысяч жгли ей руки. Она горела от нетерпения отдать их. Но
телефон молчал - и отчаяние снова охватывало ее: "Вдруг с Джо что-нибудь
случилось?"
  Она почти не отходила от телефона, не отводила от него глаз, точно
гипнотизируя его.
  Когда звонок наконец раздался и в трубке зазвучал голосок Джо, она сделала
страшное усилие, чтобы не лишиться чувств. Вцепившись одной рукой в край
стола, другой она все плотнее прижимала трубку к уху. Боясь перебить Джо,
она только повторяла:
  - Джо... мальчик... Мышонок.
  А Джо лепетал, что ему хорошо, что паровоз - как настоящий, что дядя очень
добрый, но почему мама так долго не едет, она же обещала... И когда он
заплакал, она снова сделала над собой отчаянное усилие, чтобы не лишиться
чувств.
  - Джо, я сейчас приеду. Потерпи, голубчик! Позови скорее дядю... Джо!..
Джо!..
  Но трубка умолкла. Луиза соединилась с телефонной станцией, негодовала,
доказывала, требовала. У нее спросили номер телефона, и они поняла, что
опять нужно ждать...
  И опять продолжалась эта жестокая игра с телефоном. Он и для нее
превратился в орудие пытки.
  Она сразу узнала прежний голос, он не переставал звучать в ее ушах. Да,
она готова внести пятьдесят тысяч, сейчас же, сию же минуту. Куда идти? Но
голос говорил еще о каком-то условии.
  - Какое условие?
  Она была готова на все.
  - Профессор знает. Поговорите с ним...
  Больше ей ничего не сказали. Она помчалась к старику. Он готовился к этому
разговору и все-таки испугался, увидев ее глубоко запавшие глаза, ее лицо,
осунувшееся от мучительной борьбы отчаяния и надежды.
  - Отец... они сказали... еще одно условие...
  Она задыхалась.
  - Они объяснили, какое? - спросил Чьюз.
  Инстинктом матери она поняла, что нужно солгать.
  - Сказали...
  - Они объяснили, зачем им лучи?
  - Лучи? - испуганно воскликнула Луиза.
  Чьюз понял, что она ничего не знала. Ну, конечно, они не рискнули
заговорить об этом по телефону. Впрочем, все равно: разве он сумел бы
скрыть от нее?
  Луиза уже овладела собой.
  - Не все ли равно, отец? Они вернут Джо. Отдайте им лучи. На что они вам?
  Чьюз молчал.
  - Они убьют Джо... - чуть слышно сказала Луиза и сама испугалась, что
посмела произнести эти слова вслух.
  - Лучи нужны им для войны. Я хотел спасти человечество, а они хотят
уничтожить его.
  - На что мне человечество, если не будет Джо?..
  Ему нечего было ответить матери.
  Заметив, что он колеблется, Луиза схватила его за руку, крепко сжала ее и
торопливо заговорила:
  - Отец, вы любите Джо! Вы не хотите убить его.
  Он молчал, сгорбившись в своем кресле и закрыв глаза рукой.
  - Вы - убийца! Вы - убийца детей! - Луиза выпрямилась, глаза ее заблестели
ненавистью. - Вы мечтали спасти человечество, а убили собственного внука.
Вы - сыноубийца! - Но вдруг она упала на колени и обняла его ноги. - Отец,
простите! Я схожу с ума от горя. Вы добрый... Вы любите Джо... Спасите
его...
  Она уткнулась лицом в его колени. Плечи ее сотрясались от рыданий.
  Старик испытывал к ней любовь, жалость, нежность, но что он мог сделать?
  - Луиза, милая, пойми, я люблю Джо, я готов спасти его, готов всем
пожертвовать, готов отдать за него жизнь, но это... Не могу, пойми, не
могу... Не имею права...
  - Не можете? - Она задыхалась. - Значит, не любите! Я не отойду от вас, я
буду около вас дни и ночи, я изойду слезами, я вымолю у вас Джо!
  - Луиза, прекрати эту пытку. Пойми, если бы я мог...
  - Вы - зверь! - Она отшатнулась от него. - Я не верю вам! Что вам до
человечества! Разве вы можете любить человечество? Вы не любите даже
собственного внука!
  Пошатываясь, она отошла к стене, опустилась на пол и беззвучно зарыдала.
  Чьюз не пытался ее утешить. Чем он мог утешить ее? Она хотела только
одного, и все его утешения могли лишь оскорбить ее.
  Сгорбившись, молча сидел он в своем кресле. Молча стояли вокруг созданные
им металлические чудовища. Они мучили эту женщину, мучили его, из-за них
должен был погибнуть маленький Джо. Неужели он сам создал их? Пусть будет
проклят тог час, когда он это сделал!



  6. Единоборство со смертью


  Не признаю я науки, которая лечит... Науки и искусство, когда они
настоящие, стремятся не к временным, не к частным целям, а к вечному и
общему.


  А.П. Чехов. "Дом с мезонином"


  После дождя в воздухе еще плавают маленькие капельки... По саду несется
бурный ручей. Бумажные кораблики качаются на его волнах. "Дедушка,
дедушка, кораблики плывут!" - кричит Джо, прыгает, визжит и восторженно
хлопает в ладоши... Но это уже другой, первый Джо, его сын... "Мой Джо
давно умер!" - удивляется старик, и редкие слезы катятся из-под сомкнутых
век по его сморщенным щекам.
  Чьюз полулежит в своем кресле. Тяжелое забытье охватило его. Голова упала
на грудь, руки со вздувшимися жилами беспомощно-жалко лежат на коленях...
  Рядом с Джо он видит свою жену Эвелину. Она тоже жива. А он, Эдвард Чьюз,
совсем молод, он еще студент... Тяжелое, но прекрасное время! Правда,
приходится потуже стягивать пояс: трудно и учиться и зарабатывать в одно и
то же время. И все-таки, черт возьми, хорошо: он молод, полон энергии,
полон любви к науке и к Эвелине. Он чувствует, он знает, что эта любовь
поможет ему преодолеть все препятствия...
  Он - молодой врач. Конечно, он предпочел бы заниматься научной работой, а
не лечением случайных пациентов. Но он должен зарабатывать на жизнь. У
него - жена, она ждет ребенка.
  К сожалению, пациентов мало... Он слишком молодой врач, у него еще нет
имени. Его отец - мелкий конторский служащий - умер, когда Эдварду
исполнилось всего пятнадцать лет. С тех пор он предоставлен самому себе.
  Джо - какой это был живой ребенок! В год он уже бегал; падал, ставил себе
шишки, но почти никогда не плакал.
  Ему не исполнилось еще и двух лет, когда налетела эта страшная эпидемия
детского паралича. Не только он, молодой врач, но и старые заслуженные
профессора оказались перед ней студентами первого курса. Жестокая болезнь
внезапно проникала в семьи и жадно набрасывалась на свою жертву. Иногда
она выбирала одного ребенка, иногда косила всех подряд. Одни умирали,
другие выживали, но редко они оставались прежними детьми - большей частью
они превращались в маленьких парализованных калек.
  Эвелина и Эдвард ничего не говорили друг другу, но с одинаковым ужасом
ждали своей участи. "Но почему же обязательно Джо?" - думал Эдвард.
  Страшная гостья появилась в соседней квартире. Не взяв ни одной вещи, они
в панике бросили свою квартиру, бежали за город и поселились в одиноком
домике, вдали от людей, как новые Робинзоны. Эдвард даже бросил практику -
ведь было неизвестно, как болезнь распространяется. Он почти ничего не
зарабатывал, и семья жила на небольшие сбережения, доставшиеся Эвелине в
наследство от тетки.
  Летнее солнце и сосновый простор прекрасно действовали на Джо. Мальчик
выглядел превосходно. А через месяц он заболел, и еще через неделю они его
похоронили.
  Старый Эдвард Чьюз неподвижно полулежал в кресле, и скупые слезы ползли по
его щекам.
  Молодой Эдвард Чьюз шел за гробом своего маленького сына. Стройные стволы
сосен распространяли крепкий аромат смолы, ярко светило летнее солнце,
оглушительно звенели кузнечики, разноцветные бабочки, гоняясь друг за
другом, суетливо порхали с цветка на цветок.
  Среди этого пышного великолепия цветущей природы медленно ползла маленькая
процессия: детский гроб на катафалке, две лошади в нелепом похоронном
убранстве, возница в столь же нелепом, бутафорском цилиндре, отец, мать.
  Эдвард Чьюз никогда не был религиозен, но теперь природа казалась ему
храмом, в котором звучит неумолчный гимн Всеобщему разуму. Как же этот
Всеобщий разум допустил смерть Джо?.. Нет, человеку остается рассчитывать
только на свой разум. Но как он жалок, как жалок сам человек!.. Маленький
Джо так и не успел стать человеком... Человеческая жизнь
продолжительностью в два года... Как бессилен разум, как бессильна наука!
  После похорон они вернулись в затихший домик и боялись посмотреть друг
другу в глаза. Эдвард думал, что Эвелина сойдет с ума. Нет, она не
плакала, она только молчала, слишком много молчала... А через два года она
весело смеялась, подбрасывая в воздух маленького Эрни. Все-таки жизнь -
удивительная вещь. Все способен пережить человек, кроме своей смерти!
  Эрни заболел, когда ему было четыре года. Ничего особенного: "нормальная"
детская скарлатина. Эдвард был уже врачом с большим опытом, но он не знал,
что ему делать с сыном. Приглашенные врачи и профессора только
неодобрительно покачивали головой: форма болезни оказалась тяжелой.
Неужели и Эрни погибнет?
  Эвелина обезумела: она вцепилась в сына. Дни и ночи она не отходила от
него. Мать сделала то, чего не могла сделать наука. Эдвард был глубоко
убежден, что именно Эвелина спасла Эрни. Но все пережитое окончательно
подорвало ее силы. Хотя открывшийся через год туберкулез не мог иметь
прямой связи ни со смертью Джо, ни с болезнью Эрни, Эдвард был уверен, что
он развился так бурно потому, что упал на подготовленную почву.
  Эдвард и без того любил сына, но после смерти жены он перенес на него всю
свою любовь. В маленьком Эрни жили для него и Эвелина, и Джо. Второй раз
он так и не женился. Врач, уже со средствами, он полностью отдался науке.
Но и в науке были для него все те же Эрни, Эвелина, Джо. Болезни и микробы
стали для него не просто объектом холодного исследования, а личными
врагами. Всю жизнь не мог он освободиться от ужаса того дня, когда
скорченное тельце двухлетнего Джо в страшных конвульсиях боролось со
смертью. Врач, видевший сотни смертей, он так никогда и не примирился с
ними. С ужасом смотрел он на каждую новую смерть, в каждом умершем ребенке
видел Джо, в каждой умершей женщине - Эвелину.
  Двадцать лет он искал средство против ненавистных ему врагов - болезни и
смерти. Неужели же он нашел это средство только для того, чтобы погиб
второй Джо, которого он любил не меньше, чем первого?
  ...Резко затрещал телефон. От профессора потребовали ответа. Что он мог
сказать? Он ничего так и не решил.
  Издали продолжал звучать голос Эвелины: "Сбереги Эрни!" Маленький Джо
кричал: "Дедушка, кораблики плывут!" У стены на полу все в той же позе
сидела Луиза и смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Она поняла,
что значил этот звонок...
  Чьюз решительно схватил трубку. Он согласен. Он никогда не будет на них
работать, но он отдаст им свое открытие.
  Он передал им все - дезинфекторы, микробораспылители, чертежи, тетради.
Двое приехавших отрекомендовались инженерами, он подробно объяснил им, как
получать лучи и как управлять ими. Он обязался больше никому не открывать
секрета. За это он получит Джо. Если же он нарушит обязательство, Джо
снова исчезнет и тогда уже безвозвратно - в этом он может быть уверен.
Никакая охрана, никакая полиция не помогут.
  Они увезли все вплоть до ящика с трупом Меллерта...
  ...Потрясенный, стоял профессор Чьюз среди опустошенной лаборатории...
Смерть, которую он преследовал двадцать лет, которую он уже поймал и
готовился уничтожить, снова выскользнула из его рук... Он выпустил ее в
мир...



  7. Восстание машин


  На меня не действует ссылка на то, что атомная бомба представляет собой
исключительно бесчеловечное оружие, применение которого противоречит как
воинской чести, так и христианской морали... Я лично не вижу разницы, за
исключением экономичности и быстроты, между атомной бомбой и огневым
налетом.


  Элмэр Дэвис (б. руководитель Бюро военной информации США). "Ради чего
ведутся войны"


  Густой туман застилает глаза. Рокочущий гул все нарастает и переходит в
грозный рев...
  Сознание возвращается к Чьюзу. Только что он выступил перед собранием
ученых. Он рассказал им все.
  - Вернуть "лучи жизни"! - несется тысячеголосый крик. - К ответу
Докпуллера!
  Чьюза подхватывают на руки и выносят на улицу... Улицы переполнены народом.
  - Лучи украдены! К ответу Докпуллера!
  Волна возмущения перекатывается от улицы к улице, от площади к площади.
Вся столица на ногах. Как жалкие щепки, вертятся в водовороте толпы
беспомощные отряды полицейских. Радио напрасно призывает к спокойствию.
  - К черту спокойствие! Довольно! - кричат разъяренные люди. - За решетку
Докпуллера! В клетку зверя!
  Люди бросают работу. Рабочие уходят с заводов и фабрик, служащие из
контор. Правительство призывает возобновить работу, но никто не слушает.
Организации ученых, студентов, рабочих требуют ареста Докпуллера,
посмевшего украсть "лучи жизни" для того, чтобы превратить их в "лучи
смерти". Правительство отвечает, что оно не имеет права вмешиваться в
частные дела граждан Докпуллера и Чьюза: свобода есть свобода.
  - Долой правительство Докпуллера! - кричат люди.
  Радио приносит весть: Народный комитет взял власть в свои руки. Отдан
приказ об аресте Докпуллера...
  Чьюз поехал в город, чтобы передать свое изобретение Народному комитету.
Он ликовал: лучи победили!
  Чьюз ехал по улицам, переполненным возбужденными людьми. Его узнавали и
приветствовали восторженными криками.
  Внезапно раздался пронзительный вой сирен.
  - Воздушное нападение! - крикнул шофер Гарри, обернувшись к Чьюзу.
  Чьюз выглянул из машины. Высоко в небе кружили три больших самолета. Но к
ним с разных сторон уже неслись десятки истребителей. Сейчас все будет
кончено...
  Вдруг с истребителями начало происходить нечто странное. Они
переворачивались, сталкивались в воздухе и, калеча друг друга, падали. На
смену им шли новые эскадрильи, но и их постигала та же участь. А три
больших самолета, даже не изменив строя, продолжали кружить над городом.
  - Профе