ем  безжалостном  безмолвии  цепью  стояли
черные фигуры в масках.  Кто-то  из  местных  запричитал,  а  мужик,  первым
вызвавшийся помочь приезжим, тронул за плечо  одного  из  новых  знакомых  и
спросил:
   - Они чего, их живьем жгут?
   В этот момент из раскрытых дверей  барака  наружу  выскочила  скрюченная,
надсадно кашляющая фигура. Ей навстречу тут  же  шагнул  один  из  черных  -
захват, удар, рывок, и прорвавшийся наружу вереща полетел обратно  в  огонь.
Это зрелище для собравшихся на площади людей оказалось уже слишком жестоким.
Бабы заголосили, а мужики принялись теребить прибывших:
   - Это ваши? Вы че, остановите их! Это где же это  видано  -  живых  людей
жечь?
   Приезжие переглянулись, а потом тот,  кто  говорил  о  могиле,  громко  и
спокойно произнес:
   - Я не знаю, кто эти люди, но, по-моему, они делают то, что должно...
   До того момента, пока в бараке  все  не  затихло,  еще  шестеро  пытались
выскочить из него наружу, но все они полетели обратно в огонь.
   Когда пламя спало, стоявшие цепью вокруг гигантского костра черные фигуры
все как одна повернулись и легкой рысью двинулись к  лесу.  Через  считанные
минуты их следы исчезли, заметенные легкой поземкой, а обо всем произошедшем
напоминали только догорающие остатки барака. Но к этому моменту  народ,  еще
полчаса назад начавший заливать увиденный ужас и поминать усопшую, успел уже
принять по шестой, поэтому исчезновение  загадочных  палачей  как-то  прошло
мимо сознания большинства присутствующих. И никто знать не знал, что,  кроме
тех, что сгорели в третьем бараке, в течение следующей  недели  было  заживо
сожжено  еще  тридцать  семь  человек  -  семеро  в  Красноярске,  пятеро  в
Челябинске, двенадцать в Москве, шесть в Очхой-Мартане, двое в  Объединенных
Арабских Эмиратах и пятеро в Нью-Йорке. Кто-то закончил свои дни  на  опушке
леса,  кто-то  в  собственном  "БМВ",  шестеро  сгорели  вместе  со   своими
особняками, а пятеро захватили  с  собой  в  небытие  крутую  частную  баню.
Салман, Бакра и Хункер успели довольно много поведать тем, кто спрашивал,  о
том, как  и  куда  доставлялось  краденое  золото  и  кто  принимал  в  этом
непосредственное участие. И это был первый кирпич в  осознание  людьми  того
твердокаменного  факта,  что  нет  более  эффективного  способа   приблизить
собственную  кончину,  чем  посягнуть  на  жизнь  терранца.  Первый,  но  не
последний...

***

   Азлат сидел, привалившись плечом к стене, и смотрел в окно. Он не  был  в
родных местах уже шесть лет. Как только  ему  исполнилось  тринадцать,  отец
посоветовался с родственниками, и те,  все  вместе,  решили,  что  взрослому
парню оставаться в этих местах опасно. Если боевики не завлекут в отряд, так
федералы отобьют почки или  вообще  упекут  за  решетку.  Поэтому  следующие
четыре года, до самого  поступления  в  университет,  он  прожил  на  Урале,
помогая дальним родственникам отца торговать дарами Кавказа.  Самый  старший
из родственников, троюродный брат отца,  дядя  Ахмад,  оказался  к  тому  же
имамом местной приуральской диаспоры. И он на дух  не  переносил  ваххабизм.
Поэтому посланцев от  "непримиримых"  в  их  общине  встречали  не  очень-то
ласково, вследствие  чего  этим  самым  "непримиримым"  пришлось  для  своих
местных делишек легализовывать на Урале собственных людей. Когда, после пары
громких дел, милиция прошлась по местной  общине  частой  гребенкой  (Азлат,
которому к тому моменту уже исполнилось пятнадцать, даже отсидел шесть суток
в местном КПЗ), то, разобравшись в ситуации, "старых"  чеченцев  она  начала
считать вполне благонадежными. В общем, жизнь вдали от отчего дома оказалась
не столь уж и тяжкой. К тому же дядя Ахмад о племяннике заботился, устроил в
местную  школу,  давал  денег  на  одежду.  А  когда  появилась  возможность
пристроить мальчика на учебу, не  колеблясь  заплатил,  сколько  сказали,  и
отправил парня в столицу.
   Весь первый курс Азлат немного дичился сверстников. Русский язык он  знал
довольно слабо, тройки по математике  и  остальным  предметам  ему  и  вовсе
ставили из жалости (ну еще бы, когда он начал ходить в школу, Чечня  считала
себя независимым государством, так что там не то что о русском  языке,  а  и
вообще ни о какой учебе особенно не думали, кроме изучения Корана, конечно),
а о таких играх,  как  волейбол,  регби  или  шахматы,  вообще  знал  только
понаслышке. Если бы не куратор, Азлат,  пожалуй,  сбежал  бы  после  первого
семестра...
   На каникулы он уехал к дяде Ахмаду, поскольку дома появляться  все  равно
было опасно. Тот долго расспрашивал его об учебе, хмурился,  качал  головой,
потом поднялся и куда-то ушел. Вернулся он поздно,  ругаясь  себе  под  нос.
Когда он немного успокоился, Азлату удалось выяснить,  что  дяде  Ахмаду  не
очень понравилось то, чему и как его учат в этом новом университете.
   - Когда я учился в МИЭМе, сынок, - рассказывал дядя Ахмад, - мы  к  концу
первого месяца уже знали больше, чем вы после первого курса. Уж не знаю, что
там у вас за радиоэлектронный факультет... - Он  хмуро  покачал  головой.  -
Жаль  только,  что  человека,  который  тебя  в  этот  университет  устроил,
посадили. А то бы мы чего-нибудь придумали.
   А потом Азлат  вернулся  в  университет,  и  весь  их  курс  отправили  в
"Гнездо"...
   КПП  "Кавказ"  они  преодолели  довольно  мирно.  Сержант-контрактник   с
некоторым недоумением долго разглядывал его новенький ноутбук  и  мобильник,
явно борясь с желанием конфисковать сии  ценные  вещи  у  этого  молодого  и
подозрительного чеченца, но,  услышав  наименование  учебного  заведения,  в
котором Азлат учился, тут же потерял к  нему  интерес.  Они  проехали  всего
десять километров, когда их старенький "пазик" снова остановился и  в  салон
ввалился пьяный прапорщик с болтающимся у него на шее "АК-74".  Он  какое-то
время стоял, обводя сидевших в автобусе мутным  взглядом,  пока  не  заметил
наконец Азлата. Прапорщик яростно оскалился и двинулся прямо к нему.
   - А-а-а, боевик! Я тя, сука, сразу узнал. Я вас, бля, под землей вижу.
   Азлат внутренне напрягся, стараясь сообразить, как  проще  всего  уладить
ситуацию (пьяный - невменяем, ему ничего  не  объяснишь),  но  тут,  на  его
счастье, от дверей послышался спокойный голос:
   - Виктор Петрович...
   Прапорщик, уже ухвативший автомат за рукоятку и почти развернувший  ствол
в грудь Азлату, вдруг замер и, поспешно опустив  автомат,  втянул  голову  в
плечи.  В  автобус   легко   заскочил   дюжий   сержант.   Окинув   взглядом
скукожившегося прапорщика, он покачал головой.
   - Виктор Петрович, я прошу вас покинуть автобус.
   Прапорщик с опаской повернулся в сторону сержанта, но, увидев, что тот не
собирается приближаться, тут же слегка  приосанился  и,  кивнув  на  Азлата,
отрапортовал заплетающимся языком:
   - Во, боевика отыскал.
   Сержант повернулся к Азлату,  секунду  разглядывал,  его  лицо  дрогнуло,
уголки рта приподнялись в едва заметной улыбке.
   - Вы ошиблись, это не боевик, - сказал он.
   Прапорщик изумленно покосился на  Азлата,  растерянно  пожал  плечами  и,
бормоча: "Надо же, обознался, а с виду вылитый "чех"... и как это я так...",
добрел до двери и мешком вывалился из автобуса. Усомниться в словах сержанта
ему даже не пришло в голову. Сержант придержал  его  за  ремень,  дожидаясь,
пока стоящие снаружи перехватят падающее тело, потом повернулся к  Азлату  и
протянул руку.
   - Павел Перебудько, военный факультет, выпуск-8.
   Азлат пожал руку и представился сам:
   - Азлат Яндарбиев, радиоэлектронный факультет, третий курс.
   Сержант понимающе кивнул:
   - Только что из "Гнезда"...
   Азлат кивнул в ответ.
   - А куда едешь?
   - В Шали.
   Сержант на мгновение задумался, потом с улыбкой сказал:
   - Там командиром комендантского взвода лейтенант  Веретенников  с  нашего
факультета из выпу-ска-6. Если что - подойди, поможет. А я сейчас сообщу  по
маршруту, чтоб ребята  за  тобой  присмотрели.  Счастливого  пути,  брат.  -
Сержант выскочил из автобуса. Спустя минуту они тронулись в путь.
   Километров через пять сидевший перед Азлатом пожилой чеченец повернулся к
нему и вежливо спросил:
   - Не скажешь ли, сынок, почему этот  русский  разговаривал  с  тобой  так
приветливо и добро?
   Азлат склонил голову:
   - Он учился в том же университете, что и я, отец.  А  у  нас  традиция  -
помогать своим везде и во всем.
   Старик удивленно покачал головой:
   - Даже русские чеченцам, даже здесь?
   Азлат кивнул:
   - Да, отец.
   Старик цокнул языком:
   - Неужели возвращаются старые времена? А как называется твой университет,
сынок? Хочу попытаться,  может,  пристрою  туда  своих  внуков.  У  меня  их
шестеро, и троим уже надо думать, как жить.
   - Он называется Терранский университет, отец...
   До Шали Азлат добрался уже к  вечеру.  На  каждом  блок-посту  в  автобус
вместе с остальными военными влезал кто-то из терранцев в звании от рядового
(с гражданских факультетов) до капитана и подходил к Азлату поздороваться  и
переброситься  парой  слов.  Вообще-то  подобное  внимание  было   несколько
неожиданным. Как Азлат узнал перед самым отъездом, терранцев здесь  было  не
особенно много. Большинство выпускников военного  факультета  через  два-три
года после  окончания  университета,  как  правило,  оказывались  в  учебных
подразделениях  и  военных  училищах.  А  по  поводу  выпускников  остальных
факультетов у  Его  Высочества  существовала  специальная  договоренность  с
руководством Министерства обороны, что в Чечню они будут отправляться только
по собственному желанию. Но, как  оказалось,  это  "немного"  было  все-таки
довольно  многочисленным.  Так  что  к  концу  путешествия  Азлат  стал  уже
личностью почти легендарной.
   Шали почти не изменился. В центре все так же маячили развалины  разбитого
еще в первую войну магазина, а улицы стали еще хуже - сплошные ямы.
   Дома его встретили сдержанно. Отец, обнял сына, потом, отодвинув  его  от
себя, с тревогой заглянул ему в глаза:
   - Ты зачем приехал, сынок?
   Азлат удивленно покачал головой:
   - Как зачем? Повидать вас с мамой, братишку, сестер. Я же  не  видел  вас
уже шесть лет.
   - И все?
   - Конечно.
   - Так ты не останешься?
   Азлат улыбнулся, поняв причину его беспокойства:
   - Не волнуйся, отец, у нас в роду нет глупцов. К  сентябрю  я  вернусь  в
университет.
   Отец, склонив голову, глухо произнес:
   - Иса... ушел.
   Азлат стиснул зубы. Братишка.... как он мог?!
   - Давно?
   - Три месяца назад. До того все бегал к Исмаилу, ты  его  не  знаешь,  он
приезжий, из иорданских чеченцев, имам. - Последнее слово отец произнес так,
будто хотел его выплюнуть. - А как деревья в горах  покрылись  листьями,  он
ушел...
   Братишка появился через два дня. Поздней ночью в дверь постучали, а когда
отец распахнул ее, на пороге стоял Иса. Гордый, с черным от загара  лицом  и
реденькой юношеской бородой,  одетый  в  камуфляж,  разгрузочный  жилет,  из
которого торчали полные рожки автоматных магазинов, с кинжалом за  поясом  и
автоматом на шее. Он по-хозяйски шагнул в дверь, небрежно повесил на вешалку
автомат и высокомерно произнес:
   - Ну здравствуй, брат.
   Азлат, который  стоял,  привалившись  к  косяку,  и  молча  наблюдал  эту
картину, скривил губы в презрительной усмешке:
   - А с отцом ты не собираешься поздороваться?
   Иса на миг смутился и повернулся к отцу, бормоча приветствие, затем снова
вскинул подбородок:
   - Меня все спрашивают, что это у  меня  за  брат  такой,  с  которым  так
вежливы гяуры, топчущие нашу землю?
   Азлат усмехнулся:
   - Да, похоже, у тебя совершенно тупые приятели, если их  так  раздражает,
что появился простой чеченец, с которым вежливы даже,  -  тут  он  ернически
передразнил его интонацию, - "гяуры, топчущие нашу землю".
   Иса открыл рот и...  закрыл,  не  зная,  что  возразить.  И  Азлат  вдруг
добродушно, как будто и не было этой пикировки, улыбнулся и, шагнув  вперед,
крепко обнял брата:
   - Здравствуй, братишка, я так рад тебя видеть.
   Иса глуповато захлопал глазами, и,  похоже,  весь  разработанный  им  или
кем-то другим сценарий разговора туг же вылетел у него из  головы.  Он  тоже
обнял брата и прижался лицом к его груди...
   Когда Иса уже плескался над тазом в  соседней  комнате,  отец  подошел  к
Азлату и, заглянув ему в глаза, тихо сказал:
   - А ты стал не по годам мудрым, сынок.
   Азлат обнял отца и прошептал:
   - Я тоже не хочу, отец, чтобы Иса погиб, как жертвенный  баран  на  чужой
свадьбе.
   Отец печально покачал головой:
   - Разве ты сможешь его остановить? Он не послушал даже меня.
   Азлат пожал плечами:
   - Не знаю, отец, но кто мешает мне попробовать?
   На следующее утро они проснулись поздно. Надо было  помочь  родителям  по
хозяйству, чем они с братом и занимались почти весь день, и  все  это  время
Иса пытался завести разговор о "долге каждого молодого чеченца", о том,  что
они "вдвоем могли бы заработать неплохие деньги" и что "русские  -  трусы  и
плохие воины, заливающие водкой собственный страх". Все эти рассуждения явно
не были плодом размышлений шестнадцатилетнего пацана, так что  Азлат  быстро
разбивал их короткими и по большей части шутливыми замечаниями. Иса  пытался
хмуриться, но шутки брата были такие уморительные, что он  не  выдерживал  и
закатывался детским смехом.
   Однако вечером пришло время для серьезного  разговора.  Азлат  и  Иса  по
старой привычке забрались на крышу сарая. Лежа на спине  рядом  с  братом  и
рассеянно глядя на вершины гор, пламенеющие в лучах солнца, уже  скрывшегося
за горами, старший тихо говорил:
   - Пойми, Иса, русских нельзя  победить  силой.  Этот  народ  создал  свое
государство уже больше тысячи лет назад, и за это время их пытались победить
величайшие воины всех  времен  -  покорители  Азии,  потрясатели  вселенной,
завоеватели Европы, христиане и правоверные, рыцари и кочевники,  но  никто,
НИКТО не смог это сделать. И знаешь почему?
   Иса презрительно фыркнул, но Азлат не дал ему возразить:
   - Потому что если они  решают,  что  враг  заслуживает  того,  чтобы  его
уничтожить, они делают это ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ. Когда в сорок первом они решили, что
этого заслуживают фашисты, то  уничтожили  их,  заплатив  за  жизнь  каждого
убитого немца по две своих. И если они решат, что и  в  нашем  случае  стоит
уплатить такую же цену, то... - Азлат помедлил,  повернув  лицо  к  брату  и
глядя на него в упор, - русских станет меньше на два, ладно,  пусть  на  три
миллиона, а вот мы, чеченцы, просто исчезнем.
   Иса высокомерно вздернул губу:
   - Ха! Да кто им позволит? И вообще, всем известно, что ту войну  выиграли
чеченцы, а русским стало завистно, и они подло захватили наш народ и  увезли
умирать в пустыню.
   Азлат грустно усмехнулся:
   - Ты знаешь, когда кончилась та война?
   Иса победно усмехнулся:
   - Это каждый знает. Давно!
   Азлат покачал головой. Неужели он сам когда-то был таким...
   - Она началась в тысяча девятьсот сорок первом году и закончилась в сорок
пятом. А наш народ вывезли, причем всех - и мужчин-воинов, и женщин, и детей
- в самом начале сорок четвертого. И, заметь, вывезли... не расстреляли и не
затравили в газовых камерах, как фашисты, а именно вывезли.  -  Азлат  опять
помолчал, мысленно подталкивая брата, чтобы тот взглянул  на  все  под  иным
углом зрения. - Так что, - заговорил он снова, - ПОСЛЕ того, как они выслали
наших предков, русские еще полтора года воевали сначала с немцами,  а  потом
разгромили еще и миллионную армию японцев. - Заметив по недоуменному взгляду
брата, что тот никак не может вспомнить, кто такие японцы, Азлат пояснил:
   - Ну помнишь, ты любил смотреть фильмы про ниндзя, самураев... вот это  и
есть японцы. И, если следовать твоей логике, русские оказались сильнее,  чем
и немцы, и японцы, и чеченцы, ВМЕСТЕ ВЗЯТЫЕ.
   Иса нахмурился, а Азлат продолжал:
   - А насчет того, кто  им  позволит,  то  разве  в  твоих  словах  уже  не
содержится признание того, что русские МОГУТ это сделать? И если мы  доведем
их до того, что они ЗАХОТЯТ, то как мы будем расплачиваться с теми,  кто  их
остановит? Или ты думаешь, что на свете есть кто-то  такой  могучий  да  еще
любящий чеченцев до такой степени, что ввяжется в свару с русскими из  одной
только этой любви?
   Иса совсем по-детски молча шмыгнул носом.
   - Понимаешь, Иса, мы живем с русскими очень давно. И ни нам от них, ни им
от нас никуда не деться...
   Иса вскинулся:
   - Не правда, если все народы Кавказа как один обрушатся на русских...
   - Так что ж они не обрушиваются? - Азлат  с  деланым  удивлением  вскинул
брови. - Почему ж даже те из них, кто  сражается  вместе  с  вами,  приходят
стрелять в русских на НАШУ землю? Почему они подставляют под бомбы и снаряды
НАШИ дома? И почему они соглашаются "защищать свободу  правоверных",  только
если им платят за это проклятыми гяурскими долларами?
   Азлат замолчал, вопросительно глядя на брата. Иса несколько раз открыл  и
закрыл рот, как будто хотел, но так и  не  нашелся  что  ответить,  и  молча
насупился.
   - Вот то-то, братишка. Посмотри, то, что здесь творится, не принесло  нам
ничего хорошего, а только уничтожило нашу жизнь и растоптало нашу  гордость.
Ни у кого из наших соседей не ездят по полям и дорогам танки  и  солдаты  не
врываются ночью в их дома. И нет никакой надежды, что они уйдут раньше,  чем
захотят сами. Так что все, что тебе говорят, - это слова  лжи,  а  правда  в
том, что эти люди приходят сюда ЗАРАБАТЫВАТЬ. - Азлат вздохнул. - Если мы не
хотим исчезнуть, то рано или поздно нам придется  заново  научиться  жить  с
русскими в мире. И лучше самим. Потому что если нам кто-то  поможет  сделать
это, то когда-нибудь он потребует за это плату. С  нас,  с  наших  детей,  с
наших внуков... рано или поздно, так или иначе...  А  я  не  хочу  оставлять
нашим детям неоплаченные долги, тем более глупые долги,  долги,  которых  мы
могли бы и не делать...
   Они проговорили до самой  полуночи,  а  через  два  дня  из  села  выехал
рейсовый автобус, на переднем сиденье которого сидели двое молодых чеченцев,
так похожих друг на друга, что всем, кто бросил на них хотя бы один  взгляд,
сразу становилось ясно,  что  они  братья.  Перед  самым  отъездом  рядом  с
автобусом появился рослый русский офицер, и старший из братьев  выскочил  из
автобуса чтобы перекинуться с ним парой слов.
   - О родителях не беспокойся, я поговорил кое о чем с имамом  Иомаилом.  -
Лейтенант Веретенников многозначительно  посмотрел  в  глаза  Азлата.  -  Он
пообещал позаботиться о родителях своего  ученика,  решившего...  продолжить
образование.
   Азлат обеспокоенно нахмурился:
   - А что будет, если Исмаил захочет уехать и решит... "попрощаться"?
   Лейтенант усмехнулся.
   - Мы беседовали минут пятнадцать, и,  как  мне  кажется,  уважаемый  имам
понял, что это будет одним из самых опрометчивых поступков в его жизни. - Он
положил руку на плечо Азлату. - Не  беспокойся,  у  нас  есть  аргументы,  к
которым Исмаил будет вынужден прислушаться.
   Азлат стиснул зубы:
   - Если все это так, то почему эта война все еще тянется?
   Лейтенант, помрачнев, качнул головой.
   - Знаешь, брат, ты уже прошел "Гнездо"... но ты только в начале  пути.  -
Лейтенант замолчал, как будто колеблясь и не зная, объяснять ли своему юному
собрату то, что любому закончившему обучение тер-ранцу  казалось  совершенно
очевидным, или подождать, пока он сам  разберется  во  всем.  Потом,  видимо
решив, что объяснить стоит, продолжил:
   - Ты понимаешь, убить или, скажем, захватить всех ЭТИХ мы можем  довольно
быстро - неделя, две, пара  месяцев  -  и  все.  Но,  к  сожалению,  это  не
остановит войну. Она будет тянуться, тянуться и тянуться - десять, двадцать,
сорок лет. И горючим для нее будут такие же глупые, но гордые  сопляки,  как
твой братишка. Так что пусть пока они живут и думают,  что  "с  эт