вовалось напряжение человека, изо всех сил старающегося убедить
всех, но в первую очередь себя, в том, что никакого волнения нет и в помине,
приказал:
   - Обувь не надевать. Личные вещи не брать. Одежду - по желанию. Двигаемся
к шестому тамбуру.
   Сзади кто-то ахнул и сдавленно пробормотал:
   - Последнее испытание.
   Куратор молча развернулся и первым шагнул на выход.
   Когда они остановились  у  высоких  двустворчатых  ворот,  через  которые
когда-то очень  давно,  в  прошлой  вселенной,  вошли  в  "Гнездо",  куратор
повернулся к ним, окинул их лица медленным взглядом, задержавшись на  каждом
по несколько секунд, и тихо заговорил:
   -  Это  -  последний  тест.  Задание:  вы  должны  пройти   по   маршруту
протяженностью сорок километров. На маршруте вам необходимо отыскать  десять
контрольных точек. Отметки выглядят вот так. - Куратор показал на  невысокий
столбик серо-голубого цвета, с легким жужжанием выросший из пола, после того
как он что-то нажал на своем  наручном  пульте.  -  При  обнаружении  данной
отметки необходимо коснуться своим браслетом верхнего контакта. Эта операция
разомкнет замок  браслета,  и  вы  сможете  его  снять.  Браслет  необходимо
принести обратно. - Куратор нажал на пульт,  столбик  исчез.  -  Температура
снаружи - минус сорок два по Цельсию. Снег. Вьюга. Скорость ветра пятнадцать
- двадцать метров  в  секунду,  порывы  до  тридцати  пяти.  К  десяти  утра
ожидается повышение температуры до минус тридцати восьми и усиление ветра до
тридцати метров в секунду. - Куратор еще раз обвел всех взглядом. - Вопросы?
   Некоторое время все молчали, потом Филипп, которого неожиданно  для  него
самого все уже какое-то время считали лидером группы, тихо спросил:
   - Контрольный срок прохождения маршрута?
   - Не ограничен.
   - Мы должны отыскать все контрольные отметки?
   Куратор пожал плечами:
   - Это каждый решит сам. Контрольная отметка освободит от браслета  только
одного, а по окончании маршрута, в момент вашего пересечения линии  входного
шлюза браслеты начнут  непрерывное  индуцирование  болевых  ощущений  уровня
двенадцати единиц. - Он мгновение  помедлил,  затем  продолжал  все  тем  же
бесстрастным тоном:
   - По моим расчетам, вы сможете выдержать боль такого уровня в течение  не
более одной минуты. Затем потеря сознания, болевой шок и смерть.
   На несколько минут в тамбуре установилась напряженная тишина, и снова  ее
нарушил Филипп:
   - Значит, группа может вернуться в "Гнездо" врассыпную?
   - Да.
   - Санкции к группам, потерявшим кого-то из своих членов?
   - Не предусмотрены.
   - Контрольные отметки расположены на открытой местности?
   - Нет.
   - То есть они могут быть засыпаны снегом, завалены буреломом?
   - Да.
   Филипп замолчал, все стояли не шелохнувшись. Только Ташка, стоявшая рядом
с любимым и державшая его за  руку,  тихонько  стиснула  его  ладонь  своими
пальцами. И Филипп вновь спросил:
   - Как контролируются наши действия на маршруте?
   - Никак.
   - А если кто-то, добравшись  до  первой  отметки,  просто  развернется  и
двинется напрямую к конечной точке?
   Куратор пожал плечами:
   -  Никаких  расспросов,  никаких  расследований  проводиться  не   будет.
Сведения о порядке прохождения последнего теста объявлены личной тайной.
   Филипп обернулся и посмотрел на товарищей.  И  заметил,  очевидно,  в  их
глазах, кроме внутреннего напряжения, еще что-то такое, от  чего  его  лицо,
когда он снова повернулся к куратору, было окрашено легкой улыбкой:
   - Мы готовы, куратор.
   Тот молча кивнул. Казалось, он сух и бесстрастен, как прежде,  но  в  его
голосе все почему-то почувствовали отзвук этой улыбки.
   - Добро. - Куратор вновь коснулся какой-то клавиши на наручном пульте,  и
висевший на стене плоский плазменный экран засветился. - Вот карта маршрута.
Места расположения контрольных точек отмечены с точностью до 0, 6 километра.
Запомнили?
   Филипп молча кивнул.
   - Открываю.
   Высокие двустворчатые двери  с  легким  скрежетом  разошлись  в  стороны,
образовав  узкую,  шириной  сантиметров  сорок   щель,   в   которую   порыв
пронизывающего ветра тут же вогнал облако снежной пыли.
   - С богом, дети. - Всегда спокойный  голос  куратора  дрогнул,  но  никто
этого уже не заметил.
   Десять стройных, практически обнаженных фигур гуськом,  одна  за  другой,
скользнули в щель и легким  бегом  двинулись  вперед,  в  метель,  в  мороз,
оставляя за собой узкие следы  босых  ног,  которые  мгновенно  затягивались
бешено клубящейся поземкой. Наконец силуэт последнего исчез в ревущем мареве
вьюги. Куратор вздохнул и, коснувшись пульта, заставил створки  ворот  снова
сомкнуться. Он еще несколько  мгновений  постоял,  задумчиво  поглядывая  на
закрывшиеся ворота, тяжело вздохнул и двинулся в обратный путь, в опустевшую
секцию...
   За последующую неделю последний тест прошел весь второй курс  Терранского
университета. Максимальное время прохождения теста составило шесть суток. Но
за все время теста ни одна группа не добралась до последнего пункта маршрута
врассыпную.

***

   - Спасибо!
   Ташка с улыбкой  помахала  проводнице.  Та  улыбнулась  в  ответ  и  тоже
помахала рукой, затем поднялась наверх, откинула ступеньку и закрыла тяжелую
дверь вагона. Поезд дернулся и начал медленно набирать ход. Ташка подождала,
пока  длинная  зеленая  змея  не  уползет  со  станции,  проводила  взглядом
последний вагон с горящим красным огоньком и, подхватив чемодан, направилась
к неказистому, облупленному зданию вокзала.  Она  не  была  дома  два  года.
Прошлой зимой Ташка осталась на каникулы в  Москве  и  вволю  нагулялась  по
барам, кафешкам и дискотекам, а летом  совершенно  бесстыдно  напросилась  в
гости к знакомой с факультета природных  ресурсов,  которая  была  родом  из
Джемете, и всласть накупалась и назагоралась на роскошных  анапских  пляжах.
Ну а эту зиму они провели в "Гнезде"...
   На привокзальной площади, считавшейся в Узловой чем-то вроде Сохо, в этот
поздний час было довольно  малолюдно.  Из  шести  столбов  освещения  фонари
горели только на двух. У тупиков тускло светили  лампочками,  прикрепленными
под козырьками, две палатки со стандартным винно-сникерсным набором,  причем
Ташка могла дать голову на отсечение, что, несмотря на  запрет,  там  из-под
полы приторговывают и водкой. Уж  ночью  наверняка.  Прямо  напротив  горела
вывеска какой-то новой забегаловки с претенциозным названием  "Монте-Карло".
Половина лампочек внутри вывески перегорела, и она выглядела так  же  убого,
как и все окружающее. Ташка усмехнулась. А чего еще можно  было  ожидать?  В
Узловой время остановилось.
   Когда она, распахнув дверь, шагнула в сени, из горницы  донеслись  гулкие
удары стареньких ходиков. Ташка замерла.  Она  столько  раз  за  свою  жизнь
засыпала и просыпалась под их все еще звонкий и такой теплый, домашний  бой,
что у нее невольно перехватило дыхание. Тут из горницы послышался глуховатый
голос матери:
   - Отец, дверь хлопнула, пришел кто?
   Ташка улыбнулась и, толкнув дверь, шагнула вперед. Перед ней стоял  отец.
В руках у него были блестевшие от воды чашки с  блюдцами.  Наверное,  они  с
матерью только что пили чай, и мать, по заведенной привычке, пошла разбирать
постель. А папка принялся за мытье посуды. Он всегда был  немного  рохлей  и
подкаблучником, ее папка. Мать работала кассиром на станции и была в Узловой
фигурой заметной, а отец был простым рабочим ремонтных  мастерских...  Когда
он увидел Ташку, у него задрожали руки и он,  торопливо  поставив  чашки  на
стол, начал суетливо вытирать руки фартуком. О боже, как просто стало читать
на лицах и в душах людей после прошедшей зимы!  Ташке  было  абсолютно  ясно
все, что творилось в его душе. В тот теперь  уже  казавшийся  таким  далеким
вечер, когда она прибежала домой в истерзанной  одежде  и  с  окровавленными
ногами, он схватил топор и, яростно вращая глазами, выкрикнул:
   - Кто?!
   Но когда она, захлебываясь слезами, назвала  своих  истязателей,  у  отца
точно так же задрожали руки, и он выронил топор.  Потому  что  один  из  тех
подонков был сын начальника станции, а  выше  власти  в  Узловой  просто  не
существовало...
   Однако  сейчас  все  это  казалось  далеким   и   незначительным.   Ташка
улыбнулась, поставила чемодан и, шагнув  вперед,  обняла  отца  и  прижалась
щекой к его колючему лицу, обросшему за день короткой щетиной:
   - Здравствуй, папка.
   Он вздрогнул, и она поняла, что вся боль, что  копилась  в  нем  эти  два
года, пока она не переступала  порога  родного  дома,  который  не  смог  ее
защитить, вдруг как-то  разом  его  отпустила.  И  отец  не  выдержал  этого
облегчения, из его  глаз  градом  покатились  слезы.  Тут  из-за  занавески,
скрывающей проем в соседнюю комнату, выскочила мать и, бессильно проговорив:
   - Доченька... приехала... - опустилась на стоящую у двери лавку...
   На следующее утро Ташка проснулась оттого,  что  солнечный  луч,  нащупав
щель между неплотно задернутыми занавесками, заплясал на ее лице. Она кошкой
потянулась на своей кровати и радостно рассмеялась наступившему дню. В ту же
секунду на пороге ее комнатки появилась мать.
   - Доброго утра, доченька. - Мать просеменила  по  комнате  и  присела  на
краешек кровати. - Доброго тебе утра. - Она несколько  мгновений  любовалась
на свое дитя, которому жизнь в  столице  явно  пошла  на  пользу,  и,  вдруг
спохватившись, всплеснула руками:
   - Да я ж вчера так и не спросила, ты к нам на все каникулы али как?
   - Я думаю, недели на  четыре,  может,  пять.  Через  две  недели  приедет
Филипп, и мы поживем у вас. А потом поедем к его родителям.
   Мать  Понимающе  кивнула.  О  Филиппе  родители  уже  знали.  Вчера   они
проговорили до двух  часов  ночи.  Казалось,  папу  с  мамой  интересовал  в
подробностях каждый день, который  их  ненаглядная  дочь  провела  вдали  от
родного очага. Мать замялась, а затем робко заговорила:
   - Тут это... доченька, я при отце не хотела... Башмачников сын ко  мне  в
кассу почитай каждую неделю заходит, все про тебя  спрашивает.  Башмачниковы
ноне большую силу взяли. Куда там прежние времена!  Башмачников  сын  энтим,
новым русским заделался, машину себе купил новую, дружков у него куча. Ты бы
это, поостереглась, что ли. Может, твоему мальчику и не приезжать пока, а то
кто его знает, как оно может повернуться.
   От сквозящей в ее словах безысходной беззащитности у Ташки заныло сердце.
Нет, Его Высочество прав, иначе с  этим  не  справиться...  Но  на  ее  лице
появилась лишь спокойная улыбка человека,  уверенного  в  своей  способности
встретить достойно любую неожиданность:
   - Не беспокойся, мама, все  изменилось.  Теперь  мне  любые  неприятности
нипочем. Можешь мне поверить..
   Мать несколько мгновений с тревогой всматривалась в  лицо  дочери,  затем
сокрушенно вздохнула:
   - Ну что ж, тебе виднее.
   Вечером, когда они расправились с праздничным  ужином,  на  который  мать
пригласила соседку с мужем и товарку,  работавшую  в  привокзальном  буфете,
Ташка  извлекла  из  чемодана  легкую   куртку,   с   эмблемой   Терранского
университета во всю спину и, накинув ее на плечи, махнула родителям:
   - Я пойду прогуляюсь.
   Мать приветливо кивнула.
   - Иди, иди...
   Отец, привстав с места, окинул ее тревожным взглядом. Ташка  успокаивающе
махнула рукой:
   - Я недалеко, к Люське схожу.
   Отец тоже кивнул и опустился на место. Все старшие  уже  чинно  расселись
перед     телевизором.     Наступил     час     традиционного     очередного
мексикано-бразильского телесериала.
   Солнце уже садилось. Ташка, не торопясь, прошла по знакомой улице, вдыхая
терпкие ароматы наливающихся соком яблок, крыжовника  и  вишен,  свернула  в
проулок и вышла к  косогору.  Багровый  глаз  уходящего  на  покой  дневного
светила  пронзал  окружившие  его  тучи,   подтверждая   народной   приметой
объявленный прогноз погоды. Вниз, к реке, вела  деревянная  лестница.  Ташка
несколько минут постояла, вспоминая, как она жаркими летними  утрами  бегала
по этой лестнице с подружками, потом повернулась и двинулась вдоль обрыва  в
сторону почты. Люська подождет, а сейчас ей неожиданно захотелось  позвонить
Филиппу.
   Поговорив с Филиппом, она вышла  из  здания  почты  и,  остановившись  на
верхней  ступеньке  старенького   крыльца,   задумалась.   Идти   к   Люське
расхотелось, а дома тоже делать было особо нечего. В принципе, она  взяла  с
собой ноутбук и  несколько  CD  с  лекциями  Кембриджского  университета  по
английскому и международному праву на английском  языке,  но  работать  тоже
как-то не хотелось. И тут сбоку раздался знакомый голос:
   - Ба-а, кого мы видим?  Наталья  Ильинична,  ма-а-асковская  студентка  в
родные места пожаловала! Наше вам с кисточкой.
   Ташка  медленно  обернулась.   Младший   Башмачников   подматерел,   стал
мордастее, да и брюшко уже  заметно  выпирало  из-под  ремня,  но  хозяйский
взгляд и полупрезрительно оттопыренные губы остались все те  же.  Он  был  в
джинсах, джинсовой рубашке и  дорогом  клубном  пиджаке  в  крупную  клетку,
выглядевшем в подобном сочетании просто  нелепо.  Справа  и  слева  от  него
торчали две размалеванные девицы, одетые с такой же вызывающей  безвкусицей,
что, впрочем, не слишком бросалось в глаза, поскольку  одежда  на  них  была
максимально минимизирована. В одной из этих  ряженых  куколок  Ташка  узнала
свою давнюю подружку Люську. Руки  Башмачникова  по-хозяйски  устроились  на
обнаженных плечах девушек. Возможно, год назад подобная встреча заставила бы
Ташку испуганно вздрогнуть или вообще повергла бы ее в  паническое  бегство,
но теперь этот разо-жравшийся местный кобель показался ей настолько  нелепым
и смешным, что Ташка не выдержала и расхохоталась.
   - О боже, как ты нелеп, Башмачников!
   Вот уж этого он никак не ожидал:
   - Чего-о-о?
   Ташка, вздрагивая от смеха, пояснила:
   - Уж если у тебя вдруг появились деньги  на  дорогие  вещи,  ты  хотя  бы
поинтересуйся, что с чем можно носить. А то этот пиджак... он на тебе...  о,
господи... как  на  корове  седло!  -  И  она  снова  закатилась.  Продолжая
хохотать, она спустилась по ступенькам и, махнув подруге:
   - Привет, Люська, - направилась к дому.  В  общем-то,  сегодня  получился
совсем неплохой денек.
   На следующий день она все-таки решила навестить подружек,  но  стоило  ей
выйти за калитку, как стоявшая чуть поодаль ярко-алая  99-я  с  затемненными
стеклами коротко бибикнула, и из раскрытой дверцы показалась морда  младшего
Башмачникова:
   - Куда подвезть?
   Ташка  остановилась.  Похоже,  тачка  была  предметом   особой   гордости
Башмачникова. Она была  увешана  таким  неимоверным  количеством  спойлеров,
антикрыльев  и  всяких  иных  причиндалов,  большинство  из   которых   было
хромировано, что от этого великолепия рябило  в  глазах.  Все  тот  же,  как
называл это куратор, ковбойский вкус: если уж шляпа, то  с  самыми  широкими
полями, если уж машина - то самая длинная, если уж  бахрома  -  то  даже  на
пупе. Ташка подняла голову и ехидно посмотрела на Башмачникова:
   - Знаешь, милый, я не привыкла ездить на таких роскошных  машинах.  Лучше
уж я пешочком, - и, растянув губы в насмешливой улыбке, гордо  прошествовала
мимо.
   Люська ковырялась с матерью в огороде. Когда Ташка поздоровалась с  ними,
мать Люськи тут же заохала и побежала ставить чай, а Люська буркнула  что-то
в ответ и вновь склонила голову, укутанную до бровей платком,  над  грядкой.
Ташка удивленно пожала плечами  и,  подойдя  поближе,  прикоснулась  к  руке
подруги:
   - Люська, ты чего?
   Та замерла, потом медленно разогнулась и повернулась к ней. Ташка  ахнула
- весь левый  глаз  подруги  представлял  собой  огромный  заплывший  синяк.
Несколько минут они молчали, а затем Люська тихо заговорила:
   - Ты-то уехала, а от него тут совсем никому проходу  не  стало.  Меня  он
подстерег считай там же, где и тебя, у колокольни. Только тебя он только сам
испробовал, а меня еще  и  дружкам  дозволил.  -  Люська  помолчала,  потом,
вздохнув, добавила:
   - А это он вчера, когда ты его обсмеяла, злость свою срывал.
   Ташка, словно не веря, качнула головой:
   - И что же, на него никакой управы? - От расстройства у  Ташки  даже  сел
голос. - А куда милиция-то смотрит?
   Люська ядовито огрызнулась:
   - А что ж ты сама, подруга, в милицию-то не побежала, чай он тобой на три
месяца раньше попользовался? - и, чуть погодя,  безнадежно.  -  Какая  здесь
милиция! Башмачников-то старший нынче не просто начальник -  хозяин!  Все  в
округе куплено.
   Ташка зажмурилась. Когда вчера после материных слов она прикидывала,  как
уладить ситуацию, то самым безболезненным способом ей показалось предстать в
глазах младшего Башмачникова этакой столичной стервой, которая зло кусает  и
которую лучше оставить в покое. И  все  ее  эскапады  постепенно  продвигали
ситуацию именно  в  этом  направлении.  По  ее  расчетам,  все  должно  было
разрешиться через пару дней, когда этот боров должен был попытаться вновь ее
изнасиловать. Что ж, она и не  думала  ему  в  этом  препятствовать,  просто
собиралась  ему  показать,  что  одно   дело   запрыгнуть   на   испуганную,
захлебывающуюся слезами девчонку, а другое - трахать похохатывающую  стерву,
попутно громогласно комментирующую  мужские  достоинства  насильника  и  его
ближайшие перспективы на этом поприще. Так и импотентом недолго  стать.  Так
что к приезду Филиппа Башмачников должен был  бы  начать  при  ее  появлении
мелко вздрагивать, креститься и  бормотать:  "Свят,  свят".  Но  сейчас  она
поняла, что дело здесь не только и даже не столько в  ней.  Эту  тварь  надо
остановить. Немедленно. Не дожидаясь, пока он  совершит  что-то  такое,  что
взорвет сонный мирок Узловой. А это требовало совершенно  другого  расклада.
Она повернулась к Люське:
   - Ладно, подруженька, не переживай. Скоро все это кончится.
   Люська встревоженно вскинулась:
   - Ташка, ты чего? Ты только не напридумывай никаких глупостей, слышишь?
   Ташка удивленно воззрилась на подругу:
   - Глупостей? О чем ты?
   Люська  несколько  мгновений  напряженно  вглядывалась   в   нее,   потом
облегченно выдохнула:
   - Просто... у тебя вдруг глаза стали такие... злые-злые и... страшные.
   Ташка молча кивнула, прижала голову подруги  к  своей  груди  и  пошла  к
калитке.
   Снаружи ее ждало  уже  четыре  машины.  Хроми-рованно-спойлерная  уродина
Башмачникова впереди  и  три  машины  попроще  -  чуть  дальше.  Башмачников
картинно развалился на капоте,  а  его  прихлебаи  стояли  рядом  со  своими
машинами. Все окрестные лавочки были  туго  забиты  дедушками  и  бабушками,
собравшимися посмотреть, как  будет  развиваться  ситуация,  а  за  заборами
мелькали головы  представителей  подрастающего  поколения.  Ташка  внутренне
усмехнулась. Идеальный расклад.
   Завидев Ташку, Башмачников привстал с капота и, шагнув к ней, со словами:
"Ладно, чегомаисси-то, поехали культурненько отдохнем" попытался ухватить ее
за плечо. Захват, разворот ладони, подсечка, толчок в  локоть...  и  куратор
мог бы ею гордиться. Башмачников своей собственной головой вдребезги  разнеб
лобовое стекло  своего  аляповатого  автомобиля.  Впрочем,  со  стороны  это
казалось всего лишь случайностью. Дебелый Башмачников  всего  лишь  неудачно
споткнулся о ее ногу, причем как раз в тот момент, когда девушка скинула его
руку со своего плеча. Ташка выпустила вывернутую руку, сделала шаг  назад  и
звонко, так, чтобы было слышно бабушкам  даже  на  самых  дальних  лавочках,
произнесла:
   - Если ты, урод, еще раз коснешься меня своими ручонками, я  оторву  тебе
яйца, - и, презрительно фыркнув, добавила:
   - Будет у нас в Узловой первый в ее истории евнух.
   После чего кошачьей походкой профланировала мимо башмачниковских  холуев,
буквально кожей ощущая, как от них несет  похотью.  Что  ж,  это  только  на
пользу, они будут у