тоже подошел.
Свое рабочее имя он вынес со двора - Саймон.
     - Я это давно вычислил, только, знаешь, боюсь себе признаться, -
говорил Мастер. - Очень уж неприятно сознавать, что какие-то дяди всю
твою жизнь к чему-то тебя готовили. Кто его знает - может, мы все
уроды... И я главный. Никогда не хотел быть главным. Нигде, ни за что.
Ответственности не терплю. За Карму вот готов отвечать, а за человека
- нет. А со Школой странно так вышло - понимаешь, Док, я их всех
полюбил. Ненормальных...
     - Вы не ненормальны, - мягко поправил Доктор. - Просто у вас
нестандартная энергетика. И от этого, в частности, такой удачный склад
характера - почти у всех. Одно с другим увязано... Нет, вы в порядке.
У меня же богатый материал для сравнения. Я почему начал разговор про
эти проклятые файлы? Ведь раньше к нам на Базу поступали самые разные
люди. Попадались очень интересные экземпляры. Как я сейчас понимаю, мы
их тестировали для работы в спецслужбах. Но иногда клиентов привозили
- именно привозили, - в состоянии легкого ступора, очень странного
такого... как бы тебе объяснить - ты же не знаешь нашей работы, нашей
терминологии... в общем, непонятного ступора. Я бы назвал это
"зомбирование". Это было тогда модное слово. Им здорово баловались
газеты.
     - Это когда было?
     - Во второй половине восьмидесятых. И самом начале девяностых.
Давно, в общем. И вот, с этих зомби нужно было снять данные по
энергетической активности. Мы, разумеется, уперлись - что еще за живые
трупы, откуда взялись? А нам вежливенько указали на место - работайте,
товарищи. Мы и работали... Ты же понимаешь!... - встрепенулся Доктор.
     - Я понимаю, - сделал успокаивающий жест Мастер. - Не чувствую,
но понимаю.
     - Я же разрабатывал систему форсирования, - продолжал
оправдываться Доктор. - Мы мечтали превратить всех людей в сенсов...
     - Расслабься, - попросил Мастер. - Ты сделал большое дело. Если
бы не ты, нас всех давно бы съели. На тебя вся Школа молится. Давай!
     - В общем, пришел однажды файл, который меня ошеломил. Это был
первый случай, когда в графе "рабочее имя" это самое имя стояло. И
номер файла был очень короткий, без всяких дробей. Как сейчас помню -
ноль двадцать восемь, - Доктор прищурился на Мастера и предугадал его
вопрос. - У тебя не менее интересный номер. Сто пять.
     Мастер глядел в стол, на его сигарете нарос длинный столбик
пепла. Карма, не поворачивая головы, вращала карими глазами - с
Доктора на Мастера и наоборот. Сегодня Доктор ей явно не нравился.
     - Но главное, - продолжил Доктор, выдержав небольшую паузу в
ожидании реакции Мастера и ничего особенного не разглядев, - это было
совершенно невообразимое рабочее имя. Настолько странное, что я еще
подумал - что они там, у себя, в индейцев, что ли играют? Очень
романтическое имя - Стальное Сердце. И смех, и грех. Вот. А человек
взял, да и не приехал. Как я потом узнал, его просто не сумели
привезти...
     Карма встала, потянулась, отодвинула Доктора вместе со стулом,
вышла из кухни и тяжело рухнула в коридоре. Мастер курил, ссутулившись
и опустив голову так, что волосы закрыли глаза - от этого Доктору
казалось, что он говорит в пустоту.
     - Странное имя, - сказал Мастер, не поднимая головы.
     - Слишком длинное, да?
     - Бессмысленно длинное. Неудобное. Действительно романтическое -
до дури, выспренное какое-то. Нескромное даже. Нужна чертовски веская
причина для того, чтобы кто-то получил такое имя.
     На слове "нескромное" Мастер слегка запнулся, и Доктор подумал -
уж ты-то, пижон, от такого имени не отказался бы. Ты сейчас мучительно
соображаешь, чем же этот "ноль двадцать восьмой" круче тебя, если вы
оба вроде как одной крови...
     - Ты ведь знаешь, - сказал Мастер, отбрасывая волосы со лба, -
как называются в Школе мобильные группы. Группа Раз, группа Два,
группа Три и группа Фо. В смысле - four, четыре. Коротко и четко.
Почему радиотелефонисты говорят не "пятьдесят", а "полсотни"?
     - Когда помехи в эфире, не спутаешь с "шестьдесят", - блеснул
эрудицией Доктор.
     - Точно. Все должно быть утилитарно. Действительно странное имя,
вот почему я так задумался. Прости, я внимательно слушаю.
     - Я тоже в свое время обалдел от этой клички, - признался Доктор.
- Просмотрел файл очень внимательно. И вдруг увидел, что одна страница
изъята. Представляешь? И это страница, где фиксируются общие данные по
взаимодействию со сложными системами. То есть, насколько человек
поддается контролю и сам способен влиять на других. А это хитрая
страничка, друг мой. Там отмечаются голые факты. Она может быть
заполнена только по оперативным донесениям... Страницы в файле
довольно тонкие. А страницу общих данных заполняли, видимо, с нажимом.
И кое-что отпечаталось на следующей. Так я узнал несколько
интереснейших вещей. Во-первых, что страница была плотно исписана вся!
Представляешь?
     - Нет, - честно признался Мастер. - Стараюсь...
     - Во-вторых, мне удалось разобрать запись, которая должна
заинтересовать тебя. Там в графе "уровень обмена" было написано то же,
что и у тебя - "Ментальный блок".
     Мастер выпрямился и потянулся за новой сигаретой.
     - Точно, точно... - пробормотал он. - Обещал меня ошарашить? Вот,
ты меня и ошарашил.
     - Только не пойди по ложному следу, - предупредил Доктор. - И не
расстраивайся, но тебе до этого человека оч-чень далеко. Так вот,
кроме того, в графе "особые отметки" я увидел странный знак. Там
стояла большая и четкая буква "П". И вопросительный знак. И не будь я
сенс, если всю книжку не прошивало насквозь едва-едва заметное, но так
и не стершееся пятно. Тот, кто ставил этот знак, сделал это в страхе,
да еще в каком! С полными штанами. И вообще, как я сейчас понимаю по
некоторым признакам, этот файл часто брали в руки испуганные люди.
Этого файла боялись, и очень. Разумеется, я начал потихоньку копать,
что же это за "пэ-вопрос". Представь себе, чтобы найти ответ,
понадобились годы!
     - Подумаешь! - усмехнулся Мастер. - Тут полжизни сообразить не
можешь, что с тобой происходит...
     - Пока большевиков не поперли и система не рассыпалась, прояснять
эту историю со Стальным Сердцем было попросту опасно, - продолжал
Доктор. - Но я о ней помнил. А потом оказалось, что ее знают многие -
это я, сидя на Базе, ничего не видел и не слышал. Да со мной и знаться
не хотели! Продался гадам. Так ведь я им не за похлебку продался! И не
за шкуру свою...
     - Ну, потом-то тебе поверили, - сказал Мастер.
     - Да, - грустно сказал Доктор. - Но только потом. А, ладно! Это я
так, жалуюсь. И вообще, я об этом не думаю. Я совершил открытие,
верно? Меня все зауважали. Да? Ну, вот и хорошо. Главное - я совершил
локальное открытие. Никаких революций. Никакого всеобщего счастья! Я
просто усовершенствовал то, что уже было. Нам разум дал стальные руки
- крылья! - Доктор заглянул в рюмку. - Вот та сука, которая выдумала
психотронную пушку - вот она действительно совершила революцию. Я убил
бы ее, если бы знал, где найти.
     - Так психотронные пушки все-таки существуют? - спросил Мастер.
Глаза его сузились.
     Доктор тяжело вздохнул.
     - Ты из нее стреляешь иногда, - выдохнул он, отворачиваясь и
сжимая кулаки.
     Некоторое время Мастер сидел молча, разглядывая Доктора в упор.
Потом взял рюмку, налил себе на самое донышко, выпил, закурил и
сказал:
     - А вот теперь, дорогой мой Доктор, кончаем врать и начинаем
говорить только правду. Файлы... Как я понимаю, это были личные дела
подопытных из знаменитой "Программы Детей". Так? А Стальное Сердце...
Его настоящее имя случаем не Тимофей?
     - Откуда ты... - пробормотал Доктор обескураженно.
     - Оттуда, - невесело улыбнулся Мастер. - Судя по всему, именно
оттуда. Но если я выжил, значит... Хм-м, как все интересно... Слушай,
Док. Налей-ка ты себе полную. Заслужил.


                                *****

                             Процесс выгула осложняется тем, что
                             собаки этих пород часто крайне враждебно
                             относятся к другим собакам.


     - Когда полосу сдаешь? - осведомился Гаршин, копаясь в ящиках
стола.
     - Завтра, - лениво сказала Таня, откидываясь в кресле и выпуская
дым в потолок. - По графику.
     Гаршин захлопнул средний ящик, потянул нижний, потом дернул, тихо
выругался, и рванул изо всех сил. Стол затрясся, и Тане на колени
спланировало несколько машинописных листов, обезображенных до полной
неразборчивости гаршинской синей ручкой.
     - Где-то здесь было... - бормотал Гаршин, что-то со скрипом
раздирая. Появилось и уперлось в столешницу обтянутое застиранной
джинсой колено. Стол нервно приплясывал, но не уступал.
     - Э! - воскликнула Таня, выпрямляясь в кресле. - Начальник! Это
что за материал?
     - Какой? - спросил из-под стола Гаршин, продолжая рвать на себя.
     - Вот этот!
     - Не вижу, - сообщил Гаршин голосом честным, но излишне
напряженным. Стол издал придушенный звук и наконец замер.
     - Я повешусь, - горько сказала Таня, бросая листки обратно в кучу
бумаги на столе. - Ты просто не понимаешь... не понимаешь, с каким
трудом Кузя это добывал. Он втирался к ним в доверие почти год.
     - Ерунда, - отрезал Гаршин, появляясь вновь в кресле редактора
отдела. В кулаке он сжимал вырванную из зубов стола добычу - громадный
толстый конверт. - Если входить в тему год, ничего путного уже не
напишешь. Что Кузьмин и доказал своим материалом. Он стал принимать
тему слишком близко к сердцу. А это уже не журналистика. Это
литература.
     - Если бы ты там был... - начала Таня, но Гаршин показал ей рукой
- замолкни. Когда Гаршин переходил на жесты, это означало, что
разговаривать на данную тему он просто не будет. Таня вздохнула.
     - Не сутулься, - приказал Гаршин. - Я еще могу сутулиться, в мои
годы и с моими заботами. И то, как видишь, хожу прямо и крест свой
несу безропотно...
     - Хочешь заодно и мой - до кучи? - поинтересовалась Таня,
отворачиваясь, но плечи все-таки расправив. - В том смысле, что Кузю я
к тебе пришлю, когда он спросит. Я в литературе мало понимаю. В
отличие от вас, мэтр.
     - Присылай, - согласился Гаршин, укладывая конверт поверх бумаг и
припечатывая его сверху ладонью. - Я ему все объясню. Ты что,
действительно не понимаешь, что материал слабый?
     - Может, на твой взгляд он слабый. Ты такие материалы бракуешь
каждый день. Но сначала-то ты их читаешь! И эта тема для тебя,
конечно, уже пройденный этап. А подписчики ахнут! Они-то еще не в
курсе...
     - Сомневаюсь, что они ахнут, - желчно сказал Гаршин. - Скорее
охнут. А в конце месяца подписка ухнет. А главный, между прочим, вчера
именно этот вопрос поднял. И тоже ухнул - этим вопросом по моей
голове. Было очень больно.
     - За что? - удивилась Таня. _ Хвалил ведь две последние полосы.
     - Вот то-то, что хвалил. А теперь посмотрел наш план и говорит,
что перехвалил. Везде, говорит, одно и то же - страшилки для пугливых
дамочек. Хочу, говорит, чтобы меня удивили. А если удивлять не можете
тогда непонятно, зачем вообще газете "аномальная" полоса. Задача
которой - удивлять и наводить на размышления...
     Таня сникла. Она пыталась найти тему, которая могла бы всерьез
удивить главного редактора.
     - Его-то, чайника, удивить можно, - сказал пренебрежительно
Гаршин, глядя на Таню сверху вниз и наблюдая, как у нее идет
мыслительный процесс. - Вот ты подумай, как меня удивить. Это и будет
тот уровень, на который следовало бы вывести и твою полосу и вообще
все, что выдает наш дохлый отдел.
     Таня затравленно посмотрела на Гаршина. Чем можно удивить этого
прожженного журналюгу, тощего и некрасивого циника пятидесяти лет от
роду, она точно не знала.
     Гаршин рассматривал Таню, в который раз удивляясь, почему она
внушает ему такие странные, почти отцовские чувства. Таня была барышня
яркая, но на гаршинский вкус слишком крупная. Шатенка, волосы уложены
в пышную гриву, вон хвост какой... умные зеленые глазищи, вообще очень
привлекательное лицо. И фигура что надо, но рост как у манекенщицы.
Таких Гаршин опасался, себе в этом не отдавая отчета. И жена у него
была крохотная. А сын пошел в отца - длинный, тощий и нескладный, уже
в шестнадцать обгоняющий папу в росте. Гаршин прижимал к столешнице
конверт и думал сразу обо всех - о жене, сыне, Тане... Сейчас он
конверт откроет и выпустит из него свору разъяренных псов.
     Кем-то нужно пожертвовать. Конечно, Гаршин Татьяну любит, он
фактически научил ее писать, он привык к ней, и именно ей передал бы
свое кресло в случае возможного повышения. Конверт начал жечь руку,
Гаршин ее убрал. "Кого-то нужно отдать. Пусть это будет она, а не я. У
меня семья. Еще у меня язва. От этой проклятой работы, от этой
бестолковой жизни. А у нее? Да ничего серьезного. Какой-нибудь
богатенький мальчик, который гордится тем, какая у него красивая
игрушка. Ну, родители... - при мысли о родителях Гаршин поежился. -
Стоп! С какой стати я решил, что это так опасно? Она бывала уже в
опасных местах, и ничего, обходилось. А здесь материал фактически
заказной. Все! Они хотели женщину - они ее получат. А что они с ней
будут делать, от нее зависит. Не маленькая". Он вдохнул побольше
воздуха и представил себе, как разбегается и запросто прошибает лбом
воображаемую стену.
     Таня, оправившись от причиненного ей Гаршиным расстройства, ждала
указаний. Отразившееся в глазах начальства смятение чувств она
правильно увязала с содержимым конверта и теперь старалась пробуравить
взглядом плотный картон. "В конверте явно бомба. Судя по размеру -
фотографии. Давай, начальник, показывай, Ты-то знаешь, как удивлять.
Ты еще при большевиках снежного человека ловил - и тебе ведь
разрешали... А раз не поймал - значит и не было его. Такая вот сложная
социальная функция у "аномального" репортера - зацепиться за бредовую
идею и доказать народу одно из двух: да или нет. А то, что в обоих
случаях тебе не верят... Издержка профессии".
     - Так! - выдохнул Гаршин. - Нам поставлена задача удивлять и
наводить на размышления. Я предлагаю эту установку выполнить, а лучше
всего - перевыполнить. На сто процентов. Даже приказываю! - тут Гаршин
внезапно сбавил набранные было обороты и кисло заключил: - Будем
пугать. И наводить ужас...
     - Не впервой, - утешила Таня. - Погоди, начальник, а почему это
тет-а-тет?
     - Потому что касается только нас с тобой. Считай это признанием
твоего профессионализма. Здесь нужно будет сработать четко, оперативно
и с холодной головой. Беллетристы вроде господина Кузьмина не
справятся. И более того - пока не сдашь материал и не получишь мое
"добро", никому ни слова. Ясно?
     - Нет, - сказала Таня. Порядком обескураженно сказала.
     - Поясняю. Срок - неделя, объем - сколько можешь. Возможно -
полоса. А тема - вот...
     Гаршин открыл конверт и передал Тане несколько фотографий. Таня
машинально пересчитала их - пять. Картинка была неясная, вся в мелкой
"крупе", снимали ночью, на плохо освещенной улице, вероятно - с
большого удаления, "телевиком". И была эта картинка на всех листах
одна и та же, только в развитии, в движении, ее "отстреляли"
профессиональной камерой. Между кадрами было, наверное, по полсекунды
- значит, всего на фотографиях поместилось не больше трех секунд
действия. И действие это поглотило Таню с головой.
     С одной стороны, на первой фотографии не было ничего
сверхъестественного. Корма большой машины, явно джипа. Трое мужчин в
зимней одежде, похожей на армейскую - пухлые куртки с широкими
воротниками из искусственного меха. И глядящая прямо в объектив
здоровенная лохматая псина.
     В то же время, снимок кишел загадками. Там, где у нормального
джипа имеется заднее колесо, у этого было два! Куртки мужчин, похожие
на зимние танковые комбинезоны, обтягивала сложной конструкции
портупея, вся увешанная плохо различимыми приспособлениями. А вот
головной убор у каждого оказался свой: у одного что-то вроде
шлемофона, у другого просто ушанка, у третьего - вязаная шапочка с
легкомысленным помпоном. Мужчина в шлемофоне держал в руке длинный
плоский футляр - почти как от электрогитары. И собака... На первый
взгляд, ничего особенного. Таня легко поняла, что это за зверь. Но
ростом этот зверь был побольше метра!
     Следующая картинка. Собаки нет - только в нижнем обрезе торчит
пышный, загнутый кверху хвост. Видимо, собака движется к оператору.
Примите наши соболезнования... Мужчины стоят на месте. Тот, что в
шапке, указывает рукой в объектив. Все-таки, отчаянные ребята
фотограферы. Я бы са-амым краешком глаза посмотрела на такую компанию
- и ножками, ножками...
     Еще снимок. Почти без изменений. Хвоста уже не видно, мужчина в
шлемофоне, кажется, раскрывает свой футляр.
     Еще два снимка. Две фазы одного движения. Двое быстро смещаются
вперед, а третий разворачивается к объективу, сжимая в руках
диковинную штуку. Даже по тому, как он ее держит, ясно, что это
оружие. Длинный прямоугольный ствол, какие-то рукоятки, выступ
наподобие магазина, кажется, есть приклад. Таня сменила фотографию, и
ей открылся первый снимок - оказывается, она уже пролистала всю пачку.
     - Ну, как? - спросил Гаршин, пристально наблюдавший за Таниной
реакцией.
     Таня постаралась вести себя  профессионально.
     - Жалко, нет следующего кадра, - сказала она.
     - Там белое пятно. Затвор открылся как раз в тот момент, когда
эта штука, - Гаршин ткнул пальцем в оружие на снимке, - выпалила прямо
в объектив.
     - Кому это так повезло?
     - Одному свободному художнику. Ты его не знаешь, он у нас почти
не публиковался. Специалист по экстремальным съемкам. Давно охотился
за этой милой компанией. И вот - отснял...
     - Да-а, - протянула Таня глубокомысленно. - Это тебе не летающие
тарелки.
     - Точно, - подтвердил Гаршин. - Это симпатичные добрые ребята. И
прелестная собачка.
     - Собачка - кавказская овчарка. Только очень уж большая. Даже
слишком. Весит, наверное, килограмм под сто.
     - Откуда знаешь? - удивился Гаршин. - Кавказская?
     - Всегда мечтала о собаке, - объяснила Таня, - да вот как-то не
получилось. Лучше всего разбираются в собаках те, у кого их нет. А
кавказы - вообще моя слабость.
     - И этот пес, ты считаешь, чересчур велик?
     - Трудно сказать. Большой. Но они бывают даже выше метра в холке.
А так - сантиметров восемьдесят... девяносто. Меньше дога, например.
Но рост здесь не главное. Это очень серьезные песики, начальник.
Пай-мальчики таких не заводят.
     - Ну, что ж, - сказал Гаршин. - С этой стороны ты подготовлена.
Это хорошо. Я, например, собак побаиваюсь. А серьезных - особенно. Что
еще заметила?
     - Ничего, - Таня, снова перелистала снимки. Ей стало вдруг не по
себе. "Да, будит воображение, ничего не скажешь. Собаки, которые сразу
бросаются, и люди, которые без раздумий стреляют. И из чего, хотелось
бы знать? И, главное - зачем?"
     - В последнее время, - начал Гаршин издалека, - в нашем милом
городке появилась одна интересная достопримечательность. Тебе машина
эта не знакома?
     - Какой-то джип... но я никогда таких не видела. У него ведь
шесть колес, да? - спросила Таня, и Гаршин понял: она уверена, что я
сейчас разгадаю ей все загадки. Он до боли сжал челюсти. "Хотел бы я
сам понимать, в чем тут дело".
     - Не знаю, куда ты смотришь на улице в ночное время...
     - Я не хожу по улицам ночью, - сказала Таня. - Не имею такой
опасной привычки.
     - Прости, - смутился Гаршин. - В мое время молодежь была
несколько беднее... и романтичнее. Оттого, наверное, что беднее. Да и
гулять по ночам было, конечно, не так опасно, как сейчас. А ты
заметила, что по всем сводкам, даже неофициальным, в последние три
года уличная преступность снизилась? И в городе стало гораздо меньше
нищих...
     - Я заметила, что там страшно, - при этих словах Таню слегка
передернуло. - Я просто физически ощущаю, что с наступлением темноты
улицы затоплен