той в воздухе причудливый узор. Он был уже здорово пьян. - Но
понимаешь, солнышко, мне очень хочется с кем-то поделиться. Конечно, это
глупо до крайности - рассказывать ужастики дорогому тебе человеку...
  - А ты не думай, - предложила Ольга. - Ты просто возьми и расскажи.
  Был уже третий час ночи, и они сидели у Тима, по разные стороны кухонного
стола, глядя друг другу в глаза. Пепельница была полна окурков, закуски
съедены, бутылки пусты, и они занимались любимым делом - разговаривали.
  Ольга была платиновая блондинка таких насыщенных тонов, что ее часто
принимали за крашеную. Высокая, с отличной, даже на привередливый взгляд
Тима, фигурой, она привлекала внимание мужчин всех возрастов и достатков
Но сидела она на кухне у безработного ровесника и вглядывалась в его лицо
так, будто собиралась писать с него портрет. Впрочем, это-то она уже
пыталась сделать однажды, но задача оказалась ей явно не по плечу.
  - Понимаешь... - сказал Тим и глубоко задумался. Протянул назад руку, не
глядя, открыл дверцу холодильника и вытащил очередную бутылку. Уверенными
движениями, не пролив ни капли, смешал водку пополам с белым вермутом,
добавил тоника, бросил льда в бокалы, один подвинул Ольге, а к другому
припал сам и долго, с наслаждением, тянул чудесный напиток, приносящий
уверенность и покой. Ольга рассеянно перекатывала бокал в пальцах, слушая,
как шуршит о стенки лед.
  - В общем, такое дело, - пробормотал Тим, с трудом отрываясь от коктейля.
- Я наткнулся на тему, о которой думать-то неприятно, не то что говорить.
Но я почти на сто процентов уверен: сегодня в нашей стране очень активно
идет разработка принципиально нового оружия.
  - Что-то по твоей части?
  - Да, - кивнул Тим. - Если бы я был не я... Очень уж сложно в такую штуку
поверить. Она словно из фантастического романа. Ты читала "Обитаемый
остров" Стругацких?
  Ольга слегка присвистнула и взяла сигареты. Тим протянул ей огня.
  - Разумеется, пока эта разработка в стадии эксперимента. Но у меня есть
информация, вполне достоверная, о том, что они ведут полевые испытания.
Склепают образец - и тут же в дело его... - Тим взял из пепельницы окурок,
увидел, что тот потух, и потянулся за новой сигаретой.
  Ольга смотрела на него очень внимательно и ждала продолжения. Она была
единственным из близких Тиму людей, который спокойно относился к тому, что
Тим - сенс. Год назад по совету подруги она обратилась к Тиму с
пустяковой, но жутко неприятной мигренью. Тим нашел, что это чистой воды
психосоматика, и искренне посоветовал девушке в качестве радикального
средства как следует влюбиться. Впрочем, мигрень-то он ей вылечил. Но не
более того. Он никогда не шел на тесные контакты с пациентами. Старался их
даже не жалеть. Смотрел на человека просто как на разладившийся прибор. И
чинил.
  А потом они столкнулись на улице. И их притянуло словно магнитом. Они
сидели у Тима на кухне, пили мартини и говорили, говорили, говорили...
Потом чуть не каждый день встречались, ходили на выставки и концерты,
опять сидели на кухне, пили и боролись с желанием кинуться друг другу на
шею. У обоих было слишком трудное личное прошлое, они стали осторожны и
внимательны и искали в партнере что-то большее, чем обычно ищут люди. Им
обоим сейчас был особенно нужен не любовник, но друг.
  И все-таки они еще не были по-настоящему друзьями, когда в лифте, где
совершенно невозможно было сохранять дистанцию, Тим протянул руку и
мягко-мягко погладил ее волосы. Лифт стоял на этаже уже минуту, а они все
не могли разомкнуть объятья, и губы их сливались в мягком и плавном
движении. Они слишком давно хотели друг друга и были совершенно уверены в
том, что так и будет. И этот поцелуй стал не бешеной вспышкой страсти, а
лаской, близкой к священнодействию.
  И они опять прошли на кухню и привычно сели по разные стороны стола. Но
теперь они держались за руки. И Тим говорил, а она слушала, а потом
говорила она, и слушал он. А потом он сказал, что это нужно отметить, и
опять смешивал коктейли.
  И еще они долго-долго шли по коридору в спальню, роняя на пол одежду, то
прижимаясь друг к другу, то отстраняясь, чтобы получше рассмотреть свое
новое приобретение и убедиться, что все у него именно так, как хочется.
Все происходило будто в сказке, совсем не так, как в дни пугливой и
суетливой юности, когда то, что "это со мной было", гораздо важнее, чем
"это было так...". Видимо, они стали взрослыми. И их предыдущий опыт,
глубокий и богатый механически, но совершенно бездарный по сути, теперь
дал им очень важное. Они не стеснялись любоваться и не боялись ласкать.
Для них не было движений стыдных или неловких, им ничто не мешало, и ничто
не торопило их. Когда упругие молодые груди, освободившись от тесной
материи, прижались к груди Тима, у него закружилась голова. И когда в
белизне чистых простынь - будто знал он, что все случится именно сегодня
(а ведь не знал, не знал), - к ее бедру прижалась его вздыбившаяся плоть,
она протянула руку и осторожно погладила его и прошептала "О, какой ты
красивый..." - он понял, что она имеет в виду. И вошел в нее, и уже через
минуту ее тело выгнулось дугой, и с громким криком она впервые в жизни
потеряла сознание.
  Тим даже испугался. Он не "щелкал", ничего специально не придумывал, он
просто любил ее. А она, вернувшись секунд через десять из сладкого
небытия, долго не могла опомниться. Но когда они немного успокоились, то
решили сделать вид, что ничего еще и не было, и попробовать снова. И они
попробовали снова, и это получилось совсем безумно, совершенно невозможно,
и когда она вновь расслабленно уронила руки, а ее голова безвольно
откинулась вбок, Тим с глухим стоном вышел из нее, и тугая молочно-белая
струя разбилась об ее упруго торчащий сосок.
  Потом они долго удивлялись, отчего все у них получилось именно так. Почти
никому с первого раза не удается достичь полной гармонии тел. А многим это
бывает недоступно и в сотый раз. Умные люди редко меняют партнеров, ведь
только с тем, кто знает тебя наизусть, можно, двигаясь день ото дня туда,
куда хочется, достичь настоящих высот. А новый партнер - это всегда
недоверие, пусть даже на уровне бессознательного.
  Потом они вместе радостно смеялись, когда Тим сказал, что это все ерунда и
к ним не относится. Они с самого начала были удивительно близки - с того
самого дня, когда Тим угрюмо, руки в карманы, топал по Кузнецкому и чуть
не сбил с ног красивую девчонку, за которой двое кавалеров волокли
планшеты с эскизами.
  А теперь он пытался рассказать ей о своих страхах.

  * * *

  Тим вставил кассету и опустил палец на кнопку. Подумал, убрал руку, встал
и подошел к холодильнику. Потоптался немного перед соблазнительной
дверцей, за которой, он точно помнил, спряталась бутылка. И вернулся в
кресло. Закурил и включил магнитофон.
  Голос человека был нервный, срывающийся - интервьюируемый сильно
волновался. Не так, как волнуются "чайники" перед микрофоном, нет. Этот
деятель трясся, потому что принял серьезное решение, но страх перед этим
решением до конца преодолеть не смог.
  Он мямлил, терялся, подбирал слова. Но говорил. Тим курил, слушал и все
больше убеждался, что история правдоподобна. Этот Лебедев из Новосибирска
был классическим образцом неудачника и мечтателя. Нормальный рядовой
дурачок. Бесталанный, глуповатый, но, кажется, порядочный, хороший
человек. С глубоко подавленным комплексом супермена. Работал кем-то вроде
массовика-затейника и всю жизнь мечтал послужить Родине и спасти
человечество.
  Когда беднягу вызвали в КГБ и сказали, что давно за ним наблюдают и решили
дать ему настоящее дело, он прыгать готов был от восторга. "Не согласны ли
вы, товарищ Лебедев, поработать в дипломатической службе за рубежом? Не
согласитесь ли вы сначала пройти обучение здесь, в Новосибирске?.." Еще бы
он не был согласен! И тут началось что-то непонятное. "Да, интересная
история, - подумал Тим. - Это будет покруче всего, что я слышал до сих
пор. Потому что остальные зомби использовались как расходный материал,
подопытные крысы. А этот..."
"Сначала я был очень удивлен, - говорил Лебедев. - Например, сидим мы с
Марченко, и вдруг у меня в голове раздается его голос: "Возьми со стола
карандаш, дай мне". Губы при этом не шевелятся. Это не был гипноз, это
была самая настоящая телепатия. Как мне потом объяснили, КГБ глубоко
изучил возможности человека, знакомые нам только по статьям об
экстрасенсах. Разработанные КГБ технологии позволяют наделить такими
способностями кого угодно.
  Марченко уверял меня, что в перспективе я буду обучен работе с
аппаратурой, которая даст мне огромные возможности. Меня уверяли, что мои
индивидуальные качества подходят для такой работы и я должен послужить
Родине в нынешние трудные времена..."
Сначала он был напуган. Но ему объяснили, что контрразведка дело сложное и
здесь не обойтись без таких вещей, как "внеречевая связь". Эти методы
сверхсекретны и применяются всего лишь несколько лет, они еще в стадии
доработки. Давайте, товарищ Лебедев, помогите нам их совершенствовать.
Новоявленный сексот дал подписку. И только через три года узнал, что в тот
момент, когда он ставил подпись, такую же бумажку о неразглашении
государственной тайны подписывала его жена.
  "Но получилось так, - запинаясь, бормотал Лебедев, - что они приспособили
меня для выполнения совершенно другой работы. И я долго не понимал, зачем
я это делаю и вообще, что со мной происходит. Они сумели коренным образом
изменить мою психику. Управляли мной, как машиной, и противостоять этому я
не мог, моя воля была сломлена. Я принадлежал себе только во сне.
  В шесть утра меня будили. Я слышал: "Вставай, быстро, умывайся, не
задерживайся, собери бумаги..." Они командовали, что мне надеть, какой
взять портфель, как сегодня выглядеть... Особенно я пугался, когда приказ
шел не в виде голосовой команды. Иногда я просто ощущал, что должен
сделать то-то и то-то. И быстро. Я спрашивал Марченко, что со мной
происходит, но он говорил: "Не волнуйся, это новый метод работы с
агентами, мы и тебя обучим, и ты сможешь управлять не только отдельным
человеком, но и коллективами". Постепенно я вроде бы привык.
  КГБ, по моим представлениям, был организацией чуть ли не святой. И я слепо
им подчинялся. Иду по городу, слышу голос: "Стой! Достань записную книжку!
Запиши телефон..." И я уже не думал о голосах в моей голове, меня
волновали только люди, которым я позвоню, войду к ним в доверие и буду
затем вести наблюдение. А люди под моим надзором были разные. Главное -
лидеры демократических организаций. Уже через год работы я знал в лицо не
менее пятисот человек.
  Понятия не имею, как такой объем информации уместился у меня в памяти. Я
работал не меньше двадцати часов в сутки и не уставал. Только в девять
утра мне приходилось отмечаться в Доме культуры, куда меня устроили
"органы". Все остальное время я проводил с людьми, интересовавшими КГБ..."
Тим не удержался, остановил ленту и пошел к холодильнику. Поразмыслив,
достал не водку, а пиво. "Значит, голоса? И немотивированные желания. Ну,
положим, управлять моими желаниями никто пока не пробует. Или пробует, но
не может. Да, очень складно все у тебя получается, товарищ Лебедев.
Чертовски детализированная бредовая концепция. Хотя я точно знаю, что ты,
Лебедев, не псих. Потому что если и ты больной, то кто же тогда я?!"
Тим снова нажал клавишу. Он отметил, что Лебедев начал выходить из-под
контроля раньше, чем Эфа, - уже на второй год. Но Эфа существовала в
замкнутом мире. А в повседневной жизни Лебедева было множество внешних
раздражителей, факторов, позволяющих сохранить с реальностью связь и
критически оценивать происходящее.
  Он начал ломаться, когда ему усложнили задачу. Сначала пришлось воровать
документы. Потом организовывать мелкие провокации. Агент становился
опытнее. Но одновременно все ближе знакомился с теми, за кем следил. И
когда его подключили к новому, более значительному проекту, начал
сомневаться в том, что дело "хозяев" - правое.
  "Они разрабатывали в то время систему устранения неугодных им людей через
постепенное разрушение организма. Конкретно в Новосибирске они планировали
убрать лидера ДС Сорокина, за ним должна была наступить очередь Котова,
Ольшанского и Колесникова. На сегодняшний день они вывели из строя
Сорокина. Физически-то он еще жив... - тут Лебедев на секунду замялся. -
Марченко говорил мне, что им легко на небольшой период, одну-две недели,
создать человеку иллюзию психического расстройства. Человек сам обратится
к психиатру, а остальное - дело врачей. Несколько инъекций - и ты станешь
действительно болен... Их методы воздействия позволяют как мгновенно
умертвить человека, так и постепенно разрушить его организм. Если вы пьете
хоть чуть-чуть, вам могут внушить устойчивую тягу к алкоголю (Тим отвлекся
и уставился на бутылку пива у себя в руке)... Но это делается редко. Чаще
людей принуждают травить себя неумеренными дозами безобидных на первый
взгляд лекарств, например, болеутоляющих препаратов. Мои "подопечные"
быстро утомлялись, плохо себя чувствовали, буквально валились с ног..."
Как Лебедев понял из объяснений "хозяев", они не нуждались в полном
устранении неугодных. Достаточно было просто выбить человека из колеи,
расшатать нервы, подорвать здоровье, сделать так, что он сам отойдет от
активных действий. Больной - не боец. Место психа - в психушке.
  Тим кивнул и принялся было размышлять. Но тут Лебедев понес такое, что Тим
подскочил в кресле и весь обратился в слух.
  "Саму аппаратуру я не видел. Но я недаром три года был вхож в систему КГБ.
При мне обсуждались многие вопросы, и я многое впоследствии испытал на
себе, когда решил порвать с этой страшной организацией. А они давали мне
большие возможности, очень большие...
  Иногда они раскрывали мою психику до такого состояния... Не знаю, как
объяснить (Тим заскрипел зубами)... Я был сверхчеловеком. Гением.
Пробуждались, как я понимаю, какие-то "спящие" участки мозга. Эйфория.
Разве что не летал. Я этого не понимаю, мне трудно об этом говорить, но я
слышал, что ведется постоянное "отслеживание" одаренных людей, чуть ли не
с детства. И кому-то его талант, что называется, "глушат". А некоторым -
своим - состояние "сверхчеловека" дают извне..."
Тим с размаху ударил ладонью по клавишам. Магнитофон замолк. И в
наступившей тишине Тим услышал, что в комнате громко, отчетливо бьется
сердце. Его сердце.

  * * *

  Он ласкал ее губами, а она кончиками пальцев гладила свои напрягшиеся
соски, и их тела содрогались в едином ритме. Несмотря на всю свою
раскованность, они долго и осторожно шли к самым тонким удовольствиям,
стараясь не смутить, не сделать больно, не шокировать. Но теперь они уже
знали друг друга до мелочей и могли при желании за считанные минуты
достичь того, что в книгах называли "поистине неземным блаженством".
Походя Тим раскрыл небольшую тайну - раньше он всегда удивлялся, почему
авторы, даже самые раскованные, описывая сексуальные переживания героев,
пользуются туманными и расплывчатыми формулировками. Все оказалось просто
- если ты сам никогда не испытывал настоящей радости в постели, у тебя не
найдется подходящих слов. А если испытывал - тем более никаких слов не
хватит...
  Сначала Тим ничего не услышал. Он наслаждался Ольгой, он пил сочащийся из
нее сок, и голова его кружилась от неведомой ранее возможности совершенно
ни о чем не думать. Его разум был весь поглощен ощущениями, чувственным
восприятием происходящего. Кристальная ясность сознания и посреди -
восторженная, абсолютная пустота.
  Видимо, этой-то пустоты голос и ждал.
  - Так он, оказывается, п...лиз! - радостно заявил голос.
  - Может, он еще и х...сос? - предположил другой. Женский.
  Язык Тима остановил свой бег, а руки, нежно оглаживавшие бедра любимой,
задрожали.
  Ольга качалась на мягких волнах. Каждая следующая подбрасывала ее все выше
и выше, в самое небо, и это было неописуемо. Она пыталась немножко
придерживать взлеты, чтобы продлить удовольствие, почувствовать его глубже
и ярче, но сил терпеть не было, и очередная волна грозила захлестнуть ее с
головой. Тело девушки изогнулось, и в сладком мурлыкающем стоне зазвенел
приближающийся крик, но... Волна ослабла и плавно опустила ее на землю.
Окажись с ней другой мужчина, она бы обиделась. Но с другим мужчиной
ничего подобного не было и не могло быть. Оказывается, когда приходит
любовь, ты уже не можешь быть эгоистом в сексе. "Какая интересная мысль.
Да, я уже могу о чем-то думать. Жалко, что не вышло... Но не каждый же раз
должно быть так хорошо, верно, подруга?" Тяжело дыша, она попыталась
открыть глаза. Уффф...
  Тим, скручиваясь в комок, медленно боком сползал на пол. Когда его тело
глухо ударилось о ковер, Ольга от неожиданности вскрикнула и села на
кровати. И прижала руки к лицу. Потому что ее мужчина лежал на полу,
скрючившись в позе эмбриона, и не шевелился.
  Она била его по щекам, целовала, обнимала, прижимала к груди его безвольно
мотающуюся голову. Потом догадалась принести воды и побрызгать ему в лицо.
Тогда он открыл глаза, и от его взгляда Ольга задохнулась. Огромные, с
невероятно расширенными зрачками, глаза Тима были совершенно пусты. Она
снова прижала его голову к груди, чтобы только не видеть этих глаз, и,
борясь с желанием закричать во весь голос, принялась раскачиваться из
стороны в сторону, что-то монотонно напевая, убаюкивая его, потому что
ничего лучше придумать не могла.
  И через несколько минут сквозь ватную тишину услышала его шепот:
  - Я люблю тебя...
  В постели Тим был очень легкий - во время любви, даже когда он давил ее
всем своим весом, она этого просто не чувствовала. Но на самом деле он
весил не так уж мало, и затащить его обратно на кровать оказалось совсем
не просто. На полпути Тим вдруг уперся и сказал: "Нет, не надо". Она
отпустила его, и он, согнувшись в три погибели, держась за стену, пополз
из спальни.
  - Ты в ванную хочешь? - спросила она, подхватывая его. - Пойдем, милый,
держись за меня.
  Тим что-то утвердительно хмыкнул. Он на глазах распрямлялся и через порог
ванной шагнул уже довольно уверенно. Пошарив рукой, открыл кран и стал
плескать в лицо холодную воду. Ольга бросила на себя короткий взгляд в
зеркало и тут же отвернулась.
  Тим сделал из-под крана несколько жадных глотков, выпрямился, мазнул по
лицу полотенцем и обернулся к девушке. Глаза у него были уже совсем
нормальные, только левое веко нервно дергалось.
  - Шок, - сказал он хрипло. - Ты чудо, спасибо тебе. Я тебя люблю.
  И тогда Ольга бросилась ему на грудь и с наслаждением разрыдалась так, что
уже Тиму пришлось ее убаюкивать.
  - Ты мне когда-нибудь потом расскажешь? - осторожно спросила она через
полчаса, когда они сидели на кухне.
  - Нет, - отрезал Тим и в который раз жадно присосался к стакану с мартини.
До этого он залпом проглотил несколько рюмок водки, а потом уже со словами
"Ну и пусть голова болит" принялся смешивать коктейли.
  Тим поставил опустевший стакан на стол, отдышался и сказал:
  - Ну, может быть, много лет спустя.
  Глаза у него слегка остекленели, но это Ольге было знакомо. Тим много пил
в последнее время. Сказать ему напрямую, что такое безостановочное
пьянство ее пугает, Ольга не решалась. Было в этом человеке нечто, что
отбивало всякую охоту на него давить. Он был мягок и ласков, дружелюбен и
спокоен, но под этой внешней оболочкой Ольга уже не раз нащупывала в
разговорах и делах несгибаемый стержень. Тим был доверчив к людям, но не
позволял им собой управлять. Это она уже поняла.
  - А ты веришь в то, что у нас много лет впереди? - вдруг спросил Тим,
хитро прищурившись.
  - Не знаю, - честно ответила она, слегка опуская глаза.
  - А хочется?
  Ольга молча кивнула.
  - Значит, будет, - сказал Тим. - Все будет хорошо, я тебе обещаю.
  - Ты же не знаешь... - вырвалось у нее. Если бы она успела, то зажала бы
себе рот. Но это вырвалось.
  - Ну почему же? Знаю. Хочу, чтобы ты поняла: в этой жизни все всег