привычным. Ощущение было потрясающее, словно летишь на крыльях.
Исчез вагон метро, и был только мелодичный гул в голове, по волнам
которого уносишься далеко-далеко. А потом раздались человеческие голоса.
  Конечно, она собралась к психиатру. Но что-то остановило ее на полпути.
Она трезво оценила ситуацию: вот является к доктору одинокая некрасивая
тетка сорока трех лет... И вернулась. А ее бы и так не пустили. Все должно
было оставаться по-прежнему - тихая, спокойная жизнь, работа. Никаких
изменений хозяева не хотели. Они вели эксперимент.
  Их было несколько, один - главный. "Зови меня Черт", - сказал он. У них
сложились очень хорошие отношения, у хозяев и их кролика. Эфе объяснили:
эксперимент грандиозен, и то, что именно она выбрана в качестве объекта,
делает ей честь. И Эфа была довольна.
  Приходя домой, она усаживалась напротив телевизора и разговаривала с
Чертом, глядя в темный экран. Вместе они мечтали, как все изменится в
мире, когда эксперимент закончится. Когда вся планета научится обмену
информацией на биоэнергетическом уровне. Когда все станут телепатами. И
как все от этого будут счастливы.
  Была ли счастлива она сама? Пожалуй. Впервые за долгие годы ее жизнь
оказалась полной смысла. Хозяева воспринимались ею как друзья, товарищи по
ответственной работе на благо всей Земли. Она безошибочно отличала голос
Черта от других и любила с ним общаться. Он был шутник. Посылал ей
поцелуи, рассказывал анекдоты. Черт не делал скидки только на одно: он
совершенно не думал о том, насколько изнашивается нервная система
биоробота.
  Или, наоборот, хотел это выяснить?
  Игра продолжалась три года. За это время хозяева продвинулись очень
далеко. Они внушали Эфе, что хотели, и она воспринимала их желания как
собственные. Приказ не выглядел приказом: объект просто знал, что должен
сделать то-то, не ощущая вмешательства в свою жизнь. Но жизнь эта объекту
уже не принадлежала.
  Тем временем напряжение в психике объекта росло. Сбой в программе возник
осенью 1988 года. Контроль ослаб. Черт перестал активно вмешиваться в дела
робота. И Эфа начала критически осмысливать реальность. Нет, она
по-прежнему любила Черта. Но в ее душе угнездился страх. Она поняла,
насколько велика была власть хозяев над ней. И решила во всем разобраться.
  Возможно, Черт задумал проверить, воспримут ли Эфу всерьез. Или хотел на
нее "поймать", как на живца, сильного биоэнергетика. Так или иначе, Эфа
уже не была роботом. Хотя убежденно говорила по-прежнему, что эксперимент
не несет в себе зла. Но появилась одна странная особенность в ее
поведении. Некий инстинкт гнал ее в Москву, к центральной лаборатории
Черта, местонахождение которой ей не сообщали. Но Эфа довольно четко
ощущала направление. Северо-запад.
  Приехав в Москву, она начала звонить во все доступные места и спрашивать,
что ей делать. В редакциях газет вешали трубку. Тогда она занялась
ведомствами, пытаясь узнать, где могут идти работы, хотя бы смежные по
тематике. Разумеется, впустую. Тогда Эфа призвала на помощь экстрасенсов.
Приходило несколько человек, но, по их свидетельству, вокруг Эфы был
непроницаемый для них заслон. Кроме того, они крайне неуютно чувствовали
себя в одной комнате с ней.
  Черт посмеивался и отпускал ехидные замечания. Шевелил занавесками в
гостиничном номере, бряцал посудой в холодильнике. Пробовал вышибить
стулья из-под гостей Эфы. Забросил на оконный карниз третьего этажа
маленького чертика, сплетенного из куска телефонного кабеля. И не давал
комментариев.
  Но когда пришел Тим, Черт сказал: "Ты связалась-таки с прессой, это
интересно. Посмотрим". Эфа рассказывала Тиму свою историю, периодически
обращаясь к Черту за уточнениями. Он иногда отвечал, иногда нет. Потом
вдруг ляпнул:
  "Дура ты, дура, а стоишь миллион".
  Тим ушел, а Рябцев остался. "Мы тут еще поболтаем", - сказал он. Тим
кивнул и вышел на холод, размышляя, как это его угораздило забыть
диктофон. Никогда раньше с ним такого не случалось.
  Впрочем, он запомнил все очень хорошо. Особенно - то, что увидел,
"щелкнув". Это было так необычно, что за время беседы он "щелкал" трижды.
Но видел все то же - размытое угольно-черное пятно. Мягкая, чуть шершавая
фактура поверхности. Слабо шевелящиеся края. Один раз Тиму показалось, что
пятно выдвинуло щупальце в его направлении. Он было напрягся, но
ложноножка втянулась обратно. При воспоминании об этом эпизоде Тима
передернуло и он плотнее запахнул пальто. Холод. Холод шел от этого пятна
по имени Эфа. Кошмарный холод.

  * * *

  - Привет! - позвал голос.
  Тим вздрогнул, открыл глаза и в ужасе сжался в комок. Он еще не успел
по-настоящему заснуть, только-только начал задремывать, и голос расслышал
очень хорошо. "Проклятье! Многие вполне нормальные люди, оставшись в
тишине и одиночестве, слышат потусторонние голоса. Наша психика не любит
тишины и пустоты и старается вакуум заполнить. Со мной так бывало. Я
всегда мечтал отгородиться от людей, залезть в нору и там притихнуть. Не
пугали меня такие голоса. Но этот... Вот чертовщина!"
Тим "щелкнул" и внимательно осмотрел комнату. Никаких аномалий. Вроде
бы... "Ого! Как это я проморгал? Да нет, раньше я просто был слабее и
таких вещей не мог разглядеть. Однако, крут становлюсь... - Тим свесился с
кровати. На полу отчетливо проступали голубые линии. В глубине сознания
Тим аж рот открыл и язык высунул от восторга. - Надо же, не врут люди! Вот
они, силовые линии, вот она, сетка энергетического поля, которой покрыта
вся Земля. И идут полосы точно перпендикулярно друг другу, слегка
пульсируя в местах скрещивания. Как по учебнику - прямоугольники, где-то
два на два с половиной метра. Хорошо, что комната большая и все отлично
видно".
  Тим напрягся и увидел еще больше. Возможно, ему показалось, но он
разглядел, что линии не были плоскими - вверх от поверхности земли шли
тонкие полупрозрачные стенки. Тим осторожно ткнул одну из стенок пальцем,
но ничего не почувствовал. Тогда он поднялся с кровати, шагнул к
ближайшему "перекрестку" и потрогал его. "Ф-фу! Жжется. Чуть-чуть, но
противно. Недаром на таком перекрестке никогда не ляжет собака. А человек,
тупица, ляжет. И никак понять не сможет, отчего ему так плохо спится, и
вообще он какой-то никакой. Н-да. Оппаньки!"
Тим потряс головой, переключаясь, и почти бегом рванул в кабинет.
Несколько минут он сосредоточенно рылся в ящиках стола, пока не нашел то,
что искал, - простенькую биолокационную схему квартиры и инструмент, с
помощью которого она была составлена. Гнутая под девяносто градусов
стальная вязальная спица. "Помню, как хозяин квартиры тогда обалдел..."
Взяв карту в руки, а спицу в зубы, Тим вернулся в спальню. "Точно как в
аптеке. Все перекрестки силовых линий, которые я тогда засек,
соответствуют тому, что вижу сейчас". Для верности Тим взял спицу и ткнул
ею в ближайший перекресток. Спица чуть шевельнулась. Тим подвинулся, и
спица тут же ожила, резво крутнувшись градусов на двести. "А чего я,
собственно, проверяю себя? Ну, увидел я эти линии. Подумаешь! Я еще
бублики вижу, молнии, груши и шарики. Скоро разгляжу, как бабы голые
кругом летают, - и что, это меня удивит? Да нисколечко".
  Тим присел на кровать и задумался. "А ведь по делу я разволновался. Ни про
груши, ни про шарики, ни даже про голую бабу ни в одной книге не сказано.
И ни один биоэнергетик мне про них не говорил. Так что это мое личное
дело. А вот про силовые линии черным по белому прописано в учебнике
практической биолокации. Так, мол, и так, ячея два на два с половиной,
геопатогенные точки в местах скрещивания, лучший инструмент выявления -
спица из стали. Про остальное я читать тогда не стал. Я же лекарь,
народный целитель, трамтарарам. Меня именно геопатогенные эффекты и
волновали... Черт! И все-таки, про голых баб. И про летающие тарелки.
Положим, сегодня я увидел сетку. А что я увижу завтра? Это ведь может
оказаться что-то совершенно запредельное. Не спятить бы".
  - А пойдем-ка, брат, отметим это Дело! - провозгласил Тим, встал и
направился в кухню. И только открыв дверь холодильника, обнаружил, что все
это время уверенно двигался и отлично видел в кромешной темноте.

  * * *

  В лаборатории Полынина было непривычно шумно. Осторожно заглянув в двери,
Тим увидел, что весь персонал сгрудился у полынинского стола и наперебой
рвет друг у друга из рук какие-то фотографии. Сам Полынин, большой,
грузный, седой и какой-то удивительно экономный в движениях, словах и даже
интонациях, восседал в кресле и благодушно улыбался. А перед ним прыгал и
жестикулировал, что-то объясняя, мелкий и совершенно несерьезный с виду
мужичок лет сорока.
  Тим шагнул в комнату и осторожно поздоровался.
  - А, Тимофей! - Полынин вяло поднял руку. - Заходите. Посмотрите, вам это
будет очень интересно.
  Лабораторские на Тима едва взглянули и снова принялись за фотографии.
Мелкий оживленно потряс Тиму руку. У него оказался пронзительный острый
взгляд, как будто он видел все на свете, будто в икс-лучах. И еще в этом
взгляде была усталость.
  Тим взял одну из фотографий и обомлел. Он уже видел снимки человеческой
ауры, даже бубликов и груш, подманенных на руку оператора. Ему показывали
фотографии, запечатлевшие излучение пачки сигарет и чернобыльской
картошки, и получившееся случайно изображение лаборанта, стоявшего за
запертой дверью. Здесь насобачились делать такие вещи, о которых
прогрессивное человечество и не подозревало. Но это делали именно в
лаборатории, намеренно, продираясь трудными путями, надрываясь и кряхтя. И
качество изображения было, как правило, более чем поганое.
  А фотографии, которые принес мелкий, отображали вполне нормальные
интерьеры и пейзажи. Немного не в фокусе, но гораздо лучше, чем у
Полынина. И в этих пейзажах и интерьерах вовсю резвились шарики.
  - Вот, - показывал мелкий, подпрыгивая от возбуждения, - вот двое у меня
на плечах сидят, а один на руке устроился. И еще несколько в углу, вот. А
тут, смотрите, я ночью крестный ход на Пасху снимал - и сам даже внимания
не обратил, а потом гляжу - сидит! Наблюдает!
  Действительно, на дереве чуть в стороне от церкви притаился здоровенный
шар, размером чуть ли не с футбольный мяч. Яркий-яркий. Тим внимательно
обследовал еще один снимок, потом еще. "Чертовски не похоже на
фотографический брак. А на ловкую мистификацию похоже. Ну, положим, я
уверен, что это не мистификация. Но публиковать такое фото в газете -
номер дохлый".
  - Виктор Иванович прошлой весной попал под излучение НЛО, - вяло сказал
Тиму Полынин. - И вот, начал их видеть. А теперь и фотографировать
научился. И гораздо лучше, чем мы. Гм-м...
  - Ох, они мне поначалу жизни не давали! - рассмеялся мелкий. - Как только
засекли, что я их вижу, просто чуть не заклевали! Но я им то-оже задал
перцу! Не сразу, конечно, непросто это, но разобрался, что к чему, и такое
им устроил! У нас теперь вооруженное перемирие.
  - Вы уж поосторожнее, Виктор Иванович, не расходуйте себя понапрасну, -
попросил Полынин.
  - А чего они первые-то?! - возмутился мелкий. Он явно наслаждался общением
с людьми, которые ему не просто верят, но еще и хорошо понимают его
проблемы. Внутренне Тим ему кивнул.
  - Я тут на днях в поля выезжал, на натуру, - продолжал мелкий. - Календарь
мне заказали с видами... А эти полетали-полетали, а потом в кучу сбились,
и вдруг, я прямо обалдел, гляжу - летит в небе здоровая черная курица.
Предупреждение мне такое... Ничего, они у меня дождутся! Их и тут полно,
вон, в коридоре у вас... Сюда не суются, а там прямо роем носятся! Прямо
роем!
  - Н-да, - протянул Полынин. - Тимофей, вы что-то хотели...
  Тим улыбнулся. "Поскольку к фотографиям я особого интереса не проявил,
значит, аудиенцию пора заканчивать. У них тут с мелким, видимо, будет
серьезный разговор. Ох, до чего же биоэнергетики старшего поколения любят
все секретить! Инстинкт самосохранения. Ладно, сделаю дело и уйду".
  - Вы не знаете, где сейчас может быть Рябцев? Владимир Владимирович? -
поинтересовался Тим. - Похоже, его нет в Москве.
  Полынин задумался.
  - Интересный человек, - неожиданно выдал он фразу, которой Тим совсем не
ожидал. - Его идеи... подчас неожиданны. Но всегда интересны. Я не знаю,
Тимофей. Он заходил на той неделе. Но не говорил мне, что куда-то
собирается.
  Тим кивнул.
  - Хорошо, - сказал он. - Спасибо. Я зайду, как только у меня будет для вас
обнадеживающая информация.
  По такому поводу Полынин даже встал и лениво протянул Тиму широченную
ладонь. Взяв ее в руку, Тим чуть было не "щелкнул", настолько она
оказалась теплая. Мелкий с Тимом попрощался без сожаления. Тим явно не
произвел на него впечатления понимающего собеседника. Он был просто вежлив
и внимателен - а таких мелкий мог найти сколько угодно в ближайшей
психбольнице. И наверняка успел немало повидать к сегодняшнему дню.
  Тим "щелкнул"-таки, выйдя на улицу. Полынинская лаборатория долбила в небо
рыжим светом, что твой вулкан. На фоне нулевой активности пятиэтажного
жилого дома, подвал которого занимали ученые, это было очень красиво.
  Тим "щелкнул" глубже, потом еще глубже, потом до упора. Но силовых линий
на почве не разглядел. "Похоже, мое восприятие активнее всего ночью, -
подумал он. - Может быть, ведь я "сова". Ярко выраженная. А Полынин ярко
выраженный сенс. И тем не менее никогда свой дар не обнаруживает при
посторонних. Только однажды я его застукал, когда он ладонью обшаривал
какой-то датчик. Но это я, сенс, мог определить, что он его "нюхает".
Конечно, вряд ли бы Полынин многого добился, если бы при разработке
приборов себя не использовал в первую очередь как прибор".
  Тим закурил и двинулся к метро. На ходу он размышлял о том, какая,
наверное, у Полынина была непростая жизнь. Сильному экстрасенсу для того,
чтобы дослужиться в науке до докторской степени, нужно быть очень
сдержанным и волевым человеком. Природа сенса такая - он хочет
использовать свой талант, постоянно тренировать и развивать его. А значит
- время от времени его будут на этом Деле засекать посторонние. И тут же
пойдет нехороший слушок...
  "Но ведь он нашел выход", - подумал Тим. Действительно, Полынин оказался
достаточно умен, хитер и расчетлив. Он работал в той области знания, в
которой, как ему казалось, были корни его паранормальных способностей.
Работал успешно. И в итоге получил собственную лабораторию. Собрал вокруг
таких же сенсов, только послабее, и начал сооружать технику для
локализации подземных аномалий. На радость якобы геологам. "Хотя я-то
уверен, - мысленно усмехнулся Тим, - что этот его Институт минералогии, и
еще какой-то логии, и чего-то еще - только прикрытие. На военных ты
работаешь, Полынин. Не на ГБ, не такой ты человек, я-то знаю, я ведь тоже
сенс. Но что-то ты делаешь для генералов, это уж сто процентов. Умница ты,
Полынин.
  Я только одного не понимаю - зачем ты пошел на контакт с журналистом.
Журналисты не любят недосказанностей. А ты постоянно о чем-то умалчиваешь.
И на многое намекаешь. Допустим, ты хочешь предупредить об опасности. Но
кто мне даст опубликовать твое предостережение? У меня нет доказательств.
Я мог бы их привести, опираясь на свои возможности сенса. Но стоит мне в
редакции произнести это проклятое слово - "экстрасенс", и каюк. Ребята
видели достаточно шарлатанов и психов для того, чтобы над словом этим
хохотать до упаду. И предложат они мне сходить подлечиться. А показать им
красивый фокус я не смогу. Я не фокусник. Я биоэнергетик. Я лечу некоторые
болезни, стабилизирую давление и работу сердца, провожу то, что я называю
"балансировкой организма в целом". Но я не умею смотреть через стену,
внушать мысли на расстоянии и угадывать карты Зенера. Может быть, пока не
умею. А может, и никогда не смогу. И что же мне - как Полынин, всю жизнь
прятать свой дар от людей? Вот уж фигушки. Но как именно действовать, я
еще не придумал".
  Тим остановился у винного магазина и глубоко задумался. В магазине было
хоть шаром покати, но у входа околачивались бутлегеры. Тим почувствовал
мелкие, с гаденькой пеной, волны интереса, идущие от них.
  "Я получил информацию, которая может перевернуть мир. Хуже, чем
перевернуть, - сломать, изуродовать. Интересно - окажись в моих
обстоятельствах не сенс, а обычный человек, просто нормальный журналист...
Посмеялся бы. Или постарался бы как можно скорее все забыть. Как ни крути,
а тема - гроб. Такой материал в редакции не просто задавят, а даже
затопчут. Вместе с автором.
  Но главное - пусть даже спустится с неба архангел и откроет мне "зеленую
улицу", - я вообще не уверен в том, что это стоит публиковать.
  Сейчас народ газетам верит как никогда. Но информация, которой я собираюсь
с ним поделиться, не уместится в головах. И меня поднимет на смех вся
страна. А потом тысяч десять-двадцать психов бросится на улицы, крича, что
ими манипулируют. Это будет очень закономерно. Это уже начинается. В
девятнадцатом веке модно было косить под Наполеона. А в двадцатом модно
воображать, что у тебя в голове радиоприемник, принимающий сигналы от
Фиделя Кастро.
  Выходит - я ничего не могу сказать людям. Но как же мне дальше жить?"
Тим закусил губу, повернулся на каблуках и решительно двинулся за водкой.

  * * *

  Выставив перед собой топор, мягкими неслышными шагами Тим продвигался
вперед по тускло освещенному узкому коридору. Он плохо видел, в глаза
текло что-то скользкое и липкое, но не хватало сил утереть лоб. Страшно
было даже на секунду отпустить рукоятку тяжелой железяки, которая давала
Тиму единственный шанс отбиться от кошмара, прячущегося за углом.
  Кошмар не заставил себя ждать - издалека, отражаясь от стен, донесся
хриплый утробный рык вервольфа. Тим похолодел. Он уже знал, что будет
дальше. Помнил развитие событий до мельчайших подробностей и не хотел
услышать еще раз свой безумный предсмертный вопль. Тим остановился и
замотал головой, пытаясь стряхнуть наваждение. Не открывая глаз, он бился
на кровати, как выброшенная на берег рыба.
  Из-за угла показалась оскаленная морда, то ли волчья, то ли медвежья. И
взгляд ее желтых глаз был настолько ужасен, что Тим заорал, рванулся и
проснулся. Весь в поту, судорожно вцепившись в одеяло, он лежал, глядя в
потолок, напрочь парализованный страхом.
  - Как дела? - спросил голос.
  Тима словно ударило током. Он скрутился на кровати узлом, инстинктивно
пряча голову под подушку. "Опять этот голос на грани яви и сна! Все тот же
голос". И на этот раз Тим поймал самое главное. Этот голос пришел извне.
Его не вытолкнуло наружу подсознание, он не был сгенерирован где-то в
мозгу. Нет, он появился из-за стены и пронзил Тима насквозь, как пронзает
голубая молния. Тим почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Слезы
беспомощности перед чем-то сильным, неведомым, страшным.
  В ванной Тим долго смотрел в зеркало. Его била мелкая дрожь. Безошибочный
инстинкт сенса твердил: проваливаясь в сон, он испытал какое-то
воздействие со стороны. "Что происходит? Это не сумасшествие, точно. Я
слишком много читал по психологии и общался с психологами, чтобы не
распознать первые ростки душевной болезни. Нет во мне безумия.
Давным-давно я разложил себя по полочкам, отнес к шизоидному типу и
успокоился. Я нормален. Тогда что со мной?"
Толкая себя, как бревно, Тим доплелся до кухни. Он снова полз по стене и
зажигал везде свет. Ему было страшно.
  Он долго пил водку из горлышка и приходил в себя, калачиком свернувшись в
кресле. Потом сделал бесконтактный массаж и наткнулся на несколько
"вмятин" в ауре. "Кто-то чужой ударил меня. Не могу поверить. Не
могу-у-у-у..."
- Алкашом меня сделаете, уроды! - громко сказал он в пространство. И снова
припал к горлышку.
  Потом он жадно глотал воду из чайника. А потом "щелкнул", очень сильно,
почти до обморока. И впервые в жизни увидел мир во всем его многообразии.
  И упал, обессиленный и потрясенный открывшейся ему красотой, в кресло. И
заснул мертвым, непробиваемым сном.
  - Я не знаю, имеет ли смысл об этом говорить, - сказал Тим, рисуя
сигаре