ли
это означает, что объект совсем близко. Судя по следам, мы все еще отстаем
на сутки.
  Принимаю решение оставить кинологов и дальше идти без собак. Похоже, это
обрадует и тех и других. У одного пса истерика. Остальные в каком-то
ступоре. Скажу Трофимову, чтобы вызывал сюда "вертушку".
  13 августа. Пеленгатор работает все хуже. Но теперь я пользуюсь им часто,
почти не скрываясь. И мы набрали приличный ход. Я уверен, что мы возьмем
его завтра или послезавтра. Но с каждым днем мне все меньше хочется этого.
Кажется, я слишком много думал на эту тему.
  В начале августа он прошел через три людных поселка, две охотничьих заимки
и лагерь геологов. Не скрываясь, вступая в контакт с людьми. Но даже
парень, который подвозил наш объект на грузовике, не смог опознать
Костенко по фотографии. Мы очень жестко допрашивали свидетелей. Я был
поражен до глубины души. Его действительно никто не помнил!
  Тогда я еще не верил пеленгатору. И если бы не девчонка из группы
топогеодезистов, мы вряд ли смогли бы так быстро взять правильное
направление. Она видела Костенко на пароме - мельком, но, похоже,
втюрилась по уши. А он был неподвижен, как статуя, и глядел куда-то за
горизонт. Похоже, он просто ее не заметил. И не тронул. Потому что с
остальными он что-то сотворил.
  Грешным делом, я верю в экстрасенсов. И перспектива встречи с Костенко
меня пугает. Теперь, когда много наблюдений слились воедино, - да, пугает.
Ребята тоже взвинчены до предела.
  14 августа. Дохлая рысь. Здоровенная противная кошка. Навернулась с
дерева, с высоты в три метра. Сломала лапу и почему-то сдохла. Трофимов
все детство провел в тайге. Говорит, так не бывает. Я вижу, как он
напуган. Четкие следы объекта уходят от рыси в чащу.
  Мне приказано взять его мертвым. Как только будет визуальный контакт,
немедленно огонь на поражение. Сфотографировать, закопать и уйти. После
этого мы с группой переходим в ГБ. Привилегий обещали немерено. В
принципе, мне все равно, где работать. Комитет много дурного сделал в
прежние времена - но ведь иначе было нельзя. Они исполняли приказы. Но они
же и служили Родине. А то, что меня пытались запугать, когда я получал это
задание... Наверное, по-другому не умеют. Привычка. Я не в обиде на них. И
горжусь тем, что именно мою группу выбрали для выполнения такого
деликатного задания.
  И все-таки, очень хотелось бы знать, кто такой Костенко. Чего он натворил.
Почему за ним отправили именно нас. И как пеленгатор, который совсем
разладился, умудряется-таки выдавать нам верный маршрут. По-прежнему
совершенно прямой, как стрела.
  15 августа. Еще один привал, и все. Завтра Костенко наш. Теперь это дело
принципа. На сосне, под которой я сижу, красуется свежий затес и надпись
на нем шариковой ручкой:
  "Отсюда начинаю убивать". У нас словно второе дыхание открылось. Парни
злы, как черти.
  Теперь понятно, зачем нужны были угрозы, которые я выслушал на Лубянке.
Они хотели меня разозлить. И правильно сделали. Злоба убивает страх. А
страху-то я за эти дни натерпелся... Особенно во время допросов
свидетелей. Я быстро пришел к выводу, что наш объект - не человек или не
совсем человек. Но я был зол и шел вперед.
  Его действительно нужно ликвидировать. Он совсем рядом и завтра получит
свое. Группа, которая идет нам навстречу, не успевает. Они там завязли в
болоте по уши. И все же мне жаль. Он безоружен, топорик и нож, больше
ничего. А я не палач. Но долг офицера, долг перед Родиной заставляет
решать: или - или.
  Мечтаю о дне, когда партия окончательно победит маразм. И наша страна
вернет себе былое величие. Как прекрасно то, что происходит сейчас. Мы
проходим через сложный и мучительный ритуал очищения.
  Вот написал и сам не верю. А теперь, батенька, немедленно спать.

  16 он чудовище надеюсь он вернется добьет меня



                                  ЧАСТЬ I


  ЖУРНАЛИСТ

  26 апреля - 30 ноября 1990 года

  Когда из-за угла выпрыгнул оборотень, у Тима перехватило дыхание. Крепко
сбитый широкоплечий зверь стоял прямо, чуть согнув в локтях когтистые
передние лапы. Закрыв собой проход, вервольф оскалил длинные клыки, хрипло
рыкнул, и Тима обдало запахом гнилого мяса.
  Глаза чудовища горели в полумраке желтым огнем. Омерзительная щетинистая
морда будто ухмылялась. Вставшая дыбом шерсть торчала рваными клочьями.
Более тошнотворного зрелища Тим не видел в жизни. Вервольф только выглядел
животным, но не был им. Он был - верная смерть. И почему-то в белом
лабораторном халате.
  Тим припал левым боком к стене, выставив топор перед собой. Зверь рыкнул
снова, и человек почувствовал, что у него дрожат колени. Противная мелкая
дрожь беспомощности потекла по телу снизу вверх, парализуя волю. Тим
поймал себя на том, что пятится.
  Зверь вдруг нырнул вперед и резко взмахнул правой лапой. Трясущимися
руками Тим едва успел блокировать удар, и по лезвию топора потекла черная
кровь. Вервольф заорал во всю глотку, прыгнул и легко подмял Тима под
себя. Желтые глаза заглянули человеку прямо в душу. Громовой торжествующий
рык заполнил собой весь мир. И тогда Тим закричал.
  С безумным воплем он подпрыгнул над кроватью чуть ли не на полметра и упал
на четвереньки. И, содрогаясь всем телом, принялся заматываться в теплое
одеяло, бормоча то ли заклинания, то ли проклятья.
  Телефон звонил.
  Тим громко застонал. Собрав волю в кулак, он высунул из-под одеяла руку и
на ощупь ударил ладонью по клавише ночника. Потом осторожно выглянул
наружу. В комнате было почти светло, но все еще довольно страшно.
  - Тим! - позвал незнакомый женский голос. Телефон умолк.
  - Эй! - позвал другой голос. Теперь уже мужской. Но тоже возникший где-то
в голове.
  Телефон зазвонил снова.
  Тогда Тим разозлился. Он сел на кровати, до боли сжал кулаки и зарычал -
не хуже вервольфа из кошмара. Встал, прошлепал до выключателя и зажег в
спальне верхний свет. Вернулся, сел на кровать, сосредоточился и
попробовал "щелкнуть". Не получилось. Не обращая внимания на крик
телефона, Тим развел ладони перед собой на полметра и слегка пошевелил
ими. Поля будто и не было никогда. Руки по-прежнему тряслись и плохо
слушались, а по лицу катился пот.
  Проклятый телефон не унимался. Тим вздохнул, поднял аппарат с пола на
кровать, снял трубку и опасливо Прислушался.
  - Ну? - спросил молодой женский голос. - Так и будем молчать?
  Тим медленно опустил трубку на контакты, закрыл глаза и тихонько
выматерился. Нащупав тапочки и кое-как вдев в них ступни, он поднялся и
нетвердыми шагами подошел к двери. Открыв ее, просунул руку наружу и, не
глядя, нажал кнопку. В коридоре вспыхнула лампочка. Тим по стенке добрался
до кухни, таким же манером включил свет там, поразмыслил несколько секунд,
распахнул дверь кабинета и его тоже осветил. В ванную он вошел под
настойчивые вопли телефона.
  Холодная вода смыла остатки кошмара. Тим невесело подмигнул своему
отражению и двинулся на кухню. Одной рукой открыл дверцу холодильника,
другой - снял трубку.
  В холодильнике было пять банок морской капусты, два десятка яиц, пачка
масла, три бутылки "Столичной" по ноль пять литра, одна Ноль семь и две
бутылки пива "Русь". В трубке все тот же голос спросил:
  - Тимофей, это ты?
  - Ты ошиблась, - сказал Тим, бросая трубку. Он выбрал одну из пол-литровых
бутылок. Открыл банку капусты, достал вилку, отвинтил пробку. Не
присаживаясь, сделал из горлышка три больших глотка, запрокидывая бутылку
повыше. Пусть организм не жульничает, а будет вынужден проглотить
действительно много. Чтобы поставить на стол опустевшую на треть бутылку,
пришлось схватиться за холодильник.
  Телефон зазвонил. Тим смахнул набежавшие на глаза слезы, уселся за стол и
в несколько секунд жадно сожрал полбанки капусты. Закурил. И ему стало
легче, легче, еще легче, совсем легко. Он снова отхлебнул, прожевал,
затянулся, придвинул к себе пепельницу, снял трубку и буркнул:
  - Доброй ночи.
  - Доброй ночи! - эхом передразнила девушка. - Ты мне ничего не хочешь
сказать?
  - А чего бы ты хотела?
  - Скотина!!! - заорали на другом конце провода и с грохотом дали отбой.
  Тим рассмеялся. Он пересел со стула в глубокое кресло, поставленное к
столу боком и занимающее в кухне все свободное место. Подвинул к себе
водочную стопку и наполнил ее до краев. И поднял трубку, едва раздался
первый звонок.
  - М-да?
  - Тебе не приходит в голову, что следовало бы передо мной извиниться? -
осведомилась девушка.
  - Сомневаюсь.
  - Ах, он сомневается! Ты как со мной разговариваешь?! Ты жалкий,
никчемный, бездарный, лупоглазый, кривоногий...
  - Ой, ой, ой, ой... - пробормотал Тим, морщась и кладя трубку на стол. Под
доносящиеся из мембраны неразборчивые вопли он поднял стопку на уровень
глаз, посмотрел сквозь нее на мир и кровожадно усмехнулся. Выпил, помотал
головой и рассмеялся счастливым беззаботным смехом.
  Телефон давился частыми гудками. Тим взял банку капусты и методично
очистил ее до дна. Поджег забытый в пепельнице окурок. Посмотрел на часы и
тяжело вздохнул. "Полпервого ночи. Нельзя было рано ложиться. Засыпать
нужно на рассвете, когда силы зла уже не так властны над миром- А ночью
следует бодрствовать, чтобы голова была напряжена и в нее не могли влезть.
Неужели только так? Плевать. Сейчас плевать. Вот я добью бутылочку,
откупорю другую, включу музычку, возьму книжечку - и когда рухну в
кровать, это будет такой отруб, что ни одна сволочь до меня не достучится.
И сны я увижу обычные - яркие, светлые, интересные. В этих снах я буду
нужен множеству людей и смогу для них сделать много хорошего".
  Тим положил трубку и тут же поднял ее снова.
  - Не надоело? - осведомился он довольно агрессивно.
  - Ну и скотина же ты!
  - Про скотину уже было.
  - Ты скотина, скотина, скотина! Ты предатель! Ты грязный лживый двуличный
предатель! Чего стоят все эти твои красивые слова, которые ты мне говорил,
а?!
  - Да я их тебе уже полгода...
  - Подлец? Ничтожество! Предатель!
  - Положим, если кто и предатель, так не я...
  - Скотина! Я за все свои ошибки попросила у тебя прощения! Честно и
откровенно! А ты...
  - Ты действительно ничего так и не поняла, - заключил Тим, горестно кивая
своим мыслям.
  - А что тут понимать?!
  - Я совсем не тот мужчина, что тебе нужен. Я ушел. Я не вернусь.
  - Да какой ты мужчина?! Ты тряпка, ты слабак, ты ничтожество!
  - Шла бы ты в глубокую задницу, - попросил Тим и бросил трубку на рычаги.
Снял ее и положил на стол. Налил и выпил. Встал, глотнул воды из чайника.
Проделал несколько замысловатых пассов руками, будто оглаживая свое тело.
Застыл в странной расслабленной стойке, будто готовясь к рукопашному бою.
И неожиданно легко "щелкнул".
  Кухня окрасилась во все цвета радуги. Разной интенсивности, цвета эти
пульсировали, текли, переливались. Одни были холодными, другие теплыми,
одни гладкими, другие мохнатыми, будто шерстяными - и все были видны.
Бездушные на вид предметы ожили и заговорили с Тимом на языке пси.
  На этот раз Тим, похоже, "щелкнул" непривычно глубоко, потому что сквозь
оконное стекло просочился и подлетел знакомиться дружелюбный
бледно-голубой бублик. Раньше Тим почти не видел эти сгустки материи,
болтающиеся в воздухе по каким-то своим делам. Тим подставил ладонь.
Бублик деликатно на нее спланировал, посидел несколько секунд, ерзая,
будто устраиваясь поудобнее, - и вдруг в руку провалился, растворившись в
ауре человека. От неожиданности Тим слегка вздрогнул и из-за этого плохо
различил пришедшийся, кажется, прямо в сердце легкий укол тепла. На
секунду Тим ощутил головокружение, а когда оно прошло, он видел еще лучше.
И еще лучше понимал суть происходящего вокруг.
  Поэтому он напрягся, когда прямо в кухню ударила синяя молния. И отлетела
от Тима, словно тот был резиновый, уходя рикошетом в коридор. "Так вот
отчего среди ночи тебя иногда словно пронзает током и пробирает дрожь! -
догадался Тим. - Надо же!"
Он закрыл глаза и осторожно пошарил руками вокруг головы. "Проклятье!" На
ощупь это было похоже на вмятину в ауре. "А вот еще одна. Значит, я не
ошибся. Кто-то пытался меня "пробить". Но кто, и зачем ему это нужно? Не
понимаю. В любом случае это может быть опасно. Среди московских сенсов
достаточно сумасшедших, и вполне мог объявиться какой-нибудь маньяк,
которому нравится бодать остальных. Но до чего же, гад, силен! Я ведь
мальчик крепкий, а он вот как меня ушиб... И расстояние! Не сидит же он в
соседней квартире..."
Тим массировал ауру головы и терялся в догадках. "Допустим, меня ударил
кто-то чужой. Интересно, он сам нагнал мне этот кошмарчик с вервольфом или
я просто во сне сопротивлялся и подсознание мое стало бить тревогу?
Спасибо тебе, конечно, дорогое подсознание, что разбудило. Но уж больно ты
у меня крутое. Вытолкнуло из себя такой ужас... А ведь действительно, я
очень боюсь вервольфов. Просто-таки до судорог. Какое счастье, что их,
кажется, не бывает!.. Ну, похоже, хватит".
  Чтобы проверить контроль, Тим последовательно "отщелкнул" на несколько
менее сложных уровней, наблюдая, как беднеет гамма тонких излучений и
блекнут цвета. Дольше всех не сдавалось красное электричество в проводах.
Тим удовлетворенно крякнул, вылил в себя остатки водки, снова запил ее
водой из чайника и задумался, не соорудить ли яичницу. После работы ему
всегда хотелось есть.
  Через несколько минут, когда пять яиц весело шкворчали на сковородке, Тим
вспомнил про телефон. Шагнул к столу, и его здорово шатнуло. Рассмеявшись,
Тим положил трубку на место и крепко выругался. Потому что зуммер
тренькнул снова.
  На этот раз в трубке надрывно рыдали.
  - Перестань, - сказал Тим брезгливо.
  - Тимочка... Прости меня, пожалуйста... Я ничего с собой не могла
поделать. Ты меня так расстроил...
  - Я тебя не расстраивал. Я просто от тебя ушел.
  - Не говори так, пожалуйста! Не говори...
  - Я тебе объяснил, что нельзя поднимать на меня руку? Объяснил или нет?
  - Тима, ради бога!
  - Один раз я стерпел. Но во мне что-то сломалось, понимаешь? Я думал, это
вернется, но... Вышло иначе. И вообще дело не в том, что тебе понравилось
меня лупить по морде. Просто между нами все кончилось уже давным-давно. А
я ждал чего-то, ждал... Напрасно.
  - Тима, ради всего святого, ради всего, что нас связывает, ради нашей
любви...
  - Нашей любви уже нет, - сказал Тим жестко и выключил под сковородой газ.
Язык у него слегка заплетался. На душе было легко и приятно. Чувство
освобождения от крепких уз оказалось поначалу горестным. Позади оставалась
привязанность такой глубины, что на разрыв ушел почти год. И столько сил,
что, казалось, впереди уже не будет ничего. А теперь Тим верил, что жизнь
еще только начинается. Он тщательно проанализировал роль спиртного в
охватившем его облегчении. И нашел, что водка тут ни при чем. Он стряхнул
с себя эту женщину с прекрасным лицом и душой, полной злобы. Окончательно.
И постарается больше не иметь дела со злыми людьми.
  - Тима, любимый мой, единственный!
  - Прощай, Наташа. Надеюсь, мы больше с тобой никогда не увидимся, - сказал
Тим. И прежде, чем положить трубку, совершенно искренне добавил: - Будь
счастлива.
  Потом он отключил телефоны. Съел яичницу, налил себе еще чуть-чуть,
включил музыку.
  Снова "щелкнул" и пошел к окну знакомиться с бубликами.

  * * *

  На ступенях факультета журналистики курили редкие гости - Зайцев и
Смолянинов.
  - Что нового в Чернобыле?
  - Вот этот сапог, левый, - сказал Смолянинов, пожимая Тиму руку, - каждый
день мою с мылом. Не в ту лужу наступил. Ой, пардон! - И он нырнул в двери
вслед за входящей на факультет юной особой выдающихся форм.
  - Ему там отличный дозиметр подарили. - Зайцев ловким щелчком выстрелил
окурок в урну. - Думаем покататься по городу, составить радиационную карту
Москвы. Растянем на десяток публикаций.
  - Зайчик, - сказал Тим. - Как там дела с той лабораторией, на которую я
тебя навел? Ты не ездил?
  - Ездил. Слушай, ты сам-то в это дело веришь?
  - Фотографии видел?
  Зайцев рассмеялся.
  - Прости меня, пожалуйста, но ты очень доверчивый. Тим почесал в затылке.
Зайцев был теплый, пушистый и доброжелательный. И недоверчивый. Больше
года он вел в газете еженедельную рубрику, посвященную слухам. Сам их
находил, сам проверял и, как правило, опровергал. Тут станешь
недоверчивым, черт побери!
  - Знаешь что, Заяц, - предложил Тим. - Давай к этому делу отнесемся
профессионально. Допустим, это чистой воды утка. Но на этой утке можно
сделать имя. Можно на весь Союз прогреметь. А что потом будет - наплевать.
  Теперь в затылке почесал Зайцев.
  - Пусть нас потом опровергает хоть Академия наук, - продолжал Тим. - А
народ вполне готов скушать историю про тонкие излучения. В экстрасенсов
люди верят? Верят.
  - Ну, здесь же не экстрасенсы. Здесь попытка создать аппаратуру,
имитирующую их способности.
  - Ты пойми такую вещь, старина. Сегодня в наш обиход вошла микроволновая
печка, которая волшебным образом вскипятит тебе суп в коробке из-под
ботинок. И это никого не удивляет. Люди даже понять не пытаются, как она
работает. А группа Полынина строит все свои генераторы на том же принципе.
Только частоты другие.
  - Странный тип этот Полынин, - пожаловался Зайцев.
  - Да он просто очень сильный биоэнергетик, - не удержался и ляпнул Тим. И
чуть язык не прикусил. Потому что Зайцев бросил на него косой взгляд. -
Олежка, ты совсем экстрасенсов не воспринимаешь? - спросил его Тим
сочувственно.
  Зайцев поморщился.
  - Слишком много шарлатанов, - сказал он. - Слишком много фокусников.
Сплошь обманщики. И очень часто - не злонамеренные, а просто со сдвигом по
фазе. Они в первую очередь себя обманывают.
  - Ладно. Что сказал Гульнов по этому поводу?
  - Сказал, будем думать. Поедешь со мной в редакцию? Ты все сдал на сегодня?
  - Я все сдал навсегда, - ответил Тим. На лицо его вдруг легла тень. Он
достал из кармана зачетку и по красивой высокой дуге послал ее точнехонько
в урну.
  Зайцев ловко поймал зачетку на лету. Тим закусил губу и отвернулся.
  - Не могу здесь больше, - пробормотал он. - Здесь все ложь от начала до
конца. На весь факультет два нормальных журналиста. Остальные не
практикуют уже много лет или выдают такое, что уши вянут и глаза слезятся.
Надоело мне.
  Зайцев открыл зачетку и перелистал ее.
  - Я Эту сессию сдал, принципиально не готовясь ни к одному экзамену, -
сказал Тим горько. - И всего две тройки. Здесь всем на все наплевать,
понимаешь? Единственные, кто болеют за свой предмет, - это крепкие и
твердые ленинцы. Партийно-советская печать и история КПСС. Зайцев протянул
ему зачетку.
  - Оставь хотя бы на память. Все-таки это три года жизни.
  - Если считать армию, то все пять, - вздохнул Тим, неприязненно
разглядывая зачетку издали. Помялся и взял. - Ты знаешь, я о двух годах в
армии сейчас жалею меньше, чем о трех годах на факультете. Допустим,
последний год я почти не ходил - но все равно...
  - Поедем, - сказал Зайцев. - Узнаем, что Гульнов надумал.
  - Он осторожный, - вздохнул Тим.
  - Он умный, - сообщил Зайцев наставительно. - И опытный. Он нам объяснит,
как все сделать, чтобы не подставиться.
  - Я ни в чем не убедил ни его, ни тебя. - Тим вздохнул еще горше.
  - Тима, ну ты подумай! Мало доказательств! Мало же! Раскопаем что-нибудь
серьезное, и тогда...
  Тим "щелкнул". И Зайцев стал таким, какой он есть, - крепкое, прочно
стоящее на ногах, очень надежное образование желтых и оранжевых тонов.
Через двор факультета пролетело несколько синих грушевидных сгустков. Один
из них завис над памятником Ломоносову и принялся зачем-то его изучать.
Синие груши Тима не интересовали. Не получалось у них взаимности. Тим
"принюхался" к Зайцеву. "Хороший парень Заяц. На него и смотреть приятно,
а уж "нюхать" - как это биоэнергетики называют то, что я делаю сейчас, -
вообще одно удовольствие. Только вот левая почка слабовата. Ну, это мы
поправим. Заслужит пусть сначала". Тим переключился в нормальный режим.
  - Ты о чем задумался так глубоко? - спросил Зайцев.